Перечеркнутый роман

Ранним утром на пороге гостиницы появляется семья с двумя детьми и мольбой найти для них хоть какой-нибудь номер. Ольга бы искренне рада что-нибудь им предоставить, но задержавшиеся еще на несколько дней представительницы Kary May занимают последние три комнаты. Впрочем, то, что раньше казалось непреодолимым препятствием, не кажется таковым теперь — после конфликта с Ларисой и угроз бандитов, требующих круглые суммы, они вчетвером смело могут назваться состоявшимися бизнесменами. «Боевое крещение» в лучших традициях 90-х прошло на ура. Ольга понимает, что выдохнула и порадовалась слишком рано — заселение семьи туристов во главе с отцом-энтузиастом становится судьбоносным для них всех. — Значит так, дорогие мои, — по обыкновению твердо заявляет Иван Степанович. — Шоб я отказов клиентам больше не слышал! Всем ясно? Ольга удивилась бы куда больше, предложи он что-то менее радикальное. Подавив смешок, она решается возразить: — Конечно, нет. Постояльцев взяли, а селить некуда. Что будем делать? — А шо тут непонятного? Уплотняться, — буднично отвечает он. — Позвольте полюбопытствовать, — уже предполагая ответ, Ольга все-таки уточняет: — Кому и куда? Уверенная, что сват не постесняется предложить им съехаться с Юрием Анатольевичем, она мысленно готовится отражать «атаку». Но этот его ответ не менее впечатляющий. Та обезоруживающая наивность, с которой Иван Степанович говорит, что им с Валей «уплотняться некуда», следовательно ей надо переехать к Юрию, практически застает врасплох и Ольга едва не забывает тот ушат сарказма, который собиралась вылить. Его особая — она предпочитает называть это «кучугурская» — беспардонность всегда поражала до глубины души. В подавляющем большинстве случаев — не в самом хорошем смысле. Собравшись с мыслями, она усмехается. — Может быть, вы запамятовали, но мы некоторым образом в разводе, — известный всем здесь присутствующим факт звучит достаточно красноречиво, чтобы она осталась довольной. Придавая голосу твердости, Ольга возмущается и отдает себе отчет в том, насколько старательно она это делает: — Вы что, предлагаете мне спать с чужим мужчиной?! Однако понимает, что все ее старания оказываются совершенно безрезультатными перед его не пробивной самоуверенностью: — А шо тут такого? — То есть?! На секунду ей думается, что этот борец за семейные ценности снова решается воспользоваться подвернувшимся случаем: подтолкнуть таким образом их с Юрием к примирению. «Семья у нас тоже одна», — говорил он когда-то в той, другой жизни, когда не видел ничего предосудительного в необходимости ютиться в одной комнате и настаивать на ремонте для детей своими силами. Именно в той — прежней — жизни, где он казался грубым, неотесанным, чересчур упертым — полной противоположностью ее Юре. Скосив взгляд на бывшего супруга, Ольга видит именно то выражение лица, которое ожидала: взгляд безучастно направлен куда-то в сторону, губы поджаты, а скулы напряжены. Так он и выглядит, когда досадует, что оказался втянут в какой-то спор. — Ну в смысле, вы когда в купе едете, вы же с чужими мужчинами спите?.. — выводит ее из мыслей голос Ивана. — Или вы не спите? — Ну знаете, Иван Степанович… — эта самоуверенность, граничащая с бестактностью, просто не может оставаться дальше без ответа. — А вот я-то все думаю, что у нас здесь так неуютно! А у нас тут, оказывается, как в купе! Разозлившись, она делает несколько шагов к выходу из лоджии, но возвращается и почти выплевывает в лицо: — Как в плацкарте! И выходит в комнату. — Ну а ты шо молчишь? — Иван Степанович поворачивается к Юрию Анатольевичу, который продолжает хранить молчание. — Ты шо, тоже против? — Если честно, — уверенно начинает Юрий. — Не хотелось бы. — А вот от вас, — в проеме лоджии снова появляется Ольга. — Я другого и не ожидала! А это после тридцати пяти лет совместной жизни! — Ну вы как выдумаете что-нибудь, Иван Степанович, — раздраженно всплескивает руками Юрий. — Вот итог всему. И тоже выходит в соседнюю комнату. Иван, провожая его взглядом, слышит Валино недовольное: — Ну шо, умник, разрулил? Демонстративно тяжело вздохнув, он сам же мысленно ругает себя за то, что «дернул не те ниточки». И совсем не хочет признаваться себе, что сделал это отчего-то намеренно. Ольга с Юрием только-только выстроили какое-то перемирие, для которого, само собой, требуется сдержанности больше, чем когда-либо. Теперь они снова, на грани развязывания войны, готовы занять атакующие позиции. Отгоняя от себя мысли, что это не просто детский сад, а прямо-таки ясельная группа, Иван думает, что ситуацию надо исправлять. До сих пор они только еле-еле подбирались к тому, чтобы хотя бы окупить все вложения — о какой там прибыли может идти речь?.. Мужественно решив, что должен быть хоть один член команды, кто поставит их недосемейный бизнес выше бытовых пикировок, Иван проговаривает намеренно громко: — Не, ну правильно, че… Постояльцев выгоним, задаток заберем, и пускай они с детями на вокзале дальше ночуют. — Они что, с детьми на вокзале спят? — недоумевает Юрий Анатольевич, выходя из комнаты. — Ну а я о чем? Иван уже хочет продолжить, добавить, что для полноценной аферы надо еще и вещи их продать, потому что — а почему нет? Что они сделают? Ничего! Но Валя вдруг нерешительно предлагает: — Может, я к Ольке перееду? Ольга показывается в лоджии с ленивым одобрением: — Хоть одна умная голова на всю семью. Затем она непринужденно отпивает глоток воды из маленькой чашечки и скрывается обратно. Эта идея кажется самым разумным компромиссом в сложившейся ситуации, и ее безоговорочно принимают все. Гости вернутся только к вечеру, но, зная общесемейную особенность сталкиваться с форс-мажорными обстоятельствами, Ольга предусмотрительно предлагает осуществить переезд сразу. — Шо вы в нас так не верите, Ольга Николаевна? — обиженно спрашивает Иван Степанович на ее требование «поторапливаться, пока опять не упал какой-нибудь снег на голову». — Всего лишь предупреждаю очередные баталии. Изматывают, знаете ли. — Ну в этом вам с Юриком можно верить, — усмехается сват. Ей не требуется много времени на сбор вещей — большая часть аккуратно сложена в шкафу, остальное висит на вешалках. На ручках шкафа — самое необходимое на сегодняшний день и что-то новое — на следующий. Этот ежевечерний ритуал помогал привести мысли в порядок, отвлечься от переживаний перед сном. Кроме того, от появившейся с рассеянностью привычки опаздывать нашлась возможность понемногу избавляться, подготавливая одежду и аксессуары с вечера. — Вы бы еще предложили мне переехать к вам с Валей, — тщательно маскируя испорченное настроение, цедит Ольга. Она облокачивается плечом на дверной косяк и наблюдает, как Юрий Анатольевич собирает свой чемодан. Иван Степанович, стоя за ее спиной, перестает усмехаться неспешности и неловкости свата и переводит взгляд на Ольгу. — Та я думал предложить, но был уверен, что вы откажетесь, — он пожимает плечами и закуривает. — Начнете опять про коммуналку. Так шо я решил поберечь свои и ваши нервы и выбрать меньшее из зол. — А, так это, оказывается, меньшее из зол! — Конечно! — он поворачивается к ней, держа в зубах подкуренную сигарету. Она морщится и отмахивает рукой летящий в лицо дым. — Весь ваш гнев достался бы Анатоличу, а так мне. — Да чтоб вас, Иван Степанович!.. — Ну ладно вам, Ольга Николаевна, обижаться, — машет он рукой и обращается к Юрию: — Ну ты поторапливайся, что ли! Клиенты вернутся с пляжа, а мы им че? Скажем, извините, наш портье перепутал комнаты и забыл свои вещи в вашем номере! Дайте ему половину суток и он оперативно освободит вам помещение! Посидите пока на вокзале, не откажите в любезности! Ольга закатывает глаза, качает головой, но солидарную улыбку сдержать не может. В своде правил гостиницы запрещено прокуривать номера. Для этого есть лоджия, в крайнем случае — сад. Этим же вечером Иван плюет на правила, которые сам же составлял, и пока Юрий Анатольевич готовится к экскурсии для Kary May, закуривает прямо в постели. — Если б знал, на какие жертвы идти придется, тыщу раз бы еще подумал про этот переезд, — негромко проговаривает Иван. — Какие жертвы? — Ты шо, серьезно не понимаешь? Я же напрочь лишил себя личной жизни! Иван сам не до конца понимает, для чего провоцирует Анатолича на этот разговор. — Да ладно, мне тоже