everywhere (i wanna be with you)

***

      Гарри отменяет все дела в Нью-Йорке на неделю и, не задумываясь, едет домой. Кэролайн все понимает и говорит, что рада за него, потому что весь месяц жутко беспокоилась.       Кроме того, он вынужден поехать домой, чтобы посетить врача и позвонить своей матери из-за Зейна и Найла, которые очень серьезно отнеслись к своей роли чрезмерно заботливых опекунов. Гарри не знает, сколько раз он должен повторить, что в положении, а не болеет, чтобы это дошло до их ушей. Он также вслух задается вопросом, работает ли Найл когда-нибудь, потому что он, кажется, всегда следует за ним, как жуткая ирландская тень.       Доктор Паркер сообщает Гарри, что он определенно беременен, с яркой улыбкой и протягиванием руки для хлопка. Стайлс с радостью дает «пять» в ответ, но отказывается брать наклейку «Я беременный!», которую она предлагает. Он не хочет, чтобы все узнали об этом, хотя думает, что это довольно мило. Она замечает его опасения и протягивает ему пачку брошюр, которую ему, вероятно, не нужно читать. Серьезно, он знает это дерьмо, с ним все будет в порядке. У него в квартире даже есть запасная баночка с таблетками фолиевой кислоты для экстренной помощи, несмотря на его суперздоровую диету. Он все понимает.       — Не хочешь записаться на первый УЗИ скрининг? — ласково спрашивает она, когда они идут к двери. — Или можешь просто позвонить.       — Я думаю… — отвечает Гарри, закусив нижнюю губу. Он не может строить планы. Ему хочется снова плакать из-за всех этих эмоций. — Я просто позвоню.       Стайлс сидит в своей машине на парковке у клиники добрых десять минут, после чего отправляется в Макдональдс и покупает большую порцию картошки фри. Затем он снова возвращается на пустую парковку и делает то, чего так отчаянно избегал.       — Привет, мам, — произносит он, когда она поднимает трубку с радостным вибрирующим приветствием.       — Гарри, как ты удачно позвонил, — отвечает она. — Я буквально только что вернулась из сада. Ты в порядке, дорогой?       Гарри не в порядке. У него будет малыш. И он чувствует себя прекрасно, он проснулся сегодня утром и почти почувствовал, как это переходит из его снов в его реальные объятия. Но также он проснулся с одной пустой стороной кровати. Это неожиданно и страшно, но от этого он чувствует себя эгоистом. Ему не стоит бояться и волноваться, он не должен думать только о себе. Гарри идет по канату крайностей, и ничто не пугает его, как падение с обеих сторон и потеря человека, о котором он больше всего заботится, в конце. Потеря этой новой жизни, что сейчас ощущается под кончиками пальцев.       — Нет, — отвечает он дрожащим и ломающимся голосом. — Мамуль...       — Ох, Гарри, — он понимает, что она собирается сесть за кухонный стол. Тот же самый стол, на котором он рисовал, когда ему было пять лет.       Она даже ни разу не встречалась с Луи, не считая тех редких созвонов по Skype или звука его голоса на фоне телефонных разговоров.       — Что случилось, солнышко? — спрашивает она ласково.       Гарри изо всех сил пытается сорвать пластырь.       — У меня будет малыш.       Если он ожидает, что она потеряет сознание или накричит на него, он глубоко ошибается.       — Гарри! — восклицает она со смесью шока и удивления. Это звучит так, как будто она сразу же закрывает рот после того, как он вырывается, и заглушает трубку телефона. — Извини, — говорит она, — это не должно было быть так громко. О, вы с Луи, должно быть, так счастливы!       — Ты не должна быть такой счастливой, — отвечает он с улыбкой, с которой ничего не может поделать.       — А почему нет? — громко фыркает Энн.       — Потому что я делаю ужасный жизненный выбор! Ты даже еще не познакомилась с Луи, он может быть ужасным…       Энн тут же его прерывает:       — Он сделал тебя счастливее, чем ты когда-либо был. Это твои точные слова. Что еще мне нужно знать?       Гарри собирается начать снова, но она продолжает говорить.       — У всех женщин в моем кофейном кружке есть внуки, и ты знаешь Джемму, там без шансов, — фыркает она. — Мне разрешено быть на седьмом небе от счастья, у моего любимого сына наконец-то родится ребенок.       — Луи не знает, — выпаливает Гарри, его голос уже не такой слабый. Он не знает, почему думал, что все пойдет плохо. Очевидно, что он был более драматичен, чем нужно. — Мне страшно.       — Почему? Он не хочет ребенка? — спрашивает она Гарри.       Стайлс тут же вспоминает все маленькие моменты вроде наблюдения за детьми в парке или прогулок, когда они обменивались друг с другом застенчивыми улыбками. Луи, улыбающийся детям в супермаркете и их разговор в постели тем утром. Он думает о большой семье Томлинсона и всех тех братьях и сестрах, которых он всегда видит прижимающимися друг к другу на фоторамке и на заставке телефона. Он думает о большом заднем дворе, который, по словам Луи, у них должен быть, и о том, как он указал на крошечные футбольные формы в тот раз, когда они были в спортивном магазине, говоря, как мило они будут выглядеть с надписью «Томлинсон» на спине.       — Ну… я имею в виду, мы не так много говорили об этом.       Есть разница между понравившейся идеей и желанием иметь это прямо здесь и сейчас. Гарри не уверен, на какой стороне Луи.

***

      Позже той ночью Стайлс готовит пасту в тонком нижнем белье и носках, когда Луи отпирает ключом входную дверь квартиры парня. Первое, что он замечает, это то, что Гарри не такой уж и смертельно больной. На самом деле он чувствовал себя ужасно в течение первой половины дня, но с тех пор чувствует себя хорошо, и эта простая еда должна поддерживать его в таком состоянии.       Стайлс мог бы спланировать это тысячей способов в своей голове, и он действительно пытался, но все крутится прямо у него на языке. И он знает, что не сможет долго жить со своим ураганом в голове, особенно теперь, когда слышит, как туфли Луи стучат по паркетному полу его квартиры.       Он даже не пытался спрятать брошюры, которые ему дали, когда выключил конфорку и снял пасту с плиты. Он не может этого сделать. Это вылезет наружу, как только он все увидит.       — Гарри, — зовет Луи, швыряя свои сумки на пол, чтобы кто-нибудь споткнулся о них позже.       Стайлс думает, что его тошнота может вернуться.       — Лу, — пищит он в ответ, когда Томлинсон заворачивает за угол в кухню с ужасно встревоженным выражением на лице.       — Ты должен быть в постели! — обиженно произносит он, стоя там и выглядя таким безупречным, уставшим и измученным, но, тем не менее, идеальным и красивым. — И тебе следует носить одежду, Гарри, мы уже говорили об этом.       Стайлс знает, что он дразнит его.       — Привет, — снова повторяет Гарри, на этот раз широко улыбаясь, все плохие мысли, которые у него были за последние несколько дней, вылетают из его головы. Томлинсон выглядит так, как будто он, как всегда, беспокоится о Гарри. Но, вероятно, он был бы в десять раз более обеспокоен, если бы знал правду.       «Как обычно», — думает Гарри. Может быть, они не так уж запутаны, и, может быть, они более нормальны, чем он считает, потому что у них даже есть эти милые мелочи в отношениях. Как Луи роняет сумки на пол и начинает волноваться, что Гарри никогда не носит надлежащую одежду по дому. Это вызывает у него слишком много чувств.       Гарри отступает от стола и мягкими шагами приближается к Луи, чтобы схватить его за плечи и заключить в объятия.       — Привет, — снова повторяет Гарри, на этот раз его рот прижат к шее, а горячее дыхание обжигает кожу.       — Привет, малыш, — отвечает Луи, оборачивая руки вокруг его талии и слушая нежный ответ Гарри. Они просто стоят так несколько секунд, прежде чем Стайлс пытается поцеловать парня как следует, но Луи отстраняется. — Эй, — мягко произносит Томлинсон, когда Гарри обиженно надувает губы, — ты болен.       План состоял в том, чтобы переждать это. Он мог сделать это утром или завтра вечером. Но он не может ничего утаить от Луи, и он знает это. Даже сейчас, спустя три секунды, он краснеет и чувствует себя виноватым, потому что Луи смотрит на него такими честными глазами.       — Нам нужно поговорить, — дрожащим голосом произносит Гарри, не отпуская руки, и его пальцы крепче впиваются в плечо Луи. Он почти чувствует, как в его животике начинает что-то трепетать. Он знает, что выдумывает это.       Томлинсон хмыкает и отстраняется, бросая на Стайлса вопросительный взгляд и наклоняя голову.       — О чем? — размышляет он. — Ты бросаешь меня? — шутит он, сузив глаза. — Или ты решил остричь волосы?       Не совсем.       — Дело не в этом, — бормочет Гарри, пока Луи гладит ладонями руки Гарри, пытаясь успокоить его. Он терпеливо ждет, пока Стайлс заговорит, но Гарри знает его и видит беспокойство в его глазах, которое тот старается не показывать. Может, он действительно думает, что расстается с ним.       — Я просто… — произносит Стайлс с пересохшим ртом. Он останавливается и делает глубокий вдох, отводя взгляд в сторону, уставившись на стену справа от них, чтобы как следует рассмотреть Луи.       — Я люблю тебя, — отвечает Томлинсон, не отводя взгляда. Сердце Гарри почти замирает в груди.       Не то чтобы он этого не знал. Но слова ударяют его, как кирпичи, и заставляют его глаза наполниться слезами. Луи любит его.       — Я тоже тебя люблю, — отвечает он, прежде чем добавить, прерывисто вздохнув, — и у нас будет малыш.       Последствия — тишина, две секунды кажутся длиннее, чем пять минут, которые Гарри ждал, пока тест на беременность даст результат. На мгновение ему кажется, что Томлинсон, возможно, не расслышал его должным образом.       — Что? — спрашивает Томлинсон, уголки его рта тут же приподнимаются. Он немного отстраняется, не выпуская Гарри из рук, чтобы посмотреть между ними. — Ты… — он снова смотрит на Гарри и снова смотрит вниз, после чего издает легкий смешок. Его пальцы крепче сжимают предплечье Гарри, как будто он боится, что тот вот-вот убежит от него, испуганный и паникующий.       — Ага, — выдыхает Стайлс почти шепотом. Луи снова смотрит на него своими блестящими глазами, и Гарри так же тихо добавляет. — Упс.       Как будто Томлинсон может почувствовать его страхи и опасения, потому что, несмотря на то, что ему только что сообщили новости, меняющие жизнь, он имеет полное право быть эгоистом. Он кладет ладонь к щеке Гарри, переводя взгляд с животика на глаза Стайлса.       — У нас будет малыш, — произносит он с сияющими глазами и широкой улыбкой на губах, как будто это вопрос, на который он не может поверить, что знает ответ. — У тебя в животике мой ребенок, — повторяет он снова тише, вопросительно приподнимая брови.       Гарри быстро кивает в ответ, после чего Луи наклоняется, чтобы поцеловать его глубоко, его ладони осмеливаются и мягко прижимаются к животу Гарри. Он еще плоский, но Луи все равно кладет руку на кожу, а Гарри двигает своей, сжимая тонкие пальчики.       Наконец-то он чувствует, что снова может дышать. Прошло так много дней с тех пор, как его легкие чувствовали этот свет.       — Мне очень жаль, — начинает Гарри, когда они отстраняются друг от друга.       — Эй, — отвечает Томлинсон, успокаивая его, качая головой и заставляя Гарри замолчать. Он отпускает парня, чтобы пригнуться и встать на колени. Его руки, которые секунду назад покоились на животике Гарри, хватают его за мягкие бедра, и Луи прижимается губами к плоскому, обнаженному животу Гарри.       Это щекотно, и Гарри невольно хихикает, когда Луи снова и снова скользит поцелуями-бабочками по животику, словно впервые без слов приветствует их крошечный сюрприз.       Все плохие мрачные мысли, которыми Гарри был обременен раньше, теперь не беспокоят его. Он кладет руку на затылок Луи, касаясь его волос, когда тот пытается подуть на животик Гарри, заставляя тем самым его смеяться. На данный момент, прямо здесь и сейчас все хорошо, идеально, как должно быть. Стайлс глубоко вздыхает.

