Перечеркнутый роман

— Брат Симеон! Сердце не слуга — ему не прикажешь! — Зато можно отказать. Александр Бестужев, «Роман и Ольга»

Стараясь ступать бесшумно, Ольга поднимается на этаж выше, подходит к двери их с Валей спальни, осторожно открывает и морщится, когда все-таки слышит скрип. Понадеявшись на крепкий Валин сон, она проходит в комнату, прикрывает за собой дверь и снова оборачивается на кровать. Уже почти рассвело. Ольга останавливается на полпути и, прищурившись, всматривается в лежащую фигуру. Осознав, что это Юрий Анатольевич, она в исступлении оглядывается по сторонам, чтобы убедиться, что не ошиблась комнатой снова. Понимает, что это именно ее спальня и в ужасе прикрывает рот рукой, снова вглядываясь в мирно спящего Юрия. Если глаза ей не изменяют, то это именно он — ее бывший супруг, который видит десятый сон в их с Валей кровати. Притом, где сейчас Валя, Ольге даже не хочется думать. Вероятность того, что они все после наливки с водкой перепутали номера, конечно не нулевая, но очень маленькая. Ударившая по сознанию мысль, что Валя могла видеть их с Иваном, исчезает так же быстро, как и появляется. Под конец их застолья сватья была не менее пьяна, чем они все. Оглядев комнату еще раз, Ольга подходит к своей тумбочке возле кровати, достает упаковку снотворного, выпивает две таблетки и ложится рядом с Юрием. Пробуждение влечет за собой непривычную легкость. Несколько долгих секунд ей требуется, чтобы понять, что она выспалась. Ольга не сразу вспоминает, где она и не сразу обнаруживает, что не одна. — Извините, Ольга Николаевна, рука затекла… — с улыбкой проговаривает Юра так, словно они каждый день просыпаются вдвоем. Отчего-то ей вдруг хочется напомнить ему, что столь трогательное совместное пробуждение для них уже давно некоторым образом не в порядке вещей. — Что вы улыбаетесь? Нет, что вы улыбаетесь, Юрий Анатольевич? Он лежит рядом с совершенно очаровательной улыбкой и самым довольным видом. Ольга нервно сглатывает подступивший к горлу ком. — Напоили слабую женщину, воспользовались положением, — перечисляет она с деланым возмущением и снова бросает на него взгляд. Шутка напрашивается сама собой: — И вообще, после всего, что произошло, вы просто обязаны на мне жениться. Юра ее тон расценивает правильно, ведет бровью, не скрывая все того же ласкового взгляда. — Я согласен, — тут же отвечает он, и ей думается, какой показательной миниатюрой выступает этот их маленький диалог. Поразительно, что достаточно всего двух предложений, чтобы отразить суть их некогда супружеской жизни. — Что вы вообще разлеглись здесь? Это койко-место вам не принадлежит, так что покиньте помещение, — машет она рукой в направлении двери, и повыше натягивает на себя одеяло. — Понятно, — досадливо отвечает Юрий и нехотя поднимается. — Я всегда считал вас серьезной женщиной, умной. — Наконец-то я дождалась этих слов, — прищурившись, она провожает его взглядом. — Сколько лет должно было пройти. — Оль, — огибая кровать, он поступает совсем уж неожиданно (и она почти готова признаться себе, насколько эта неожиданность — приятная): присаживается на тумбочку и вдруг спрашивает: — Может, кофейку в постель прямо, а? Секунду она рассматривает его выжидающее выражение лица и тем не менее заставляет себя невесело хмыкнуть. Юрия Анатольевича совершенно не смущает, что они оба практически одеты, что он, очевидно, ничего не помнит. Ольга уверена, что его настойчивость скорее снисходительная, чем искренне безотчетная, но позволяет себе отложить анализ собственной реакции на потом. Сбившееся вдруг дыхание и без того замечательно демонстрирует ее сильные эмоции больше, чем нужно. Юра в очередной раз более чем доволен, тем как вокруг него сложились обстоятельства. Точнее, как их сложили все вокруг. — Не стройте иллюзий, Юрий Анатольевич, пейте свой кофе сами, — для большей уверенности она кивает. «- Если бы я однажды не вмешалась в твою личную жизнь, ты бы так и был лаборантом», — вспоминается Ольге, когда он закрывает за собой дверь. Ничего не меняется. С другой стороны — а что должно? Проходит минута, другая. Она гадает, проявит ли он чудеса своего упрямого характера и сейчас, чтобы, вопреки ее словам, все-таки сделать этот красивый жест и вернуться с кофе? Но проскользнувшее между ними понимание улетучилось так же внезапно, как и вернулось. Он правильно понял ее шутку и совершенно неправильно — ее возражение. Но, осознав, что оно было продиктовано всего лишь страхом и замешательством, Ольга пугается еще больше. Психологи говорят, что у человека есть право на сомнения. Ей же сейчас кажется, что это совсем не тот случай, не тот возраст и уж точно — не та ситуация, чтобы позволить себе лишние размышления. Она и без того позволила себе достаточно. Ожидаемо Юрий не возвращается, и Ольга чувствует, что не имеет права злиться на него за это. «Он, по крайней мере, никогда не изменял своей жене». Поймав себя на этой мысли, она с каким-то трепетом — о природе которого тоже лучше не размышлять — понимает, что все еще воспринимает свой поступок как измену. Возможно, только по привычке, но какое это имеет сейчас значение? Спускаясь в холл, она надеется никого там не застать, однако честная сотрудница социалистической гостиницы — Валя — уже давно выполняет свои обязанности. — Доброе утро, Валюш, — опасливо приветствует Ольга, хотя с радостью прошла бы мимо, пряча взгляд. — Доброе, Олечка! — взглянув на нее, приветствует в ответ Валентина. — Как спалось? Ее интонация и короткий взгляд кажутся Ольге до того неоднозначными, что она не рискует подойти поближе к кухне и останавливается около одного из столов. — Да нормально, — сдержанно отвечает она, внимательно следя за выражением лица Валентины. — А… ты? — А шо я? — та непонимающе смотрит, отвлекаясь от мытья вилок. — Не, я, конечно, тоже вчера выпила… ой, — она вдруг смеется. — Ты представляешь? Вроде мне показалось, шо не