несладко, — отмахивается Юрий, не поворачиваясь. И продолжает штудировать свою карту. Будько удивленно смотрит на его спину несколько секунд и уже хочет возразить. На языке вертится напоминание, что он сам был инициатором развода, что сам по-детски упрямо доказывал в Турции свою взрослость и способность принимать взвешенные решения. Настолько сам был в этом уверен, что даже накричал и ушел. Но не успевает он озвучить хоть что-нибудь из этого, как Юрий добавляет: — Втянули меня в это все с экскурсиями… И Иван понимает, что он совсем не об Ольге. Невольно возвращаясь мыслями к ней, он вдруг думает, что не может вспомнить момент, когда присутствие рядом Юрия стало каким-то маленьким досадным недоразумением. Иван одергивает себя, начиная сомневаться в собственной адекватности. Лишнее доказательство, что бизнес и деньги портят людей — с чего бы свату быть нежелательным?.. — Та ладно, те же лекции, только студенты не сидят, а ходят за тобой, — поспешив отвлечься, отвечает Будько. И гадает, сколько средств получится отбить с таким отсутствием у Юрика желания работать. По предварительным подсчетам они могут и вовсе уйти в минус. — Крем, тоже мне… — ворчит Иван Степанович себе под нос, поднимаясь обратно по ступенькам. — «Ну один! Я куплю всего один!». Тьфу ты! Бизнес-маркетолог нашлась, посмотрите на нее! Литературы еще главное понабрала… Опомнившись, он понимает, что стоит перед дверью своей собственной спальни. — А че это я… так, а че мне здесь надо? — проговаривает он и автоматически ее открывает. Но задуматься, для чего все-таки поднимался сюда, не успевает: внимание привлекает фигура Ольги Николаевны в общей лоджии. Дерганым жестом, выдающим сильное раздражение, она отбрасывает в сторону тяпку, которой еще недавно собиралась «четвертовать ужика». Еле слышно доносятся ее слова, адресованные кому-то внизу: — Да, Юрий Анато… о, — она слегка мотает головой. — Просто Юра. Есть еще порох в пороховницах. Зачем-то Иван проходит в комнату, совсем неслышно, думая, что следовало бы обозначить свое присутствие тактичным покашливанием, но отчего-то не решается сделать это сразу. Ольга, впрочем, не замечает даже стука закрывающейся двери, продолжая крепко держаться за ограждение. — Вы, как обычно, все неправильно толкуете, — еле доносятся с улицы слова Юрия. — Ну что ж тут толковать-то? — безуспешно пытаясь скрыть обиду в голосе, отвечает она и выразительно добавляет: — Юра. Иван качает головой. Не то чтобы внимательные ухаживания Анатолича за Верой Игоревной из Kary May были никому не заметны, но и он, и Валя предполагали, что это исключительно демонстрация в целях позлить Ольгу. Однако теперь, судя по всему, это выступление зашло слишком далеко, раз она же и позволяет «поймать себя на удочку». Решив, что присутствовать на этой перепалке дальше попросту неприлично, он так же тихо разворачивается и выходит обратно. — Не, ну она шо там, совсем, шо ли, потерялась? — громко шаркая, ворчит себе под нос Иван Степанович. Заметив в полумраке фигуру сватьи за одним из столов, он останавливается, вглядывается. Тут же одернув себя, первым проговаривает: — О… Ольга Николаевна! Но когда она никак не реагирует, очевидно, слишком задумавшись, Иван решает продолжить: — А вы шо тут?.. и без света? Делая затяжку, Ольга поднимает на него усталый взгляд. — Ни шо. Иван Степанович, — и, больше не говоря ни слова, стряхивает пепел в пепельницу. Он провожает взглядом тлеющую сигарету, замечает уже два окурка и хмурится. Помедлив несколько секунд, все-таки проходит и, садясь напротив нее, говорит: — Я если помешал, вы скажите, я не… — Этот дом ваш в той же степени, что и мой, — перебивает она, произнося слова размеренно, почти лениво. — То есть ни в какой, — резюмирует Иван Степанович, беспардонно забирая сигарету у нее из рук. Он ожидает если не возмущения, то, по меньшей мере, недовольного цоканья. Но Ольга не протестует — даже не пошевелившись, все так же отрешенно смотрит куда-то в сторону. — Если копнуть глубже, — через несколько секунд согласно хмыкает она. — Так что вы можете сидеть, где хотите. — Это вы правильно заметили, ага, — закуривая, Иван старается произносить слова ободряюще, даже весело. Но подгадать момент, чтобы такой тон был уместен, не выходит. Заговаривать о произошедшем — бестактно и безжалостно, к тому же — значит выдать свое случайное присутствие на их очередной ссоре. Встать и уйти — уже поздно. Собственная беспечность заставила его не пройти, остановиться, зачем-то попытаться завязать разговор. А Ольга, к тому же, почему-то не возразила… Поэтому он просто молча докуривает, отправляет сигарету к остальным и снова поднимает на нее взгляд. Она, словно забыв о его присутствии, с той же отрешенностью водит пальцем по краешку пепельницы и подавленно молчит. Будько, не говоря ничего, встает и, оглядев ее еще раз, выходит из столовой. На улице он видит, что так называемый семинар бизнесменш в самом разгаре и его завершение даже не на горизонте. С недовольством качнув головой, он решает, что пора этот кощунственный оплот капитализма прекращать. Точнее, не жертвовать деловой репутацией социалистической гостиницы, и увести оттуда ее сотрудника. — Извините, — с деланой нерешительностью обращается Иван к организатору всего мероприятия, Ксении Павловне. — А можно Валентину Петровну? Валя испуганно оборачивается. Ксения Павловна наклоняет голову и недовольно смотрит на него. — Ну очень надо, — тянет он. Та благосклонно кивает. — Мать, ты шо, совсем потерялась? — отведя Валю в сторону, Иван переходит на возмущенный шепот. — Ля! Ты ж меня сам отпустил! — возражает она. А он замечает во взгляде что-то очень знакомое. Сам смотрит точно так же, когда тянет время, ломая комедию. Муж и жена — одна сатана, точнее не скажешь. — Я ж тебя на полчаса отпустил — а ты три часа уже сидишь! — начинает перечислять Иван. — Ужина нет, посуда немытая, холодильник пустой — стиральная машина полная, скотина не кормленая… — Та какая скотина? — Так! Ты давай, за слова не цепляйся. Сидишь тут, уши развесила… А это еще шо такое? — взгляд падает на очередной тюбик, и Иван не может отделаться от нехорошего предчувствия. — Это, Вань, я тебе крем купила, — отвечает Валентина как ни в чем не бывало. — Шо?! — не сдерживается он, забыв о присутствующих. — Да шо ты орешь? — Шобы я — Иван Будько — мазал морду каким-то поганым кремом!.. — Да ниче он не поганый, к тому же он не для морды, а для век. Ивану все это кажется какой-то затянувшейся шуткой. Он так и ждет, что она вот-вот рассмеется, хлопнет его по плечу и спросит в своей веселой манере: «Шо, поверил?» — У тебя в последнее время веки тяжелые, — вместо этого поясняет Валентина самым серьезным видом. — О-о-о… — тянет Иван, машет рукой и уходит. «С Ольгой, шо ли, переобщалась?..» — думается ему. — Я б эти их совместные ночевки!.. Где там эта экономистка-предпринимательница?..» Однако, вопреки намерению, войдя в столовую — на этот раз без тени смущения — он начинает разговор совершенно с другого: — Так, Ольга Николаевна, — бодро обращается он к сватье. Бесцеремонно включив свет, замечает, что очередная сигарета снова тлеет в ее пальцах, а выглядит Ольга как будто еще более подавленной, чем пару минут назад. Запал как-то незаметно сходит на нет. Качнув головой, Иван подходит, забирает пепельницу, выбрасывает все содержимое, даже споласкивает и возвращает на место с глухим стуком. В тишине столовой этот звук кажется непозволительно громким. — Я, конечно, не смею осуждать ваше саможаление, — начинает он. — Но предлагаю отложить это на другой раз. Сейчас у нас нарисовалось более важное занятие. Она поднимает на него вопросительный взгляд, смотрит некоторое время. Затем протягивает руку и одним движением стряхивает пепел в только что помытую, еще мокрую, пепельницу. Всем видом требуя оставить ее в покое. Иван провожает этот жест и дергает уголком губ, начиная сомневаться в своей решительности под этим тяжелым и очень красноречивым взглядом. — Задача такая, — тем не менее начинает он, придавая голосу уверенности. — Так как Валентина Петровна подалась в большой бизнес и в ожидании крупной прибыли проводит часы, слушая пустые обещания, то заниматься скромными кухонными делами нашей скромной гостиницы придется нам с вами. — Прошу прощения?.. — звучит непривычно тихо. Если еще полминуты назад Ивану