***

      Потому что, подобно Найлу и Зейну, Томлинсон не может отличить настоящую болезнь от беременности. Он берет Гарри и укладывает его в постель, заканчивая готовить ужин, который тот начал. Он приносит его на подносе и ложится рядом с Гарри, откинувшись на подушки.       Паста действительно получилась не такой, как предполагалось, однако Луи проделал замечательную работу, пытаясь ее спасти. Гарри благодарит его и с удовольствием ест.       — Сколько уже недель? — небрежно спрашивает Томлинсон, когда они перестают улыбаться друг другу, внимательно наблюдая за Гарри и кладя другую руку ему на животик. С набитым ртом Стайлс старается не говорить и просто указывает на верхний ящик в прикроватной тумбочке.       Луи открывает его и вытаскивает почти новый на вид кожаный дневник. Когда он открывает его, брошюры и записи врачей выпадают на простыни.       — Примерно шесть, — отвечает Гарри, указывая на дату на бумаге, — через четыре недели после сканирования мы узнаем точный срок.       Томлинсон так быстро поворачивает голову, что рискует что-то повредить.       — Ты уже записался?       Гарри качает головой в ответ.       — Нет, — мягко отвечает он. — Я хочу, чтобы ты был там. Мы вместе.       — Хорошо, — произносит Луи, проводя пальцем по тексту, который Гарри нацарапал на первой странице дневника. Он проводит большим пальцем по дате, которую Гарри узнал при первом визите к врачу. — Потому что я буду там, несмотря ни на что…       Стайлс наклоняется, чтобы прижаться к нему ближе, устраиваясь между изгибом талии Луи. — Я знаю, — отвечает он.       — Ты для меня самое главное, — произносит Луи, вздыхая и поворачивая голову, чтобы поцеловать Гарри в макушку. — Мы и наша маленькая семья.       Щеки Гарри вспыхивают, а стук сердца учащается.       — К черту все остальное, — произносит Луи, наклоняясь и хватая ручку из ящика, открывая колпачок зубами. Он записывает дату беспорядочным почерком рядом с «Луи знает!».       Они понимают, что не узнают предполагаемую дату родов до УЗИ, но это не мешает им мучительно пытаться решить эту проблему и выяснить, когда все это произошло.       — Скорее всего это произошло до Испании, — произносит Гарри, прижавшись лбом к плечу Луи.       — И до Монако…       — Нет, — хихикает Гарри.       Луи на мгновение задумчиво поджимает губы. — Возможно, ты прав, — признает он. — Но как?       Гарри бормочет, слегка закатывая глаза:       — Возможно, это все мое лекарство…       Гарри принимал противозачаточные, но, как известно, у него это получалось ужасно. Он просто не умел принимать их в одно и то же время каждый день, наплевав на все тонкости. Его отговорка всегда заключалась в том, что регулярная смена часовых поясов делала отслеживание буквально невозможным.       — Перед отъездом я сходил к врачу, но у нее не оказалось рецепта на мои таблетки. Она прописала мне кое-что. Этикетки были на французском, ты же знаешь, я иногда плохо разбираюсь в…       Луи смеется ему в плечо, и Гарри останавливается, обиженно поджимая губы. — Хэй, — хнычет он, стараясь не хихикать. Томлинсон всегда находил языковые трудности и неудачи Гарри милыми. Такими же милыми, как и сам Стайлс.       Через секунду или две Луи наконец успокаивается. — Это все из-за тебя и твоих танцев.       Смущающие образы той ночи неожиданно нахлынули на Гарри. Луи игриво подтолкнул его плечом. В тот уикенд у них было много секса, но был только один раз, когда они залезли в душ и посмеялись над тем фактом, что Гарри кончил на собственные бедра, прежде чем Луи вылизал его, прижав к плитке.       — Ох, — смеясь, бормочет Гарри, прижимаясь лбом к лбу Луи. — Мы действительно забыли тогда о защите, не так ли?       В данный момент это было нормально, конечно, небольшая ошибка в суждениях, что было нормально, учитывая, что они оба были абсолютно преданы друг другу и чисты. Но учитывая неверный расчет, много алкоголя и Гарри, танцующего на коленях в крошечных черных трусиках, кажется, что это был не просто маленький момент без последствий.       — Все эти азартные игры, — хихикает Стайлс с блеском в глазах, который говорит о том, что он собирается пошутить. — Выиграли нам ребенка.       Какое-то время они просто наблюдают друг за другом, упиваясь бледным светом и покровом ночи, придающим им храбрости. Через некоторое время Гарри разрушает эту атмосферу.       — Это будет нелегко, — шепчет он. — Я не знаю, что мы должны делать и как мы заставим это работать. Я этого не ожидал, но все равно слишком счастлив. Я всегда хотел этого: ты, я и ребенок.       — Я тоже не ожидал этого, — столь же нежно отвечает Томлинсон. — Но я думал об этом. Раньше я не ожидал и тебя, но посмотри на нас. Следование нормальному пути переоценивается.       Он чувствует опасения и беспокойство Гарри, которые отпечатываются у него на лбу.       — У нас все будет хорошо. Подумай о нас здесь и сейчас. Я хочу этого, я всегда хотел этого, может, я не представлял это таким образом, но я действительно мечтал об этом с тобой.       Теперь он знает, что, говоря «мы», он больше не имеет в виду только Гарри и Луи.       — Как ты себя чувствуешь?       Гарри недолго думает. — Как будто я люблю тебя, — отвечает он только потому, что хочет снова почувствовать слова на своем языке. — Я знаю, что ты будешь прекрасным отцом, ты уже им стал. И что с тобой у нас все будет хорошо. Это безумно, страшно и волшебно, но с нами все будет хорошо.       Луи нежно целует Гарри в губы, нос, щеки и лоб, пока не начинает светиться бледно-розовым сиянием. — О чем ты думаешь? — спрашивает он Томлинсона.       Разум Луи превратился в непрерывный марафон мыслей, постоянно гоняющихся друг за другом по кругу. Его любимая из них — постоянная: «Я люблю тебя, я люблю тебя», которую он чувствует с каждым подъемом своей груди. Потому что она существует уже несколько недель и никогда не была такой яркой и трепещущей когда-либо прежде. И это касается не только Гарри, но и подарка в виде семьи, который он ему дает. У них будет ребенок, они будут семьей.       — О многом, — задумчиво отвечает он. — О том, что тебе следует переехать ко мне, и я хочу познакомиться с твоей семьей. Еще о том, как я не хочу покидать тебя, обо всех способах, которыми я могу сделать это возможным. Но в основном я думаю о том, насколько я счастлив, потому что нет никого другого, с кем я бы предпочел сделать это, ведь никто никогда не заставлял меня чувствовать себя так. У нас будет ребенок, маленький малыш.       Гарри понимает. Он тоже это чувствует. Они могли бы говорить обо всем на свете, но они оба устали от смены часовых поясов, поэтому Стайлс засыпает раньше Луи, прижавшись к груди и лежа на боку, чтобы его можно было обнять сзади, как маленькую ложечку. Последнее, что он помнит, — это руки Луи, поглаживающие животик, словно убаюкивая их обоих.

***

      Когда Гарри вылезает из машины с помощью протянутой руки Луи (его срок приблизился к семи неделям, так что неудивительно, что Томлинсон обращается с ним так, как будто он вот-вот родит), он снова медленно повторяет имена в своей голове. Есть Лотти, с которой он разговаривал по телефону, есть Фелисити, которая любит, когда ее называют Физзи, и близнецы — Дейзи и Фиби, которых, как он знает, он не сможет отличить друг от друга. Плюс Дорис и Эрнест, которым, вероятно, будет все равно, если Гарри забудет их имена.       Луи совершенно не выглядит обеспокоенным, пока идет с ним по подъездной дорожке. Всю поездку он опасался, что Гарри почувствует себя плохо и не расскажет ему об этом. Каждый раз, когда они проезжали мимо заправочной станции, он спрашивал его, хочет ли он выйти, и каждый раз Стайлс отвечал, что с ним все в порядке. Но только когда двигатель заглох, Луи окончательно расслабился. Чего нельзя сказать о Гарри.       Просто будет так много людей. Вероятность того, что кому-то из них не понравится Гарри, очень высока, а вероятность того, что мама Луи особенно не возлюбит его, с тем фактом, что он ожидает ребенка… Все это крутится у него в голове. Луи даже не сказал ей. Он просто собирается рассказать об этом за обедом. Гарри крепче сцепляет их пальцы вместе и следует за Томлинсоном. Ему не терпится потрогать животик, но он одергивает себя.       Луи стучит в дверь, и Гарри отчаянно сдерживает себя, чтобы не спрятаться за Томлинсоном или за садовым горшком. Их странная телепатия, вероятно, позволяет Луи узнать об этом, и, скорее всего, именно это является причиной мягкого толчка его ближе ладонями, которые оставляют молниеносные следы тепла на его бедрах и животике. Он добавляет осторожные взгляды с изогнутыми бровями, чтобы молча проверить, все ли с ним в порядке. Изнутри раздаются шаги, которые направляются к двери. Ее распахивает светловолосая девушка в спортивных штанах и майке.       — Луи, — произносит она, нахмурив брови и рассматривая его, прежде чем взглянуть на Гарри с легкой улыбкой на губах. — Я ожидала посылку, придурок. А теперь получается, что я зря спустилась по лестнице.       — Отличный способ приветствия, Лотс, так держать, — смеется Луи, заставляя Гарри слегка хихикать, его щеки все еще красные, а зубы сильно прикусывают нижнюю губу. — По крайней мере, будь более вежливой с Гарри, — добавляет он, указывая на парня рядом с собой.       Гарри знает, что это Лотти, по фотографиям, которые он видел, а по короткому разговору по телефону он узнает ее голос. Она протягивает руку, и Гарри осторожно берет ее и вежливо пожимает. — Привет, Гарри, приятно наконец познакомиться с тобой.       Когда Стайлс собирается сказать ей то же самое, в дверях появляется еще одна девушка с каштановыми волосами, собранными в высокий хвост и идеально изогнутыми бровями.       — Что ты здесь делаешь? — спрашивает она с намеком на понимание. — Что ты натворил?       Луи игнорирует ее. — Ты собираешься впустить нас или мы будем стоять снаружи, пока не появится кто-нибудь с хорошими манерами?       — Входите, — говорит та, которую, как предполагает Гарри, зовут Фелисити, впуская их в дверной проем и отступая в сторону, чтобы они могли снять обувь. Гарри тоже пожимает ей руку, и она представляется, стараясь не смеяться над тем, насколько правильным он пытается быть.       — Что это за… — произносит мама Луи, останавливаясь, пока идет по коридору с малышом на руках. Она замирает посреди пути и смотрит на тех, кто вызвал весь переполох в ее доме. Она переводит взгляд на Луи, прежде чем выдохнуть: — Гарри, — к большому удовольствию девочек. — Луи, — добавляет она более сурово и кладет руку себе на бедро. — Ты, что, не умеешь пользоваться телефоном?       — Я предложил сначала позвонить, — произносит Стайлс в свою защиту. — Он ответил мне, что позвонил.       Томлинсон поднимает руки. — Я сказал, что собираюсь. Есть разница.       Джей хмурится. — Разница в том, что ты этого не сделал.       Она делает шаг вперед и передает ребенка Лотти, которая с готовностью берет его на руки. Джей мгновенно заключает Стайлса в объятия, которых он не ожидал. — Привет, Гарри, — произносит она. Ему это нравится, а еще ему нравится, что ее объятия такие же крепкие, как у Луи. Когда через мгновение она отпускает его, то снова скрещивает руки и хмурится. — Где ты его прятал? — спрашивает она Луи, явно имея ввиду Гарри. — И почему ты скрываешь от меня этого прекрасного мальчика?       Гарри думает, что, возможно, это хорошее начало.       — Я был занят, убивая зомби и все такое, мама.       Когда Джей наконец принимает извинения Луи, Гарри осторожно знакомят с двумя парами близнецов. Старшие, Дейзи и Фиби, спешат в свой дом на дереве, чтобы поиграть с соседскими детьми, и лучшее, что они могут от них получить, — это быстрые «Привет, Луи» и «Привет, Гарри». Даже когда Луи говорит:       — Между прочим, он мой парень! — он только получает в ответ приглушенное «Круто».       Другие близнецы лучше относятся к Гарри, и он с удовольствием присматривает за ними, пока они ковыляют по комнате, собирая кубики, игрушки и даже растения, чтобы показать ему. Дорис также, кажется, любит хвататься за его волосы, что, по его мнению, очень мило. И по улыбке, которую Луи дарит ему с того места, где он стоит на кухне, он думает, что ему это тоже нравится. Он играет с близнецами и болтает с Лотти, оставляя Луи наедине с мамой. Он не хочет вмешиваться, но, в конце концов, Томлинсон, возможно, захочет, чтобы он присоединился. Он просто выжидает, не услышит ли крик или звон тарелок.       Лотти изучает макияж и парикмахерское дело, и Гарри нравится, как она задает ему множество вопросов о шоу, подиумах, съемках и его работе. Он говорит ей, что она должна приехать в Лондон.       — Я познакомлю тебя с некоторыми людьми. Моя подруга Луиза великолепна, она действительно милая, и держу пари, она позволит тебе провести с ней день или погулять по студии, — говорит он ей, наблюдая за тем, как она кивает, и ее глаза сверкают.       — О, мне нужно будет приехать, когда у меня будут свободные выходные.       Гарри широко улыбается. — Ты можешь остаться у нас с Луи.       — Оу, — улыбается она в ответ, — значит, вы живете вместе?       Технически у них обоих есть свои дома в Лондоне, но с учетом того, что Луи сказал прошлой ночью, и того простого факта, что, когда они оба находятся там одновременно, они буквально въезжают в один из своих домов и обосновываются там, — это реальность. Гарри думает, что план может заключаться в том, что он переедет к Луи, и они либо продадут дом Гарри, либо сдадут его в аренду, чтобы вместе спланировать рождение ребенка. Также в ближайшее время Гарри придется столкнуться с тем фактом, что аренда парижской квартиры его и Зейна почти закончилась, ему нужно будет подумать об этом. Он любит ее до смерти, но там нет места для ребенка.       — Что ж, — Стайлс прочищает горло. — Да, вроде того.       Она одаривает его понимающей ухмылкой, когда он краснеет и протягивает Дорис еще одну мягкую игрушку, которую та бросает в своего брата. Он борется с желанием нежно погладить себя по животу и выложить все Лотти о том, что она станет тетей, тогда ей обязательно придется приехать в Лондон, чтобы присмотреть за ними. Гарри прикусывает язык и продолжает заниматься детьми перед ним.