много. Но, похоже, наливку запивать водкой не стоило после такой-то жары. В общем, кому рассказать — смех! Просыпаюсь сегодня не в нашей с тобой спальне — ну, наверное, заметила — а у соседней! Ума не приложу, как могла перепутать! Ольга вымученно улыбается. — Оль, шо-то ты какая-то вялая, — замечает вдруг Валя. — Шо… это, наверное, голова болит? Так я щас!.. — Нет! Нет, Валюш, все хорошо, не переживай! Я уже выпила таблетку… наверное, просто не подействовала еще. Самочувствие в самом деле оставляет желать лучшего. Поэтому, когда Ольга прикладывает ладонь ко лбу, сильно изображать страдание не приходится. — Да? Ну смотри. Может, водички? — Да нет, — отмахивается Ольга. — Не надо. Спасибо. — Валюха! — когда в столовой появляется Иван Степанович, она невольно вздрагивает. — Ну шо ты там? Он проходит на кухню, не обращая на Ольгу никакого внимания. — А шо я? — Ну ты собралась, нет? — А куда вы? — вопрос вырывается сам собой. — Не мы, — коротко взглянув на нее, отвечает он. — А Валюха. К Женьке. Сегодня ж суббота. — Да, Оль, я ж тут к Женечке хотела съездить… может, это, со мной поедешь? Женю она не видела уже давно, но от одной мысли, чтобы поехать навещать ее вместе с Валей, голова начинает болеть еще сильнее. — Н-нет, Валюш, ты знаешь, я все-таки не очень хорошо себя для этого чувствую. — Да?.. Может, выпьешь тогда еще таблетку? Или, может, врача лучше? — Да нет, не переживай, все в порядке, — выдавив в очередной раз улыбку, отвечает Ольга. — Поезжай одна. — Ну как знаешь. Только ты смотри, не шути со здоровьем, Оль. Забота Валентины кажется форменным издевательством. Ольга не сомневается в ее искренности, но сейчас многое бы отдала за равнодушие и простую невнимательность сватьи. Стараясь припомнить, всегда ли Валя с таким вниманием относилась к самочувствию окружающих или это такое удачное стечение обстоятельств с утра, она упускает момент, когда та уходит — должно быть, за сумками для съестного — и они с Иваном Степановичем остаются в столовой одни. — Точно нормально? — спрашивает он вроде бы с заботой, но она — снова вздрогнув — четко улавливает стальные нотки. Повернув голову, Ольга замечает, что он скептически рассматривает ее, оперевшись на кухонную столешницу. Не доверяя своему голосу, она только утвердительно кивает и выходит в холл. Иван провожает взглядом ее фигуру и прерывисто вздыхает. Трясет головой, отгоняя непрошенные мысли, и тоже выходит из столовой, прямиком в сад. На качелях Анатолич с самым задумчивым видом читает какую-то газету, но Иван готов поклясться, что он только делает вид. Понаблюдав за сватом несколько секунд, Иван закуривает сигарету и, с мыслью, что крайне нехорошо будет пройти мимо и не поздороваться, неспешно подходит к Юрию. Он прочищает горло, неосознанно потянув время, и, наконец, хрипло приветствует: — Утро доброе, Анатолич. — Доброе, Иван, — как-то понуро отвечает тот, подняв взгляд от газеты и снова опуская. — А ты че такой… напряженный-то? — Напряженный? С чего ты взял? — Да сидишь вон, как будто… вот-вот новую теорему по математике родишь прямо на месте! — Да нет, Иван Степанович, — проигнорировав колкость, Юрий устремляет взгляд куда-то в сторону, откладывая газету совсем. — Я что-то… Пытаясь подобрать слова, он поджимает губы, и Ивану кажется, что даже с этого расстояния слышно, как в голове свата крутятся шестеренки. Тот, очевидно, ничего не придумав, замолкает совсем, и пауза затягивается. — Ну то шо ты что-то, это да, это глубокая философская мысль, я понял. Когда Анатолич пропускает и эту колкость, Будько понимает, что сегодняшним утром тяжелый разговор с Ольгой был не только у него. Юрий подтверждает его догадки: — Да я разговаривал с Ольгой Николаевной… знаешь, после вчерашнего это был несколько странный разговор, который привел нас обоих в какое-то еще большее замешательство. Если до этого мне хотя бы была ясна ее позиция, то теперь я ее абсолютно не понимаю! Должно быть, Юрий Анатольевич сам не замечает, как в эмоциональном откровении повышает голос. — Сначала мне показалось, что она настроена самым решительным образом на… на примирение, но потом она буквально выставила меня за дверь! Невесело усмехнувшись про себя, Иван задается вопросом, почему он все еще здесь и не уходит? — Ты бы это, — скосив взгляд на свата, говорит Иван, гадая, на что бы сослаться, чтобы ретироваться побыстрее. — Попробовал извиниться, что ли. Юрий уже хочет возразить, и Будько, заметив это, окликает выходящую из дома Валентину. — О, Валюха! Ну от где тебя носит? Если бы я тебя вез, я б уже замучился ждать! — Ой та засохни! — спускаясь, отвечает она. — Опаздываю ж уже… — Та куда ты опаздываешь, ты ж не на киносеанс идешь! — А куда вы? — спрашивает Анатолич. — Валюха к Женьке едет, — поясняет Иван, радуясь возможности перевести тему. При упоминании внучки лицо Юрия в момент перестает быть хмурым. — Я Женечку тоже давно уже не видел, — замечает он. — Так а в чем проблема, профессор? Езжай с Валюхой! — И правда. Валентина Петровна, разрешите? — Юрий Анатольевич забирает у нее пакет с пирожками. Благополучно проводив их до калитки, Иван возвращается в дом. Остановившись в холле, он вспоминает, какие дела были запланированы на сегодняшний день. Заглянув в журнал, он обнаруживает, что ближайшая бронь только через два дня, и со спокойной душой отправляется к холодильнику. Доставая в предвкушении прохладную бутылку водки, он смотрит на нее несколько секунд и, качнув головой, все-таки убирает обратно. Прислушавшись к тишине дома, он снова возвращается мыслями к Ольге. Почти бессознательно обходя стороной воспоминания о прошлой ночи, он сосредотачивается на мысли, что после того, как она ушла наверх, больше не возвращалась. Решив для себя, что это к лучшему, Иван, еще раз скосив взгляд на холодильник, покидает столовую. — Добрый день! — он даже вздрагивает, не сразу заметив на пороге незнакомую пару, должно быть, желающую