казалось, что из собственного голоса куда-то подевалась бодрость, то бесцветность ее слов почти вгоняет в ступор. — Надеюсь, только сегодня, — предупреждая недовольство, говорит он. Не представляя, что конкретно собирается делать, Иван собирает всю свою решительность и продолжает, искренне надеясь, что не ухудшит ситуацию: — Возражения не принимаются, а так как без вас я не справлюсь, то мне нужна ваша помощь прямо сейчас. Лениво откинувшись на спинку сидения, Ольга оценивающе оглядывает его и скептически замечает: — Вы прекрасно справляетесь с курами, свиньей и выкапываниям картошки. Я убеждена на все сто, что этой, вполне себе современно оборудованной кухни — более чем достаточно для помощи в приготовлении незатейливой советской пищи. — Так то ж выкапывать картошку, а то ее жарить-варить-тушить! Тоже мне сравнила!.. И вообще, Оля Николаевна, — он качает указательным пальцем. — Как у вас только совести хватает на больное давить? На ее непонимающий взгляд он закатывает глаза и поясняет: — Я по Черчиллю до сих пор скучаю, а вы так необходительно с моими чувствами! Глядя на переменившееся выражение лица Ольги, Иван начинает думать, что переиграл с серьезностью тона, но уже через секунду понимает, что недооценил ее. — Да что ты? — усмехается она. — Ладно, хватит пустой болтовни. Работа все равно никуда не денется, так что приступаем к спасению бизнеса от банкротства. С меня чистка — с тебя готовка. Больше не глядя на нее, он принимается оперативно искать подходящую посуду. Кастрюля находится быстро, но с ножами возникают проблемы. Валя, куда-то их подевавшая, посмела об этом не сообщить. Поэтому теперь в поисках хотя бы одного методично открываются навесные шкафы, ящики у плиты и, наконец, посудомойка. Ножи не находятся нигде. Иван, вспомнив, как погнул кучу кухонной утвари с целью открыть чемодан Валька, готов выругаться сам на себя, но сдерживается. С комичной досадой на лице он разворачивается к Ольге и вздыхает. — Вспомнил, наконец? — полуспрашивает-полуутверждает она с коротким кивком. На губах улыбка не играет, но Иван уверен, что во взгляде промелькнуло веселье. — Удобно вы устроились, должна сказать, — тем временем продолжает Ольга. — Че это? — Тебе вся чистка — отделался, понимаете ли, и ушел. А мне — жди, пока ты почистишь, готовь, стой и следи за плитой. Так, получается? — А шо? Это я еще, можно сказать, уступаю! Я чистить эту картошку ненавижу со школы. Ольга ничего не отвечает и молча наблюдает за тем, как он достает три миски с картофелем, забирает какой-то обычный нож и садится напротив нее. — Кухня, вообще-то, чуть правее, Иван Степанович. Здесь столовая. — А тебе так виднее будет, когда я закончу. Пытаясь сосредоточиться на аккуратно ложащихся на доску очистках, Иван краем глаза замечает, как Ольга, подперев ладонями подбородок, молча его разглядывает. Устав храбриться и пытаться играть безразличие, она, в конце концов, попалась на очередную провокацию Анатолича. И, безусловно, тут же поняла это. Забытая ею сигарета, небрежно валяющаяся в пепельнице, потушена где-то на половине. Иван хотел бы считать это своим маленьким достижением, но он слишком хорошо успел узнать Ольгу, чтобы не понять — сейчас она занимает пассивно оборонительную позицию и, скорее всего, ненавидит себя за слабость. — Так, а я не понял, — не выдерживает ее тоскливого взгляда Иван Степанович. — Шо это мы сидим, ниче не делаем? — А что, я должна аплодировать каждой начищенной картофелине? — с этими словами она берет только что отложенный в кастрюлю овощ и принимается его рассматривать. — И хвалить за это как за подвиг? — Само собой! — кивает он. — Но сначала холодной воды налить. Че я ее в пустую кастрюлю-то кидаю? — То есть картошку мы варим? — Ну не жарим же! — А почему бы и нет? — Потому что к ней будут котлеты, — наигранно терпеливо разъясняет он и кладет в кастрюлю еще одну картофелину. — А много жареного за один раз вредно. Почему я должен вам это рассказывать? Не подрывайте устои мироздания, Оля Николаевна! — Иван Степанович, у нас гостиница, а не школьная столовая, — на ее лице вдруг появляется улыбка. И задерживается вместе с… почему-то ласковым взглядом. Ивану же кажется, что она спорит с ним просто так, из вредности или в качестве протеста за сверхурочные. Разумеется, ей все равно, будет картошка жареная или вареная, да и когда она вареному предпочитала жареное? И он с энтузиазмом поддерживает этот спор. — Советская, Ольга Николаевна, прошу не забывать. А в Советском Союзе качеству питания уделялось особое внимание! — Ну знаешь, это как посмотреть! — смеется она. — Не поранься. Воодушевившись, Будько уже хочет заметить, что для дальнейшего поддержания спора на почве исторической достоверности им потребуется Анатолич в качестве независимого судьи, но вовремя прикусывает язык. То ли потому что не хочет причинять ей боль, то ли потому что сам не горит желанием вспоминать о свате. — Ладно, давай так, Оля Николаевна. Ты помогаешь мне сейчас с картошкой, а я даю тебе на завтра отгул? Ольга скептически приподнимает бровь и складывает руки на груди. — Ну О-о-ольга Никола-аевна, — тянет Иван Степанович. — Ну когда я обманывал, шо за недоверие я читаю во взгляде? — А кто же будет меня заменять за стойкой регистрации? — склонив голову набок, спрашивает она. — Так уж и быть, я великодушно согласен предложить свою кандидатуру. — Какая самоотверженность! — она театрально хлопает в ладоши. — И вся эта афера ради любимой жены, чтобы она была счастлива, имея перспективы в большом бизнесе. — Не ты ли, — он кивает в сторону сада. — Идею подала, кстати? — Вовсе нет, — она пожимает плечами. — К сетевому маркетингу я отношусь немногим лучше, чем к теневой экономике. — Да-да, я слышал, — усмехается Иван Степанович. — Ладно, в таком случае, по рукам, — она вдруг подается вперед и протягивает руку для рукопожатия. Он с охотой отвечает. Затем, не разрывая зрительного контакта, Ольга подвигает к себе кастрюлю. Встает из-за стола, заливает картофель водой и возвращается на место. — А че это вы сели? — тут же спрашивает Иван. — В смысле? Жду, пока вы почистите весь картофель! — А ждать не надо, не. Еще стиральная машина. Ты давай, не отлынивай. Она вздыхает и мученически тянет: — Я надеюсь, там надо просто разгрузить и развесить? Прошу, скажите, что это так. — Не, Оля Николаевна, машинка переполнена. Надо постирать, прополоскать, затем достать и повесить сушиться, — перечисляет он, загибая пальцы, и кивает головой на выход. — Вперед. Делать нечего, Ольга встает, проговорив себе под нос что-то вроде: «уже начинаю сомневаться, что это стоит одного отгула». — А за это сегодня перед сном скажешь спасибо Валентине Петровне и Ко, — смеется Иван под испепеляющим взглядом. — Ну сектантам ее. Она уходит, а Иван переводит сбившееся вдруг дыхание и возвращается к кастрюле. — Ну Валюха, ты мне за эту картошку еще должна будешь… бизнесменша. Остаток чистится быстро — каких-то семь минут, и кастрюля почти полная. Картофель варится с размеренным звуком, и на кухне становится жарко. Если бы не температура под тридцать накануне, это не ощущалось бы так невозможно. Впервые Иван жалеет, что здесь нет Митяя — выпить не с кем, сбросить работу не на кого, выболтать то, о чем на трезвую голову и подумать страшно — тоже некому. А с Митяем всегда так — ему что ни расскажешь под самогон, тот никому и никогда: не вспомнит. Да что там… оба не вспомнят на следующий день, обмывали они что-нибудь или заливали. Словно очнувшись, он понимает, что гипнотизирует взглядом кастрюлю, отчего еда, в общем-то, быстрее не приготовится. От нечего делать обводит взглядом кухню, столовую с ее плакатами на стенах. Кажется, еще немного такой температуры, какую по прогнозу обещают, и они отклеятся и свернутся в трубочку естественным образом. Гагарин однозначно не заслужил такой участи. Вспоминается доска почета в холле. Анатолич-то так пока и не заметил своего чересчур длинного отчества. Валюха тоже, но у нее есть оправдание — она снует между кухней и стиральной машинкой как метеор. А Анатолич под этим плакатом просиживает изо дня в день, то ожидая клиентов, чтобы отнести их вещи, то ожидая тех же клиентов на обратном пути — чтобы сопроводить на экскурсию. — Не так уж сильно она и была заполнена, Иван Степанович, — негромко говорит Ольга, показываясь в дверном