Sex with My Ex

“I can feel it, I can feel it now I can feel you watchin' after me, holdin' my breath Catch a feelin', catch a feelin' now I still feel your skin all over me”. lil peep "Sex with my Ex"

Он не ожидал увидеть его здесь. Ни сегодня, ни в ближайшие десятки тысяч световых лет. Воспоминания, зарубцевавшиеся на подкорке, едва ли напоминали о себе до того момента, пока свирепое рычание его харлея* не заполнило всё свободное пространство, заглушив собой долбящую в уши музыку. Кейго узнал его сразу же, ещё до того, как его друзья высыпали на улицу, встречая новоприбывшего радостными криками. Рычание харлея отбросило его в то мгновение, когда он понял, что его жизнь больше не будет прежней. Стоило ему только проследить за тем, как незнакомец, подъехавший тем вечером к клубу, стянул с себя байкерский шлем, и прядка выжженных краской чёрных волос упала на высокий лоб. Он был тем, кто положил на его язык первую разноцветную таблетку. Тем, кто привязал его к себе, как цепного пса. попробуй это попробуй это клубный наркотик видишь как им хорошо ты же хочешь испытать те же чувства посмотри как они улыбаются посмотри как они счастливы попробуй его попробуй тебе понравится ты точно этого никогда не забудешь Впервые оно ощущается как абсолютное единение со всем, что тебя окружает. Слияние с материей. Ты чувствуешь лёгкое покалывание в кончиках пальцев, слабое головокружение, а в следующие секунды на тебя обрушивается она. Эйфория. Настолько сильная, что у тебя подкашиваются ноги и дрожат колени. Такой восторг от всего, что тебя окружает, способны испытывать только дети. Ты думаешь, это будет длиться вечно. Ты думаешь, что полевые цветы такие же, как и ты, что человек напротив тебя твой самый хороший друг, который никогда не предаст. И всё отходит на второй план. А потом ты принимаешь ещё. И ещё. И ещё. Кейго связался с дурной компанией — так говорила ему его мать, когда он перестал отвечать на звонки и начал пропадать на несколько недель. Она сразу же предупредила его, что это добром не кончится, будто чувствовала, как стремительно Кейго мимикрировал под своих новых знакомых, перенимая их ценности и жизненные взгляды. На самом деле ему никогда не нравились эти люди. Когда-то давно он привёл Кейго в эту компанию, познакомил со всеми его теперешними друзьями, ввёл в его социальный круг множество новых людей. А затем бесследно исчез, не попытавшись перед ним объясниться. Единственное, что Кейго тогда получил, это короткое смс с неизвестного номера: «Прости, но нам нужно расстаться». Он основательно врос в его жизнь только ради того, чтобы вырвать себя с корнями, оставив после лишь аддикцию и пустоту. В грудь врезалось колото-ножевое, и он едва заметно согнулся, теряя нить между собой и собственным прерывистым дыханием. — Это же Даби! — воскликнула Химико, бросив в окно быстрый взгляд, и несильно дёрнула Кейго за рукав, приводя его в чувства. — Идёшь? Кейго сжал руки в кулаки и попытался придать своему дыханию периодичность. Сосредоточился на несколько секунд на запахах чистых простыней, которыми, почему-то, пропахла вся комната. Нос забило, будто при сильном насморке. Он втянул в себя воздух, стараясь согнать застрявшую пробку в горло. — Не жди меня, спущусь позже. Тога отложила на трюмо свёрнутую в трубочку купюру, быстро вытерла аккуратный вздёрнутый нос тыльной стороной ладони и направилась к двери, бросив на него короткий многозначительный взгляд. Её маленькая ладонь легла на ручку и нажала, провернув до середины. Кейго услышал, как щёлкнула металлическая задвижка врезного замка. — Если тебе сложно, можешь отсидеться здесь, я не буду говорить, что ты с нами. — Он и так знает, что я здесь. Он отвернулся, и за спиной хлопнула дверь. Ничего не чувствовать? Замечательная опция, дайте две. И пусть в неё входят периодичные пьяные тусовки, пусть в неё входит припудренный белой пылью нос, джинсы, разорванные на коленках, синяки на бёдрах, случайные перепихи в клубном толчке, улыбающиеся лица людей, которых считаешь друзьями. Главное, чтобы в этой опции отсутствовал он. А ведь всё так и было. Целый ёбаный год. Кейго разжал кулаки лишь тогда, когда почувствовал боль от ногтей, впившихся в ладони. Пульс колотящегося сердца застрял в глотке. Внизу хлопнула входная дверь, и нижние этажи заполнило бесчисленное множество перебивающих друг друга голосов, истеричный смех и хаотичные возгласы. На столе оставалось несколько взлётных полос. Ещё одна, и он точно придёт в себя. Он подцепил пальцами свёрнутую из купюры трубочку и склонился над трюмо, прикрывая глаза. Глубоко втянул в себя рассыпанную по гладкой поверхности звёздную пыль. В носу засвербило, и веки непроизвольно дрогнули. Перед полуприкрытыми глазами вспыхнул калейдоскоп. Они лежали хуй пойми где, в занюханной, старой комнате с облупившейся на стенах краской, среди отключившихся где попало тел, переплетая пальцы, прижимаясь друг к другу в экстатическом наваждении, и каждое прикосновение проходило разрядом под кожу, высекая искры. Кейго чувствовал себя целым. Они сливались со вселенной. Рассыпались на атомы, чтобы собраться вновь, в единый, совершенный организм. Даби оставлял поцелуи на его шее, смазанные, ленивые, и медленные. За окном светало. Кейго отзывался на каждое прикосновение его губ. Ночные прогулки на его харлее, остановки на безлюдном шоссе, судорожные, жадные поцелуи, сдавленный шёпот на ухо и тёплые, родные ладони, проскальзывающие под куртку. Перебрасывания многозначительными взглядами в компании друзей, упругие бёдра под ним, бессмысленная череда ласковых слов и поцелуи в линию челюсти. Влажный язык, скользящий по ключице, и горячее дыхание где-то между, способное оставлять на коже ожоги. А затем Даби исчез. Вместе с ним испарилось и чувство законченности. Любили ли они друг друга? Или то, как они себя чувствовали, находясь рядом(принимая наркотик вместе)? Кейго никогда не пытался понять. — Sometimes life gets fucked up, that's why we get fucked up! I can still feel your touch, I still do those same drugs!