***

      Ужин готовится быстрее, чем обычно, — Гарри и Луи помогают на кухне. Стайлс продолжает бросать на Томлинсона эти маленькие взгляды, приподняв бровь и скривив губы, словно спрашивая, как долго ты собираешься тянуть это? А Луи продолжает украдкой гладить его по животику и спрашивать, в порядке ли он.       План состоял в том, чтобы вернуться сегодня вечером: Луи должен успеть на самолет. И Гарри может либо сесть в этот самолет, либо остаться. Это только его выбор. Конечно, Томлинсон хочет, чтобы он полетел, но он не может его заставить, особенно когда знает, как сильно Гарри хочет увидеть свою семью.       Он думает о том, насколько он эгоистичен, зря тратя все это время, чтобы увидеть родителей Гарри в коротком путешествии. Он, должно быть, умирает от желания увидеть свою маму. Они ужинают за одним большим столом, и Луи даже не удается сесть рядом с Гарри, поскольку его перехватывают сестры, попросив развлечь малышей.       Томлинсон старается свести к минимуму глаза-сердечки и прочее, но это буквально ему не под силу, когда Гарри кормит Эрнеста, а его мама наблюдает за ним с такой же любовью. Ранее на кухне она сказала ему заботиться о Гарри и держаться за этого мальчика.       — Такие люди, как Гарри, встречаются нечасто, — произносит она. Он знает, насколько она права, и как, увидев это, она будет в десять раз агрессивнее любить Гарри, к концу вечера называя его своим сыном. Стайлсу потребовалось всего несколько часов, чтобы пробраться к ее сердцу.       Он решает сохранить тайну во время обеда, пока девять пар глаз смотрят на него сверху вниз. Он знает, что Гарри, вероятно, думает, что он трус и все такое. Поэтому, пока Луи вытирает, а Джей моет посуду, он изо всех сил старается мягко сообщить новость, что она в скором времени станет бабушкой.       — Я приехал сюда не просто так, — признается Томлинсон.       Она не выглядит шокированной этой новостью.       — Да неужели?       Луи ставит кастрюлю, которую вытирал, и начинает заламывать руки.       — Да, хорошо. Понимаешь… — начинает он и останавливается. Томлинсон кашляет, прикрываясь тыльной стороной ладони, и поправляет челку.       — Не может быть, чтобы все было так плохо.       Правда. Это не похоже на тот раз, когда он должен был сказать ей, что разбил машину. Или его собирались выгнать из школы.       Он старается сделать это небрежно.       — Гарри вроде как в положении. У нас будет ребенок.       Подслушивающие в соседней комнате громко ахают.       — Вроде как беременный? — Джей смеется.       — Ага, вроде как, — поправляет себя Луи.       — Я действительно стану бабушкой?       — Ага, — прерывает их Гарри, переминаясь с ноги на ногу в дверном проеме с застенчивой улыбкой и симпатичными ямочками на щеках.       Она прикрывает сердце руками и наклоняет голову в сторону, глядя через комнату на них двоих. Томлинсон жестом показывает Гарри, чтобы он перестал мерзнуть в дверном проеме и вошел. Тот быстро спешит к Луи, заворачиваясь в его объятия. Все это время Джей пытается остановить счастливые слезы, которые грозят скатиться по ее щекам.       — Я слишком молода, чтобы быть бабушкой, — произносит она, размахивая рукой, а затем крепко обнимая их двоих. Она щипает Луи за щеку и спрашивает: — Как долго ты скрывал это от меня?       — Даже недели не прошло, — честно отвечает тот. — Правда.

***

      В конечном итоге весь дом суетится вокруг них, а Джей и Дэн отказываются их отпускать, так что Гарри и Луи спят в свободной комнате. Утром они собирают свои вещи и уезжают, но не раньше, чем Джей успешно душит Гарри в объятиях, убедившись, что у него есть ее номер мобильного и домашнего телефона, заставив пообещать позвонить, когда ему что-нибудь понадобится. Она заставляет Томлинсона согласиться, что они скоро снова приедут, и читает лекции Луи о том, как быть хорошим парнем и сыном. Проходит около часа с момента, когда они сказали, что уезжают, до того момента, когда они фактически выезжают с подъездной дорожки. Гарри сидит на пассажирском сиденье с ослепляющей улыбкой и радостно машет всем из окна.       Всю дорогу до родительского дома он без умолку болтает о том, что Лотти собирается навестить его и что он возьмет ее с собой за покупками, позаботившись о том, чтобы она прошла стажировку, когда закончит школу. И, конечно же, как все прекрасны и как мама Луи рассказывала ему все эти неловкие вещи об утреннем недомогании, и он так счастлив, но теперь он вроде как немного беспокоится, что у них будут близнецы (Томлинсон убеждает его не паниковать, хотя сам немного сходит с ума), потому что, хотя это было бы неплохо, это будет очень тяжело, он планировал пока только одного малыша.       Им определенно есть о чем поговорить. Несмотря на это, Гарри, будучи хорошим сыном, умудряется сделать так, что его мама заранее знает, что они собираются заглянуть в гости и в какое время они должны приехать.       Раннее утро означает, что Гарри не совсем хорошо, несмотря на его фруктовый и очень здоровый завтрак, который легок для желудка. Он заканчивает тем, что его тошнит на обочине дороги в самый, возможно, самый спокойный момент в его жизни (это определенно хуже, чем когда его тошнило в самолете из Милана). По крайней мере, на этот раз Луи здесь, чтобы потереть ему спину и дать воды, как идеальный парень и будущий папа, которым он и является. Он почти не вздрагивает.       Настала очередь Томлинсона нервничать, когда мама Гарри, Энн, открывает дверь и так крепко хватает Гарри, что кажется, словно она никогда не отпустит его. Она целует его в лоб около четырехсот раз, прежде чем прижать ладони к его щекам и спросить:       — Как ты себя чувствуешь? — она улыбается, глядя на его животик, как будто пытается найти выпуклость.       — Отлично, — улыбаясь, отвечает Стайлс.       — Его вырвало на обочине.       Гарри бросает на него взгляд через плечо.       — Прошу прощения. Я хорошо это переношу. Я сияю, — произносит он, выпячивая подбородок, потому что, конечно, так и есть.       Энн хмуро смотрит на сына и бросает на Луи взгляд, который мгновенно напоминает ему самого Гарри. Затем гладит его по щеке:       — Милый, ты выглядишь очень бледным. Ты устал? Иди полежи.       Луи со своего места не видит лица Гарри, но он хорошо представляет себе выражение, которое на нем появляется.       — Я сияю, — бормочет он. Томлинсон хочет сказать ей, чтобы она оставила эту щекотливую тему. Вместо этого он пытается незаметно положить руки Гарри на плечо и бедро и произносит:       — Ты настоящий солдат, малыш, — пытаясь уклониться от курса, который собирается принять этот разговор (который заключается в том, что Гарри проявляет пассивную агрессию, вытаскивая свои книги из машины и требуя, чтобы Луи пошел в супермаркет за арбузом, черникой и грейпфрутом, чтобы он мог их съесть во время занятий йогой). Он до сих пор ни разу не пожаловался Луи ни на что, будь то супергеройская машина для изготовления детей или разливка их по бутылкам.       — Это мой парень Луи, — говорит ей Гарри. Луи глупо улыбается, и Гарри повторяет: — Он мой парень, — как будто это секретная шутка. Но скорее он просто хочет повторять эти слова снова и снова. Он почти уверен, что его мать точно знает, кто он и каково их семейное положение. Закатывание глаз, которым она одаривает Гарри, и его выходки подтверждают это.       Томлинсон говорит ей, что ему приятно встретиться с ней и быть принятым в ее доме. Кажется, она впечатлена. Энн находит коробку с детскими фотографиями Гарри и позволяет Луи посмеяться над ними за обеденным столом, в то время как Стайлс пытается скрыть свой стыд, сидя рядом.       — У тебя были светлые волосы, — нежно произносит Луи.       — Остановись.       — Светлые вьющиеся волосы, — смеется Томлинсон.       — Его первым словом был «кот», — произносит Энн, разливая им троим чай и раскладывая еду на столе.       Гарри громко фыркает в ответ.       — Мама. Перестань, — он пытается выхватить фотографию из рук Луи, но тот быстро укрепляет хватку. — Ты никогда не подумаешь снова, что я крутой.       Луи смеется, когда достает телефон, чтобы попытаться сделать снимок старой фотографии на память, пока Гарри не смотрит:       — Я никогда и не думал.       Гарри дуется на мать за то, что она постоянно его смущает.       — О, с тобой все будет хорошо, — шепчет она, протягивая ему булочку.       Они едят вместе, пока Робин не приходит домой, Гарри представляет ему Луи и легкомысленно сообщает, что он в положении. Он не может не заметить улыбку на лицах своей мамы и отчима, и сразу понимает, что она сказала ему раньше, чем он, хотя он специально просил ее не делать этого.       — Надеюсь, ты не сказала Джемме, — хнычет Стайлс. — Я хотел бы иметь возможность удивить хотя бы одного человека этой новостью.       Они оба смеются, и Гарри и Луи смотрят друг на друга.       — О, это не такая уж большая неожиданность, Эйч.

***

      Луи садится в самолет, целуя перед этим Гарри минимум сто раз и шепча нежные слова и секреты его животику (желая, чтобы ребенок заботился о своем папочке и не доставлял ему слишком много хлопот). Они оба знают, что ребенок — всего лишь маленький комочек, чтобы слышать, но это их не останавливает.       Стайлс помечает в свой календарь дату на полторы недели до его возвращения. И до тех пор все это кажется слегка приподнятым в воздухе. Дело не в том, что жизнь не продолжается, когда они врознь: жизнь Гарри не останавливается без Луи — некоторые вещи просто нужно отложить.       На этот раз удачнее, чем когда-либо, все идет своим чередом. Когда Томлинсон сообщил своей команде новости, все выяснили, что не будет никаких перемен во мнениях или других вариантов развития событий. Не то чтобы он так уж скрытно живет в шкафу: половина мира уже давно поняла, что он проводит с Гарри больше времени, чем с кем-либо другим. Стайлсу пришлось встать в аэропорту чуть ближе к Луи, чем обычно, с теплым чувством в животе от новых начинаний. Вдалеке кто-то сфотографировал их, и эти снимки явно можно было использовать, чтобы намекнуть на нечто большее. Гарри крепко обнял его у ворот контроля, а Томлинсон прошептал, что любит его.       Он рассказывает Джемме во вторник, и она реагирует именно так, как он ожидал, с лекцией и хмурым взглядом под горящими глазами, которые говорят ему об обратном. Но после всего этого она приходит и говорит ему, что ей, возможно, придется избить Луи за то, что он занимается с ним сексом, когда она увидит его в следующий раз. А еще, что она счастлива за него. После чаепития они проходятся по магазинам для малышей.       Он заранее снимается для гламурных журналов, и именно так он рассказывает Кэролайн, с соплями и несколькими слезинками (не из-за грусти, а из излишней эмоциональности и немного вины).       — Ох, куколка, — произносит она, держа его в руках и размахивая ладонями, чтобы Лидия приготовила ему горячий напиток. — Не плачь при мне.       — Извини, — шмыгает носом Гарри. — Я просто чувствую, что подвел вас всех.       — Что? — она почти кричит, оскорбленная этим предположением.       — Я собирался стать лицом Saint Laurent. По крайней мере, этого все ждали.       От этого заявления у нее буквально отвисает челюсть.       — А кто сказал, что ты не можешь? — Кэролайн спрашивает Гарри, наклоняя голову и заставляя его потерять дар речи без ответа. Она всегда права. — Я думаю, ты все равно хочешь этого больше, чем глупую эксклюзивную сделку. И не говори так, будто тебе нужно выбрать одно или другое. Может быть, нам просто придется немного изменить положение вещей.       Гарри издает легкий водянистый смешок и кивает в ответ. — Ага.       — Перестань говорить так, будто это конец…       — Так и есть.       — Это только начало. Ты представляешь, сколько брендов с коллекциями для беременных умрут, если ты будешь на них работать? Ты, наверное, мог бы выбрать любую в мире. Ты же знаешь, что Paige выпускают джинсы для беременных, они будут умолять, чтобы ты стал их лицом. Поверь, скоро все заговорят, — произносит Лидия, протягивая ему чашку чая. — Как ты относишься к парной съемке? Луи бы это понравилось?       — Я должен спросить, — отвечает Стайлс, гораздо более счастливый и довольный ее поддержкой и тяжестью на груди, когда принимает напиток и не чувствует себя таким чертовски глупым. — Но мне бы это понравилось.

***

      Луи изо всех сил старается вести себя как можно тише, когда открывает двери и крадется по коридору. Свет погашен, двери заперты. Обычно он довольно шумный. Теперь он живет другой жизнью, намного лучшей и менее одинокой с единственным человеком, с которым он мог бы себе это представить. Половицы слегка поскрипывают под его ногами из-за дополнительного веса его сумок. Он оставляет их у подножия двери спальни. Дверь их спальни.       Он не собирается ни включать свет, ни издавать никаких резких звуков. Его план состоит в том, чтобы снять обувь на ковре, избавиться от своей одежды, которая пахнет самолетом, и проскользнуть на свою сторону одеяла прямо за Гарри. Но глаза Стайлса моргают в ответ, глядя на него в темноте, он явно не слушал Луи, когда тот сказал «не ждать».       — Лу, — шепчет он сонно и смущенно. Томлинсон издает безнадежно влюбленный вздох.       — Доброе утро, — тихо отвечает он, как будто он еще спит и не хочет его пугать.       Волосы Стайлса наполовину выпадают из пучка, маленькие пряди и кудряшки разбегаются в беспорядке, освещенные луной, сияющей в щели между штор. Еще у него отпечаток простыни на щеке, подмечает Луи, включая одну из прикроватных ламп и заливая комнату бледным молочным светом. Он по-прежнему выглядит как идеальное зрелище, которого он ждал весь путь до дома.       Томлинсон наклоняется на кровати, крепко обнимая Гарри, отчего тот тут же прижимается лицом к шее парня, глубоко вдыхая его запах. Луи не знает, вспомнит ли Гарри об этом утром, учитывая то, как его тело наваливается на него, как будто снова засыпает. Однако он отстраняется, чтобы поцеловать его, ища его губы глубокой ночью и находя их, как сигнальный маяк.       — Ты дома, — выдыхает Стайлс в нижнюю губу, сонно улыбаясь. — Мы скучали по тебе.       «Дом это не просто место здесь», — думает Луи. Это сердце, которое отражает его собственное.       — Я тоже скучал по вам, — отвечает Томлинсон. Он отстраняется, смущенно улыбаясь в ответ, изучая изгибы и углы лица Гарри, запоминая линии, которые он так любит. Его руки, которые прижимают его к себе, дают Луи идеальное положение, чтобы потереть нежной рукой его животик. Стайлс улыбается, зная, о чем они оба думают. Он тоже скучал по ним. — У меня есть кое-что для тебя.       Усталые глаза Гарри распахиваются, и его лицо светится.       — Подарочки?       Луи хмыкает в знак согласия и отпускает Гарри, спрыгивая с кровати и находя свою сумку, которую ранее бросил у двери. Томлинсон вытаскивает несколько предметов из рюкзака, тщательно их пересчитывает и возвращается в кровать с ними всеми в одном подарочном пакете.       Стайлс застенчиво ругает Луи за то, что он получает так много вещей. Луи закатывает глаза, потому что на самом деле все это маленькие миленькие подарки (он решает купить в сотню раз больше в следующий раз, чтобы нарушить правила).       Томлинсон откидывается на подушки, а Гарри сидит у него на коленях, его голая спина крепко прижата к груди парня. Луи смотрит через плечо, как он осторожно сует руку в подарочный пакет и вытаскивает вещи по одной. Там свечи, мыло и дурацкий магнит на холодильник, который Луи нашел в сувенирном магазине в аэропорту, и Гарри еле слышно хихикает над этим. Однако смех прерывает пара крошечных трусиков с красными оборками, которые он достает следующими. Парень выгибает брови, глядя на них. Он очень стесняется старинного серебряного кольца, которое, если присмотреться, имеет узор с отпечатком плетеной веревки; Луи говорит ему, что часами искал в старых ювелирных магазинах идеальное кольцо, которое, как он надеялся, подошло бы ему.       Последний подарок находится на дне пакета в собственной белой коробке с бледным бантом. Луи крепко держит Гарри, инстинктивно обхватив его руками за талию, когда Стайлс нахально спрашивает:       — Мне нужно быть осторожным с этим?       Томлинсон лишь загадочно улыбается в ответ. Гарри держит свои догадки при себе.       — Его невозможно сломать, — отвечает Луи, показывая Гарри рукой, чтобы он потянул за бантик. Он делает это, и лента падает по бокам. После он осторожно приподнимает белую крышку коробки, обнажая идеальные белые вязаные детские пинетки, обтянутые папиросной бумагой. Вместе пара могла поместиться в одной руке.       Гарри не двигается и ничего не говорит, он просто внимательно смотрит на крошечный подарок, который лежит у него на коленях.       — Они сделаны из шерсти альпаки, — шепчет Луи ему на ухо и нежно целует в щеку. — Она гипоаллергенная, я знал, что тебе это понравится.       Стайлс протягивает руку и проводит большим пальцем по плетеной шерсти, проверяя ее мягкость.       — Ты будешь идеальным отцом. Самым лучшим, — мягко отвечает Гарри, поворачивая голову, нежно касаясь щекой Луи и глубоко вдыхая его запах. Томлинсон притягивает его ближе и крепче прижимает к себе, целуя с восходом утра.