проеме столовой. — Ох ты Господи! — он вздрагивает от неожиданности и чуть не обжигается об плиту. — Че так пугать-то? — Напугаешь тебя, как же, — ничуть не смутившись, она бесшумно подходит и заглядывает через его плечо. — Что с многострадальным картофелем? — Нормально, варится. Че с ним станет, — отвечает он и замявшись спрашивает: — Ну шо, вы там справились?.. — За кого вы меня держите? — чуть отстранившись, удивленно спрашивает она. — Насколько я помню, это я учила вас пользоваться стиральной машинкой в прошлом году. — Не меня, Ольга Николаевна, не меня, — Иван разворачивается к ней. — А Валюху. Я там сразу разобрался, мне двадцать раз показывать не надо. — Да что ты говоришь? — иронизирует Ольга, опираясь одной рукой на раковину. — А не твое ли умение все схватывать на лету так некстати подвело тебя перед прошлым восьмым марта? — А че?.. А-а-а, — Иван понимает, что она о том случае, когда он загрузил вещи, не думая. И мало того что белое с цветным, так еще и сделал что-то не так — машинка в итоге стояла в воде. Вместо празднования восьмого марта они с Валей вдвоем убирали последствия «подарка» и чуть не забыли позвонить детям, поздравить их с днем рождения близнецов. Опомнились ближе к вечеру. — Валюха рассказала, значит… Вот же зараза! Ну вот скажи мне, как я с ней живу? Не выдержав его озадаченного выражения лица, Ольга заливисто смеется. — Твоя… — сквозь смех пытается спросить она. — Твоя замечательная розовая рубашечка появилась не после того инцидента случайно? — Не, — тоже смеется Иван. — А вот новый ковер в хате как раз после этого, да. Думали еще холодильник менять придется, но кое-как я починил, пока вроде работает и слава богу… а ты про какую… рубашку? Еще секунду назад вопрос казался самым естественным, но сейчас Иван почему-то чувствует неловкость. Ольга все еще улыбается, но в ее взгляде тоже что-то моментально меняется. Она смотрит как будто удивленно и даже испуганно. Словно тоже только что осознала, что уже не они ведут разговор, а он — их. — Твоя, в которой ты недавно был, — хрипло проговаривает она, тщательно стараясь спрятать смущение. И Иван просто кивает, мысленно соглашаясь с тем, что румянец на ее щеках — всего лишь от жара, которым наполнилась кухня. Чтобы куда-то деть взгляд, он смотрит на давно закипевшую воду, норовящую вылиться через край. Ольга вдруг протягивает руку и делает газ потише. Наступившую тишину не успевает подчеркнуть шипение воды, попавшей на горячую плиту. — Ну да… точнее, нет. Эта старая, она просто… она такая и была всегда. — Иван Степанович, — опустив взгляд, Ольга подходит еще ближе. Протягивает руку, поправляет воротник, который и без того в порядке. — Можно я пойду спать? Боюсь, если… если я лягу позже, то не смогу заснуть до самого утра, — легким движением она перемещает ладонь на его плечо, смахивает какие-то невидимые пылинки и, наконец, поднимает полный мольбы взгляд. Иван нервно сглатывает, долго смотрит в ее глаза и, не прерывая зрительного контакта, мягко убирает ее ладонь со своего плеча. И в исступлении кивает. Вера Игоревна забегает в холл, желает доброго вечера, на что Иван ей коротко кивает; и проходит в столовую, не включая свет. Они о чем-то разговаривают с Ксенией Павловной, скорее всего о результатах функционирования их секты в Ялте. Иван не вслушивается. — …а я вас предупреждала! — доносится с улицы голос Ольги. И пьяный хохот. Иван дергает уголком губ и невесело усмехается. — Ольга… — негромко проговаривает Анатолич. — Тссс!.. — Ты что, подслушивала? — Анатолич произносит это, почти не скрывая возмущения. — Это я подслушивала?! — восклицает она. — Да это вы шептались так, что было слышно в Гурзуфе! — И уже спокойнее добавляет: — Подержите пакеты, пожалуйста. Следующие слова слышатся отдаленно, и Иван понимает, что они оба отходят куда-то в сад. Он упорно заставляет себя отвлечься на все что угодно, но с разочарованием констатирует, что для этого им следует уйти достаточно далеко — чтобы слышать их очередную ссору было невозможно. — Да-а, Юрий Анатольевич, а это вот раньше вы дарили женщинам розы!.. Гвоздики это так, по бедности? Или их обожает ваша новая пассия? — и снова горький пьяный смех. — Просто меня, как мужчину, попросили вручить подарок ко дню металлургов, — непринужденно отвечает Юрий и, кажется, старается оправдываться как можно менее… оправдательно. Иван усмехается. Слышали бы они оба себя со стороны. — А она металлург? Ха-ха… Оправдание и в самом деле звучит так себе, а вот вопрос — вполне резонно. — Она заведующая библиотекой в металлургическом комбинате, — объясняет Юрий. Дальнейший разговор практически не слышен, и Иван шумно выдыхает. Он снова, сам того не желая, оказывается свидетелем их очередного метания колкостями. В душу закрадывается какое-то бесформенное тревожное чувство. Двоякое ощущение то ли малодушной радости, то ли простодушного сочувствия кажется слишком непривычным, чтобы получилось его игнорировать. — Ольга Николаевна, вы что, следили за нами? — не скрывая недовольства, спрашивает Юрий, который почему-то снова оказался рядом со входом. Иван не видит свата, но готов поклясться, что на его губах сейчас играет высокомерная ухмылка. Будько уверен в своей способности придумать с десяток новых ругательств — неизвестных русскому языку — чтобы описать Ковалевых, ненашедших другого места для выяснения отношений. — Что? — недоумевает Ольга. — Что вы… что вы, с ума, что ли, сошли? — Ольга Николаевна… — Что? Что за подозрения? Я вас знаю как облупленного! Ну вообще, это, конечно, вы мне… Отдайте мои пакеты, что вы вцепились в них!.. С этими словами Ольга показывается в дверном проеме, и Иван не может сдержаться: — О-о-о, я смотрю, у нас не только профессура погулять умеет, но еще и бухгалтерия как с анекдотов сошла, — усмехается Будько, наблюдая, как она спотыкается на пороге и едва не падает. — О!.. Ха! — удерживаясь за дверной косяк, она расплывается в пьяной улыбке. — Иван Степан… нович! А чего в-вы не спит-те? — А я вот думаю, выйду-ка двор покараулю, — он огибает стойку регистрации и опирается на нее локтем. — Шобы всякие пьяницы не забрались и не разнесли мне тут все. — Ну это вы да-а, это вы правильно, — Ольга, придавая лицу комичной серьезности, одобрительно кивает несколько раз. — Я тебе много раз… хотела это посоветовать!.. Я не говорила?.. — Не-а, не говорили. Анатолич, — Иван переводит взгляд на неловко топчущегося Юрия, показавшегося следом за ней. — Твоих рук дело? — Да ты что, Иван Степанович? — А че, прямым путем избавиться не вышло, это я понимаю — много заморочек, еще и алиби себе придумывай. А тут подсыпал чего — и вроде как сама перебрала, да, Анатолич? — Да что ты такое говоришь вообще? — сват начинает злиться. Ругаться с ним совсем не хочется, поэтому Иван просто отмахивается от его недовольства и не отвечает. Ольга, вдруг споткнувшись о пакеты, теряет равновесие и с грохотом падает. — Да едрить твою! — Будько подскакивает к ней, помогает подняться. — Ха-а, Иван Степанович, какой в-вы… однако… галантный кавалер!.. — она снова пьяно смеется и позволяет себе помочь. — Юр-рий Анатольич, вы бы… вам бы… поучились бы!.. Неопределенно махнув рукой в сторону бывшего супруга, Ольга демонстративно отворачивается. — Дорогой мой Иван Степанович, а проводите-ка даму до ее спальни, пожалуйс-ста! — она подается вперед и практически падает на свата. — Ой, секунду… я дико извиняюсь!.. Хотя стойте! Лучше вот, — протянув ему пакеты, которые явно давно ей мешают, она опирается обеими руками на его плечо и пытается удержать равновесие. — Помогите лучше им, а я сама как-нибудь!.. И не мешайтесь мне тут… С этими словами, качнувшись, Ольга отталкивает его от себя, разворачивается и направляется к лестнице. Будько, забрав пакеты, оглядывается на Анатолича. Тот только разводит руками и качает головой. Добраться до спальни не успевают ни Ольга, ни Иван Степанович с грузом. В темноте холла раздается громкий вскрик, затем грохот. Наверху включается свет, первая прибегает Валя, за ней — постояльцы, Кеша с Дашей. Последними сбегаются девушки из Kary May. Одна пытается что-то спросить, другие верещат. Запоздало догадавшись, Иван бросает пакеты и находит выключатель в холле. — Да шо разорались-то? Тихо все! Оказалось, Вера Игоревна нашла потерянного ужика, совершенно случайно на него наступив