** — донеслось на распев с лестничного пролёта. Знакомое, хриплое и надломанное, и конечности пробило слабой дрожью. — Эй, бро, ты куда? — Скоро вернусь, не ссы. Шаги за дверью заколотили набатом по мозгу, становясь всё ближе. Кейго бросил короткий взгляд в зеркало над трюмо, встретившись с чернотой расширенных зрачков, и шмыгнул носом. Будь что будет. Он пережил расставание, так какого чёрта не должен пережить очередную встречу? Тело встряхнуло. Челюстные мышцы свело. Он скрипнул зубами и мотнул головой, почувствовав, как пот собирается на ладонях. Когда слишком долго юзаешь, остаются только побочки. Минимум удовольствия. Оно сокращается в разы, маяча где-то на периферии. А потом ты потеешь. Тебя рвёт. Тебя трясёт. Тебя выворачивает наизнанку. Упавший серотонин заставляет лезть на стену. Нужно принять больше, чтобы почувствовать хоть что-то. Учёные называют это толерантностью к наркотическим веществам. По факту — это уже зависимость. Кейго проводит параллели. С чувствами — то же самое. Слетевшие нейромедиаторы. Дрожь в конечностях. Первоначальное счастье в итоге — сплошные блядские побочки. Он приблизился к зеркалу вплотную, прижался к нему лбом, и всмотрелся во всепоглощающую черноту, пульсирующую бликами яркого неонового света на периферии. Стекло приятно охладило пылающее лицо. Неоновые всполохи разрезали темноту красным, и дверные петли позади зашлись в сдавленном стоне. Стук тяжёлых ботинок по паркету прозвучал совсем рядом и растворился в душном комнатном воздухе. Мутный силуэт в отражении грозился вот-вот слиться с пляшущими по полу тенями. — Вот ты где. Грудная клетка судорожно сжалась, и плечи свело острой болью. Музыка отдалилась от него настолько, что вибрация бита, просачивающаяся сквозь стены, смешалась в какофонию неясных звуков. Кейго медленно отстранился от зеркальной глади, развернулся и оценивающе скользнул взглядом по высокой фигуре. Прикипел к чёрной байкерской косухе, болтающейся на тонких острых плечах. Даби стоял перед ним — такой же, как в их последнюю встречу, словно и не было всего того времени, что их разделяло. Всё тот же насмешливый взгляд в хитром прищуре, всё те же растрёпанные чёрные волосы, всё те же родинки над широким воротом футболки и татуировки, вьющиеся вдоль шеи причудливыми узорами. Всё та же наглая ухмылка. — Не думал, что люди, исчезнувшие на год, начинают именно с этого. В глазах напротив сумбурно взметнулись холодные искры. — И чего же ты ждал? — Например, того, что больше никогда тебя не увижу. Хотя правильнее было бы сказать — надеялся. Воздух между ними сжался, образуя непроницаемый вакуум. Даби улыбнулся и подошёл поближе, вынимая из карманов руки. Несколько серебряных колец на его пальцах соблазнительно блеснули в неровном сменяющемся свете. Кейго всегда любил его пальцы — длинные, тонкие, аристократические, с едва отросшими ногтями. Даби покрывал их чёрным лаком и носил до того состояния, пока он не начинал сходить почти до середины ногтя. Он говорил, в этом выражается его личный протест. Кейго не до конца понимал, что это значит, но впитывал каждое сказанное им слово. Иногда Даби красил все ногти. Иногда только средние пальцы. Кейго был готов часами перебирать нанизанные на них кольца, прокручивая их по фалангам. Даби это ужасно нравилось. — Приятно знать, что хоть кто-то в этом городе не меняется. Неужели совсем не скучал?— всё та же манера лениво растягивать гласные, ломающиеся в хриплом тембре. — По тебе? — Кейго сдавленно усмехнулся и небрежным движением зачесал назад растрёпанные волосы. — Честно, не помню, так давно это было… Дай-ка подумать. Может… первые пару секунд. Он врал беззастенчиво и виртуозно, сколько себя помнил. Начиная с самого детства, когда говорил своей матери, что рассёк губу по неосторожности, а не сцепившись с кем-либо из школьных друзей в драке. Продолжая в юношестве, когда наигранным виноватым тоном объяснялся партнёрам, что дело не в них, а в нём. Да, вот такой вот он непутёвый. Да, всё у него из рук валится. Да, память у него тоже ни к чёрту. Скучал ли он по Даби? Конечно же (да) нет. Даби разглядел эту ложь моментально — это было видно по приподнявшимся уголкам его губ, по тому, как насмешливо дрогнули длинные ресницы. — Да ладно тебе, пойдём выпьем, расслабимся. Не будешь же ты от меня всю жизнь бегать. — Советую поубавить своё раздутое «эго». Мне незачем от тебя бегать. — Можешь пиздеть, кому угодно, птенчик, но со мной это не срабатывает, и ты это знаешь.— Он поддался вперёд, сощурив блестящие инеем глаза, и всмотрелся в зрачки напротив; его губы дрогнули. — Да тебе совсем хорошо. Для меня не найдётся? — Сходи нахуй. Плечи вздрогнули, когда Даби приблизился вплотную, и Кейго на пару секунд напрягся, ловя самодовольное выражение лица напротив. Захотелось сию же секунду стереть его наглую ухмылку. Когда-то он целовал его во вздёрнутые уголки губ. Чувствовал, как чёрные ресницы щекочут скулу. Скрипнули зубы. Кейго почувствовал, как пульсирует зрительный нерв, и неровный свет от неоновых лампочек размылся по краям зрительного спектра. Даби уложил ладонь на его плечо и отодвинул в сторону, открывая виду рассыпанный по трюмо порошок, собранный в аккуратные линии. Прикосновение обожгло. Челюсти сжались, и он почувствовал, как ходят собственные зрачки. Его всё тянуло куда-то, миллиметр за миллиметром, скручивая тело в тугой узел. — Это пыль Химико. — Она не будет против, если я одолжу немного. Кейго прикусил губу, сжав зубы сильнее, чем нужно. Отдалённо почувствовал собственную боль, словно она его не касалась, была где-то рядом. Отслоилась от его тела. Даби наклонился над трюмо, зажимая ноздрю. — Скажи, почему ты уе… Его оглушили басы и девичий смех рядом. Мягкое сидение дивана прогнулось под телом, и Даби прижался боком к его плечу, закидывая локоть на спинку. Пихнул что-то в руки. Пластик одноразового стаканчика хрустнул и подломился под пальцами. Кейго обнаружил, что заливисто смеётся, совершенно не помня, над чем. Джин активно жестикулировал, стоя за журнальным столиком, и рассказывал очередную историю. — Чел, да ты это