***

      В десять недель пришло время для их первого УЗИ. Для них обоих было легким решением выбрать частную клинику со специализированным уходом. Это была дополнительная плата, но конфиденциальность их и ребенка были самой важной вещью. Знакомство с доктором было также облегчением для Гарри, ведь утешающе знать, что он и ребенок будут главными приоритетами Люси и она будет готова улететь с ними, если потребуется, или перевести их в другие партнерские клиники в разных городах и местах, если что-то случится, пока они не будут в Лондоне.       Утром в день сканирования Гарри будит Луи, нежно целуя его в щеки и нашептывая всякую чепуху в темную комнату. Между комплиментами его ресницам и крошечными «я люблю тебя» Стайлс произносит:       — Сердце ребенка уже полностью сформировано. Теперь все работает как надо.       Томлинсон не открывает глаз, но обнимает Гарри за талию и прижимает к себе. Он мычит, соглашаясь с мягкой улыбкой на губах:       — Ты чувствуешь сердцебиение?       Он знает, что нет, но ему нравится, как Гарри прячет голову в шею Луи и крепче прижимается.       — Только в моей голове, — отвечает он, снова целуя мягкие губы. — Только если я притворюсь.       Томлинсон кладет ладонь на все еще плоский живот Гарри (хотя Стайлс утверждает, что он немного подрос, а Луи не готов спорить по этому поводу). Он потирает его пальцами, пытаясь пощекотать, отчего Гарри широко улыбается, прижимаясь ближе.       — Прекрати, — хихикает он. — Доброго утра не так желают.       Томлинсон отпускает Гарри, и тот падает на белые простыни, мягкий и все еще слегка сонный. Луи позволяет себе насладиться этим моментом несколько мгновений, после чего ныряет под одеяло, хватает его животик и атакует сладкими поцелуями, которые эхом разносятся по их спальне.       — Привет, фасолинка, — шепчет он, отчего Гарри громко стонет в ответ, потому что ему не слишком нравится это прозвище.       — Извини, — саркастически вздыхает Томлинсон. — Я и забыл, что ты это ненавидишь.       Он пытается снова, мягко произнося:       — Доброе утро, приятель, — целуя Стайлса в пупок. В конце концов он отпускает его бедра и снова поднимается с покрасневшими губами и взлохмаченными волосами. — И тебе доброе утро, малыш, — произносит он с дьявольской ухмылкой Гарри, который тут же подставляет губы для поцелуя. Томлинсон балует его продолжительным поцелуем, который оказывается более горячим, чем он планировал.       — Нам пора, — произносит Стайлс, в конце концов останавливая его, прежде чем они решат остаться в постели. — Сегодня тот самый день.       Их встреча назначена на раннее утро, поэтому они планируют поздний завтрак позже: Гарри настаивает, чтобы он не ел заранее, а Луи всегда рад следовать тому, что он запланировал. Он эксперт по младенцам. Это не мешает Стайлсу попробовать разделить с ним смузи ярко-зеленого цвета для энергии, благополучия и удачи в машине (а может быть просто потому, что заранее рекомендуют выпить много). Требуется чуть больше усилий, чтобы заставить Томлинсона согласиться. Но после надутых губ и очень милого «Но я сделал это для тебя» он выполняет прихоти Гарри.       Это казалось реальным с того момента, как Стайлс сообщил ему о беременности. С тех пор произошло множество событий, которые укрепили это чувство. Например, утренняя тошнота, покупка витаминов, таблеток и даже белые детские пинетки, которые он выбрал и оплатил сам, и сонный Гарри, который ворочается всю ночь. Список крошечных воспоминаний длинный, но есть что-то особенное и захватывающее в том, чтобы открыть дверь клиники и впервые войти вместе с одной ясной целью.       Стайлс был дважды на приеме, после того как они поговорили с друзьями и профессионалами, чтобы проверить, подходит ли данное заведение лучше всего для их конкретных потребностей. Когда Гарри позвонил Луи после своего первого визита, он не сомневался, что это был лучший выбор, который они могли сделать. Так что Гарри с удовольствием разговаривает с администраторами, как будто они старые друзья, а Луи смотрит на него с гордостью, но все же это кажется более реальным, чем все, что было до этого.       Когда приходит их время, Гарри берет его за руку с ухмылкой и дерзким тоном:       — Я так взволнован, — он тащит Томлинсона по длинному коридору вслед за лаборантом. Луи с обожанием и нежностью потирает большим пальцем тыльную сторону ладони. Они впервые встретятся со своим крошечным малышом.       Луи чмокает Гарри в щеку, прежде чем тот садится в кресло с широко открытыми глазами, возбужденно оглядывая комнату и указывая на разные вещи (напоминая Томлинсону, чтобы они дали ему флешку для сохранения видео, и «Луи, ты можешь найти мой телефон? Я хочу, чтобы ты это фотографировал. Да, и на другой фотоаппарат! И, может быть, полароид.»). Ничто не делает Луи более счастливым, чем делать эти простые вещи.       Пока Стайлс с улыбкой снимает рубашку, а Луи делает снимок, их акушерка появляется, как лучик солнца.       — Ой, привет, — хихикая, произносит она. Девушка машет Луи, как будто он ее друг, явно хорошо осведомленная о нем. — Не обращайте на меня внимания, просто хотела поздороваться. Возвращайся к тому милому делу, которое вы делали. Привет, Луи, приятно познакомиться.       Она кладет папку, открывает ее, чтобы показать файл Гарри, и направляется обратно к двери, нежным тоном добавляя:       — Я вернусь, увидимся чуть позже.       Их сонографист с нежностью наблюдает за тем, как Гарри краснеет и перестает улыбаться в камеру.       — Извини, — смеется он. — Я закончил.       Он немедленно хватает Луи за руку, и Томлинсону кажется, что его трясет от нервов. Она достает гель, выдавливая немного на обнаженный живот.       Гарри едва замечает холодную жидкость и ухмыляется Томлинсону, чьи глаза мечутся между глазами Стайлса и тем, что делает врач. Сейчас он слишком рассеян, чтобы фотографировать Гарри.       — Хорошо, — усмехается она, глядя на парней. — Давайте сначала послушаем, как бьется сердечко малыша.       Сердце Луи бешено колотится в груди, а ладони немеют. Он берет сплетенные пальцы Гарри в свои и подносит их ко рту, оставляя нежный поцелуй на тыльной стороне ладони, пока с нежностью наблюдает за монитором. Доктор достает маленький прибор, который, как она объясняет, называется доплером, и прижимает его к животику Гарри, водя по гелю.       Несколько мгновений тишины, пока она двигает им, пытаясь найти сердце. Раздается несколько приглушенный звук, но ничего похожего на повторяющийся ритм, пока она не меняет место и не давит чуть сильнее. С идеальным местом приходит идеальный удар крошечного сердечка.       Это волшебно. Чистейший вид непрерывной радости и счастья. Это похоже на первые капли дождя, стучащие по жестяной крыше, или на стук лошадиных копыт, когда ты отправляешься в путь. Или, по крайней мере, так Гарри вчера описал, как это будет звучать для Луи.       — А вот и мы, — улыбается она. — Звучит вполне нормально.       Глаза Гарри блестят от едва заметного намека на счастливые слезы. Томлинсон знал, что это будет трогательно, но то, как это заставляет его чувствовать, оказывается просто неописуемо. Такое ощущение, что все три их сердцебиения синхронизировались как одно целое.       — Так у нас не близнецы? — внезапно произносит Стайлс, все еще взволнованный, крепко сжимая руку Луи. Он вежливо вытирает глаза. В досье Гарри определенно записано, что генетически существует большая вероятность появления близнецов.       Девушка встает, меняя аппарат УЗИ, чтобы они могли видеть изображение. Она смеется и качает головой, наконец, останавливая сердцебиение и заставляя комнату окунуться в тишину.       — Я так не думаю.       Пока она настраивает его, Луи и Гарри безмолвно ухмыляются друг другу. У них действительно будет ребенок. Стайлс ждет их малыша.       — Сильный и здоровый, как и ты, — произносит Томлинсон, его язык тяжелеет, а мозг пытается удержать все вместе. Он говорит это, потому что имеет в виду, что если кто-то и хочет родить здорового ребенка, так это Гарри. Он бы ни перед чем не остановился.       — Думаю, теперь я чувствую биение сердца, — улыбается Гарри. Он берет своей незанятой рукой ладонь Луи и стучит по собственному сердцу, как будто читает мысли парня. Томлинсон наклоняется и целует Гарри, чувствуя ритмичное биение между их соединенными губами.       Сканирование подтверждает то, что они предполагали: там одна крошечная фасолинка, а не две.       Черно-белое изображение малыша — самое красивое зрелище. Их крошечная точка размером с вселенную появляется на экране в зернистом цвете, малыш, как луч, охватывающий весь их мир. Фасолинка в образной форме: все четыре маленькие конечности, тело и голова.       — Он\она идеальны, — произносит Луи.       — Малыш примерно три сантиметра, — объясняет сонографист, указывая на экран, чтобы попытаться представить его в перспективе. Она тщательно измеряет и записывает информацию вместе с некоторыми другими вещами, которые им необходимо знать. И Гарри, и Луи не могут перестать с трепетом смотреть на изображение своего ребенка, такого маленького и время от времени движущегося на экране. Он делает крошечные подергивания конечностями, и Гарри хихикает, говоря Луи:       — Я не чувствую этого.       Это нереально. Все в самом в лучшем виде.       Врач распечатывает фотографии, а затем и передает видео для хранения и ознакомления. Гарри постоянно разговаривает с врачом о всевозможных вещах, обсуждая, когда они могут узнать пол и считает ли она, что это хорошая идея. Стайлс очень растроган. В конце концов ей приходится уйти, и они разговаривают со своей акушеркой Люси, которая с радостью воркует над их фотографиями и сообщает им дату родов. Они планируют свои следующие визиты, когда это будет лучше всего подходить им всем, и Гарри и Луи уже гордо несут свои фотографии, ожидая возможность показать их всем.