в лестничном проеме. От неожиданности упала, преодолев почти половину лестницы, и вывернула лодыжку. Змею удается поймать довольно быстро — кажется, животное тоже шокировано криками. Вере Игоревне оказывается первая медицинская помощь. — Главное, что перелома нет, — заключает Иван Степанович. — Ну это еще надо проверить, — небрежно тряхнув волосами, замечает Ольга, и снова покачивается. — Юрий Анатольич, вы бы осмотрели!.. — Нет, — смущенно возражает Вера Игоревна и опускает взгляд. — Не надо. Это просто вывих. Кеша предлагает выпустить ужика в естественные условия обитания, но Иван предусмотрительно заверяет, что отдаст банку с животным только завтра утром — перед отъездом. Второй такой несчастный инцидент распугает им всех клиентов и покалечит весь персонал. — Ксения Павловна, — замечает он ее хмурое выражение лица, когда Даша с Кешей уходят. — А вы-то че так расстроились? Вроде нормально все закончилось. — Мы только что проиграли ежегодное трансъюни-ТВ — Синергические Игры, — как мантрой, сыпет она профессиональными формулировками. — Какие игры?.. Ксения Павловна объясняет, что это марафон, который их компания каждый год устраивает в Артеке. Победители получают какие-то крутые призы. Самое главное среди всего этого — недельное проживание в Ялте. Описание невозможной ценности остальных наград и вздохи по ним Иван пропускает мимо ушей. Его мысли занимает уже совсем другое — недельное проживание гарантирует им неплохую выручку! Идея не заставляет себя ждать. — Так, семья Будько и бывшая Ковалевы, — кивком головы он указывает в сторону столовой. — На совещание. Валя и Юрий послушно следуют за ним. Ольга щурится, прикусывая кончик расчески, провожает их взглядом. — Только не надо командовать, — заколов откуда-то взявшейся расческой волосы, проговаривает она и неспешно заходит последней. Небрежно сложив руки на груди и с видом человека, которого отвлекли от чего-то очень важного, говорит: — Ну? — Оль, — Валя, наконец, полностью ее оглядывает. — Ты шо, пьяная? — Ох-х, Валя, не начинай! — Ольга морщится и пару раз устало мотает головой. — Вот, Оля Николаевна, теперь вы меня понимаете? — иронизирует Иван Степанович. — Да-а! — то ли она подыгрывает его иронии, то ли всерьез соглашается. Иван, само собой, предлагает поучаствовать в марафоне вместо клиенток, выиграть этого питона и получить постояльцев на целую неделю. — Они меня и так инструктором-краеведом наняли, — отвечает Анатолич, имея в виду, что он в некоторой степени находится в их команде. — Еще аванс дали вперед. — А-ах! — Ольга всплескивает руками. — И вы, конечно, с охотой и радостью! Валя вдруг поворачивается и скороговоркой добавляет: — Я ж тебе еще вчера хотела сказать — я ж уже у их команде! — Да? — Да! — Хорошо, — на этот раз он и не думает возражать. Возможно, пагубное увлечение сетевым маркетингом сослужит им хорошую службу. — Анатоличу уплачено, Валюхе положено, а мне… — Судьбой назначено! — заканчивает за него Ольга. — Раз уж мы перешли на поэзию. Я, извините меня за прозу, в этих играх не участвую. С этими словами она демонстративно разворачивается и выходит из столовой. — Ну и ладно. Отряд не заметил потери бойца, — просто комментирует Иван. Валя с Юрием Анатольевичем удивленно на него смотрят. — Че?.. — Шо, даже уговаривать не будешь, активист-затейник? — прищуривается Валентина. — Та ты посмотри на нее! Какой ей марафон? — Валюх, — шепотом зовет Иван Степанович, приоткрыв дверь спальни. — Шо тебе? — так же шепотом отзывается Валентина. — Не спишь? — Сам-то как думаешь? — А Ольга Николаевна спит? — Та спит уже!.. — и задумчиво добавляет: — И шо это с ней сегодня? Иван Степанович аккуратно проходит в комнату, тихо прикрывает за собой дверь. — Так шо тебе надо-то? — Да тихо ты!.. На, положи на тумбочку рядом с ней. Он отдает ей упаковку аспирина и бутылку прохладной воды. — Точно! — Валя едва не переходит с шепота на голос. — Да тихо! — Ой, да, да… я это, все думала, шо я хотела сделать, а все забыла. Эти со своей змеей совсем меня отвлекли! Точно, хорошо, шо ты подумал… Хотя подожди, а че сейчас? Завтра утром дадим и все. — Забыла она… — ворчит Иван и собирается уходить. На ее вопрос разворачивается и вкладывает в следующие свои слова все удивление, на которое способен: — Валюх, ну ты меня поражаешь. — А шо?.. — Да ни шо! Ты забыла, шо мы завтра с утра пораньше марафон этот бежим? — А-а, ну да, ну да… Это ты хорошо, шо подумал. Кстати, а шо это ты вдруг подумал? — Валюх, ну ты даешь, — он тоже чуть было не переходит на полный голос. — Еще родственница, называется. — Да тихо ты! Шо разорался? — Ты видела, в каком она состоянии пришла? Я ж это… я ж знаю, что потом бывает на утро после такого. Не чужие ж люди все-таки, че ты сразу?.. — Ну да, ага, тебе ли, специалисту по этому делу, — она делает характерный жест, — не знать. Иди уже спать, ухажер недоделанный. — Иду я, иду, спокойной ночи, Валечка. — Спокойной. Иван закрывает дверь в их спальню и прислоняется к ней лбом. Атмосфера марафона моментально затягивает. Иван бегло оглядывает соперников: полноватые люди с натянутыми фальшивыми улыбками. Некоторые — с каким-то стеклянным взглядом. Команда из Луганска справа что-то непрерывно обсуждает между собой. Команда слева — разглядеть название их города сложнее — раз за разом выкрикивает фирменный победный слоган компании. Взгляд падает на Анатолича — сват подавленно молчит. Ивану кажется, что с его отрешенностью они не то что не выиграют, но и до крема не доберутся. Валюха рядом с ним в нерешительности оглядывается по сторонам. «Подобрался, тоже мне, кружок энтузиастов…» Только он собирается кинуть какую-нибудь саркастическую фразу и этим взбодрить общий настрой, как краем глаза замечает подъезжающее такси. Ольга выходит в полной спортивной экипировке, на ее губах расслабленная улыбка, а в каждом движении — легкость. Далеко не всякий может похвастаться такой решительностью после подобного вечера. — Кого мы видим, Оля Николаевна! — восклицает Иван Степанович вместо приветствия. — Женьку давно не видела, — отмахивается она, не трудясь объяснять внезапную перемену своего решения. Но Иван, захваченный предвкушением соревнования, и не думает настаивать. — Ну да, ну да. Он искренне восхищен и позволяет себе это восхищение, не находя в нем ничего предосудительного. — Что надо делать? — между тем спрашивает Ольга. — Как сказала Ксения Павловна, решить ребус, найти крем и вместе с ними финишировать. Иван предоставляет ей возможность выбрать конверт. Развернув, она зачитывает: — На берегу могучих волн стоял он, дум великих полн. — О, повезло вам. — А кто это был? — паникует Валентина, наблюдая, как мужчина подходит с конвертами к группе из Луганска. — А в чем нам повезло? Иван пропускает вопрос Вали мимо ушей — необходимо думать о том, как выиграть, а не рассуждать о второстепенных вещах. Они делают большую ошибку, поспешив всех обогнать, и в итоге оказываются вынужденными вернуться к старту. — Ольга Николаевна, вы как? — Чудненько, — кивает она. — Знать бы еще, куда бежим. — Анатолич? — В порядке. — Так в чем нам повезло-то? — не унимается Валя. — Да шо ты заладила, «в чем повезло-в чем повезло?». Повезло, потому что ты с нами! Две обнаруженные карты оказываются не совсем идентичными. Изображение на одной из них плохо пропечатано. Очевидно, что их ксерокопировали друг с друга на скорую руку. — Ольга Николаевна, вы с нами или по тропе смерти? — кивнув на Юрия, спрашивает Иван. Он усмехнулся бы, если бы мог выровнять дыхание, сбитое изнурительным бегом. — Я так понимаю, Валю вы с Юрием Анатольевичем все равно не отпустите. — Ну это да. Она пожимает плечами и присоединяется к бывшему супругу. Им с Валей достается лучшая карта маршрута. На финиш уже рассчитывать не приходится. Преисполненный энергии и намерения победить Иван теперь еле успевает и плетется за остальными в конце. — Ольга Николаевна… — Да? — она оборачивается. Как будто бы практически не напрягаясь, преодолевает расстояние неспешным бегом. — Держи… — он бросает ей крем, понимая, что финишировать ему если и удастся, то самым позорным образом. Когда Анатолич бросился в рассуждения о том, что якобы на старте лучше двигаться медленно, а потом постепенно набирать скорость — Иван рассмеялся. Теперь же он вынужден признать, что сват был прав. Раз не получится добежать