поселиться. — Добрый, добрый… — с натянутой улыбкой приветствует он. — Чем обязан? — А-а мы тут, — заикаясь, начинает мужчина. — Ищ-щем гостиницу, хотим… — Дорогой, — мягко, но настойчиво останавливает его супруга. — Давай я сама. Нам нужен номер, мы очень любим именно эту часть Ялты, часто приезжаем именно сюда, и вот увидели, что здесь теперь есть гостиница. Не подскажете, есть ли свободные номера? — Номера?.. — растерянно переспрашивает Иван. — Номера, — кивает женщина и улыбается еще шире. — А! Номера! — собравшись с мыслями восклицает он. — Номера это да, это сейчас. Номера, ага… Проходя к стойке регистрации, он, не глядя на гостей, достает журнал, чтобы лишний раз убедиться, что свободные номера имеются именно на втором этаже. И тут же одергивает себя за непрошеную мысль, что и без того слишком хорошо знает, какие комнаты там свободны. — Пятьдесят в сутки, брать будете? — Конечно, — охотно соглашается пара. Женщина достает паспорта и свой кошелек, и Иван не может отделаться от ощущения, что эта модель поведения ему что-то напоминает. Безусловно, отвратительная модель поведения. Самая ужасная из всех, что можно представить себе в семейной жизни. Обычно «не дай бог» вырывается само собой, как реакция на что-то совершенно неприемлемое, и вот на такое хочется сказать «не дай бог» минимум три раза, и даже перекреститься, чтобы наверняка. Он отдает им ключик и сообщает номер комнаты. Провожая взглядом удаляющиеся фигуры, Иван запоздало вспоминает, что стоило бы проводить гостей и помочь им отнести вещи, но теперь сообщать об услугах премиум-класса поздно. На лестнице новоявленные клиенты едва не сталкиваются с Ольгой. Все трое мнутся на ступеньках и никак не могут определиться, кто должен посторониться. Иван только тихо смеется, наблюдая за этим спектаклем. — Молитесь, Ольга Николаевна, — насмешливо бросает он, когда они все-таки расходятся, а Ольга проходит мимо него в столовую. — Ваши шутки про Дездемону давно устарели, — отвечает она, притормозив и сверкнув глазами. — Не, я не об этом. Молитесь, шобы Валюха успела с утра пораньше поменять постельное белье в номере на втором этаже, — облокачиваясь на столешницу, поясняет он. — Гости-то туда поселились. — А вы что, — она появляется в проеме столовой. — Специально заселили их туда? — А еще, Ольга Николаевна, — проигнорировав вопрос, уверенно продолжает он. — Можете начинать осыпать меня благодарностями. — Это с какой радости? — А с такой, шо я по какой-то неведомой причине должен выполнять вашу работу! Так что умолять можете не только Господа Бога, но и меня, шобы я не очернил вашу репутацию, рассказав клиентам о непрофессионализме сотрудников на ресепшене, — отчеканивает он и внимательно смотрит на ее меняющееся выражение лица. — Какое красноречие, Иван Степанович! Хочу вам напомнить, что эта гостиница — сугубо ваша идея, и ваше финансовое положение зависит от ее успеха не меньше, чем мое. Так что осыпать благодарностями и умолять будете сами себя! С этими словами она разворачивается и уходит обратно в столовую, а Иван только усмехается, глядя ей вслед. Уже на кухне Ольга понимает, что напрочь забыла, зачем пришла. Оглядев помещение в попытке вспомнить, она обреченно вздыхает и нервно стучит пальцами по столешнице. Раз так, то надо бы посмотреть, что сегодня планируется на обед и, хотя бы помочь Вале в приготовлении. Путем логических умозаключений, исходя из перечисленных в скобках ингредиентов, она понимает, что «Красный октябрь» — это борщ. Отлично, раз борщ, то к нему должна быть свекла. Ольга бегло оглядывает все полки холодильника, обнаруживая, что на них есть, что угодно, кроме искомого — картофель, лук, сельдерей, сметана, четыре пакета молока — по стакану на завтрак. Ольга уже с сожалением думает, что придется просить Ивана Степановича об одолжении, которое он, безусловно, выполнит, но выдержать еще одну пулеметную очередь его злостных шуток она точно не способна. По крайней мере, сейчас. С этими невеселыми мыслями Ольга еще раз бездумно оглядывает содержимое холодильника и, к счастью, неприметный пакет со свеклой обнаруживается на самой нижней полке. Облегченно вздохнув, она принимается за работу. Возможность занять чем-то руки отлично отвлекает от собственных переживаний (которые, по правде, уже начинают казаться навязчивыми) до тех пор, пока, суетясь на кухне, она не натыкается взглядом на Ивана Степановича. Он переступает порог столовой с самым непринужденным видом и демонстративно разглядывает интерьер так, словно не сам же его подбирал полтора месяца назад. Подойдя ближе, как ни в чем не бывало, забирает яблоко из рядом стоящей корзинки. Ольга замечает, что прекратила все свои действия и даже задержала дыхание, только когда он так же непринужденно уходит, громко откусывая от этого самого яблока. Удержавшись от того, чтобы раздраженно бросить половник, она возвращается к методичному помешиванию супа, стараясь сконцентрироваться на чем-то более значимом. Например, достаточно ли у них сметаны, чтобы предложить всем гостям к этому «Красному октябрю»? Так пафосно назвать борщ мог только Иван Степанович!.. Придя к выводу, что одной упаковки для имеющегося количества гостей — более, чем достаточно, Ольга оставляет суп вариться и запоздало вспоминает, что должно быть что-то на второе… — Ой… Ольга Николаевна, — она вздрагивает от внезапного голоса. — Мне тут Светочка сказала узнать, во сколько обед, и что будет… я смотрю, вы здесь, не подскажете? — А… на обед, — Ольга оглядывается вокруг, мельком думая, в какой момент она стала такой рассеянной. — На обед у нас сегодня «К-красный октябрь» и… Глядя на нахмурившееся лицо и непонимающий взгляд, она хочет ударить себя рукой по лбу, уже совершенно не радуясь, что вызвалась выполнять эти кухонные работы. Лучше бы лишний раз перепроверила, что там Иван Степанович записал в тетради с дебетом и кредитом. Если запустить ситуацию, он там напишет такое, что