выдумал. — Лицо Шигараки выплыло из кухонной темноты, и красная тень от декоративных фонариков упала на его уставшее лицо. Следом показалось и тело. Он высыпал в рот несколько жвачек из пластмассовой банки и кинул её Тоге. — Я помню фотки. Ты в средней был прыщавым задротом, с которым общались разве что тараканы. Она не могла тебе отсосать. — Да я те отвечаю, так и было! — Джин всплеснул руками и наставил на Томуру вздёрнутый указательный. — Мы были в школьном толчке. Я — ещё зелёный пиздюк, и эта девчонка года на два старше. Я думал, я спущу в штаны, как только мы оказались в кабинке. Ещё звонок прозвенел, а у меня математичка, тупая стерва, постоянно гнобила меня за опоздания, и я такой стою в этом толчке и думаю: «Бля, что же делать?». А она ко мне жмётся, представляешь. Ну, в общем первый раз я кончил, когда она положила руку на мой стояк через джинсу. Спиннер заржал в самом углу, закидывая в рот горсть чипсов. — Не думаю, что Тоге приятно это слушать. — Кейго услышал свой собственный голос, уверенный и сильный; он прошёл вибрацией из горла и вырвался в душный комнатный воздух.— Да и нам тоже, чел. Честное слово, здесь всем абсолютно по боку, кто отсасывал тебе лет десять назад, хоть девушка двумя классами старше, хоть сам премьер-министр Японии. — Да ладно, вам такое не интересно? Тогда я могу… — Боже, заткнись ты уже. — Томура рассмеялся и подошёл к столику, вынимая из кармана блестящий зиплок и осторожно высыпая на стеклянную поверхность столешницы несколько разноцветных таблеток. — Я лучше послушаю, как Даби целый год колесил по стране на своей железяке. — Ты так сказал, будто мои истории едва ли интереснее, чем вот эта хуйня, которую Джин нам уже полчаса затирает. — Хмыкнул Даби, и его рука сползла со спинки, тронув кончики волос Кейго. Он почувствовал это слишком отчётливо, но прежде, чем успел подумать, уже поддался навстречу ладони, позволяя пальцам гулять в его волосах. — Нет, правда, расскажи, чем занимался. — Тога резко развернулась к Даби и опёрлась на колено Кейго. Он успел заметить её зрачки, расширенные настолько, что красноватая радужка глаз превратилась в тонкий мерцающий круг. Как солнечное затмение. Кейго прикипел к ней, чувствуя под толстовкой мощную пульсацию собственного сердца. В горле встал ком. Пальцы Даби, чуткие и внимательные, прошлись по его затылку, чуть сжимая пряди, и дыхание сбилось. — С чего начать? — Даби откинулся на спинку дивана, запрокидывая назад голову. Его кадык проступил холмиком на бледной, вытатуированной коже. — Я просто гонял. Ночевал в биэнби***. Знакомился с людьми на тусовках. Короче, просто отдыхал от вас, придурков. Развеивался. Томура вытащил из заднего кармана джинсов кредитную карточку и принялся разделять переливающуюся в неоне горстку пыли на мелкие, ровные дорожки. В какой момент он успел раскрошить таблетки в порошок, осталось для Кейго загадкой. В других комнатах слышалась возня, долбёжка басов и приглушённые крики. Они заперлись в гостиной, оставив дом Атсухиро на растерзание едва знакомым им людям. Кейго отчётливо вспомнил момент, когда они ввалились в комнату, громко смеясь и перебрасываясь язвительными комментариями. Ладонь Даби вплелась в волосы и сжала, чуть оттянув пряди. Каждое прикосновение удваивалось в три раза, пуская по позвоночнику дрожь. Кейго шумно вздохнул. Почему он здесь? Почему согласился спуститься? — Надолго же тебя хватило. — Раздался голос Атсухиро из угла комнаты. — И что же ты тогда здесь забыл? Тебе вроде и по стране колесить не в лом было, отлично проводил время. — Я хотел осесть в каком-нибудь маленьком городке на окраине и сколотить свою крю. Делать музыку. — Даби хрипло рассмеялся и опустил подбородок, оглядывая всех присутствующих. — Но нихуя не вышло. Большие мечты — невозможная реализация. — Ну да, когда денег едва хватает на наркоту и запись в дерьмовых домашних студиях… — Задумчиво протянул Джин, беспокойно мечущийся по комнате. От дури его всегда переклинивало, и он начинал хаотично топтать ботинками пол, не зная, куда приткнуться. Расхаживал по помещению, брал предметы с полок, подходил к окну и дёргал за занавески. Пытался чем-то занять бешено трясущиеся руки. Сфокусировать дрожащие зрачки. Зубы Кейго снова скрипнули, и челюсти заходили ходуном. Пластиковый стаканчик чуть не выскользнул из потной ладони. Рука Даби переместилась на его шею, горячие пальцы прошлись по позвонкам, и Кейго бросило в дрожь. Сколько он уже снюхал? — Я почти ничего не юзал, когда свалил. Может, пару раз, в каких-то обоссанных клубах. Ни копейки за это не заплатил. — Хмыкнул Даби. — О, ты столько всего пропустил. — Химико наконец отстранилась и блаженно откинулась на спинку дивана, наблюдая за сосредоточенным лицом Томуры. — Когда ты уехал, мы так оторвались. Особенно Кейго. Слетел с катушек, да? Помню, как мы с ним всю ночь отсидели на какой-то непонятной дури в «XXL»****. Смесь экстази и психоделиков, типа лсд. Я едва доползла домой. И отходняки… Боже, эти отходняки я никогда не забуду. Они длились вечность. — Tuesday blues*****. — Пропел Кейго, едва узнав свой собственный голос. — Весёлое было время. Я едва выбрался из серотониновой ямы. — Кейго дико переживал, когда ты пропал. — Неожиданно произнёс Джин, вертя в руках засохший кактус, снятый с подоконника. — Да, Кейго? Все внезапно затихли. Казалось, даже разговоры, доносящиеся из других комнат, сделались в разы тише, и Кейго услышал, как ломится собственной сердце. Ощутил кожей, что каждый, кто находится в помещении, пытается вскрыть его и посмотреть, что внутри. Препарация взглядами. Все прекрасно видели, что происходило с Кейго первые несколько месяцев после того, как Даби разорвал все прежние связи. Он и сам едва себя узнавал, силясь понять, в кого именно превратился. В этих взглядах, помимо прочего, проскользнула горькая жалость. Вспышки сменяющегося оттенками света врезались в глазные яблоки. Ладонь Даби замерла в волосах, и Кейго почувствовал, как под его весом прогибается диван. Даби развернулся к нему лицом. Он должен что-то сказать? — Готово. — Томура