самому, нужно дать шанс не ударить в грязь лицом хотя бы их команде в лице Ольги Николаевны. Но, поймав крем, она, недолго думая, бросает его Юрию, и Иван досадливо морщится, понимая, что их проигрыш — дело двух следующих минут. На финишной прямой он не сразу замечает, что Валя уже в крепких объятиях Ксении Павловны. К ним подходит организатор, вручает Валентине главный приз — бриллиантового питона — и поздравляет с победой. Краем глаза он видит, что Ольга практически поравнялась с ним. Впереди маячит спина Юрия, уже почти добравшегося до конца. — Ольга Николаевна… бросьте меня умирать здесь, — пытается пошутить Иван. — Не… тащите балласт за собой… — Типун вам… Иван Степанович… на язык, — она бы сказала это с возмущением, если бы ей не приходилось «бороться за жизнь» тут же рядом. — Вы как?.. — Держусь… Ольга на ходу прикладывает руку ко лбу и жмурится от палящего солнца. «Кому рассказать — засмеют», — думает Иван, пытаясь отдышаться, когда они оказываются не у дел. Победительницы переезжают в пятизвездочный отель со всеми удобствами, «all inclusive». — От ты у меня получишь, скотобаза такая… — ругается Валя, прислонившись лбом к его плечу. На этот раз он не может не согласиться с ней. Утро следующего дня обещает быть куда более спокойным: во всяком случае, до полудня не случилось ни одного инцидента. Это, конечно, не повод думать, что так дело дальше и пойдет, но острое желание надеяться на лучшее Ольгу не покидает. Сегодня каждый с самым мирным настроем занимается своим делом: Иван Степанович не испытывает всеобщее терпение своим искрометным юмором, Юрий Анатольевич, и тот, мельтешил в холле добрых полчаса, а потом куда-то скрылся из виду. Вали, правда, почему-то давно не слышно, но Ольга предпочитает думать, что та решила взять время для честного заслуженного отдыха. — Иван Степанович, а вы что, разве еще не уехали? — завидев свата, она отставляет чашку свежезаваренного зеленого чая и облокачивается локтями на стойку. — О! — он останавливается и бесцеремонно оставляет ее вопрос без ответа: — Точно! Я все думал, шо я хотел вам сказать и забыл! — Ну-ка? — Снова поздравляю вас, Ольга Николаевна, с продолжением вашей многофункциональной деятельности! — В смысле? — В том смысле, шо в раковине гора немытой посуды, а наша повариха-горничная-уборщица Валентина Петровна уехала на субботнюю встречу с Женькой, оставив поддерживать фундамент всего бизнеса нам одним. — А, — Ольга кивает. — Причина уважительная, тут не поспоришь. — Вот и я подумал, что вы не откажете в любезности помочь ей. — А почему одним? Где Юрий Анатольевич? — Та где-то здесь должен быть, — Иван Степанович оглядывается по сторонам. — Создает видимость работы. — А с каких это пор фундаментом гостиничного дела является кухонная стряпня? — Не пугайте меня, Ольга Николаевна, — он прикладывает руку к груди. — После номеров это — самая важна составляющая! С деликатностью дипломата, он снова поддерживает официально-деловой тон. Так, словно вчера звучавшее между ними «ты» легко и уместно звучит только в контексте теплого летнего вечера, быстрых взглядов и чистки картошки. Сейчас Ольге кажется, будто они сами спровадили всех только ради того, чтобы посмеяться над погнутыми ножами и розовой рубашкой. Этот вечер внес в душу какое-то смятение. Закрадывается странное ощущение, что, общаясь сегодня так же, как и всегда, они, не сговариваясь, игнорируют вчерашние посиделки. — Ладно, допустим. А что же вы не займетесь этим? Насколько я успела заметить, ваши навыки на кухне не уступают Валюшиным. — Ну скажете тоже! Да и я это… — Иван Степанович кивает куда-то в сторону. — Я… за лампочками сейчас. — За лампочками? — скептически переспрашивает она. — Да. Перегорели, света нет, — быстро проговаривает Иван Степанович. — Вы шо, не в курсе? Внимательней же надо быть, Оля Николаевна! Он спешит уйти, а она приподнимает бровь, делает еще один глоток чая и провожает его взглядом. Валюша давно хотела повидаться с Женей, и она на самом деле это заслужила. На прошлой неделе никак не удалось — заезд, клиенты, большое разнообразие блюд и большая гора для стирки. Работа, даже такая интересная — в новинку — отнимает много сил и времени. С одной стороны, намного комфортнее работать среди семьи, чем среди совершенно чужих людей. С другой — чужим людям куда проще сообщить, когда дела идут не так, как планировались. Строго говоря, чужие люди в бизнесе никак не могут быть заинтересованными лицами. И, пожалуй, чужие люди — совсем чужие — не разбрасываются злостными шутками об эгоизме и кулинарных способностях. Врать себе порой очень тяжело. И всегда — тяжелее, чем кому-нибудь другому. Работать в кругу семьи, такой родной и чужой одновременно, очень сложно. Раньше Юра был роднее всех остальных, любимее и важнее. С Будько Ольга не верила, что вообще сможет найти общий язык. И не сильно хотела. Теперь все вверх дном, и дно на место становиться не собирается. От очередного маленького признания самой себе хочется сбежать и спрятаться — Ольга давно упустила момент, когда стала чувствовать себя куда лучше в обществе Вали и Ивана, чем в обществе Юрия Анатольевича. Пугает мысль, что прошло до ужаса мало времени, чтобы привыкнуть называть его по имени отчеству. В официально-деловом стиле. Как партнеры, как соседи по лестничной площадке. Не как друзья и уж тем более — не как люди, счастливо прожившие тридцать пять лет в браке. — У вас чай остыл. Ольга дергается, отвлекаясь от своих мыслей, и поднимает испуганный взгляд на Ивана Степановича, как ни в чем не бывало отпивающего глоток от ее чая. — Вы… так быстро сходили за лампочками?.. — машинально проводив взглядом опускающуюся на столешницу чашку, спрашивает она. — А че за ними ходить, они ж в кладовке! — Да? — собственный голос звучит рассеянно. — Ольга Николаевна, вы как-то… выглядите не очень. — Что, простите?! — этот неожиданный комментарий действует отрезвляюще и обращает на себя все ее внимание. — Я в том смысле, что у вас на лице скорбь всего мира. Шо случилось-то за те пять минут, что меня не было? — Ничего, Иван Степанович, все в порядке. — Ага, ну да, ну да, я и вижу. Оно всегда вот так вот все в порядке, когда смотрят в одну точку и не шевелятся, — негромко отвечает он, и Ольга опускает взгляд. — Ладно, по-хорошему не хотите, тогда вперед и с песней на кухонные работы, гречка на посуде, наверное, засохла уже вся, а вы тут стоите. — Иван Степанович, вчера на ужин был рис с курицей, если мне не изменяет память. — Ольга Николаевна, — он останавливается. — Я вам говорил, что нужно быть внимательнее? Когда это Валентина Петровна оставляла немытую посуду на ночь? Вчера-то рис, а сегодня на завтрак была залитая яйцом гречка! Она закусывает губу, вспоминая, что так и было. К счастью, он не терроризирует ее высокомерным взглядом, не отпускает больше шуток и просто направляется куда-то наверх. Ольга переводит взгляд на журнал, на чашку, затем куда-то на столешницу. Собравшись с мыслями, допивает чай до конца и идет на кухню к посуде. Валя и правда заслужила помощь больше, чем кто-нибудь еще. Если у Ольги выдается свободное время, Иван Степанович тоже всегда найдет момент для «перекура», про Юрия Анатольевича и вовсе говорить не приходится — только Валя крутится как белка в колесе, метаясь от борщей, котлет и гречки к стирке, глажке и уборке. «У вас на лице скорбь всего мира», — только что сказанные слова не дают покоя. Она догадывалась, что делает вид, будто все хорошо, из рук вон плохо. То ли надо отдать должное проницательности Ивана Степановича, то ли у нее получается все хуже и хуже. Должно быть, перемены в их со сватом отношениях кажутся только ей. Он же совершенно искренен и не нуждается в том, чтобы намеренно что-то игнорировать. Снова закрадываются мысли о том, чтобы уехать, не портить настроение себе и окружающим. Если Юрия Анатольевича совершенно не волнует, что своим пренебрежительным отношением он часто ставит в неловкую ситуацию и остальных, то Ольга убеждена, что себе такой роскоши позволить не может. Необходимо либо справиться со всеми своими страхами, одиночеством и потерянностью, либо пережить их самостоятельно в Москве, не доставляя неудобства никому в этом доме, по иронии — полном людьми. — Знакомься, Иван Степанович, — доносится из холла приветливый голос Юрия Анатольевича. — Александр Александрович