ни один бухгалтер при всем желании не разберет. — В смысле, борщ, — сдается Ольга и поясняет. — А… — кивает мужчина. Она натягивает самую доброжелательную улыбку, на которую способна, и уже хочет вернуться к готовке, но он нерешительно продолжает: — Прошу прощения, но вы не сказали, во сколько. — А-а… — она вдруг совершенно забывает, во сколько у них обычно обед. Сама она все никак не вернет себе привычку питаться по расписанию. То ли в час, то ли в два. То ли в половине второго. Следовало бы спросить, но продемонстрировать свой «непрофессионализм» в очередной раз она просто не может себе позволить. Ей даже вполне ярко представляются шутки, которыми Иван Степанович не упустит случая ее уколоть. Что-то вроде «хочешь помочь мастеру — отойди и не мешай» или еще более красочное: «у неуменья руки не болят», и прочая народная мудрость. — В два часа, — отвечает вместо нее внезапно появившийся Будько, обходя гостя в дверном проеме. Мужчина коротко благодарит и спешит уйти. — Да не за что, вы обращайтесь! — Иван Степанович даже подается вперед, чтобы докричаться до клиента. — Наш персонал всегда готов прийти на помощь и подсказать все, что вас интересует! Она уже готова отпустить ответную шутку про связь неиссякаемого сарказма и уровня интеллекта, но демонстративно невинный вид, с которым он спрашивает: — Да, Ольга Николаевна? Говорит о том, что любая шутка будет отражена десятком других, и лучше эту войну не затевать. Ольга старается посмотреть на свата как можно более красноречиво, и затем просто возвращается к своим делам. Краем глаза она замечает, что он придирчиво следит за каждым ее движением, словно оценивая и выжидая подходящий момент для очередной колкости. — Не, Ольга Николаевна, ваша работоспособность, конечно, похвальна, но вот вашу производительность, как говорится, ни купить, ни продать, ни налить, ни подать. Как будто и не нуждаясь ни в какой реакции, Будько просто направляется к выходу, и теперь Ольга не может не окликнуть его: — Иван Степанович, — она старается вложить в интонацию всю непринужденность, какую только может. — А вы зачем приходили-то? — А я это… — Чего же? — Огрызок выкинуть, — он возвращается на кухню. — Вы ж, как всегда, заговорите… вас только задень, начнете вот это свое… вот я и забыл. — Да, — с иронией соглашается она. — Ни в одной части дома не нашлось ни одной мусорки! — Не поверите! — выпрямившись, он ловит ее взгляд и убеждает: — Все переполнены! Горничная-кухарка Валентина Петровна сегодня с утра не успела все прибрать. Состроив грустную гримасу, он не спешит уходить. Ольга прищуривается: — Так забегалась? — Да не то слово, Ольга Николаевна! А раз уж вы вызвались быть правой рукой скромного рабочего класса, то не откажите в любезности помочь и в этом! Она прекрасно понимает эту провокационную наглость, но справиться с эмоциями крайне сложно. — Да что вы говорите? Какая любезность! И куда же, интересно, подевался ваш приказной тон? — А иногда, Ольга Николаевна, мой приказной тон предупреждают своевольной инициативой. И он становится как-то уже не к месту. — Вот как? Ну в таком случае возьму на себя смелость проявить инициативу и отдать приказ самостоятельно: величайшей способностью убирать мусор у нас обладает не только слабый пол, так что вперед, Иван Степанович! С торжественным маршем! — Если только во славу Советского Союза! — Вот в эту самую славу и давайте! — Как скажете, Ольга Николаевна, — усмехается он. — Только вы помните, что инициатива в Советском Союзе — что? — Что? — Правильно — наказуема. Так что, не сочтите мой тон приказным, но стирка на вас. — А вы знали, Иван Степанович, что у вас большой талант? Я бы даже сказала — выдающийся! — Какой? — Отдавать приказы у вас великолепно получается и не приказным тоном. Затянувшееся молчание в момент заставляет ее почувствовать, что сказанное было лишним. Ольга внимательно следит за реакцией Ивана Степановича и нервно сглатывает, когда замечает, как меняется его взгляд. Он подходит ближе, и она почти боится того, что он сейчас скажет. — Мне, как мозговому центру, — глухо проговаривает он. — Важно, шобы приказ был выполнен. В какой момент это его «шобы» перестало резать слух, она даже боится припоминать. — Только это был мой приказ, — также глухо отвечает Ольга, вздернув подбородок. — Дело десятое. Она не успевает ответить, как он, круто развернувшись, спешит покинуть столовую, бросив напоследок короткое: — Не передержите борщ. «Отчего же не «Красный октябрь»? — пошутила бы она в любой другой ситуации, но сейчас только прикусывает язык и возвращается к готовке. Стирка может и подождать, но, если выкипит вся вода, Валя точно не скажет спасибо. Наблюдая за болтающимися в кастрюле овощами, она вспоминает, что нужно достать зелень. Зачем-то режет ее и сразу кидает в суп. Опомнившись только, когда большая часть укропа уже в воде, Ольга оправдывает себя тем, что всегда старалась занять чем-то руки, если сильно нервничала. За приготовление второго она решает не браться и, когда борщ становится полностью готов, в самом деле решает приняться за стирку. Справедливо полагая, что продолжить занимать чем-то руки лучше, чем бездельно стоять у ресепшена, она, еще раз оглядев кухонное пространство и убедившись, что все выключено, направляется к ванной. С удивлением обнаружив, что белье уже сложено в стиральную машинку, она только выбирает нужное количество градусов и нажимает пуск. — Изнурительная работа, — иронизирует она вслух. Вернувшись обратно, рассеянно проверяет, насколько остыл суп, и можно ли его убрать в холодильник. Обнаружив, что он все еще горячий, усмехается сама себе — разумеется, за те две минуты, что она была в ванной, только что приготовленный суп не успел бы остыть. От нечего делать Ольга выходит в холл, бросает взгляд на стойку регистрации, гадая стоит ли возвращаться на свое законное рабочее место и все-таки проверить журнальные записи, или отложить