выпрямился и оглядел рассевшихся по периметру комнаты друзей, сгоняя затянувшееся молчание. — Кто первый? — Давай я. Напряжение схлынуло так же внезапно, как и появилось. Край столешницы врезался в живот, и боль слабо запульсировала сквозь тонну иных ощущений. Томура вложил в его протянутую ладонь стеклянную, нагретую теплом собственной кожи трубочку. Взгляд Даби прошил между лопаток, рассекаясь в венах быстрее, чем самые ядрёные нейротоксины. Кейго склонился над столиком. В одно мгновение пересчитал все дорожки. Ровно шестнадцать. Ещё две, и он будет впорядке. Ещё две. По ощущениям, кажется, не хватит и всех шестнадцати. Он закрыл глаза и… — …огда не пустишь по вене. Свинцовые веки слабо дрогнули. От жёлтого электрического света заболели глаза. Края раковины, в которые он вжимался ладонями, казались чётко очерченными, как в старых мультипликациях. Контрастные алые пятна расплылись по белой эмали, утекая в слив. Витиеватые размытые подтёки сделались острыми. Кто с ним разговаривает? С ним ли? — Что? Очередной провал? Он попытался сфокусироваться, резко моргая, и поднял голову, встречаясь в отражении подвесного зеркала с яркими, голубыми глазами. Легко прищуренными, словно в недоверии. Вкусовые рецепторы сошли с ума, и на язык лёг резкий металлический привкус. Пахло кровью. — Обещай, что никогда не пустишь по вене. — С расстановкой повторил Даби и протянул Кейго сложенный втрое кусок туалетной бумаги. Тело перетряхнуло. Кейго наконец заметил, что нижняя половина его лица окрашена в тот же алый, присохший корочкой по краям. Дрожащие руки повернули кран, и неровные разводы утянуло в слив. Он наклонился, сполоснул лицо водой, едва ли чувствуя температуру. По телу будто прошёлся внушительный разряд. Ком в горле рос с каждым вздохом. — Я что, самоубийца? Есть гораздо более привлекательные способы для смерти.— Кейго выхватил протянутый кусок туалетной бумаги и затолкал в забитый пылью нос. Почувствовал, как стремительно она намокает. — Сдохнуть можно и от эмдичей******. Но как только ты воткнёшь в себя иглу — пути назад не будет.— Даби скрестил на груди руки и прислонился к закрытой двери. — А сейчас он есть? — Кейго… Грудную клетку скрутило. Кейго метнулся в сторону Даби и застыл, чувствуя, как ходят ходуном собственные зрачки. Побоялся посмотреть в зеркало. Увидеть себя таким. Руки, сжатые в кулаки, задрожали, и собственный голос показался ему разломанным на несколько тональностей, отражающихся эхом от углов ванной комнаты. Будто кто-то усилил его через буфер и расщепил. — Посмотри на меня — я обьёбанный, в этом зассаном толчке, и ты, такой же угашенный, как и я, а может ещё хуже… посмотри на нас. — Он взмахнул рукой в сторону зеркала. — Посмотри, кто мы такие! Двое жалких торчков! И один учит другого жизни, которую сам не знает, как жить. Даби скользнул по его лицу нечитаемым взглядом и сжал губы. Чёрные пряди его волос беспорядочно разметались по лбу. Колючие, как иглы терновника. Может ли он пораниться, прикоснувшись к ним ладонью? Тишина зазвучала отовсюду, обрушившись на плечи. Собственная нога задёргалась, нервно приминая мягкий ворс ковра под стопой. Даби судорожно выдохнул и попытался приблизиться. — Послушай, прости… прости, что втянул тебя в это. Я думал, я уеду, и тебе станет легче. Ты порвёшь с моими друзьями, попытаешься начать жить сначала, забудешь меня наконец.— Слова отразились от стен черепной коробки троекратным эхом. Гортань разодрало внутренним импульсом. Кейго поддался ему и вытянул вперёд руки, отталкивая Даби обратно к стене. Плечевые мускулы под ладонями словно окаменели. — К чёрту тебя и твоё сострадание! И к чёрту твоё начало! Начала нет! Есть только продолжение. Прямой путь без права повернуть назад, и мы в нём заперты. Как ты не понимаешь?! Начала не существует, мы его проебали! Продолжение, линия жизни, шаг за шагом, а затем конец. — Ты порешь хуйню! — Даби неожиданно резко отпихнул его руки, и Кейго повалился назад, приземляясь копчиком на край ванной. — Всегда есть возможность начать жизнь с нуля! Я сделал это целых два раза — первый, когда свалил от отца и послал его нахуй, назвался другим именем, попытался перечеркнуть всё, что было. И второй — когда свалил отсюда. Он попытался подняться. Потные ладони заскользили по эмалированным краям, и он вцепился в них так, словно от этого зависела его жизнь. Обрывочное дыхание застряло в ушах. Во рту пересохло. Кейго опустил голову, медленно начал считать до трёх. И закричал. — Ёбаный феникс! Восстал из пепла, возродился и начал новую жизнь? Набил себе несколько татуировок, перекрасил волосы, и ты свободен? Так ты думаешь?! Так может, чтобы не начинать жизнь с нуля каждый ёбаный раз, стоит не делать говна?! Не разрушать вокруг всё, к чему прикасаешься? Отличное начало, просто отличное. Тогда где ты сейчас?! И где твоё начало, когда ты снова вернулся? Где твоё, мать его, начало, если ты снова здесь, снова стоишь передо мной, ты снова под наркотой и снова, снова пытаешься вбить мне свою идеологию в голову?! Услышал шаги, и затем руки, лёгшие на его плечи, резво встряхнули его несколько раз, дезориентировав на пару долгих секунд. Голова откинулась назад, и в напряжённую шею стрельнула боль. Кейго едва успел вцепиться в кожаную куртку, чтобы не соскользнуть в ванную. Дыхание Даби обожгло лицо. Он заглянул в сыпящие искрами глаза, стараясь не поддаваться утягивающей вглубь черноте зрачков. Сжал грудки его куртки пальцами, судорожно дыша. — Окей, да, ты прав! Я эгоист. Я уехал, потому что устал! Меня заебало всё, мне нужно было подумать, и я никого не предупредил. — Пальцы Даби скользнули вниз, по плечам, останавливаясь чуть выше локтей, и ладони обожгли кожу через ткань толстовки. — Я дерьмовый человек, потому что мне было похуй. Мне всегда похуй. Я ни о чём не думал. Единственный, кому я написал, это ты. — Вот это честь. Пальцы Даби разжались, и Кейго снова вцепился в края ванной, пытаясь встать. Вновь скрипнули зубы. Он едва подавил в себе тошноту, судорожно сглотнув. — Я хотел поставить точку. Я сломал