и жили они...

Ишигами тоже попробовал плод, задумчиво рассматривая перепачканного в соке возлюбленного. Ген уже успел доесть, откинув косточку и слизывая с пальцев сок. Сенку отложил персик, притягивая мужа ближе и мягко целуя его. И на вкус Ген, ожидаемо, был как этот самый персик, только ещё сочнее, ещё притягательнее. Переплетя липкие пальцы, учёный продолжил целовать менталиста, словно пытаясь собрать с него весь этот вкус. Они упали на доски, не переставая целоваться. Лучи солнца, едва попадающие сюда из-за дерева, словно пытались подсмотреть за ними, раскрыть всем, чем тут занимается парочка туристов. Сенку согнул колено возлюбленного, слизывая оставшийся на нём сок и поглаживая ладонями под шортами, заставляя Гена неровно дышать и закусывать собственные пальцы. Дерево, казалось, склонилось ниже, пытаясь закрыть их своими ветвями от чужих глаз. Особая атмосфера места делала что-то с ними, создавая ощущение, словно они впервые остаются вот так наедине. И хотелось думать именно так, потому что ощущения казались слишком острыми. Впервые это было чем-то по-настоящему особенным видеть перед собой раскрасневшееся лицо Гена с закусанной губой и неловко мечущимся взглядом. Его волосы, раскинувшиеся по доскам, красиво обрамляли лицо, словно у Божества на иконах. Переплетение витающего вокруг сладкого запаха и собственный запах Гена чересчур кружили голову, и Сенку всё удивлялся, как не свалился в воду от этого. Было чудесно вот так целоваться в едва проскальзывающих сюда лучах солнца, понимая, что вокруг лишь тишина. Лишь девственная природа, подталкивающая их к непотребствам. Тихие постанывания Гена, прикрывающиеся журчанием родника и жужжанием насекомых, сводили учёного с ума. Это место, эти сочные плоды, его возлюбленный, будто покрытый соком с головы до ног, пьянили его, совершенно не давая обдумать ситуацию. Он хотел своего мужа прямо на этом старом мостке, почему-то до сих пор не обвалившемся в небольшое озеро. — Сенку-чан… — Асагири вцепился пальцами в его плечи, как только ладонь Сенку, находящаяся под его шортами, скользнула по уже возбуждённому члену, обхватывая его через бельё, — ты что… серьёзно здесь? — Молчи, — учёный цыкнул, выцеловывая открытую шею мужа. Ген толкнулся бёдрами вверх, тихо застонав и потираясь о грубоватую ладонь, едва касающуюся его, — сам ведь хочешь. Хочешь ведь, Ген? — его горячий шёпот, обжигающий покрасневшее ухо менталиста, заставил узел внутри крепко завязаться, вызывая большую волну возбуждения. — Д-да, пожалуйста, — Асагири прикусил свои пальцы, всё равно не сдерживая постанываний. Он помог Сенку стянуть с него шорты сразу с бельём, бесстыдно разводя ноги с покрасневшими коленями. Ишигами прижался губами к внутренней стороне его бедра, всё ещё чувствуя на языке персиковый привкус. Казалось, всё, что его окружало, стало этим чудесным плодом. Особенно лежащий перед ним Ген, такой раскрепощённый, сдерживающий свои чудесные стоны, возбуждённый до беспамятства, потому что его тоже это всё пьянит. Ему тоже слишком хорошо, он изгибается в спине, когда рот Сенку умело заглатывает его аккуратный небольшой член, он позволяет себе не сдерживаться, зарываясь пальцами в мягкие волосы возлюбленного и направляя его самостоятельно. Их секс всегда был воплощением чего-то сумбурного, под конец ленивого и больше похожего на какой-то выплеск эмоций с последующей усталостью. Впрочем, да, тем оно и было. Он не занимал какое-то важное место в их отношениях. Сенку не сильно видел в этом смысла, а Гену было искренне всё равно. Он, как человек, работающий с детьми, совершенно был лишён какого-то извращенского разума. Хотя рядом с Сенку оно резко возникало, показывая себя во всей красе. И сейчас, у этого озера, находясь с возлюбленным в жаркой Италии, он только и мог думать лишь о Сенку, не выпуская из головы его оголённую грудь, не лишённую пресса из-за тяжёлой работы в лаборатории — частенько приходилось таскать что-нибудь тяжёлое, заострял внимание на его подтянутом заду, загорелой в некоторых местах коже, создающей контраст с бледной кожей Гена, его рубиновом взгляде, способном заставить встать на колени. Наверное, впервые в своём возлюблённом он видел сексуального парня, заставляющего внутри что-то ухать вниз. Ген понимал, что попал по-полной, прижимаясь во сне к Сенку и яро дроча себе утром в душе. Потому что они давно сошлись на том, что секс им не сдался, а теперь он хотел Сенку всем своим естеством. Хотел чтобы он взял его в каждом уголке их номера в отеле, хотел оседлать его, пока они плывут на яхте, пока сидят в одиночестве где-нибудь на полянке, пока обмениваются лёгкими поцелуями на пустом пляже. Ген сдавленно промычал, сжимая волосы возлюбленного и кончая ему прямо в рот. Сенку услужливо проглотил, ранее всегда отплёвываясь и долгое время жалуясь на нетерпеливость возлюбленного в такие