это на потом. Решив, что можно будет подкорретировать «проводки» с заселением следующих клиентов, она выходит в сад и впервые за день замечает, что сегодня выдалась какая-то пасмурная погода. Парит — кажется, с минуты на минуту пойдет дождь. И почему-то вдруг нестерпимо хочется закурить. Заметив одинокую фигуру Ивана за столом — если ей не изменяют глаза — с сигаретой, она на секунду задумывается, не попросить ли?.. Но мысленно одернув себя, твердо решает, что попросит у него закурить только если прямо сейчас пойдет снег. Она стоит еще минут пять, но снег ожидаемо не идет, не чувствуется даже дождевых капель и, по правде, на фоне этой духоты, Ольга не знает, что было бы лучше. С грустью подумав, что от пагубной привычки избавиться никак не получается, она еще раз обводит глазами сад и неожиданно встречается взглядом с Иваном. Ольга молча смотрит на него, мысленно готовясь оборвать очередную перепалку, но перепалки не случается. Иван Степанович также, не нарушая молчания, стряхивает пепел и первый прерывает зрительный контакт. Ольга спешно возвращается в дом. Забегая в холл, она суетливо смотрит на часы, подсчитывает, насколько давно Валя с Юрой уехали к Женечке — оказывается, уже полтора часа назад. Они рискуют не успеть вернуться до дождя, что в их случае особенно некстати — Ольга сильно сомневается, что Иван доверил Юре взять его «ласточку» и ездить по незнакомой местности. Должно быть, они уехали на автобусе. В гостинице стояла бы полная тишина, если бы не звук работающей стиральной машинки. Все их немногочисленные клиенты сейчас либо обогащаются туристическими впечатлениями, либо валяются на пляже. Что, впрочем, совершенно неудивительно. Правда, когда они успели уйти, Ольга не знает. Решив остаться у стойки регистрации, она чувствует, как ее клонит в сон — сбитый режим всегда дает о себе знать в самое неподходящее время. — Простите, — выводит из дремы приветливый голос какой-то пожилой женщины. — Девушка, простите пожалуйста. — Да-да? — Ольга старается, чтобы ее голос не звучал так сонно, но ничего не получается. — Чем могу помочь? Перед ней две женщины преклонных лет. Стиль обеих сразу бросается глаза — обе одеты не бедно, но самое главное, со вкусом. Легкие летние шляпки, у каждой по небольшому чемоданчику, и по одной пляжной сумке. — Вы знаете, нам нужно два номера на две ближайшие недели. Полагать, что они здесь всего лишь на сутки, было бы глупо. — К сожалению, я ничем не могу вас обрадовать, у нас приезжают гости уже послезавтра. — Да? — разочарованно переспрашивает женщина. — Увы, — вынужденно пожимает плечами Ольга. Когда дамы уходят, ей вспоминается запрет отказывать гостям, установленный Иваном Степановичем. Судя по тому, что они не возразили, он не успел им пообещать какой-нибудь «президентский люкс». «Вспомнишь лучик — вот и солнышко» проносится в голове, когда Будько показывается в холле и проходит мимо нее куда-то наверх. Она провожает взглядом его фигуру и одергивает себя только, когда он скрывается на лестничном пролете. «Красный октябрь» должно быть, уже остыл и, раз из гостей никого нет, то борщ благополучно вычеркивается из обеда и его можно убрать в холодильник вплоть до ужина. Радуясь, что не приготовила второе, Ольга закрывает холодильник и достает из кухонного шкафа упаковку пустырника. — Шо, на обед снова пицца… или эти ваши, как из там, суши? Он делает ударение на последний слог, и Ольга больше, чем уверена, что специально. — Нет, Иван Степанович, на обед сегодня то, что положено по расписанию, — бросив в его сторону холодный взгляд, отвечает она. — Как будто вы сами не знаете. Затем достает кастрюлю из холодильника, тарелку — из шкафа, и взглянув на свата, наливает. — Достаточно-достаточно, — говорит он, внимательно наблюдая за ее действиями. Ольга отмечает про себя, что Иван, словно бы намеренно, выбрал место подальше от кухни, и ей думается, что это к лучшему. Однако дожидаясь в тишине, пока борщ разогреется, и изредка поглядывая на заваривающийся пустырник, она ловит себя на мысли, что находится в непривычно нервозном состоянии. Больше, чем обычно, даже учитывая последние месяцы. Под пристальным, даже оценивающим взглядом свата, который она то и дело ловит невзначай, Ольга на полном серьезе опасается преодолевать расстояние столовой с горячей тарелкой в руках. Патологическую уверенность, что она обязательно поскользнется и все прольет, Ольга списывает на тревожность и, тряхнув головой, забирает борщ, подавая его с самым непринужденным видом. По крайне мере, ей хочется верить, что у нее это получилось именно так. — Ну а ложку? — разочарованно тянет он, как только она поворачивается, чтобы вернуться на кухню. — Сами можете взять, не маленький уже. Ольга не может отказать себе в удовольствии посмотреть на его изменившееся выражение лица и победно улыбнуться. А после вернуться к своему пустырнику. Горьковатый аромат заполняет пространство очень быстро. Горячий напиток ожидаемо неприятен на вкус, и Ольга цедит его понемногу, морщась после каждого глотка. Иван, послушно взяв ложку самостоятельно, и вроде бы, сосредоточившись на еде первые минут пять, теперь еле сдерживается, чтобы не рассмеяться с выражения лица Ольги. Но молчит, внимательно наблюдая за каждым ее скованным движением, про себя отмечая, как легко выдает человека язык тела. Ольга не знает, куда деть руки, обхватывает чашку обеими ладонями, но та, очевидно, слишком горячая, чтобы держать ее так долго. В итоге, не выпив и половины, она ставит ее на столешницу, отодвигает подальше от края, потом зачем-то снова подвигает ближе к себе и задумчиво проводит пальцем по краешку. Пересекшись с ней взглядом, он встает со своего места и, не прерывая зрительного контакта, садится за стол поближе. — Ну давайте, — говорит Иван Степанович, указывая на стул напротив. — Что? — нахмурившись для большей убедительности, спрашивает Ольга, хотя прекрасно понимает, что