вино, колготки и желание

Сегодня Чимин устроился на широких диванных подушках слишком близко к Юнги. Так близко, что захмелевшее сознание улавливает тонкие нотки парфюма тяжёлого, а по воздуху ползёт жар чужого тела, окутывая хрупкого парня со всех сторон и лишая дыхания нормального. Так близко, что во рту скапливается слюна вязкая, которую вмиг пересохшее горло не способно глотать. Так близко, как не нужно было Юнги никогда. Он устремляет взгляд на толпу пёстро разодетую, движущуюся в безумии пьяных танцев, передающую поцелуи пьяные, со вкусом кислого дыма травы, друг другу, заполняя воздух у потолка сизыми ядовитыми завитками. И Юнги старается отвлекаться на смазанные алкоголем фигуры малознакомых людей, чтобы не смотреть на перевитые венами предплечья, покрытое редкими пушистыми волосками, на накачанные мышцы груди и просвечивающиеся сквозь тонкую влажную футболку соски, на лицо с мелкими каплями пота на скулах и лбу открытом, с зачёсанными вверх пепельными локонами. И Юнги чувствует, как тепло заливает его щёки только от представления образа, реального и до жути близкого. Он прикладывает к ним пахнущие табаком холодные ладошки и втягивает воздух, пропитанный спиртом, до режущей боли в грудине, до разноцветных звёздочек перед глазами, размывающих яркую картинку в широких зрачках. Сложно так неприкрыто хотеть Чимина, когда до него остаются сантиметры, когда атомы газов между ними можно посчитать, не напрягаясь. — Всё в порядке? — доплывает будто через слои вакуума хриплый голос, — ты покраснел. Юнги оборачивается на приглушённый музыкой звук и в ту же секунду жалеет, потому что на пухлых ягодных губах скопилась одна объёмная капля дешёвого вина, готовая сорваться вниз, на загорелую кожу ключиц, призывающая слизать её, чтобы кислый вкус смешался в его рту с чиминовой сладостью и заскользил через слюну в закипающую кровь наркотиком. Рты встречаются быстро, зубы ударяются друг о друга со звонким звуком, останавливающим пульс Юнги беспощадно. Чимин кусает его язык мокрый и тянет на себя так, что челюсть сводит болезненно. Спина в секунды покрывается потом, застиранная серая майка пропускает воздух, на контрасте с жаром движений, прохладный, задираясь, когда парень скользит сильными пальцами по хрупким рёбрам Юнги под ней. В поцелуе больше звериного, чем человеческого: почти жестокие укусы, влажные от слюны щёки и подбородок, ладонь, сильно оттягивающая волосы на затылке. Юнги мотает головой, прогоняя фантазию из хмельной головы, ему всё сложнее держать острый всегда язык за зубами, но он старательно выговаривает, не соответствуя правде желаний: — Обними меня, — и льнет к крепкому плечу, чтобы его надёжно обхватили горячие руки лучшего друга. Юнги жалеет, что курил траву, и теперь его мозг подкидывает картинки, до этого прогоняемые, и лишь гулявшие где-то на краю мыслей при почти каждодневных встречах с Паком. Сейчас он не находит в себе сил справиться с острым возбуждением, охватывающим внутренности тяжёлыми раскалёнными цепями. У Юнги под джинсами колготки в сетку крупную, потому что ему нравятся обхватывающие стройные бёдра переплетения нитей, розовые следы, остающиеся на светлой коже, после целого дня в них. Чимин дёргает грубую ткань на себя, не заботясь о том, что она трещит, почти разрываясь, снимается с трудом, цепляясь за выпирающие тазовые косточки, обнажая резное кружево любимого белья, украшенного влажным пятном выделяющегося предэякулята. Юнги скулит, когда горячий воздух встречается со стоящим, только от жадного взгляда Чимина, членом. Юнги дёргается снова, парень под боком ведёт активную беседу с девушкой шатающейся и даже не обращает внимание на участившееся тяжёлое дыхание друга. Он только перебирает в пальцах готовую мятую самокрутку, собираясь погрузить её в рот, дать в кровь чуть больше наркотика. Бликующий свет меняет цвета его лица, оттеняет светлые глаза, в которых Юнги хочет утонуть. Эти пальцы, пропитанные дымом сгоревшей марихуаны, проникают в Юнги болезненно быстро, двигаются в узкой заднице, которая так жаждала их каждый вечер одиночества и мук. Парень шумно втягивает запах ласкающего его Чимина носом, запрокидывает голову назад, макушка встречается с грязной вонючей обивкой дивана, открывает кадык дёргающийся рваным укусам, которые к утру сменятся бутонами налитых кровью синяков. Юнги раздвигает ноги сильнее, кожа поясницы трётся о флок, царапаясь. На невысокий стол рядом глухо опускаются бутылки, но ему плевать на других людей рядом, Чимин присутствием и спешными движениями стирает собравшихся в единую бессмысленную биомассу. Юнги вытирает вспотевшие вмиг ладони о собственную майку, тянет руку к влажной банке пива, дабы смочить пересохший рот, руки дрожат мелко и алкоголь едва не проливается на пол, разбрызгиваясь сотнями медовых брызг. Из глотки вырывается только тихое рычание, перемешанное с охрипшим дыханием, когда головка проезжается по простате в очередной раз. Пот Чимина капает на его открытые ключицы, пока он вбивается в открытое тело под аккомпанемент скрипа старой мебели, ставшей пристанищем для этого спонтанного секса. Юнги короткими ногтями впивается в крепкие плечи, сжимает пальцы напряжённо, оставляя кровавые полумесяцы на коже, а глазами цепляется за мелкие детали лица напротив, его приоткрытые губы, по которым то и дело проходится розовый кончик сладкого языка, брови, сведённые к переносице, ресницы трепещущиеся и редкую щетину на покрасневших щеках. Парень почти всхлипывает от представшей так ярко перед лицом выдумкой. Боль заполняет его до краёв, потому что Чимин друг вообще-то, и о его члене в себе Юнги может лишь мечтать и фантазировать, ночью поливая слезами наволочку подушки и кончая в кулак, всхлипывая от наслаждения одинокого и расстраивающего. Сейчас он говорит только: — Обними меня. А хочет, чтобы Чимин душил его колготками, что надеты сейчас под узкие джинсы, пока трахает его на этом журнальном столике, заставленном стеклом бутылок.