моменты. Сейчас же он облизывал свои губы, стирал большим пальцем дорожку слюны на подбородке, покрывал поцелуями его горящие от смущения бёдра, мягко касаясь скользкими от собранной смазки и слюны пальцами его поджатого кольца мышц, явно не готового к неожиданному сексу. Разве что Ген всегда промывал себя, почему-то веря в непредсказуемость Сенку. И не зря, как оказалось. — Расслабься, — прошептал учёный, мягко проталкивая палец, изучая ещё суховатые стенки. Он залез в прихваченную поясную сумку, в потайном кармашке которой оказался маленький тюбик на один-два раза с перелитой в него смазкой. Он налил её на пальцы и в ложбинку ягодиц, хлюпая смазанными пальцами и теперь куда быстрее занимаясь подготовкой. Асагири постанывал, совершенно не думая о капающей на доски смазке. Мысли заполонили только грубые пальцы, так нежно касающиеся его внизу, — вот так, молодец, — шептал под нос Сенку, скорее подбадривая себя. Он не мог отвести взгляда от возлюбленного, задирая его футболку и касаясь языком набухшего соска, — хороший мальчик, — продолжал он, играясь с краснеющим соском и яро увлажняя его. Ген не вслушивался, самостоятельно насаживаясь на пальцы и иногда рефлекторно сжимая колени, потому что хотелось больше, глубже, но он понимал, что пока не готов. Менталист столкнулся взглядом с Сенку, замечая в его потемневших рубиновых глазах лишь заполонившую их похоть. Он не помнит, когда потерял себя, заглянув в эти глаза однажды, но он должен запомнить момент, когда провалился в этот извращенный мир, впервые желая Сенку настолько сильно. Они одновременно издали стон, когда Ишигами резким рывком вторгся в Гена, грубо входя до самого конца, чтобы не тянуть. По красным щекам менталиста скатились слёзы, и что-то во взгляде учёного переменилось. — Эй-эй, — Сенку погладил его по щеке, нервно облизнув губу, — подожди немного, Ген, сейчас будет хорошо… сейчас… Асагири закивал, снова не вслушиваясь. Он смотрел в глаза напротив, не замечая, с какой силой вцепился в оголённые плечи возлюбленного, царапая его разгорячённую кожу. Он устроился удобнее, следя за тем, как Сенку выпрямляется, подхватывая его под коленями и поднимая его ноги выше. Ген в такие моменты очень радовался своей пластике. Конечно, больной спины явно не избежать — подушки под рукой уж точно не было, но это был прекрасный угол. Головка члена Сенку утыкалась точно в простату, с каждым толчком проскальзывая по ней и вырывая из Гена всё больше стонов. Он пытался цепляться за всё подряд, не дотягиваясь до плеч возлюбленного. Он хватался за доски, не боясь подцепить заноз, сжимал в пальцах плед под его спиной, зарывался пальцами в собственные волосы, не сдерживая хриплые стоны. Было хорошо, чертовски хорошо. Сенку сделал всё, как и обещал — поначалу пришлось потерпеть, но теперь Ген терял голову, желая только большего. И Сенку давал ему больше, подбирая угол, при котором будет входить глубже, сильнее. Он смешивал в себе свою неменяющуюся нежность и разгоревшуюся страсть, впервые возросшую в их сексе до таких масштабов. Они не слышали своих мыслей, лишь ловя судорожные вздохи, стоны, мычания, тихие мольбы. С губ всё слетали имена друг друга, пальцы переплетались, до боли сжимая — Ген упёрся лодыжками в грудь Сенку, позволяя рукам мужа вцепиться в его ладони. — Как же… как же хорошо, Сенку-чан, — Ген запрокинул голову, успев закинуть ноги на плечи Сенку. Ишигами уже не сдерживался, двигая бёдрами в непонятном темпе, то замедляясь, то ускоряясь. Он словно пытался войти ещё глубже, дальше своих возможностей, но всё ещё меньше своих желаний. Сейчас он хотел завладеть своим мужем на полную, словно если не сделает этого — Ген исчезнет. В голове всё перемешалось. Перед глазами застыли серые омуты с каплями слёз по краям, отображающие все его желания, возбуждение и всю ту же безграничную любовь, плескающуюся вокруг них подобно озеру во время прыжка в него. Сенку не мог догнать свои мысли, всё думая о том, что он хочет больше. Хочет его всего, впервые чувствуя от секса что-то настолько яркое, настолько сильное. Они впервые хотели друг друга настолько сильно. Это было слишком хорошо. До искр перед глазами, до дрожи в коленях, до бушующего внутри трепета. Они заканчивали это уже медленнее, отдавая последние крупицы себя друг другу, разрушаясь и словно собираясь заново. И было в этом что-то особенное — лениво двигаться друг другу навстречу, потому что пыл постепенно спадает, и обмениваться поцелуями, о многом за себя говорящими. — Я люблю тебя, — между поцелуями шептал Сенку, поглаживая краснеющие ладони возлюбленного. И теперь это не было чем-то похотливым. Мысли постепенно выстраивались в правильном порядке, дрожь в теле стихала. Они кончили с тихими вздохами, будто ставя точку в небольшой главе их сексуальных отношений, но при этом ещё обещающей иметь продолжение. — И я люблю тебя, Сенку-чан.