он имеет ввиду. — Давайте, говорю, — он дергано кивает. — Садитесь. Проговорим еще раз эти очевидные вещи. Если позволите — на сухую. — Я настаиваю, — хмыкает она и послушно садится на предложенное место. — Не сомневался. С минуту оба молчат, изредка бросая друг на друга взгляды. Ольга понимает, что должна бы начать первая, потому что давала понять необходимость этого разговора всеми способами кроме слов. Однако, присущее самолюбие вынуждает ее выпрямиться, мягко откинуться на спинку стула и грациозным жестом сложить руки на груди. Не она здесь в своей излюбленной демонстративной манере первая сказала: «Ну давайте». Поймав взгляд Ивана Степановича, Ольга вопросительно вздергивает брови, но упрямо продолжает молчать. — Откровенность на сухую как-то плохо идет. Да, Ольга Николаевна? На секунду она теряется от внезапной ядовитости его интонации. Но, собравшись, прищуривается и отвечает вопросом на вопрос: — Не находите, что я могу спросить вас о том же? — И тем не менее. Она не настолько глупа, чтобы не расценить его холодность и отстраненность, да и эти едкие комментарии правильно. Разговор идет со скрипом, и возникает острое желание прервать его. Ольга понимает, что очередной маленькой ошибкой было его начинать. Ошибка на ошибке — она ошиблась кругом. Судя по выражению лица Ивана Степановича — он находится примерно в таком же раздрае чувств. Поймав себя на том, что неосознанно продолжает флиртовать, Ольга немного растерянно бросает на Ивана короткий взгляд. То ли ей кажется, что он видит ее насквозь, то ли она непроизвольно додумывает, но ответом на ее смущение ей служит довольная усмешка. Злость и тоска представляют собой странный симбиоз: в глубине души Ольга понимает, что позволила себе эту слабость, что позволила себе выпить, в один момент запретив себе думать о возможных последствиях. Она позволила себе флирт и позволила себе вернуться за сигаретой, про которую никто из них, к слову, так и не вспомнил. Смешанные наливка с коньяком всего лишь вытащили наружу и оправдали ее замешательство, но самое главное — она воспользовалась случаем, чтобы позволить им это сделать. Иногда нужно совершить ошибку, чтобы понимать, куда двигаться дальше. В какой момент эта ошибка стала означать неприемлемые отношения со сватом — Ольга не знает. — Вы это потому что я… — нерешительно начинает она. — Дала понять, что мы не можем… — Ольга Николаевна, — перебивает он. — Не заставляйте меня думать, что я все это время вас переоценивал. — В каком смысле? — В прямом, — отрезает Иван Степанович. Помолчав, добавляет уже мягче: — Вы сделали все правильно потому, что между нами ничего не может быть. Это единственное верное решение после всего, что… произошло. — Вы злитесь, — она хотела бы, чтобы эти слова прозвучали твердо, как констатация банального факта, но грустные нотки в голосе скрыть не удалось. — Нет. — Иван Степанович… вы имеете право злиться на меня. — Если я на кого и должен злиться, то только на себя самого! — Если бы не я… вернее, не моя слабость, вы бы никогда не… — Ольга… Николаевна. Не нужно. Не нужно этих ваших откровений. Давайте еще раз: мы забываем о том, что произошло и продолжаем быть одной семьей. Одной примерной семьей. Вы живете своей жизнью, я — своей. Спишем эту ошибку на результат человеческой слабости. Я говорил вам, что я вас не люблю? Она кивает. — Я готов сказать вам это еще раз, Ольга Николаевна, — она поднимает на него взгляд. — Я вас не люблю. С этими словами он встает и спешно выходит из столовой. — Ох ты Господи! — на пороге гостиницы Валя едва не сталкивается с гостями. — Ради бога, простите пожалуйста!.. Здрасте! — День добрый, — улыбается мужчина. — Прошу прощения. — Да это… это вы меня извините, ой, иду, сама не смотрю, — Валя спешит посторониться и пропустить. — Привет, Оль. — Валюш, — она, сложив руки на столешнице, с улыбкой оглядывает сватью и Юрия Анатольевича. — Уже вернулись? — Ага, сегодня там какой-то короткий день, у них там подготовка, видите ли, к закрытию смены, — возмущается Валентина. — А вы же… — нахмурившись, Ольга смотрит на наручные часы. — Да вас вроде довольно долго не было. Я много чего успела сделать. — А это мы по другому вопросу задержались, — усмехается Юрий Анатольевич. — Долгая история. — А Ванька где? — вспоминает вдруг Валя. — Иван… Степанович, он… — Ольга оглядывает холл, смотрит куда-то на лестницу. — По правде, не знаю, последний раз я его сегодня видела в столовой. — Ну да бог с ним, — машет рукой Валя и кивает Юрию Анатольевичу, чтобы тот отнес сумки из магазина на кухню. — Он вроде чехлы от ласточки все собирался в химчистку сдать, может, наконец, дойдет, если не зальется где-нибудь по дороге. — А…вы что, еще в магазин заехали? — Да я это, знаешь, хотела докупить моркови для борща, надо ж его быстро сварить сейчас, а то обед уже вот-вот… — Валюш, ничего готовить не надо, — уверяет Ольга. — Борщ уже готов, и моркови для него вполне хватило. — Да?.. — неуверенно спрашивает Валя, но заметив, что Ольга, как-то смутившись, опускает взгляд, решительно добавляет: — Ну ладно, тогда хорошо! На будущее, значит! — Так а что там за долгая история? — Ой Оля… за Женьку там краснели. Я прямо не знаю, от в кого она такая выдумщица пошла? Директриса лагеря сегодня, узнав, что мы приехали, вызывает нас, значит, и рассказывает, шо наша Женька прошлой ночью подговорила своих соседок по комнате подложить под подушку какому-то мальчику листья крапивы! Ну это ж додуматься, Оль! А потом они стали, видите ли страшные истории друг другу рассказывать в два часа ночи, и Женька заранее привязала какую-то веревочку к шторам у их комнате, и потянула… в общем, Оль, директриса говорила, шо визгу было… Шо мальчик визжал, который крапивой обжегся, что Женькиных соседки. От так вот. — Кошмар какой… — задумчиво произносит Ольга. — Мы как-то в свое время, ну не знаю, зубной пастой ограничивались. Переглянувшись, обе перестают