бы тебя, если решил бы остаться. — Ты сломал меня целых два раза. Первый — когда появился в моей жизни, и второй — когда исчез. — Было бы хуже, если бы я остался. — Хуже уже не будет, поэтому засунь в жопу свои оправдания. В этот раз Кейго почувствовал, как его сознание медленно уплывает, оставляя место кому-то другому. Картинка помутнилась, и он едва не соскользнул в ванную, вцепившись в края до бледных костяшек. Ощутил на задворках слабую боль от сломанного ногтя и шумно выдохнул, силясь не провалиться в темноту. — Сколько я принял?.. Силясь запомнить хоть что-нибудь… Он открыл глаза уже в гостиной, когда почувствовал, как губы прижимаются к чему-то стеклянному, и в глотку попадает новая порция обжигающего алкоголя. За окном начало светать. Ощущение времени растворилось в бесконечности. Казалось, будто с возвращения Даби прошло максимум полчаса, но настенные часы, устало тикающие в непривычной тишине, показывали полшестого. Семь часов его жизни будто выкромсали садовыми ножницами. Кейго замёрз. Замёрз и жутко устал. Даби сидел рядом, по привычке прижавшись к нему боком, и тепло его тела не позволяло конечностям сорваться в дрожь. Они делали так и раньше — всегда в разных комнатах, с разными людьми, при разных обстоятельствах, когда из крови начинал выходить наркотик, они прижимались друг к другу в попытке сохранить тепло. Грели друг другу руки. Целовали костяшки пальцев, предвосхищая очередную серотониновую яму, очередные ссоры и крики, которых никто из них не хотел. Просто иначе не получалось. Он едва ли помнил всё, что произошло за ночь, но устал задавать себе вопросы, на которые не получит ответа. Почему он снова рядом с Даби? Почему не чувствует напряжения? Что произошло после ссоры? Он боялся спросить потому, что в глубине души совсем не хотел услышать ответ. Наркотик ещё не вышел из организма, поэтому пульсация солнечного света в окне расщеплялась на осязаемые лучи. Кейго захотелось схватить их пальцами. Сжать в ладонях. Он услышал чей-то слабый, охрипший голос, и только спустя несколько секунд осознал, что он — его собственный. — Помнишь, мы гоняли на твоём харлее всю ночь? Я вообще не понимал, как ты можешь ехать прямо, мы столько выпили. Думал, что мы разобьёмся. Даби принял из его рук бутылку и приложился к горлышку. На его лице играла слабая, усталая улыбка. — Ты как всегда драматизируешь. Не разбились же. — Ага, по удачному стечению обстоятельств. — Потом мы спиздили тележку около торгового центра, и я катал тебя по городу до рассвета. — Тёплый, хриплый смех прокрался под кожу, такой же родной, как и раньше. — Хорошие воспоминания. — Нет, я отбил себе всю задницу о кочки. Когда вылезал из неё, мне казалось, что на моих ягодицах отпечаталась решёточка. — Помню-помню, ты ещё и орал вдобавок, как резанный петух. — Вот не надо. Кто орал, как резанный петух, так это ты, когда тебе делали татуху. Вот эту. — Кейго развернулся к Даби и осторожно уложил холодеющие пальцы под его кадык, очерчивая витиеватое «Burned», растянувшееся на всю переднюю часть шеи; Даби опустил вниз взгляд, прослеживая, как невесомо скользят мягкие подушечки. — Рыдал, как девчонка. Я думал, ты мне пальцы сломаешь. — У меня были дикие отходняки после той рэперской тусовки, которую Джин устроил. Конечно, все мои нервные окончания с ума посходили. А ты что думал? Спасибо, так сказать, что подал руку. — Спасибо, что не переломал мне все кости. Они замолчали. Кожа под пальцами была тёплой, живой и едва заметно подрагивала. Кейго чувствовал его дыхание под подушечками. Слабую пульсацию сердца. Улыбка разрезала лицо Даби — слабая, вымученная, с оттенком ностальгической грусти. Он улыбался так каждый раз, стоило им подойти вплотную к собственным чувствам. Они редко обсуждали что-то подобное — действия показывали гораздо больше, нежели слова. Прикосновения губ, переплетения тел. Физическая близость кричала о том, что они должны были бы произнести вслух. Ком вставал в горле от одной мысли, чтобы распинаться о привязанности, когда родные руки находились так близко, когда тепло чужой кожи могло нашептать больше, чем обветренные губы. Первое время после его пропажи эта улыбка преследовала Кейго повсюду. Будто аллегория недосказанности. Кейго медленно отнял кончики пальцев от его шеи, словно Даби весь состоял из стекла, и любое неосторожное движение могло прорезать до костей пальцы. — Знаешь, я до сих пор вспоминаю… как мы лежали с тобой одной ночью на моей съёмной квартире. — Голос Кейго сорвался на шёпот — неровный и сдавленный, и губы дрогнули в слабой улыбке. — С открытым окном. Было ужасно жарко. Мы решили ничего не принимать целую неделю, помнишь? — Даби рассеянно кивнул, не меняясь в лице. — Та неделя, несмотря на ломку… она была лучшей. Я часто задумывался над тем, какой была бы наша жизнь без наркотиков. Сложилось бы всё иначе? Было бы лучше? Хуже? Всё, что я о тебе помню, так или иначе связано с тусовками, приходами и ломкой, и это… Не совсем тот исход, который можно назвать желаемым. — Кейго сглотнул, боясь повернуть голову. — И вот, той ночью, когда мы лежали, и просто держались за руки… я чувствовал, как бьётся твоё сердце. Спокойно и тихо. Ты будто спал. Такое ровное биение… я цеплялся за него, как мог, смотрел на твоё расслабленное лицо, осунувшееся из-за ломки. А потом ты открыл глаза, пододвинулся ко мне и прошептал… — Я люблю тебя. — Да, это был первый раз, когда ты сказал мне это. Так отчётливо. Я помню, как меня тогда затрясло. Я подумал, ты шутишь. — Я не шутил. Сердце ломанулось сквозь рёбра, едва не пробив грудную. Они повернулись друг к другу почти одновременно и застыли. Даби казался спокойным, как водная гладь. Лишь печаль на дне сужающихся зрачков, потопляемая в черноте, грозилась вылиться за пределы. Бледный всполох утреннего солнца упал на его лицо косым шрамом, и тень разрезала скулу. Кейго шумно выдохнул, силясь не отводить взгляд. — Между нами ничего больше не может быть. Прошёл уже год, и я правда... правда не представляю, как простить тебя. Не может же? — Не может. — Тихо сказал Даби. — Не может.