***

      Гарри не терпится обойти каждый магазин и скупить восхитительные гендерно-нейтральные вещи, он хочет опубликовать фотографии ультразвукового снимка, прикрепленного к холодильнику магнитом, который ему подарил Луи, он хочет красивую фотографию сбоку своего почти, может быть, если присмотреться, округлившегося животика в инстаграме, он хочет выложить миллион симпатичных вещей в Твиттер. Вместо этого он предпочитает загадочность и хитрость. Он думает, что его фотография, на которой он достает хлеб из духовки, делает свое дело.       Но он знает, как только все станет ясно, все будет кончено. Кроме того, они приближаются к этому шаг за шагом. Они сами подтверждают, что живут вместе, а остальное остается на усмотрение пресс-релизов и заявления о том, что они находятся в отношениях и очень счастливы. Это прелюдия к выходу Гарри из первого триместра. Он чувствует себя намного лучше (не то чтобы раньше он чувствовал себя плохо, напоминает он Луи), возвращаясь к работе, хотя бы ненадолго, и путешествуя.       Короче говоря, он это ненавидит.       Когда он бросает свои вещи на пол дома Луи в Лос-Анджелесе и плюхается на кровать, он говорит ему:       — Я не люблю работать. Мне просто не нравится, когда мы порознь. Я остаюсь здесь.       Томлинсон не уверен, имеет ли он в виду кровать или Луи. Он целует его так сильно, что больше не больно, но Гарри продолжает говорить ему, что чувствует, будто они не могут иметь сильную связь, когда они врозь. Что они должны быть вместе. И он не может родить этого ребенка без него. Затем он засыпает на полуслове, его рот полуоткрыт, и в середине мысли он думает о том, как хочет, чтобы малыш всегда слышал голос Луи, когда они засыпают.       Он просыпается от запаха еды около постели и от теплого легкого бриза, проникающего через занавески и открытые окна, выходящие на пляж.       — Это ты сделал? — спрашивает Гарри, открыв глаза и глядя на поднос, поставленный рядом с ним между простынями.       Луи кивает и усаживается с другой стороны, он точно приготовил яйца и налил стакан апельсинового сока. Он кулинарный бог.       — У нас закончился молодой шпинат, — добавляет он, и Гарри улыбается над «мы», потому что он единственный, кто ест это, а его не было в этом доме несколько недель. Переводя с языка Луи, это говорится как: «Я забыл купить тебе и малышу шпинат, который вы так любите».       — Я хочу посадить что-нибудь в саду, — отвечает Стайлс, и Томлинсон знакомо кивает. Гарри любит много говорить об этом гипотетическом саде, который он собирается однажды посадить. Он набивает рот яичницей-болтуньей, чтобы успокоить Луи, потому что не ел весь день.       — Хочешь поговорить о прошлой ночи? — непринужденно спрашивает Томлинсон.       Гарри пожимает плечами в ответ и продолжает есть.       — Я чувствую себя лучше, — заявляет он, и Луи внимательно слушает, зная, что, если он даст ему время, все выйдет наружу.       — Я просто, — вздыхает Стайлс, хватая стакан, чтобы отпить немного. — Когда я встретил тебя, я знал, что ты будешь единственным, по крайней мере для меня. Меня это не беспокоит, — произносит он так обыденно, что Луи это причиняет боль в самом прекрасном смысле.       — Я беспроигрышный проверенный вариант?       Стайлс широко улыбается, глядя на край своего стакана.       — Мы уверены… — он замолкает на полпути. — У нас есть черника?       Томлинсон качает головой.       — Только не свежая, love.       Гарри слегка надувает губы, и Луи понимает, что в течение часа ему придется пойти в магазин и найти свежую, незамороженную чернику. Но затем Стайлс, преуспевающий в том, что теперь они могут делать все, что им заблагорассудится на публике, вероятно, превратит это в поездку на свидание на новый фермерский рынок. Со всеми этими прогулками за руки и огромным количеством публичных нежностей. Томлинсону нравится эта идея.       — Я не планировал этого, — продолжает Гарри через мгновение. — Если бы я мог это спланировать, я бы заранее разобрался в нашей жизни, придумал бы, что делать со своей квартирой и всеми этими заказами, которые у меня есть, просто дал бы нам баланс. Я не беспокоюсь ни о тебе, ни о нас, просто я переживаю о том, чтобы дать нашей семье лучший старт.       Луи проводит рукой по длинным волосам Гарри и почесывает его кожу головы.       — У тебя так хорошо получается, но ты так сурово относишься к себе, когда на самом деле, Гарри, мы справляемся.       Томлинсон смотрит на его животик, который едва выступает, и произносит:       — Скажи ему, что он отлично справляется, дружище.       Гарри громко фыркает в ответ.       — Мне нужно сбавить обороты, — вздыхает он.       — Ты не обязан. Это только временно, я бросил несколько проектов, малыш, и некоторые отложил...       — Но я хочу. Как и ты. Я хочу сделать это для нашего ребенка. Мы же команда.       Он говорит это так, как будто это не обсуждается, как будто Луи всегда должен убивать пауков, простые факты, которые не могут измениться. И Томлинсон знает Гарри, он знает лучше всех на свете, как он упрям. Особенно в таких вещах, которые он уже сотню раз продумал в голове. Зейн сказал, что в часы, прошедшие между Гарри, узнавшим, что он в положении, и возвращением в Лондон, он превратился в нечто иное, он сказал, что тот стал похож на обороняющуюся мать-медведицу. Луи крепче прижимает парня за талию и просто вдыхает запах, наслаждаясь тем, как он снова чувствует себя здесь, в своей постели.       — Я отказал Valentino, — небрежно произносит Стайлс, кладя в рот еще яйца.       Луи не знает, должно ли его сердце упасть или подпрыгнуть.       — Это просто рекламная кампания.       — Гарри...       Парень отрицательно качает головой.       — Все вернется на круги своя. Этого не будет.

***

      Гарри был непреклонен, что у него выпуклость с самого первого дня, а постоянное потакание Луи этому с осыпаниями его поглаживаниями, объятиями и поцелуями в живот, несмотря на то, что ему нечего было показать, способствовало этому. Почти все остальные прищуривались и изо всех сил старались это увидеть, но Гарри и Луи чрезмерно гордятся своей микроскопической выпуклостью («Единственный недостаток постоянных упражнений, йоги и очень здорового и сбалансированного питания», — ворчит Гарри). Найл сказал им, что не может увидеть ничего подобного, и всё просто выглядит так, будто Гарри съел обед нормального размера. Теперь он официально дисквалифицирован в гонке крестных родителей и не приглашен на бэйби-шауэр*.       К тринадцати с половиной неделям видения Гарри начинают сбываться. Он просто чуть-чуть выгибается, и его рубашки становятся не такими удобными и немного тесными, как с любовью замечает Луи.       Однажды ночью Стайлс стягивает футболку через голову, прежде чем залезть в кровать, швыряя ее в кресло, стоящее в углу. Маленький, выпирающий животик, который обволакивает свет. Как будто зная, Гарри мягко улыбается через плечо, пока Луи наблюдает за ним из дверного проема в ванную. Он — его самое любимое зрелище в мире, такой красивый с их ребенком и такой милый, когда его волосы взъерошены ото сна и нежности.       — Ты знаешь, что хуже всего в таком большом животике? — весело спрашивает Гарри с дерзкой ухмылкой на губах. Луи знает, что он собирается получить ответ, типичный для Гарри. Он не будет жаловаться на то, что не может употреблять кофеин, или на то, что у него немного болит спина по вечерам, или даже на растяжки. — Мне приходится отказываться от стольких красивых нарядов, — обиженно произносит он. Это нелепо. Он смешон, и Луи не может любить его больше.       — Я куплю тебе еще, — отвечает он, оттолкнувшись от косяка и шагнув навстречу. Томлинсон всегда думал, что люди слишком преувеличивают сияние, но Гарри действительно сияет — каждый раз, когда Луи видит его, он светится. Это яркое тепло и красота. Он выглядит так чудесно, стоя здесь, в их спальне, что Луи не может удержаться, чтобы не обнять его и не поцеловать.       — Ты выглядишь идеально, — произносит он в губы. — Каждый дюйм и изгиб, особенно этот. Я просто хочу тебе показать.       Гарри тихо стонет, как будто знает, и Луи потирает ладонями бедра и живот.       — Еще несколько недель, — напоминает ему Томлинсон. Они договорились о свидании и обо всем, потому что рано или поздно настанет время, когда мешковатые рубашки не смогут этого скрыть. — Мне нравится эта маленькая выпуклость, — добавляет он Гарри, заставляя его глаза сиять ярче, а щеки гореть румянцем. — И эта небольшая выпуклость, — шепчет он, целуя нос парня так, что тот морщится и звонко смеется.

***

      Не проходит и четырнадцати недель, когда они осторожно входят во второй триместр и начинают рассказывать о беременности друзьям. В основном потому, что они не могут больше ждать. Луи фотографирует крошечный животик Гарри, обтянутый белой футболкой. Стайлс подписывает фото: «Спустя четырнадцать недель». Луи делает почти идентичный снимок, на котором Гарри улыбается в камеру, подписывая: «Малыш с малышом!»       В рамках всего этого было опубликовано официальное заявление, но их небольшие личные штрихи — это то, что привлекает наибольшее внимание. Гарри написал в Твиттере, что у их ребенка уже есть собственный набор полностью сформированных уникальных отпечатков пальцев. Это запускает лавинообразный эффект до слишком сладких взаимодействий, которые, вероятно, вызывают у всех тошноту.       Однажды ночью, еще до восхода солнца, Гарри просыпается немного переутомленный и с головной болью, которая никак не проходит. Некоторое время он лежит беспокойно, после чего ворчливо вылезает из простыней и рук Луи и снова идет в ванную. Отражение, которое он видит в зеркале в ванной при тусклом свете, не очень приятное. Его живот урчит, и он пробирается обратно в кровать, где он продолжает ворчать. Он клянется, что не голоден. Гарри ворочается и смотрит, как тикают часы на прикроватной тумбочке.       Он непреклонен, он просто заснет, но этого не происходит, упрямый, как всегда, он лежит, желая уснуть, или чтобы постоянный цикл еды, проходящий через его голову, замедлился.       — Чего ты хочешь? — внезапно спрашивает Луи, его руки крепче обнимают Гарри и инстинктивно прижимают его спину к груди, защищая рукой их ребенка. — Я сделаю это для тебя.       — Ничего.       — Гарри, — сонно вздыхает Луи. — Ты возишься уже час.       Когда Стайлс все еще не отвечает, он мягко спрашивает:       — Хочешь, помассирую ноги?       Гарри качает головой в темной комнате и тихонько отвечает:       — Нет, — а затем со вздохом добавляет: — Я просто хочу смузи или что-то в этом роде.       Томлинсон отпускает его, целуя в обнаженное плечо и потирает круговыми движениями его маленький животик. Он включает лампу, и Гарри чувствует себя виноватым. Однако Луи устало улыбается, хватает футболку парня с того места, где она была брошена, и натягивает ее через голову. Стайлс закусывает губу и садится, откинувшись на подушки.       — Хм, а ты не мог бы просто приготовить шпинат и ягоды? — вежливо спрашивает он, зная, что Луи поднимет брови и скривится при этой мысли. Он делает это, хотя сейчас не может быть больше четырех часов утра, что вызывает улыбку у Гарри, который больше всего на свете хочет спать прямо сейчас.       Когда Луи приносит ему стакан (с трубочкой и всем прочим), Стайлс извиняется и выпивает как можно быстрее.       — Все, что угодно для вас двоих, — произносит Томлинсон, имея в виду, что он не испытывает тяги к шпинату, но он любит Гарри, и это все, что действительно имеет значение.       Стайлс шмыгает носом, стараясь не расплакаться. Он знал, что все будет так, и иногда он просто чувствует себя таким глупым, будто не может найти твердой основы в своих чувствах. Луи крепко держит его и является его якорем, растирает ему ноги и находит ароматическую свечу, которая, по его мнению, поможет.       У Гарри все еще проблемы с засыпанием, даже со стянутым одеялом ему все равно жарко. Единственное, что помогает, — это Луи, медленно напевающий им для сна. Гарри думает о том, как сильно малыш, должно быть, уже любит его голос. В конце концов он проваливается в сон, тихонько похрапывая, прижавшись к Луи. Именно тогда Томлинсон задувает свечу и снова засыпает.

***

      Гарри нравится быть беременным. Он любит как положительные, так и отрицательные черты. Хорошее всегда перевешивает плохое, и он знает, что нет ничего, что ему пришлось бы вытерпеть или пережить, чтобы изменить свое мнение. Он не мог спать целую неделю, но все равно был счастлив беременности каждый раз, когда восходило солнце. Он защитник чуда жизни номер один.       Это превращает каждый день в приключение, и он никогда не чувствует себя одиноким со своим новым любимым приятелем, спрятанным в животе под рубашкой. Он никогда не бывает одинок и всегда готов завязать разговор со своим будущим ребенком. Даже в супермаркете, где он выглядит немного глупо. Ощущение небольшой выпуклости только способствует этому, это приятное визуальное напоминание для него и всех остальных. Еще он любит это, потому что это нравится Луи. И он любит их и это.       И это включает в себя растирание ног по утрам в воскресенье, прогулки в парке, детские книжки с именами и нежнейшее бормотание «выходи за меня», которое проникает в каждое действие. Все начинается с хихиканья между простынями, когда встает солнце, момент, когда затаивается дыхание, и Луи просто тихонько смеется Гарри в ухо: «Выходи за меня замуж». Стайлс отвечает «да», не задумываясь, не удивляясь и прежде, чем его сердце успевает даже совершить следующий удар. Он продолжает целовать его опьяненным.       А потом он просто продолжает спрашивать. Чай у огня и завывание ветра: «Выходи за меня замуж». Идущий по пляжу с песком между пальцами ног: «Выходи за меня замуж».       Помехи в телефоне, но чувство дома ошеломляет, когда ты наконец выпрыгиваешь из самолета. «Выходи за меня».       Гарри продолжает отвечать «да» без всяких забот. И он имеет в виду каждое слово. Вот и все. Однажды они собираются пожениться.

***

      Когда Томлинсон впервые публично говорит об этом, Гарри даже не подозревает, что он это сделает. Дело не в том, что они согласились быть суперприватными (потому что они действительно не такие во многих аспектах вроде фотографий, которые Луи любит размещать в Твиттере, где Гарри свернулся в клубочек на диване и пускает слюни), но Стайлс не думал, что он захочет этого. Луи слишком хорошо его знает, чтобы быть уверенным, что Гарри любит каждую секунду. Ему нравится быть мягким и сентиментальным, и он любит, когда Луи говорит о нем, вероятно, поэтому он и был удивлен его действиями.       Он наблюдает за Томлинсоном, который пришел в гости к Грэму Нортону, а потом они внезапно говорят о Луи и Гарри. Очевидно, это было заранее запланировано, потому что у них даже есть несколько милых снимков пары из их частной коллекции. Есть даже фотография Гарри, ухмыляющегося и лежащего на ультразвуковом кресле во время их первого визита, с гордо выставленным плоским животиком. Стайлс прячет голову под подушку, чтобы перестать краснеть, когда Луи болтает о нем так же нежно, как всегда.       — Я подумал, ты знаешь, беременные едят за двоих, — произносит Томлинсон, начиная свой рассказ, — ешь все, что хочешь, без всякой вины. Я такой: «Чего ты хочешь? Пицца? Шоколад? Как бы то ни было, никто тебя не будет в этом обвинять».       Публика смеется, и Гарри, сидя на диване, точно знает, к чему все идет.       — А он такой: «О, я просто хочу капусту и кедровые орехи», — произносит Луи, производя самое лучшее и сладкое впечатление о Гарри. — Он питался только шпинатом в течение двух недель. Я не думаю, что когда-либо существовал более одержимый здоровьем человек. Ни одна из книг не смогла бы подготовить меня к этому.       Стайлс не может помочь тому, чего хочет его ребенок.       — Это твой папа, — мягко произносит он, кладя ладони на животик и потирая их взад-вперед. — Посмотри, как он заставляет нас гордиться, — добавляет он, надеясь почувствовать дрожь или что-то в этом роде под своими руками. — Он очень тебя любит, — повторяет он, надеясь, что малышу нравится звук его голоса, что он успокаивает его и что он действительно слышит, как сильно они оба любят свою маленькую фасолинку. В пятнадцать недель он знает, что ребенок его уже слышит. Он не может перестать улыбаться на протяжении нескольких часов после того, как программа заканчивается, и, когда Луи в конце концов приходит домой, он душит его поцелуями.