сдерживать смех. — Директриса сказала, что позвонила Маше и Максиму, — добавляет с улыбкой Юрий Анатольевич, входя из столовой с пустыми пакетами. — Но обсудить не получилось. Они сказали, что находятся сейчас в командировке и у них роуминг. — Да уж, — отсмеявшись, добавляет Валя. — Женька у нас та еще придумщица… от это ж надо! — Это точно, — усмехается Юрий Анатольевич. — Кстати, у нас шо, новые клиенты? — спохватившись, спрашивает Валя. — Судя по всему, — пожимает плечами Ольга. — Так заезд же через два дня! Куда ж они поселились? — Валюш, ну ты же знаешь Ивана Степановича. — У каком смысле?.. — Ну во-первых, в рамках нашей социалистической политики все нуждающиеся получают жилье, а во-вторых, это он их поселял. Я тут вообще не при чем. Валюш, а ты… может, чаю хочешь? — Та не, Оль, — машет рукой Валя, направляясь к лестнице. — Там такая жарень!.. Ну его в баню. Тишина уличной беседки особенно привлекательна этим безветренным вечером. Ольга обнаруживает, что не только для нее. — Юра… — зовет она, решив с самого начала взять высокую ноту. Она не знает, на что рассчитывает больше — на его охотную вовлеченность в простой нормальный диалог или очередное отчуждение. Раньше казалось, она всегда могла предугадать его слова и поведение. Казалось, они могли заканчивать друг за другом фразы. Ольга верила, что тридцать пять лет совместной жизни заставили их выучить друг друга наизусть. В памяти всплывают его острые фразы, брошенные в эмоциональном порыве, когда он требовал развода. Ольга запрещает себе проговаривать их. Боясь спугнуть свою решительность, она старается сосредоточиться на выражении его лица, предугадать, как оно изменится в следующую секунду. Абсолютное непонимание и без того отнимает львиную долю решительности, поэтому остается мысленно перебирать варианты того, как он ответит: холодным «В чем дело, Ольга Николаевна?», простым: «Да?», или… — Что, Коть? Жгучие слезы наворачиваются на глаза. — Ты не думаешь, что все как-то поменялось слишком быстро? Юра молчит, отводит взгляд куда-то в сторону. Ольга уже собирается прервать неловко возникшую тишину сама, попробовать перевести тему на что-то легкое и непринужденное. К примеру, позвать на прогулку, как в далекие студенческие времена, но вдруг он глухо проговаривает, едва заметно кивнув: — Кажется. И снова замолкает. Ольга не знает, что дальше. Должна ли она что-то сказать? Спросить? Просто кивнуть, или все-таки сменить тему трудно складывающегося разговора? Казалось, в таком возрасте, как у них, перестаешь сильно удивляться собственным чувствам. Но заставшие врасплох, в конце концов оформившиеся панические сомнения, вынуждают Ольгу впервые задуматься: что, если они прожили большую часть совместной жизни по привычке? И именно лишение себя этой привычки вызвало в них обоих своеобразный «абстинентный синдром»? Их отношения были разными, и как правило, оба не любили их выяснение. Но никогда сложность и многогранность этих отношений не ощущалась так остро, как сейчас. Словно собранные кусочки чего-то разбитого оказались свалены в сложную бесформенную кучу вперемешку со всем ненужным хламом, «застрявшим» по пути, и теперь эту кучу только предстоит разобрать. Ольга искренне жалеет, что задала этот вопрос, но в следующую же секунду понимает, что этот разговор нужно было как-то начать, иначе они никогда не расставят все на свои места. Но Юра вдруг продолжает: — Это неважно, — говорит он с мягкой улыбкой. — Мы люди, а не идеально продуманные персонажи. И мы имеем право ошибаться. Рухнувший с души камень наверное можно было слышать со стороны. Юра оформил в слова и произнес так просто то, что ей отчего-то казалось смутным и нереалистичным до этого момента. — Помнится… — она широко улыбается и невзначай смахивает слезинку. — Ты говорил мне это после того, как я провалила экзамен по эконометрике. Оба прыскают от смеха почти одновременно. Трогательная наивность далеких студенческих проблем — безусловно, казавших катастрофой в то время — сейчас, под грузом опыта совершенных поступков, кажется милой несуразностью. Ольга тихо смеется, и в один момент поймав его взгляд, наконец, делает то, что хотела сделать последние минут десять — обнимает. — Меня тогда так поразила твоя мудрость, что я даже почувствовала себя куда увереннее, — проговаривает она куда-то в его плечо, и слышит в ответ смешок. — И я как пошла! Как выучила все!.. Даже если они — всего лишь привычка, то в любом случае, самая приятная привычка в ее жизни. Ольга почти уверена — в его тоже. Утро следующего дня становится безрадостным с первыми же лучами — Ольге снова не спится. Попытка списать это на Валино тяжелое сопение выглядит детским лепетом, поэтому она старается «не брать в голову», с недовольством складывает руки на груди и садится поудобнее. Еще немного, и привычка гонять одни и те же мысли по кругу станет утренним ритуалом. Да что там утренним — ежедневным и ежевечерним. Тихий стук в дверь, который, как ни странно, очень кстати в пять утра, обращает на себя внимание. Неужели Ивану Степановичу что-то понадобилось от Вали?.. С него бы, впрочем, сталось затеять очередную авантюру и без зазрения совести поднять всех в такую рань. Осторожной поступью Ольга походит, открывает и встречается с Юрой лицом к лицу. Вздернув брови от удивления она даже не знает что сказать в первую секунду. — С добрым утром, — к счастью, он освобождает ее от этой необходимости. — С добрым… а чего это вы, Юрий Анатольевич, в такую рань?.. Он давит хитрую улыбку, и отчего-то Ольгу это веселит. Она прекрасно знает это выражение лица — появляющееся так редко, и чаще всего вызывающее у нее предсказуемую реакцию — желание закатить глаза, поскольку эти озорные искорки во взгляде предвещают обычно не свойственное безумство. — А я, Ольга Николаевна, проснулся от того, что вы гуляете в тишине дома, спускаетесь по лестнице — должно быть, на кухню? — Должно быть, — неопределенно