Беркович! Ольга уверена, что ей не послышалось. От торжественности, с которой это было произнесено, ее практически тошнит. — Беркович? Тот самый? Не прерывая мытья очередной тарелки, она выходит в холл, чтобы убедиться собственными глазами — Юрию Анатольевичу хватило наглости привести к ним в дом — даже не их дом! — своего Берковича. Да еще и с какой-то девицей. — Ольга Никола-аевна, — тянет Сан Саныч, прожигая ее взглядом. И в ту же секунду Ольга понимает, что останется из принципа. — Рад вас видеть! — Ну… не могу ответить вам тем же, — не стесняется признаться она и делано приветливо интересуется: — Сан Саныч, какими судьбами? — Да вот, — он оглядывает холл. — Приехал погостить у друга! Натянутая улыбка исчезает с ее лица в тот же момент. — Погостить? — переспрашивает Ольга. — Старик, ну я надеюсь, ты с меня не возьмешь денег? — его насмешливо приветливую интонацию она мысленно приравнивает к хамству, но молчит. Беркович же, совершенно не смущаясь присутствия остальных хозяев гостиницы и не дожидаясь ответа, уходит наверх вслед за своей спутницей. Даже если бы Ольга все еще оставалась супругой Юрия Анатольевича, даже если бы, кроме бесконечного присутствия Сан Саныча, в их жизни больше не было проблем — это все равно был бы именно тот момент, когда бы она сказала: «я умываю руки». Юра снова идет на поводу и даже радуется этому. Ольге же всегда было интересно, ему кто-нибудь в детстве объяснял разницу между вежливостью и бесхребетностью? — Шо-то я не понял, — Иван Степанович перекладывает лампочку в другую руку и поудобнее облокачивается на стремянку. — Шо это значит: «ты ж с меня не возьмешь денег»? — А что ж тут непонятного, Иван Степанович? Жокеи лошадям за проезд не платят, — отвечает Ольга вместо Юрия и скрывается на кухне. Ее бы могли обвинить в чрезмерном самомнении, но приезд Берковича, наглость, с которой он уверен в дружеском гостеприимстве для себя и своей очередной студентки, Ольга расценивает как еще один плевок в душу. Это уже не отпускной сюрприз, а сложившаяся тенденция неприятных неожиданностей. Заметив, что вытерла тарелку уже насухо, едва не протерев в ней дыру, Ольга раздраженно убирает ее, сворачивает полотенце и возвращается к ресепшену. Она разворачивает журнал, намереваясь зарегистрировать гостей в общем списке, затем вручить записи руководителю авантюры, намекнуть на идею о якобы душащих их малый бизнес налогах и с чистой совестью передать надоевшего Берковича во власть Ивана Степановича полностью. Но появляется идея получше, когда она видит Юрия Анатольевича, выходящего из кухни с самым подавленным видом. — Юрий Анатольевич, можно вас на секунду? — В чем дело, Ольга Николаевна? — Юрий Анатольевич, поведайте мне, как эгоисту, одну вещь. Я просто, должно быть, ничего в этом не понимаю и отчаянно надеюсь, что вы сейчас мне растолкуете. Дружба, это вообще что? — спрашивает она и с видом внимательного слушателя облокачивается на стойку регистрации. — Дружба, Ольга Николаевна, это понимание и взаимопомощь. — Прекрасно, если так оно и есть! Только вот еще мне всегда казалось, что хороший друг заплатит полную цену, чтобы поддержать начинание своего товарища, и сделает это сам, не поддаваясь никаким уговорам. Особенно, — с нажимом добавляет она, — если может себе это позволить. Не мне вам рассказывать, Юрий Анатольевич, насколько ваш Беркович может позволить себе недорогой номер в недорогой социалистической гостинице. — Ольга Николаевна, — холодно проговаривает он. — Не мне вам рассказывать, что взятки — это совершенно не в моральных принципах Сан Саныча. Я требую оставить эти намеки при себе. — О! Вот только давайте не будем о моральных, так сказать, принципах вашего Сан Саныча! Эти моральные принципы, я уверена, прямо сейчас усиленно готовятся к поступлению в аспирантуру! — Это его личное дело! — Юрий повышает голос. — Ни вы, ни я не имеем никакого права осуждать его за то, как он проводит свободное время и как устраивает личную жизнь! — Ошибаетесь, Юрий Анатольевич! Это дело социальное, я бы даже сказала, социалистическое. Ну да бог с ним и его моральными принципами. Вы мне скажите вот что: вам мало посадить своего Берковича себе на шею, так вы еще хотите посадить его на шею всей семье? — Почему вы разговариваете со мной в таком тоне? Прекратите, Ольга Николаевна. И прекратите мне указывать. Во-первых, вы давно уже не клиент гостиницы и тем более не единственный. А во-вторых, вы мне — совершенно чужой человек! — А вам, Юрий Анатольевич, наверное, завидно, правда? Вы бы тоже с большой охотой примкнули к рядам успешных университетских ловеласов, да? Так чего же медлить — вперед! Вас ничто и уж тем более никто давно не держит! — Знаете что, Ольга Николаевна… — Э-э-э! — прерывает их Иван Степанович. — Сворачивайте давайте свою пьесу. И езжайте к Женьке, она вон по вам соскучилась. — В каком смысле к Женьке?.. — не понимает Ольга. — С ней же Валя. — В таком. Езжайте уже, я сказал. Может, хоть присутствие ребенка вас отрезвит. А то утроили здесь… Вернетесь в свою Москву и скандальте сколько влезет! А тут шо клиенты скажут, если увидят? — Да что вы, Иван Степанович, новоявленных клиентов нашими скандалами не удивить! — всплеснув руками, она обходит стойку регистрации и подходит к нему. — Я даже больше того скажу — они порадуются! Правда, Юрий Анатольевич? — она разворачивается к бывшему супругу и, стараясь не пролить ни слезинки, добавляет: — Берковичу же слышать наши ссоры как бальзам на душу! Юрий Анатольевич отвечает не сразу. В холле воцаряется тишина, молчит даже Иван Степанович, стоя позади Ольги, тоже ожидая ответа. Тот не хмурится, не закатывает глаза. Совершенно не похоже, чтобы он собирался возмутиться. Он складывает руки на груди и, окинув ее долгим тяжелым взглядом, наконец, коротко заключает: — Вы слишком высокого мнения о себе, Ольга Николаевна. Ответом ему служит пораженное молчание. Юрий Анатольевич невесело дергает уголком губ и с совершенно безрадостным видом уходит наверх. Ольга, не двигаясь с места, провожает его взглядом до лестницы и уязвленно опускает голову. Ни одной ясной мысли — все кажется сплошной мешаниной. И первые секунды удивления, и раненое самолюбие, и разъедающее чувство одиночества, так обострившееся с начала отпуска. — Сколько времени?.. — почти неслышно спрашивает она, не шевелясь. Жалость к себе внезапно душит до такой степени, что поднять голову и перестать смотреть, как слезинки падают на пол, не получается. — Около двух, — просто отвечает Иван Степанович. И Ольга чувствует, что безмерно благодарна ему, когда слышит удаляющиеся шаги и понимает, что он исчез где-то в саду, не вынуждая ее держать лицо дольше, чем она сейчас способна. Ей больше верится в то, что Иван Степанович просто придумал отмазку, чтобы помирить их, чем в то, что Женя сама вдруг позвонила и сказала, что скучает. Тем более скучать ей не дает Валя. Однако, в самом деле, сложно придумать что-то лучше, чем общение с внучкой, когда необходимо отвлечься. В маршрутке они с Юрием Анатольевичем сохраняют молчание. Ольга не поднимает на него взгляд и только недовольно поджимает губы, когда он звонит Евгеше. — Да, Женечка… мы с бабушкой Олей уже едем к тебе. Скоро будем. К сожалению, что говорит внучка, не слышно. Проверить свои догадки по ее реакции Ольге не удается. Так ни разу не взглянув друг на друга за всю поездку, они выходят из машины, делают несколько шагов к воротам. Ольга не может не сказать предупреждающим тоном: — Надеюсь, вам хватит ума, Юрий Анатольевич, спрятать куда-нибудь свое дурное настроение и не выливать его на Женечку. — То же самое хотел спросить у вас, Ольга Николаевна, — холодно отвечает он. — Вань, там это… На лестнице они едва не сталкиваются с Валей лбами. — О Господи!.. А ты че, уже приехала? — Да приехала, а шо ж я? Брошу тут все? — Ну и как там Женек? — Та нормально Женек, Вань… там эти наши, бойлер у них сломался! — У кого? — не понимает Иван. — Да шо ты как здрасьте! У Сан Саныча с его фифой! К несчастью, новые гости в самом деле оставляют гостиницу без горячей воды и теперь высокомерно наблюдают за тем, как Иван Степанович пытается починить поломанный бойлер. «Какой-то этот Беркович и правда несчастливый», — думается ему, но вслух он говорит только: — Шо вы там накрутили? — Это вы на что сейчас намекаете? — возмущается девушка, имя