***

      — Я думаю, что все остальные в моей группе уже чувствуют своих малышей, — обиженно произносит Гарри, имея в виду свои занятия йогой, когда Луи втирает шампунь ему в волосы нежными движениями. Стайлс прислоняется спиной к груди Томлинсона, его животик находится буквально перед ними.       — Кто? — спрашивает Луи с легким смешком и добавляет, глядя на постоянно растущий, но все еще очень нежный животик Гарри. — Наш малыш не хочет поздороваться?       В двадцать недель ребенок становится размером с банан среднего размера, что очень радует и Луи, и Гарри. Стайлс пытается вытащить руку из воды, чтобы ударить Луи по нахальному лицу, но, увы, у него это не выходит, отчего они лишь смеются.       — Оставь малыша в покое, — насмешливо хихикает он. — Это не его вина.       Томлинсон преувеличенно хмыкает в ответ и возвращается к мытью волос Гарри. К радости Стайлса, они стали намного толще и более блестящими (а к счастью Луи — немного более кудрявыми).       — Говорят, будет легче во второй или третий раз, — продолжает Томлинсон, с гордостью делясь собственными знаниями о беременности. — Ты должен просто привыкнуть к этому.       Гарри тихо вздыхает в ответ. Он знает. Просто немного раздражает сидеть в классе с людьми, которые хихикают каждый раз, когда меняют положение, потому что малыш начинает пинаться. Все, что чувствует Гарри, лишь легкое трепетание (которое он дискредитирует, поскольку через минуту отрыгивает). Стайлс прекрасно понимает, что попросту должен найти свой дзен и игнорировать все свои чувства ревности. Однако это не помогает, поскольку он считает, что у него самый маленький животик на свете.       Акушерка и все остальные утверждают, что это совершенно нормально, Гарри немного прибавил в весе и ребенок совершенен, неуклонно растет с сильным сердцебиением и духом бойца. Когда он пожаловался Люси, что его живот недостаточно большой, она засмеялась и ответила, что это, вероятно, из-за его маленьких бедер. Гарри обиделся. У него хорошие бедра для вынашивания детей. Луи говорит, что его животик изящный. Гарри обиженно поджимает губы на середине мысли, пока Томлинсон смывает шампунь с волос.       — Ага, — наконец соглашается он. — Я знаю. Это произойдет тогда, когда мы меньше всего будем этого ожидать.       — А потом ты захочешь опять иметь стройный животик, — произносит Луи, хватая модный кондиционер Гарри.       Стайлс корчит рожицу, которую Луи не видит.       — Вряд ли.       Томлинсон смеется, нанося кондиционер на кончики волос Гарри и растирая их, парень мягко закрывает глаза, и на его лице появляется легкая улыбка.       — Прости, — извиняется Луи. — Я забыл, я уверен, тебе понравится, когда он или она начнет пинать твои легкие.       — Так и будет.       После того, как они закончили мыть волосы Гарри, Луи продолжил баловать его, вымыв все тело нежным гелем для душа. Томлинсон тщательно следит за тем, чтобы избежать тех точек на теле, которые, как он знает, болят больше всего и являются немного чувствительными, но когда он касается полотенцем груди Гарри, ткань слегка трется о его соски, отчего его глаза снова открываются. Он не может сдержать тихий стон, который срывается с его губ, пугая их обоих. Он пытается не допустить, чтобы его спина выгибалась, а ладони цеплялись за бедра Луи.       — Упс, — отвечает Луи, поскольку это все, что он может сказать в свое оправдание. Гарри уверен, что он сделал это нарочно. Сейчас не время для вечерних процедур, поэтому Гарри тянет Луи в спальню и падает на кровать.       — Они очень чувствительные, — шепчет Стайлс, целуя Луи и притягивая его ближе. Он закидывает ногу ему на спину, когда они перекатываются по кровати, и Гарри оказывается под ним. Томлинсон сладко улыбается и целует Стайлса чуть мягче, чем ему нравится.       Их сексуальная жизнь по большей части не пошла на спад, во всяком случае, она стала немного лучше. Но Луи с ним мягче и всегда успокаивает. Это прекрасно. Но иногда Гарри скучает по тем временам, когда он шлепал его без вопросов и не бросал на него шокированный взгляд, спрашивая: «А как же малыш?» — прежде чем чмокнуть его в кончик носа и заняться с ним сладким, нежным сексом. Он липкий и теплый, Гарри любит, чтобы Луи обнимал его и прикасался к их ребенку. Но иногда тебе просто хочется чего-то необычного.       Поэтому, когда Стайлс пытается запустить руки Луи в свои волосы и укусить его за ключицы, он пытается послать сообщение. Но реакция Луи говорит ему, что сообщение не было получено. Томлинсон гладит его по волосам вместо того, чтобы дергать их, и Гарри вынужден тяжело вздохнуть, уткнувшись ему в шею.       — Потяни меня за волосы, — скулит Стайлс. Они влажные после ванны, и Гарри просто хочет того, чего хочет.       Луи отстраняется, чтобы взглянуть на него одним из этих взглядов, прежде чем у Гарри снова вырывается:       — Пожалуйста, — умоляет он. — Я заплачу, если ты этого не сделаешь.       Он может заплакать. Вероятно, он так и сделает. Мысль о том, что Луи отказывает ему в этом, заставляет его нижнюю губу дрожать из-за всех этих гормонов. Он знает, что Луи не хочет, чтобы все так закончилось.       — Хорошо, — наконец отвечает Томлинсон, заставляя фейерверк взорваться в воображении Гарри. Возможно, сегодня он получит то, чего так желает.       Луи снова целует его, на этот раз немного грубее, с языком и зубами. И его руки аккуратно опускаются в волосы Гарри, нежно пропуская пряди между пальцами, слегка натягивая в конце. Стайлс нежно стонет в ответ и откидывает голову на подушки. В беременности есть что-то такое, что делает все в десять раз лучше.       Между грубым поцелуем, от которого губы Гарри становятся вишневыми, и Луи, дергающим его за волосы, Гарри выдыхает:       — Вылижи меня, пожалуйста. Я думал об этом весь день, — шепчет он с горячим вздохом Луи в ухо.       — Ты будешь хорошо себя вести? — спрашивает Томлинсон с дерзкой улыбкой и понимающим взглядом. Гарри кивает еще до того, как произносит последнее слово, так отчаянно желая этого.       — Я буду самым лучшим, — отвечает он.       И вот так Гарри наконец получает то, что хочет.       Томлинсон не переворачивает его, как обычно, вместо этого Гарри лежит на спине, прижимая голову к подушкам, осторожно начиная скользить поцелуями-бабочками по шее. Гарри охотно тает от его прикосновения и поднимает ноги, сгибая колени и удерживая их в таком положении. Он лежит на простынях полностью раскрытый.       — Не двигайся, — произносит Луи с дьявольским блеском в глазах. Этот взгляд Стайлс очень любит.       Ему не терпится начать, однако Гарри знает, что ничего из этого не произойдет, пока Луи сам не захочет. Он просто широко раскрывает его и прижимает язык к его дырочке, глубоко и с толстыми полосами скользя вверх и вниз. Это мгновенно отправляет Гарри в другое место за его сжатыми глазами, эта страна чудес посылает искры по всему его телу. Он ждал этого несколько дней.       Кажется, будто каждое чувство удваивается.       Ладони Луи блуждают, нащупывая ягодицы и бедра Гарри и впиваясь в них. Он стремится оставить маленькие воспоминания с искрами боли. Гарри чувствительный и громкий, из его рта вырываются тихие звуки, которые по мере продолжения становятся все громче, но Луи безжалостно продолжает прижиматься к нему губами и руками. Он шлепает Гарри по заднице и сладкий звук отскакивает от стены, Стайлс всхлипывает так громко, что кажется, вот-вот расплачется.       Это заводит его. Луи раздвигает его шире и зарывается лицом, мокро и грязно, устанавливая темп с более быстрыми, сильными облизываниями и более сильной хваткой рук. Он умудряется даже понемногу толкаться.       Гарри твердый, и его ладони не в состоянии дольше удерживать ноги, он слабый и уставший. Его ноги подкашиваются. Его руки соскальзывают на простыни и сжимают белизну между пальцами, до побеления суставов. Его ноги становятся жертвой контроля Луи, и Гарри впадает в его транс, поскольку это продолжается сегодня намного дольше, чем обычно.       Его разум — это поток давления, Луи и удовольствия. Это сжимает его так туго, что он чувствует, как слезы удовольствия текут из его глаз. Луи должен знать, что он плачет сейчас, он, должно быть, всегда знал, что так все закончится. Гарри всхлипывает и изо всех сил старается не двигать бедрами, он вкладывает все свое напряжение в простыни, плотно их стягивая. Он неожиданно начинает искать, его бедра обвиваются вокруг Луи, а его спина слегка выгибается, когда он окрашивает живот белыми полосами.       Он снова кончил без рук, Гарри тихо плачет и распадается на части.

***

      Томлинсон бросает несколько мокрых полотенец в корзину для белья, обещая себе, что постирает их утром и избавит Гарри от работы. Луи знает, что тот никогда не будет жаловаться, но он уверен, что стоять в течение длительного периода времени становится неудобно. Он выключает свет и закрывает на ночь двери в холле, как и подобает ответственному мужу. Технически не муж, поправляет он себя мысленно. Это дурная привычка.       Он знает, что он не из тех самодовольных парней, которые слишком ленивы, чтобы сделать предложение, но ведет себя так, как будто уже женат, не становясь на одно колено. Все, что ему нужно сделать, это доработать дизайн колец, и все готово. Но, учитывая, насколько это чертовски сложно, это может занять некоторое время.       Следовательно, отсюда и вся «я не могу дождаться, чтобы выйти за тебя замуж, и мы будем абсолютными мужьями» ситуация. Луи мычит себе под нос и, не обращая внимания на свой шаг, входит в их спальню, готовый просто плюхнуться на кровать. Он оставил Гарри читать книгу, пока тот время от времени записывал что-то в своем детском дневнике, и был готов вернуться к нему.       Он лежит на боку, откинувшись на подушки, а книга упирается в его выступающий животик. И он очень-очень крепко спит. Его ресницы отбрасывают тени на щечки, и время от времени он слегка похрапывает. Луи рад, что его не ждет еще одна беспокойная ночь.       Он внимателен, когда осторожно достает детскую книжку с именами, взбивает подушки и натягивает одеяло до бедер. Луи помнит, что Гарри в последнее время стал мерзнуть. Он проверяет, стоит ли на боковом столике стакан с водой, и думает, что все в порядке, поэтому он присоединяется к нему, как только свет выключен, а их боковая настольная лампа загорается, отбрасывая глубокие тени.       Луи ложится рядом с ним на бок, как можно мягче, чтобы не разбудить их. Гарри выглядит прекрасно и умиротворенно. Он слегка краснеет, когда ему говорят это, но он действительно светится, думает Луи. После всех его жалоб последние несколько недель, его животик наконец стал более выпуклым. Он идеален во всех смыслах, немного округлый с мягкими краями и растет в своем темпе. Луи как-то сказал, что их ребенок уже марширует в такт их собственного барабана, а Гарри только согласился.       Похоже, ему нравится делать все на своих условиях, как их папы в свое время.       Он знает, что не должен, но все равно хватает телефон и поднимает его высоко над ними. В тусклом свете прикроватной лампы можно отчетливо разглядеть спину Гарри, прижатую к животу Луи, и малыша, выпирающего спереди. Свободную руку Луи кладет ему на бедро, растопырив пальцы и удерживая. Он делает фото, их лица скрыты, но их тела лежат рядом друг с другом в тусклом свете.       Он замечает, что губы Гарри слегка изгибаются, поэтому Луи наклоняется, чтобы нежно их чмокнуть.       — Ты меня фотографируешь? — мягко спрашивает Гарри сонным голосом с закрытыми глазами.       Луи хмыкает в знак согласия и кладет телефон на место.       — Ты просто слишком хорошенький.       Когда Гарри просыпается утром, первым делом он просит показать фотографии, Луи открывает галерею, решая заняться стиркой. Одной рукой он сонно насыпает порошок в автомат, а другой загружает снимок в Instagram. Он беззастенчиво подписывает ее «Мои маленькие ложечки», не задумываясь, и гордится, насколько это вообще возможно.