отвечает она, продолжая веселиться. Затем, опомнившись, оборачивается, смотрит на Валю и убеждается, что та все еще спит. — И больше не смог заснуть, — заканчивает Юра. — Давайте представим, что я поверила. — Давайте, — кивает он и сдержанно смеется. — И решили зайти проведать меня? — Почему бы и нет? — В самом деле, почему бы? — Я думал, вы, Ольга Николаевна, скажете: «Я ждала, пока вы догадаетесь это сделать». — Сам себе не польстишь — никто не польстит, правда, Юрий Анатольевич? Отчего они так упрямо продолжают называть друг друга по имени отчеству, наверное, не знает ни один из них. — И не побоялись разбудить Валюшу стуком? — с притворным возмущением проговаривает Ольга. — Валентина Петровна спит крепко, да и я… аккуратно, так, чтобы слышали только вы. Ольга, продолжая улыбаться, одобрительно кивает. — А позвольте поинтересоваться, откуда вы знаете, насколько крепко спит Валентина Петровна? — Ну О-ольга Николаевна, — тянет Юра. — Что за обвинение я различаю в интонации? Если вы помните, мы с вами, — он делает ударение на последнем слове, — когда-то прожили в Кучугурах целый месяц бок о бок с нашими дорогими родственниками. — В самом деле, что-то такое припоминаю, — кивает она несколько раз и изо всех сил старается смеяться потише. — Чего же мы стоим разговариваем через порог? — И правда, — Юра делает шаг назад и тянет ее на себя. Ольга тихо прикрывает за собой дверь и оборачивается к нему. Мысли внезапно куда-то деваются. Единственное, что приходит на ум — предложить спуститься вниз, чтобы ненароком не разбудить кого-нибудь. Может, Будько и спят крепко, но лучше перестраховаться, чем потом целый день слушать их недовольное ворчание. — Раз уж у нас обоих бессонница, — усмехается Юра, — то уж лучше переживать ее не в одиночестве. — Юрий Анатольевич, когда это вы успели стать таким романтиком? — спрашивает Ольга, спускаясь по лестнице. — Я всегда им был! — уверенно заявляет Юра. — Неужели вы посмели этого не заметить? Оба снова тихо смеются. Уже на улице, выкурив половину сигареты, Ольга вспоминает, что следовало бы поверх ночнушки накинуть хотя бы халат. Вряд ли, конечно, они встретят кого-то в такую рань, но в пять утра даже в жарком Крыму довольно прохладно без плотной ткани. Поэтому они возвращаются в дом. В холодильнике, оказывается, появилось вино. — Да это Иван Степанович вчера принес, — говорит Юра, стоя за ее спиной. — У него какой-то праздник? — чуть обернувшись, в шутку спрашивает Ольга. — Как вы, Ольга Николаевна, невнимательны к нашим родственникам. Когда ему нужен был праздник, чтобы выпить? — Это вы, Юрий Анатольевич, крайне невнимательны! — Да что вы говорите? — Да! Этот разговор поворачивает в какое-то не то русло, поэтому она спешит конфисковать бутылку вина и с театрально торжественным видом поставить ее на стол. — Вообще-то, Юрий Анатольевич, ему никогда не нужен был повод, чтобы выпить водки! А для вина повод необходим даже Ивану Степановичу. Прошу! Она взмахом руки показывает на стол и приносит два бокала. — Да уж, — тянет она, осушив первый. — Мы побили рекорд проректора нашего Политеха, представляете, Юрий Анатольевич? — Какой? — удивляется тот. — Ну как же! Насколько мне известно, Сан Саныч начинает пьянствовать не раньше десяти утра, а мы — вы посмотрите на нас! — не выдержав, Ольга смеется. — Пять утра!.. — Справедливости ради, половина шестого, Ольга Николаевна, — поправляет Юрий. — Ваша взяла, — вздыхает она и тянется, чтобы разлить вино во второй раз. — Нет-нет, позвольте я. — Решили поухаживать за дамой? Ольга хотела, чтобы вопрос прозвучал чуть насмешливо, но сама же уловила в своей интонации невольные слишком тягучие нотки. По изменившемуся взгляду Юры она понимает, что он тоже их уловил, и не может сказать, чтобы ей это не понравилось. — Оля… — красноречиво неожиданно обращается он, прервав свое занятие. — Могу я попросить тебя кое о чем? Вопрос звучит внезапно, но Ольга ловит себя на мысли, что соврала бы, сказав, что совсем его не предвкушала. Не доверяя собственному голосу, она просто кивает. — Оля, — Юра, наконец, поднимает на нее взгляд и больше никуда его не отводит. — Ты пойдешь со мной на свидание? Если быть ангельски честной, она должна тут же отказать, и даже объяснить почему. Если быть по-человечески правильной, она просто обязана согласиться. Хотя бы потому что это к лучшему, и уже после — потому что сама безумно хочет на это свидание пойти. — Конечно, — тихо отвечает она, но в шесть утра даже шепот звучит достаточно громко, чтобы оба поняли друг друга правильно. — Анатолич! Ты мои плавки не видел? Я найти не могу. — Сохнут на стуле, — как само собой разумеющееся отвечает Юрий. — Ага. — Ну как дети, — смеется Валя. — Анатолич! Где мои синие носки, ты шо их в плен взял? — Они за тумбочкой под телевизором — один за, другой в ней. — Ага, — тянет Иван и скрывается в комнате. — Вот шо ты за человек, Анатолич, такой бардак у себя в квартире устроил!.. Окрыляющее чувство облегчения заставляет Ольгу радоваться каждой мелочи — даже этот переезд сейчас веселит, а колкости, которые бросает Иван Степанович в адрес Юры — веселят вдвойне. Валя рядом однозначно разделяет ее благодушное настроение, Юра пропускает подначки свата мимо ушей, и только Иван — сам не свой. Кажется, еще секунда, и с его языка сорвется куда более ядовитый комментарий, будь то в адрес Юры, или даже в адрес Ольги. Но раз за разом он сдерживается, и Ольга считывает его настроение только по коротким взглядам и скованным движениям. Радость от примирения захватывает всех, кроме него. Но должно ли ее это волновать? Внезапный звонок очень кстати вырывает из этих мыслей. — Че за мода — чужие вещи разбрасывать?.. — возмущается Иван Степанович на Юру откуда-то из комнаты. — Кто бы говорил, — смеется Валя. Отмахнувшись от вопроса, на который отвечать себе совершенно не хочется, она снимает трубку: — Але? Да, мама?.. Да, рада слышать тебя!