— Эхом повторил Кейго. Воцарившееся молчание растворилось в шумном дыхании. Они потянулись друг к другу одновременно, в жадном исступлении сталкиваясь губами. Тёплые, сухие, шершавые, они были такими же, как он помнил, хотя, казалось бы, за год забывается многое. Эти губы он не забывал никогда. Они приоткрылись навстречу, позволяя мазнуть языком внутри, прижаться плотнее. Кейго вывернул шею, чувствуя, как стрельнуло болью в позвонки. Даби податливо потянулся вперёд. Хотелось ещё ближе. Кожа к коже. Сердце к сердцу. Усталость отошла на второй план. Когда Даби резво развернулся и схватил его за бёдра, потянув на себя, Кейго уже знал, что ему делать дальше. Огонь в глазах Даби смешался с жидким азотом. Губы, требовательно мазнувшие по подбородку, шершаво царапнули кожу. Кейго вжался в его пах задницей и сгрёб в ладонь угольно-чёрные пряди, оттянув у самого основания. Услышал грудной стон, пущенный вибрацией в его губы. Изящная шея выгнулась, и тонкая узорчатая кожа натянулась на адамовом яблоке. Вот так, хорошо. Вспомни всё, чем мы с тобой занимались. Выжги на коже каждое прикосновение. Я здесь, чтобы выполнить твоё последнее желание. Нетерпеливо и горячо, как в преисподней. Взгляд в ярко-голубые глаза из-под дрожащих ресниц высекает электричество. Даби наталкивает Кейго на свои губы. Они стукаются зубами, и в нервных окончаниях вспыхивает боль. Открывшаяся на губе ранка заходится пульсацией, и Даби размашисто и влажно лижет её, мешая кровь со слюной. Его ладонь скользит вниз, забираясь под задравшуюся толстовку. Выбивает из груди томный выдох. Пятерня, запутавшаяся в пшеничных волосах, отрезает все пути к отступлению. Язык мажет в очередной раз по ранке и проникает в рот, и у Кейго дрожат колени. Как же долго он этого хотел. Как же… Бедром ощущается жар и теснота. Даби бесстыдно упирается в него стояком, давит на его поясницу, заставляя прогнуться, и Кейго смеётся в его губы между поцелуями. — Ты столько принял, а у тебя до сих пор встаёт? Удивительно. — Тогда что это? — Даби проскальзывает ладонью между их животами и укладывает её на выпирающий сквозь ткань член; скалится в лицо Кейго, чувствуя, как его дыхание подпаливает щёки. — Ты принял не меньше меня. Горячая ладонь хаотично двигается, и Кейго теряет связь с реальностью. Устраивает борьбу с собственным возбуждением, которое по ощущениям — гонка по пустой автотрассе под 200 км/ч, когда ветер свистит даже через забрало шлема, конечности немеют от немого восторга и опасности и дикий адреналиновый стояк жмёт в кожаных штанах так, что становится больно. Какого чёрта он настолько чувствительный? Наркотик в крови? Или это из-за Даби? — Естественная… реакция организма. — Кейго поддаётся вперёд, потираясь о щедро подставленную руку. Даби целует его в уголок губ и крепко сжимает член сквозь ткань, не позволяя двигать бёдрами так размашисто, как хотелось бы. Кейго толкается в его руку в полной готовности к тому, чтобы сойти с ума. Броситься в самое пекло, где языки синего пламени, ожившие на татуировке Даби, оближут его лопающуюся кожу, добираясь до самых костей. У него появляется желание коснуться её языком. Обвести её по контуру, не упуская ни одного штриха. Он наклоняется. Кожа под губами сухая и горячая. Влажный язык чертит невидимые линии. Даби откидывает назад голову и судорожно выдыхает, игриво царапая его лопатку под толстовкой. Он всегда любил его лопатки. Целовал их, когда Кейго лежал, прижавшись к нему спиной. Чертил на них контурные карты кончиком языка. Обхватывал губами выпирающие кости. Он говорил ему… — Они до сих пор похожи на крылья. — Если бы они ещё выполняли эту функцию. — Смеётся Кейго, обдавая влажную кожу горячим дыханием. — Разве это так важно? Кейго мычит что-то несвязанное в ответ, ведь губы Даби мажут под ухом, и шелестящий голос просачивается под кожу, растворяясь в кровяном потоке. Извернувшись, Даби кое-как подхватывает Кейго под бёдра и направляется к дивану. Они постоянно останавливаются, прерываясь на долгие, глубокие поцелуи. Кейго ощущает дрожь в каждой конечности. Она собирается от кончиков пальцев выше, по рукам, и растворяется в теле мощной пульсацией. Как дрожь от прихода. Дрожь от самых сильных наркотиков. Вероятность испытать подобное под кайфом равна… нулю? И если бы Кейго спросили, на что в своей жизни он подсаживался сильнее всего, он бы без промедлений ответил, что это — прикосновения Даби. Его голос. Смех. Родинки под ключицами. Тонкие запястья с просвечивающими венами. Даби укладывает его на диван, и он растворяется в ощущениях тёплых ладоней. Прикрывает глаза, и блики рассеивающегося света просачиваются сквозь ресницы. Даби покрывает поцелуями шею, целует за ухом, и Кейго всего трясет. Ладонь, сжимающая чёрные волосы, неожиданно отпускается, нежно проводя по прядям. Перебирает их в пальцах. Колючие, но приятные ощущения. Сколько раз Кейго делал это? Даби в ответ на подобное лишь усмехался, пряча мимические морщинки в уголках глаз отворотом головы. Однако Кейго чувствовал, как он поддаётся прикосновениям. Знал, что ему нравятся эти невинные, почти подростковые прелюдии. Сейчас его взгляд будто пропитывает его насквозь. Прошивает своей синевой. Кейго разлепляет глаза и видит, как зрачки снова затапливают яркую радужку, оттесняя её к кайме. Внутри сумбур из переплетённых между собой ощущений. Явственная боль от каждого движения, не физическая, а запрятанная глубоко внутри. Детский, немой восторг. Жадная, скребущая лёгкие похоть. Они захлёстывают его с головой. Задерживая дыхание, он чувствует, как Даби наблюдает за ним. Кейго протягивает руку, и укладывает ладонь на его скулу, поглаживая большим пальцем кожу. Даби спускается прикосновениями вдоль шеи, задирает его толстовку и скользит губами ниже, до ямки пупка, покрывая кожу сухими, жаркими поцелуями. Кейго дышит через раз, едва успевая за наступающим ощущением гипервентиляции. Даби смотрит на него снизу-вверх. В его глазах бездонное море похоти, поддёрнутое серым туманом. Стягивает с него джинсы вместе с бельём и неожиданно