***

      Они собираются готовить ужин, когда Гарри внезапно останавливается, замирает и кладет руку на изгиб своего животика, чтобы проверить. — Кажется, я что-то почувствовал, — он поджимает губы, раздраженный тем, что он не уверен, и его лицо омрачается.       Они в продуктовом магазине загружают тележку разными фруктами, хлопьями и шоколадными конфетами, и Гарри роняет то, что держит в руках. — Я определенно что-то почувствовал, — хихикает он, несмотря на то, что это самая крошечная мелочь в мире и всего лишь небольшой приступ чувств.       Это случается в парке, на кухне Зейна и везде под солнцем, но еще, увы, ни разу не было по-настоящему хорошего пинка. Луи ничего не чувствует, но все в порядке, ведь то, как лицо Гарри светится и как он сжимает свой круглый живот, вполне удовлетворяет его.       Стайлс пытается найти рубашки в Saint Laurent, и это у всех вызывает головную боль. У Гарри, потому что он устал и эмоционально нестабилен из-за леопардового принта. У Луи, потому что его руки болят из-за всех сумок, которые он волочит, и он беспокоится, когда Гарри расстраивается. У консультантки, помогающей им, потому что она отчаянно пытается помочь изо всех сил, но просто не может волшебным образом найти большие размеры, которых не существует.       — Может, мы поищем где-нибудь еще? — Луи тихо произносит себе под нос, просто для того чтобы Гарри услышал.       Он знает, что Стайлс все равно не будет ничего покупать в универмаге (его слова, а не Луи). Он знает это наверняка, когда видит Гарри, стоящего в другом конце комнаты в сшитых на заказ черных рваных джинсах и в обтягивающей белой рубашке, подчеркивающей каждый изгиб, в кожаной куртке от Александра Маккуина, подаренной ему на прошлой неделе. К тому же, сапоги на каблуках с принтом и солнцезащитные очки сидят на его свободно ниспадающих кудрях просто идеально. Гарри наклоняет голову и поджимает губы, пока держит стопку рубашек в одной руке, а вторую кладет на бедро прямо рядом с выпуклым животиком.       — Мне все равно, сколько времени это займет, я действительно хочу эту рубашку, — произносит он, выглядя слишком очаровательно, чтобы его слова произвели какой-то эффект. Он снова начинает с саркастическим тоном: — Мне жаль, что тебе все равно...       Гарри останавливается на полуслове, его рот приоткрыт, а глаза внезапно увеличиваются вдвое. В магазине в основном тихо за исключением бормотания нескольких клиентов, стучащих каблуками по полу, а также хорошо одетых продавцов, тщательно расставляющих вещи. Рот Гарри широко открывается, а брови взлетают вверх.       — Вот оно, — практически кричит он, отбрасывая рубашку в сторону и обеими руками обнимая животик. — Малыш действительно пнул меня. На самом деле, действительно.       Луи, не теряя ни секунды, инстинктивно бросается к нему. Их консультант неловко стоит, изо всех сил стараясь быть профессионалом и не усмехаться.       — Действительно? — спрашивает он, и в его голосе заметна улыбка.       — Ага, — Гарри хихикает, наэлектризованный и внезапно яркий. — Здесь, здесь… — произносит он, хватая Луи за ладонь и прижимая к своему животику в поисках румяной ножки их ребенка.       Они не могут стереть ухмылки со своих лиц, когда Гарри пытается поощрить малыша сделать движение или удар, который Луи сможет почувствовать.       — Это было действительно самое сильное, что я чувствовал, действительно просто… — произносит он, прежде чем снова остановиться, когда ребенок чуть-чуть шевелится, и Луи чувствует это под своей ладонью. Это мельчайший пузырь прикосновения.       Это самое странное и в то же время лучшее чувство, которое он когда-либо испытывал, его глаза с трепетом мечутся между их соединенными ладонями и искрящимися глазами Гарри.       — Не могу поверить, что потребовалось столько времени, чтобы поздороваться.       Они не замечают того факта, что все смотрят, как они смеются посреди магазина, даже охранник, который следит за дверью, с легкой нежностью наблюдает за тем, как Луи приветствует своего будущего ребенка; рубашки с леопардовым принтом давно забыты.

***

      Луи никогда не любил типаж моделей. Один человек все изменил. Но это все равно не значит, что он все понимает, ему больше нравятся телевизионные студии и декорации, мир Гарри — это больше людей, которые игнорируют вас, и чистая фильтрованная вода как единственный вариант обеда в кейтеринге.       По крайней мере, это то, что Луи испытывает каждый раз, когда оказывается сторонним наблюдателем на съемках. Гарри выглядит совершенно великолепно при ярком свете, задрапированный мягкими простынями. Он позирует в потертых джинсах, которые красиво сидят на животике, благодаря эластичной резинке на талии. Гарри с гордостью является лицом Paige и их коллекции джинсов для беременных. Он обязан их носить, но Луи уверен, что, как только они сделают снимки, Гарри переоденется во что-то более естественное.       В конце концов оказывается, что естественность для Гарри — это почти ничего. Луи мог бы и сам догадаться.       Томлинсон остается в тени и никому не мешает. Он был уклончив, когда Гарри умолял его прийти. В глубине души он уже знал, что не будет скучать по этому миру, но у него всегда было странное желание удивить Гарри. Он знает, что ему это нравится, и каждый раз видит это в его ослепительных маленьких улыбках.       — Знаешь, — произносит голос позади него, — если он увидит тебя, то заставит присоединиться к нему.       Томлинсон оборачивается и видит, что на него смотрит не кто иной, как его собственная сестра.       — Почему ты так на меня смотришь? — спрашивает Лотти. — Ты знал, что я буду здесь в эти выходные.       Он действительно знал. Поскольку ему пришлось убирать гостевую спальню.       — Да, конечно, завтра красим детскую.       Томлинсон-старший улыбается в ответ и понимает, что у Лотти на шее висит пропуск члена съемочной команды. Он так счастлив, что Гарри смог сделать это для нее, что он уже относится к ней как к младшей сестре. Ему нравится практиковать на ней методы воспитания, Томлинсон это знает.       — Луи, — кричит Гарри через всю комнату, узнавая его лицо. Луи поворачивается и слегка машет ему рукой, но Гарри предупреждает его пальцем и обиженно поджимает губы. Он не может сойти с пьедестала, он так красиво выглядит с косами в волосах и нимбом из оливковых листьев. На нем, по сути, больше ничего нет.       — Я знал, что ты это сделаешь, — хихикает он. — Я знал, что ты меня удивишь.       — Это сработало? — спрашивает Луи.       Гарри довольно усмехается.       — Да.

***

      Гарри сидит, слегка приподняв голову и плечи на подушках, стараясь изо всех сил рассмотреть свой постоянно растущий животик. Луи наливает на ладонь немного причудливого и не очень приятно пахнущего крема и быстрым движением втирает его в голую кожу. Стайлс удовлетворенно мурлычет, пока пальцы Томлинсона вносят в его нахмуренные брови маленькие кусочки магии. Хотя животик Гарри больше, чем когда-либо, он по-прежнему идеального размера, которому Луи делает комплимент. Его видно, только когда он поворачивается, со спины никто не сможет сказать, что Гарри носит малыша: его фигура все еще стройная и подтянутая. У Луи никогда не выходит это из головы.       — Не засыпай на мне, — мягко произносит Томлинсон немного поддразнивающим тоном.       Гарри не открывает глаз, чтобы ответить, но уголки его рта чуть приподнимаются, когда он издает тихий протестующий звук. Для Луи это явный знак того, что он проигрывает войну со сном. Он продолжает втирать крем в туго натянутую кожу, изо всех сил стараясь снять напряжение или боль, точно так, как он знает, что любит Гарри. Ему это нравится. Он напевает себе под нос знакомую мелодию и надеется, что ребенок влюбится в звук его голоса так же сильно, как малыш, кажется, любит голос Гарри (он уже относится к нему как к лучшему другу, говорит, как сильно любит его, когда просыпается и когда ложится в конце дня).       Через некоторое время, когда Луи кажется, что, возможно, тот уже заснул, Гарри мягко произносит:       — Назови мне имя, которое тебе нравится.       Луи полагает, что именно эта мысль вертелась у него в голове, пока он мирно лежал здесь, мысль, которая заставляла его ресницы время от времени трепетать, а брови — сходиться вместе. Он улыбается при мысли о внутренней борьбе Гарри. Он старается не думать слишком много и просто произносит первое попавшееся.       — Майлз.       Он не издает ничего в знак согласия или жалобы, Гарри, кажется, просто обдумывает это. Через некоторое время он тихо отвечает:       — Мне нравится Бри.       — Лия? — предлагает Луи.       — Хантер.       — Дилан.       Гарри хихикает и, наконец, снова открывает свои сонные глаза в бледно освещенной комнате, занавески задернуты, и луна отсутствует.       — Мне они все нравятся, — шепчет он, поднимая руку с белых простыней, чтобы соединить свои пальцы с пальцами Луи, прижимая их к своему животику.

***

      Это вечеринка по случаю окончания съемок в Лос-Анджелесе. Это было записано в дневник в течение нескольких месяцев, но это не останавливает раздражающее чувство, которое Гарри испытывает по этому поводу. Он знает, что у него недомогание из-за смены часовых поясов, это можно объяснить отметками в его паспорте. Упакованные сумки, стоящие у двери, также напоминают ему, что в это время завтра они уедут отсюда и вернутся в Лондон, прежде чем ограничения на полеты задержат его здесь. Гарри прижимается к дверному косяку их гардеробной и тихо вздыхает. Он устал, Луи и так это видит.       Он проводит слишком много времени, уставившись пустым взглядом в темный шкаф. Кажется, что это невыполнимая задача — попытаться подобрать что-нибудь из одежды. И потому, что его конечности кажутся тяжелыми, и потому, что он не уверен, что хочет примерить что-то, чтобы в итоге это не подошло ему. Не то чтобы Гарри это волновало, просто раздражало. Иногда у него так сильно болят ноги, что он подумывает надеть удобную обувь. Ужас.       В конце концов, Гарри выпрямляется, надевает свободную и легкую рубашку и обтягивающие джинсы с эластичным поясом, плотно облегающим талию и живот. Он так устал после того, как натянул их, что снова ложится на кровать, подняв ноги и запрокинув голову, и съедает миску нарезанных кубиками арбузных кусочков, которые он приготовил ранее. Он пытается сбалансировать чашу на своем животике — навык, который он недавно приобрел и который ему нравится. Он любит вечеринки и все остальное, но он просто хотел бы провести весь день, занимаясь йогой обнаженным, и не ходить на разные мероприятия.       Когда Луи возвращается домой, на нем уже сказочно сидящий костюм, который он забыл снять после фотосессии. Гарри слегка похрапывает, держа в ладони кусок арбуза, который так и не попал в его рот.       — Love, — произносит Луи, присаживаясь на корточки рядом с кроватью, убирая миску и розоватые фрукты из липкой руки. Он пытается еще раз мягче, нежно касаясь рукой щеки парня, убирая волосы с его лица. Гарри внезапно шевелится, правда, только в полусне. — Привет, — Томлинсон тепло улыбается, протягивая руку, ласково поглаживая большой животик. Он нежно трет большим пальцем ткань рубашки, в том месте, где у Стайлса начинает выпирать пупок.       — Доброе утро, — отвечает Гарри, открывая глаза, с легкой улыбкой, подставляя губки для поцелуев. Луи быстро чмокает парня в губы и наклоняется, чтобы поцеловать животик. Стайлс протягивает руку, трет глаза и широко зевает, так что Луи тут же вспоминает, почему любит называть его котенком.       — Ты готов, куколка? — спрашивает он озабоченным тоном. — Тебе не обязательно приходить…       Стайлс хмурится.       Луи помогает ему встать со спины с небольшим усилием, Гарри садится на край кровати, упираясь ногами в пол с легкой поддержкой. Он наконец дошел до стадии, когда его животик начинает ограничивать его больше, чем раньше, и это также означает, что теперь он ходит немного вразвалку. Луи находит это восхитительным.       — Можешь подать мои ботинки?       Луи оставляет его тереть лицо и заходит в их гардероб, почти равномерно заполненный вещами. Он думает, что Гарри действительно занимает чуть больше половины его стороны. Особенно, если взглянуть на полку с ботинками.       — Какие именно? — кричит тот.       — Черные, — почти мгновенно отвечает Гарри.       Луи смотрит на пять пар почти одинаковых черных ботинок.       — Чуть конкретнее, love.       — Которые из кожи черного ящера, — отвечает Гарри. После минутного молчания и замешательства со стороны Луи он добавляет: — Те, которые тебе не нравятся.       Томлинсон берет пару, стоящую между золотыми и шоколадно-коричневыми.       — Мне они не не нравятся, — отвечает он, выходя и возвращаясь в спальню, — мне обидно, что ты так думаешь.       Гарри хватается за животик и ласково трет его, осторожно прося малыша хорошо себя сегодня вести. Он слышит, что говорит Луи, отчего непроизвольно широко улыбается и закатывает глаза. Томлинсон становится на колени и осторожно надевает ботинки на ноги Гарри, чтобы ему не пришлось наклоняться. Все комментарии по поводу удобной обуви он держит при себе. В прошлый раз, когда он пытался запихнуть Гарри в пару вансов или конверсов на плоской подошве, Стайлс заставил его спать на диване.       — Хорошо, — произносит Гарри, когда он заканчивает, его руки все еще лежат на круглом животике, и Луи наклоняется, чтобы положить свои руки сверху.       — Эй, — произносит он, обращаясь к малышу, — не хулигань сегодня.       Во время разговора он чувствует легкое движение и толчок под их ладонями. Он нежно улыбается так же, как и в первый раз, когда почувствовал это, горящие глаза с любовью смотрят на Гарри, они оба невероятно гордые.       — Мы пинались весь день, — Гарри вздыхает, немного уставший и неловко, но серьезно гордый. Луи знает этот тон, потому что он проявляется в полную силу во время уроков по методам Ламаза и становится слишком явным, когда Гарри ведет себя так, как будто их ребенок уже является олимпийцем. Томлинсон ни в коем случае не признает себя таким же.       Он осторожно помогает Гарри встать, после чего тот быстро поправляет волосы в ванной, и они уходят.

***

      Они общаются друг с другом, и Гарри действительно хорош в этом, несмотря на то, что он единственный трезвый человек в комнате. Он всегда умел заводить разговор, и с Луи рядом, который знакомит его со всеми, он чувствует себя более уверенно, чем когда-либо. Он первый признает, что беременность дала ему прилив жизни и уверенность в себе. Он не просто светится внешне.       Он болтает с Найлом, когда Томлинсон останавливает кого-то по имени Эрик, который здоровается, пожимая руку. Луи инстинктивно, не задумываясь, обнимает Гарри за талию, прижимая его к себе в толпе невероятных и возбужденных кинозвезд.       — Приятно наконец познакомиться с тобой, Гарри, я так много слышал о тебе.       Луи чуть крепче обнимает Гарри за талию, нежно улыбается ему, и Гарри улыбается в ответ. Он внимательно слушает, как они с Луи делятся несколькими личными шутками и обсуждают технические вещи, которые он не совсем понимает. Ему нравится видеть Луи в своей стихии и держать себя под его крылом. Он восхищается глазами парня, когда что-то из сказанного привлекает его внимание.       — Это еще не окончательно принятое решение, — произносит Томлинсон.       — Судя по тому, что я слышал, это звучит довольно определенно. Думаю, в студии уверены, что ты тот, кто им нужен.       Тело Луи, кажется, физически реагирует, и Гарри чувствует, как он напрягается.       — Я просто удивлен, что ты рассматриваешь такую большую перемену в своей жизни. Ты, должно быть, невероятно горд, — добавляет мужчина немного тише, Гарри озадаченно смотрит на него, когда тот обращается к нему. Ему не нравится, что он не понимает, что они имеют в виду. Он чувствует себя не в своей тарелке. — Но это прекрасно. Идеальная роль. Большой шанс, — повторяет он, отступая и двигаясь к бару. — Надеюсь, скоро увидимся. Если получится, давай сходим в бар перед тем, как ты уедешь.       У Стайлса пересыхает горло, и он пытается вырваться из хватки Луи.       — О чем он говорит? — спрашивает он как можно спокойнее. Он знает, что, возможно, делает поспешные выводы, но можно ли его винить? Он ставит полупустой стакан на стол и кладет руку себе на животик. Ребенок в ответ беспокойно двигается и пинается ножками.       Томлинсон хмурится.       — Давай выйдем, — произносит он, хватая Гарри за руку и ведя их через комнату, оставив Найла и Зейна где-то в толпе людей. Они открывают двери во внутренний дворик и сад, где несколько человек общаются и курят. Томлинсон как можно быстрее оттаскивает Гарри подальше от них к тому месту, где рядом с кустами, окаймляющими высокие заборы, горит лампа. Воздух там прохладный и свежий.       Гарри знает, что ему, должно быть, не терпится достать пачку сигарет, лежащую в кармане под пиджаком, но он воздерживается, потому что пытается бросить курить, и он никогда бы не сделал этого в присутствии Гарри прямо сейчас.       — О чем он говорил? — повторяет Стайлс, глядя в мягкие и встревоженные глаза Луи. Он выглядит немного виноватым. — О каком шансе шла речь?       — Просто позволь мне объяснить, — отвечает Томлинсон, осторожно потирая одной рукой предплечье Гарри, чтобы успокоить его. — Я пробовался на кое-что…       — И ты мне ничего не сказал? — тут же перебивает его Гарри.       Луи тяжело вздыхает в ответ. — Это было несколько месяцев назад. И я действительно не думал, что что-нибудь из этого получится.       — Очевидно, ты им понравился, — отвечает Гарри. Он не хочет впадать в истерику, но ничего не может с этим сделать.       — Когда я пробовался на эту роль, я не думал, что получу ее, и это должно было быть долгим процессом. Мне ее даже не предлагали. Но все говорят об этом, многие люди сказали сегодня вечером, что слышали то же самое, — осторожно рассказывает он Гарри, останавливаясь и делая паузу в конце. Он искренне удивлен.       Гарри терпеливо ждет.       — И?       — Я не знал, когда проходил прослушивание. И тогда я точно не знал, что у нас будет ребенок, — добавляет он. Гарри замечает, что он защищается и предсказывает худшее. Наступает тишина, прежде чем он начинает снова: — Съемки будут проходить три месяца.       Это может быть Лос-Анджелес, где они могут просыпаться с полуоткрытыми окнами, или Лондон, где они, как всегда, готовят полный английский завтрак. Гарри сразу понимает, что ответить на этот вопрос будет нелегко, когда он спрашивает:       — Где?       Луи закрывает глаза, прежде чем ответить.       — Новая Зеландия.       Это двадцать четыре часа полета от их дома в Лондоне. Их друзей. Семьи. Эту идею Гарри даже не может понять. Отпустит ли он Луи на три месяца? Последует ли за ним туда, куда тот ему скажет? Смогут ли они поставить нынешнюю жизнь на паузу? Как он вообще может принять решение, вынашивая ребенка?       — Я откажусь, если они предложат, скажу «нет», — произносит Луи, хватая Гарри за руки и пытаясь заставить его взглянуть на него.       — Нет, — внезапно произносит Гарри, его мысли останавливаются. Как он может позволить ему это сделать? — Ты хочешь этого. Мы семья. У нас все получится...       — Ты не должен так говорить, Гарри...       Гарри старается не заплакать. Это не то, на что он рассчитывал, но он знал возможные исходы и знал, что рискует, влюбляясь в Луи.       — Луи, — произносит он, пытаясь заставить его внимательно слушать. — Я вижу это по твоим глазам, и я слышал это, когда ты с ним разговаривал. Это очень много значит для тебя. Я знаю, как сильно ты этого хочешь. Это то, чего ты ждал, ты всегда говоришь о роли. Мы сделаем это, наверное, тебе даже не придется объяснять мне это по буквам. У нас есть месяцы, чтобы решить, — тихо продолжает Гарри, пытаясь выдавить улыбку, — и давай не будем делать это из-за гипотетического события. Я люблю тебя. Пошли домой.       Он открывает рот, чтобы снова заговорить, но Луи продолжает молчать, наблюдая за тем, как Гарри качает головой.       — Хорошо, поехали.

***

      Они стараются не говорить об этом. Это была долгая поездка на машине домой с той вечеринки, о которой Гарри снова и снова размышлял. Как и некоторые вещи в жизни, это было временно в любом случае, если бы они остались или ушли. Он не может не сравнивать это с вещами, которые, как он знает, длятся вечно. Он, несомненно, будет любить Луи вечно, и он уже любит своего ребенка вечным безусловным желанием. Три месяца — ничто.       Если бы он хотел чего-то безопасного, простого и предсказуемого, он мог бы это получить. Он мог по-прежнему жить там, где вырос, ему действительно пришлось рискнуть всем, будучи восемнадцатилетним, пытаясь ворваться в убивающую индустрию. И ему определенно не нужно было влюбляться в самого смелого и сильного человека, которого он когда-либо встречал. Но в глубине души ему это нравится, он бы попытался отрицать это, но все это знают. Когда он встретил Луи Томлинсона, он начал величайшее приключение в своей жизни, это путешествие на всю жизнь, полное сюрпризов, которые, как он надеется, будут длиться вечно. Или, по крайней мере, пока они не станут старыми и скучными.       Луи получает телефонный звонок и отвечает, что ему нужно подумать об этом. Гарри так горд, что не перестает целовать его часами, хихикая между запыхавшимися комплиментами и похвалами. Он не перестает говорить ему, как их ребенок гордится своим отцом. Что, на самом деле, так и есть.       В следующую ночь они трепетно выбирают имя их будущему ребенку.       — Я много думал, — тихо произносит Гарри, — я полагаю, имя Дилан подойдет и для мальчика, и для девочки.       — Мне нравится, — честно отвечает Луи. Именно он предложил это имя. — И мы сможем выбрать второе имя, когда малыш родится.       Гарри кивает с широкой ухмылкой на губах.       — И ты действительно хочешь использовать мою фамилию?       Тот снова кивает, наклоняется и нежно целует парня в губы.       — Конечно.

***

      Гарри потрясающе справляется (как Луи всегда предполагал без всякого страха и сомнения). Он держит малышку несколько секунд, прижимая к своей груди, прежде чем ее уносят, чтобы вымыть и одеть. Он не хочет отпускать ее, его руки дрожат, когда малышку забирают, и впервые за девять месяцев он остается один, отдавая дочь в чужие руки. Он не помнит времени без нее. Его сердце лишь на секунду или две сжимается в панике, прежде чем он замечает это.       Луи внимательно наблюдает за ней, протягивая медсестре именно тот крохотный костюм, шапочку и носки, которые они тщательно выбирали несколько месяцев назад. Гарри думал, что он испугается, отдав ее миру, он лежит с полузакрытыми глазами и телом, которое тянет его ко сну, полностью измученный, наблюдая. Это нормально. Он наблюдает за Луи и малышкой, и его глаза совершенно непроизвольно слезятся. Он слышит, как кто-то вдалеке справа говорит ему, что все будет хорошо, они сжимают его предплечья и говорят, что вернут ее через секунду, ему не нужно плакать, но он не думает, что они это поймут. Он хочет заставить их замолчать, прекратить шум и сосредоточиться на том, как он надевает шапочку ей на голову и восхищается ее ступнями слезящимися глазами и взглядом чистой любви, которого он никогда раньше не видел. Она не плачет, пару секунд назад плакала, но теперь молчит.       Он хочет заснуть, он хочет бодрствовать.       Луи берет малышку на руки, после того как ее заворачивают в конвертик, из-под белой шапочки выглядывает маленькое розовощекое личико. Гарри протягивает к ним руку, понимая, что малышку возвращают, он широко раскрывает руки, несмотря на вставленную капельницу. Она слегка шмыгает носом, снова на грани слез. Должно быть, в этом новом мире страшно, но не страшно, когда тебя держат в надежных объятиях.       Дилан означает рожденная у моря, дочь волны.       Луи приседает рядом с кроватью, опуская малышку на уровень глаз, и Гарри поворачивает голову. Протянутая к ним рука нежно гладит ее по голове, вниз по бокам и пальцам Луи. Он кратко переплетает их.       — Она идеальна, — произносит Стайлс, едва сдерживая слезы.       — Наша маленькая любовь, — отвечает Луи с невероятной гордостью. Малышка зажмуривается.       Дитя любви. Она сделана из молнии. И море, и вода, и волны, и небо.       Они остаются так несколько мгновений, Гарри в благоговении, а Луи непрерывно шепчет, как он горд и как сильно любит его, и «посмотри на то, что ты создал, посмотри на то, что мы создали». Вскоре руки Гарри снова пустеют, он боится, что если не вернет ее, то уже никогда не отпустит. Ему снова передают дочь, и вот она, между ее крошечными щечками и Луи, вытирающим глаза и кладущим голову на плечо Гарри, он вспоминает значение дома, которое знал все эти месяцы.

***

6 месяцев спустя       Легкий порыв ветра дует с задней стороны дома, который так полюбил Гарри. На улице тепло и играет приглушенный винил, в остальном в доме почти кромешная тишина.       Дилан прекрасна, как видение того места, где море встречается с горизонтом, из задних окон отремонтированного бунгало. Ее глаза ясные, голубые и бесконечные. В ней все чудесно, ярко и чисто. Величайший дар в мире. За шесть месяцев она слишком выросла, а ее любимым хобби стало провождение времени на коленях Луи. Они думают, что она пойдет рано, она из тех, кто достигает желаемого, если прикладывает к этому усилия. Гарри считает, что это определенно черта Луи.       Гарри ставит лимонный торт в духовку, когда Дилан начинает плакать. Он включает таймер и крадется по коридору в ее спальню, нежно улыбаясь, когда широко распахивает полуоткрытую дверь и замечает ее заплаканные щеки в кроватке.       — Доброе утро, солнышко, — произносит он. Ее яркая солнечная комната свидетельствует о том, что малышка действительно создана из звезд, солнца и всего волшебного, что только можно придумать. Ее комната в Лондоне похожая, но эта более эклектична. Гарри собрал много вещей на рынках у гавани и в нескольких секонд-хендах на холмах. Сейчас у них много приключений, ничего не изменилось, кроме ребенка на руках Луи рядом с ним.       Она слышит его знакомый голос и перестает плакать, поворачивая голову, чтобы увидеть отца, идущего за ней. Как Гарри и надеялся целых девять долгих месяцев, у нее глаза Луи. Ее тонкие волосы вьются на концах вокруг ушек. Он подхватывает ее на руки, когда ее маленькие пальчики тянутся к нему, и прижимает к своей груди. Ее любимое место. И нет ничего, что Гарри любил бы больше, чем держать дочку в своих объятиях, чувствовать ее дыхание и защищать ее.       Он иногда скучает по дням, когда они были вместе постоянно каждый день, он не скучает по пинкам, и он всегда вспоминает об этом, когда она спит в их постели.       Гарри раскачивает ее до тех пор, пока она не перестает плакать, после чего меняет пижаму на летнее платье, а также надевает ей чистый подгузник и вытирает её руки салфеткой. Как обычно, она не прекращает болтать с ним и пытаться схватить вещи. Он надевает ей на голову эластичную повязку и натягивает на ножки крошечные розовые ботиночки, которые она продолжает пытаться активно стянуть.       Стайлс раскладывает во дворе одеяло для пикника, и именно там они проводят вторую половину дня. Дилан пьет из бутылочки и развлекает их обоих своим выбором игрушек, пока изо всех сил старается лежать на животе и сидеть напротив своего папы. Гарри любит проводить так время со своим лучшим другом. Солнце низко в небе, а ветер уже стих, когда Луи возвращается домой.       Когда он открывает заднюю дверь, где их терраса выходит на травянистый двор, Гарри думает о том, как они поедут домой на следующей неделе. Он упакует все это в тщательно помеченные коробки, заберет свою дочь и любовь всей своей жизни и оставит все это позади. Веллингтон был их домом в течение трех месяцев. Луи и Дилан будут его домом всю жизнь.       Они полетят домой, а Гарри вернется к работе, отчего он немного напуган и встревожен. Все изменится, и он так рад, что после этого Луи решил сделать длительный перерыв. Лучше всего они работают втроем. Они оба сияют так ярко, но иногда нужно отступить и подтолкнуть другого в центр внимания. Гарри узнал это, только когда стал старше и мудрее.       На губах Дилан появляется широкая улыбка, когда она видит Луи, изо рта вырывается легкий визг, от которого Гарри взрывается гордостью. Это прекрасная жизнь.       — Привет, любимый, — произносит Луи, нежно целуя Гарри и чмокая его в губы, уютно устраиваясь между ними на одеяле.       — Привет. Скучал по тебе, — отвечает Гарри, наклоняясь, чтобы поцеловать его снова.       Луи подхватывает Дилан и поднимает ее высоко над головой. Она сливается с голубым небом, мягко расступающимися облаками и сочной зеленой листвой деревьев, окружающих их. Гарри ложится обратно на одеяло, трава щекочет его руки, но он не может перестать смотреть на своих самых любимых людей на свете. Малышка хихикает и машет руками, и Луи опускает ее, чтобы поцеловать каждый дюйм ее лица.       — Я скучал по вам обоим, — нежно произносит Томлинсон в ответ.