ласково трётся щекой о его член, подёргивающийся и истекающий предэякулятом. Кейго захлёбывается стонами и подкидывает вверх бёдра. — Ты даже пахнешь так же. — Даби мажет губами по его бедру, и Кейго слышит, как он втягивает носом воздух. — Всё, как я помню. Как будто действительно вернулся домой. Кейго вновь смеётся, чувствуя себя балансирующим на натянутой канатной верёвке, а внизу — нескончаемая пропасть и острые осколки каменных пород по периметру. Вплетает пальцы в свои волосы и откидывается назад, подрагивая от каждого поцелуя. — Ты вернулся домой. Можешь в этом не сомневаться. — Ты правда не ждал меня, птенчик? Кейго приподнимается на локтях и тянет вперёд руку, убирая мешающиеся чёрные пряди с его лба. — Я надеялся, что ты никогда не вернёшься. — Рука скользит ниже и большой палец ложится на влажные губы, обводит их с нажимом, оттягивая; глаза Даби чуть прикрываются. — Я не врал, когда говорил тебе это, но сейчас… Я хочу, чтобы ты трахнул меня. И я надеюсь, ты выполнишь хотя бы это моё желание. — Не сомневайся. — Звучит, как приговор. Как если бы его взвели на эшафот и закинули на шею петлю. Приставили к виску дуло пистолета. Сердце колотится в глотке. Даби ухмыляется и дёргает его за бёдра, опрокидывая на спину. Облизывает длинные пальцы и запускает руку вниз, кружа около входа. Кейго прикусывает губу и сжимается, когда один проникает внутрь, выбивая нетерпеливый вздох. В груди только отголоски сенсорных ощущений и лёгкая, странная пустота. Бёдра сами поддаются навстречу умелым движениям пальцев. Нетерпеливые стоны и выдохи мешаются с душным комнатным воздухом. — Посмотри на меня. — Не говорит, требует, и Кейго послушно приподнимает голову. Даби скользит рукой по его члену, стирает смазку, и обхватывает головку губами, не разрывая зрительного контакта. Кейго задыхается. Хватает губами воздух, снова и снова, пока язык Даби с чёртовым пирсингом скользит до самого основания и поднимается вверх. Кейго смотрит на него, смотрит, смотрит, смотрит. И не может оторвать взгляд. — Блять, Даби, ты… Даби добавляет второй палец. Третий. Хочется скулить. Толкаться бёдрами вверх. Он не чувствует физической боли, всё будто заблюрено, зацензурено, вырезано и вычеркнуто. Кроме ощущения этих длинных, тонких пальцев внутри. Глотки, сжимающей член. Он может лишь сдавленно стонать, сосредотачиваясь на дыхании, чтобы не кончить. Чернота зрачков напротив затягивает. Мутное марево перед глазами становится гуще, и ломаная судорога проходит сквозь нервные окончания, выгибая его в позвоночнике. Его тело поддаётся само, без его участия, ощущая жар языка на чувствительной плоти и то, как глотка сжимается, когда Даби насаживается до конца. Из глаз брызжут слёзы. Кейго хватает его волосы дрожащей ладонью, пытается собрать их на затылке, но те проскальзывают между пальцев. Даби выжигает в нём всё живое. — Боже, пожалуйста… Хватит. — На грани изломанного шёпота, смешанного с всхлипывающим стоном. — Иди сюда. Он тянет его за волосы. Плевать, что грубо. Плевать, что Даби смотрит на него так, словно у него отобрали любимую игрушку. Всё тело — сплошной сокращающийся нерв, оголённый, искрящий под каплями дождя провод. — Какой ты нетерпеливый. — Ехидно тянет Даби, оказываясь напротив, и сжимает пальцы на его подбородке, вдавливая подушечки в щёки. Больно. Кейго кроет с немыслимой силой. Власть над ним в кончиках его пальцев кажется осязаемой. Он лижет его приоткрывшийся рот, размашисто, влажно, и с губ срывается томный всхлип. — Что ты ожидал… спустя год? Мне всегда нравилось с тобой спать. — Трахаться. Тебе нравилось со мной трахаться. — Даби рычит в его губы, обдавая их дрожащим дыханием; его ладонь скользит ниже и сильные пальцы сжимаются на шее. — И ты даже в этом не изменился. Ледяной взгляд пронзает остриём в самую грудь. Кейго судорожно хрипит, и перед глазами расплываются концентрические круги. Даби вовремя разжимает ладонь, и поток кислорода врывается в лёгкие, заставляя закашляться. Воздух в комнате раскалённый и почти осязаемый. Тяжёлый запах пота и секса пробивается сквозь забитые ноздри. Будоражит сознание. Кейго поддаётся вперёд, трётся о скулу Даби щекой и судорожно шепчет: — Не говори, что тебе это не нравится. — Я в восторге. Одежда стремительно разлетается по углам, и боксёры повисают где-то на голени. Даби вжимает его в нагретую диванную кожу, врезаясь бёдрами между его ног. Жар его тела кружит голову. В горле пересыхает. Он двигается, и у Кейго перед глазами рассыпаются звёзды. Бархатная головка его члена потирается о болезненное возбуждение, и он плотно сжимает коленями его бока, не давая отстраниться. Они вновь будто единое целое, плотно сплетённое красными нитями, врезающимися в кожу и дарящими болезненное наслаждение. Кейго смотрит в румяное лицо напротив, и не может поверить своим глазам. Это происходит снова. Даби протискивает руку между их телами. Сжимает два члена в дрожащей ладони и двигает ею, быстро и отрывисто, растягивая прелюдию. Его тело везде, его влажные поцелуи отпечатываются на каждом миллиметре кожи. Он вцепляется зубами в его плечо, и экстатическая боль проходит по мышцам. Блять, слишком хорошо… Слишком слишком. Как давно забытое старое, снова ожившее в физическом воплощении — всё те же прикосновения, укусы, метки на теле. Ладонь, сжимающая его бедро до синяков. Припухшие от поцелуев губы. Узоры татуировок, струящиеся по коже. Растрёпанная смоль волос. Даби выглядит, как самое сладкое искушение. Кейго точно не будет отмаливать этот грех. Даби сплёвывает на свою ладонь, нетерпеливо распределяя слюну по члену, и помогает себе рукой, направляя головку в сжатое колечко мышц, надавливает, чувствуя, как миллиметр за миллиметром проталкивается раскалённая плоть. Кейго слышит выдох сквозь зубы, нетерпеливый и томный. Вжимается лопатками в диванную обивку, зажмуриваясь. Когда Даби входит в него, размашисто и быстро, нити реальности рвутся с оглушительным треском, и Кейго подбрасывает внутренний импульс. Естественной смазки и слюны оказывается мало. Даби растянул его достаточно хорошо, чтобы не чувствовать боли, но недостаточно сильно, чтобы хоть когда-нибудь вычеркнуть из памяти жар чужого тела внутри и собственное сопротивление. Сладкоболезненно. Жарко. Его член входит до конца, резко, отрывисто, не давая и пары секунд на передышку. Чередует медлительные толчки с резвыми и глубокими. Издевается, растягивая удовольствие, чтобы в следующую секунду скинуть его в болото вязкого, мучительного возбуждения. Судорожный, сдавленный стон в чужие губы. Глаза в глаза. Их кожа будто сливается воедино. Разряды, проходящие по телам, готовы высечь искру. Быстро. Медленно. Кейго не успевает подстроиться. Обнимает его за шею, пытаясь прижаться всем телом, но Даби отталкивает его руки и закидывает ногу на острое плечо, выпрямляясь в спине. — Хочу… видеть тебя. Смотри мне в глаза, птенчик. И Кейго слушается, чувствуя себя связанным. Слова в приказном тоне без права отказаться. Хриплые, надломанные, смешанные с порнографическими шлепками бёдер. Даби сейчас так близко, и одновременно так далеко. И наблюдает за ним слишком внимательно. Надломленные брови подрагивают, и приоткрытые губы блестят от слюны. Кейго хочется почувствовать его поцелуи снова, но он не может заставить себя попросить. Чувство, подобное фрустрации. Знакомые ладони в одну секунду оказываются чужими, и на него родными глазами смотрит совсем другой человек. Кто-то чужой и далёкий, похожий лишь внешне. Чувства захлёстывают с головой, когда он крепко сжимает его член в руке и двигает в такт движениям, проезжаясь большим пальцем по уздечке. Снова. И снова. И снова. Он чувствует его ладони на своих бёдрах, дёргающие на себя, его глубокие, отрывистые толчки, и ощущение наполненности обрушивается на него кипятком. Пульсация собственного члена отдаёт в конечности. Ещё несколько движений, хриплый стон на грани громкого вскрика, и Кейго сбрасывает в бездну, окутывает всё тело пульсирующей дрожью и боль в лопатках, вжавшихся в кожу дивана, вырывает его в реальность. Даби кончает ему на живот с надломанным, рычащим стоном. Скользит пальцами по горячей коже, смешивая их сперму. Острый кончик его языка проходится по чётко-очерченным губам. Кейго прикипает к его красивому лицу, мутноватому сквозь марево слёз, и тянет его к себе, вжимаясь в него всем телом. Даби сцеловывает катящиеся по щекам слёзы невесомыми прикосновениями губ. Скользит по виску, прижимая его к себе. Его тёплые, широкие ладони не оставляют без внимания ни одного миллиметра кожи. Тепло его тела ощущается на задворках болезненной ностальгией. Кейго в экстатическом припадке целует его татуировки. Каждую, до которой способен дотянуться. Слизывает капельки пота с его кожи, смакуя солоноватый вкус на языке и судорожно дыша. — Ты придурок. — Подступающий к горлу смех застревает на полпути. Даби смотрит на него насмешливо и кусает за подбородок. — Мне тоже понравилось, и тебе спасибо. — Скалится ему в губы, получая тычок под рёбра, и уже собирается подниматься, когда Кейго заваливает его на спину и садится сверху. Даби наблюдает за ним с чувством немого восторга. Смотрит на него почти раболепно, осторожно касаясь всё ещё напряжённых бёдер, сжимающих его бока. Кейго скользит пальцами по его груди, прощупывая каждую косточку. Оставляет невидимые разводы. — Иди ко мне… — Тихо мурчит Даби и притягивает его к себе, укладывая на грудь. Расчёсывает пальцами его спутавшиеся на затылке волосы. Кейго прикрывает глаза, растворяясь в тепле чужих прикосновений, и не чувствует совсем ничего, кроме биения чужого сердца.

***

Тиканье настенных часов долбит по уставшему мозгу. Кейго собирается в полутьме, зацикливая свои мысли в нескончаемый концентрический круг. Выглядывает в окно, натягивая на себя толстовку и не замечая припаркованного у газона харлея. Хмыкает, поджимая губы. Это было ожидаемо, настолько, что он даже не разочарован. Пустота скребёт лёгкие, и появляется ощущение, словно он — актёр романтического ситкома, и по ту сторону комнаты ряды зрителей, слезливо наблюдающих за окончанием этой истории. Они хлопают, и лицо каждого сидящего в зале напоминает уродливую древнегреческую маску амфитеатра — карикатурно опущенные губы и по-собачьи грустные глаза, сияющие от влаги. Это лица людей, которых заставили играть, показали табличку «плачьте», и они заплакали. Нескончаемая клоунада. Вся жизнь как сплошной второсортный юмор, расписанный хреновым сценаристом нетфликса. Как то, что никто не взялся бы экранизировать. Он хватает со спинки стула куртку и натягивает её на плечи. Роется в карманах в поисках ключей от квартиры, параллельно влезая в ботинки, и нащупывает помятый клочок бумаги. Ключи звенят где-то на самом дне. Кейго думает, что забыл в куртке чек, вытягивает его в недоверии и подставляет к свету фонаря из окна. Быстрый неровный почерк, острый, будто выцарапанный ножом, впивается в глаза. Кейго перечитывает написанную фразу несколько раз, словно заучивая, и хмыкает. Вот что в стиле Даби — оставить смс, оставить записку, оставить всё позади. Вычеркнуть, вырезать, выкромсать, если нужно, но обязательно отписаться в самом конце, напомнив о своём существовании. Вот он я, здесь. Здесь, но уже не рядом. И нас ничего не связывает. Можешь натурально зарыдать, можешь возненавидеть меня, проклять, на чём свет стоит — я всё равно этого не услышу. Кейго сминает клочок бумаги, чувствуя неожиданную лёгкость, опутывающую конечности. «я не шутил» Смешно до слёз. Особенно от осознания, что он впервые не чувствует боли. Иногда единственное, что действительно нужно, это поставить вербальную точку. Исполнить своё последнее желание. Почувствовать внезапную пустоту. Он ещё раз выглядывает в окно. Щурится от жёлтого света фонаря, со слабой ухмылкой наблюдая за редко проезжающими машинами. Он ведь тоже способен уехать… куда угодно. Может, начать жизнь с чистого листа не такая уж и провальная идея? Он в последний раз окидывает взглядом захламлённую комнату, прежде чем закрыть за собой дверь. Выходя из этого дома, вдыхая влажный, вечерний воздух, он точно знает, что больше никогда сюда не вернётся.