которой Иван даже не потрудился запомнить. — А я не намекаю даже, — отрезает Будько и кидает тряпку Валентине. — Я прямо говорю — бойлер надо новый покупать! — Вань, — забеспокоилась Валя. — Вань, а он дорогущий, наверное? Девушка лепечет что-то про Египет, про отпуск, Сан Саныч с интонацией уставшего учителя объясняет ей, что они прилетели сюда на конференцию, а не отдыхать. — И потом, Иван Степанович сейчас быстро все починит, — откусывая яблоко, говорит он и с нажимом добавляет: — Правда, Иван Степанович? — Коне-ечно! — раздраженно тянет Иван и опрометчиво намекает на недавнюю наглость гостя: — Конечно, сейчас все починю. Как только вы деньги дадите, сразу починю! Беркович же, ничуть не смутившись, спекулирует понятием «приличного отеля», и деваться становится некуда. Мысленно проклиная существования деловой репутации, Иван Степанович прикусывает язык, чтобы не сказать что-то вроде: «музыку заказывает тот, кто за нее платит». И без этого слишком много скандалов на квадратный метр в последнее время. Уже в холле Валентина отсчитывает примерную сумму и отдает. — Еще вот… ага, вот столько давай, — забирая еще две тысячи, кивает Иван и, чмокнув ее в щеку, выходит на улицу. Не успевает он сделать и нескольких шагов, как Беркович зовет его с лоджии. — Оу! — Ты сейчас свободен? — Благодаря тебе, Сан Саныч, занят, — разводит руками Иван. — Говори, чего надо. — А то, может, партеечку в картишки, а? Перекинемся. — С огнем играешь, Сан Саныч, — усмехается Иван. — Шоб ты понимал, ты щас Марадоне предложил мячик погонять. Будько долго уговаривать не требуется. Однако, когда Беркович раз за разом одерживает победу, настроение ухудшается окончательно. — Ладно, ага… понятно, — в легком недоумении глядя на стол, где разложенные карты указывают на бесповоротный выигрыш Берковича, Иван проговаривает: — Я это, перекурю… Ты будешь? — Нет, — мотает головой Сан Саныч, уходит в номер и возвращается с бананом. Методичными движениями очищая его от кожуры, делано утешительно говорит: — Не грусти, Иван Степанович. Не везет в картах — повезет в любви. Избитая фраза больно отзывается где-то в душе. Не желая срывать свое раздражение на Берковиче, Иван просит у него денег в долг и, не говоря больше ни слова, уходит. Устанавливает бойлер он с мыслями о том, что надо будет каким-то образом отчитываться перед бухгалтерией в лице Ольги за непредвиденные траты. Теплится надежда, что если незаметно вписать сумму в расходы, рассчитать остаток, то, может быть, она ничего и не заметит. Стараясь ступать как можно тише, он спускается в холл к стойке регистрации, находит большую темно-зеленую тетрадь, которую Ольга ласково-иронично именует «проводками», и, раскрыв ее, понимает, что вписать незаметно не удастся. Отдаленно припоминая, как сватья что-то объясняла Валюхе про принцип двойной записи, про какие-то активы и пассивы, Иван чертыхается и захлопывает тетрадь. — Э, слышь там, малахольный, — показывается Валя на ступеньках. — Ты шо делаешь? — Да я, Валечка, — убирая тетрадь за стойку, отвечает он. — Я ниче. — А я и вижу, шо с утра все шлындаешься без дела, иди хоть цветы в саду полей. — Иду, Валечка, иду. Иван проклинает все цветы мира, мысленно обещая себе, что никогда по собственной инициативе не будет иметь с ними дела и Валюхе не даст сделать из огорода цветочный сад. «Ты почему еще не полил георгины? Я тя еще учера просила!» — от гневного голоса Вали даже мурашки по телу, даже от воспоминаний. Здесь — тоже иди, поливай эти цветы. «Не советская гостиница, а прямо-таки оранжерея!» — думается Ивану, когда он спускается по лестнице в холл, отправленный Валентиной в очередной раз поливать цветы — он же в прошлый раз их так и не полил до конца. Внимание привлекает дерганое движение Ольги, которым она отправляет скомканный бумажный лист в урну под стойкой регистрации, затем продолжает что-то напряженно высчитывать на калькуляторе. — Ольга Николаевна, шо вы так нервничаете? — он не может удержаться от вопроса. — Иван Степанович, тут, — с виноватым видом она не поднимает взгляда. — Я, кажется, что-то не учла, что-то упустила… в общем, у нас недостача. — Шо?! — Я сейчас еще раз все перепроверю, я уверена, что… — Ну вы даете, Ольга Николаевна! Я ж вам такое дело доверил! Ну по вашему профилю же, а вы так невнимательно! — Возможно, это и правда моя ошибка, я надеюсь, что мы не потеряли деньги, что я просто… — Боюсь даже поинтересоваться, шо за цена вопроса? — Тринадцать тысяч. — Сколько?! — Иван Степанович, я все пересчитаю, — слезно заверяет она. Неожиданно он замолкает, перестав возмущаться. Ольга нерешительно поднимает взгляд и видит, что сват еле сдерживает смех. — Что вы?.. — Ольга Николаевна… — не выдерживает он и хохочет. — Я… я вам говорил, шо надо быть… внимательнее? А вы меня не слушали! — Я не понимаю. — У вас такое… такое лицо! Вы бы себя щас видели!.. — продолжает он смеяться. — Да шо ты там ржешь? — показывается в проеме Валентина и упирает руки в бока. — От паразит. Оля, шо он опять? — Спокойно, — отсмеявшись, он примирительно поднимает руки. — Спокойно, Ольга Николаевна, тут немного это… не ваша ошибка. — В каком смысле? — вкрадчиво спрашивает она с самым серьезным видом. — Тут, в общем-то, я виноват. — Ах так ты про бойлер! — понимает Валя. — Тебе еще и смешно, зараза такая! — Валюх, Валюх, не заводись. — Что с ним? — громче спрашивает Ольга, стараясь перекричать Валентину. Валя раздраженно машет на него полотенцем и уходит. — Ольга Николаевна, — Будько поворачивается к ней. — Обещаю все исправить. — Шутки ваши идиотские, Иван Степанович, вот здесь уже! — она подносит ладонь к горлу. — Исправьте уж, не надорвитесь! — Виноват, каюсь. — Да мне все равно! Деньги только верните в кассу. — Ну Ольга Николаевна, ну правда, ну не обижайтесь… я шо-то не удержался. Ну вы просто с таким потерянным лицом перебирали эти записи и тыкали в калькуляторе. — Идите уже! — прерывает она. — Все, все, ухожу. Долго думать, как исправить ситуацию, не приходится. Вернувшийся в компании очередной аспирантки Беркович едва не оказывается жертвой разозленного мужа девушки. Разыгрывается громкий скандал. — Ваня, он же убьет его, — со страхом проговаривает Валентина, когда мужчина хватает со стола нож и устремляется к лестнице. — Нашелся хоть один добрый человек, — выплевывает Иван. Оскорбленный ревнивый муж грозится убить профессора Берковича, но Валя вовремя находится, представив Сан Саныча своим мужем Иваном. — Какой муж?.. — не понимает мужчина. — Единственный! — восклицает Валя. — Это ж я послала его у номере прибраться! — Я пыталась тебе это объяснить, — подыгрывает девушка. — А ты сразу с кулаками. Конфликт благополучно разрешается. Сан Саныч на радостях предлагает гостям остаться ночевать в гостинице. — Саныч, ты того?.. — слегка толкнув его локтем, шепотом спрашивает Иван. — Ты шо, с ума сошел? У нас гостиница под завяз. — Да что-нибудь придумаем, — машет рукой Беркович и осторожно трогает наливающийся синяк. — Придумает он… придумывальщик. Разумеется, Сан Саныч не придумывает ничего лучше, чем разделить спальное место между всеми тремя. — Слушай, проректор, а может, ты на матрасе перекантуешься, а? — предлагает Иван. Но Сан Саныч категорически отказывается, сославшись на больную спину. Шутку про то, как больная спина ни разу не помешала ему прослыть ловеласом, Иван проглатывает. Так или иначе, это не его дело. Причины собственного раздражения на Берковича ему предельно ясны — чрезмерная наглость, самодовольство и увивание за каждой юбкой не делают чести. Потакание своим низменным желаниям вызывает омерзение. Сан Саныч справедливо замечает, что с таким фингалом выступать завтра на конференции никак нельзя. Юрий бы и согласился выступить от его имени, но не может, потому что приглашен в Артек. — А для этого, Анатолич, у тебя есть сват. Пока ты там будешь на конференции изображать Берковича, я в это время в Артеке побуду Юрием Анатольевичем Ковалевым. — А это, кстати, мысль, — одобрительно замечает Беркович. — А ты, Сан Саныч, рано радуешься, наши со сватом услуги небесплатные. Спишешь с меня карточный долг. — О, кстати, и мой, — подхватывает Юрий. — А ты шо, тоже ему должен? — Ага. — Ну ты, Сан Саныч, жуча-ара! Профессор тебе, значит, и доклад переделывает… да шо там. Учись, Анатолич, как надо с людьми дело иметь… а то так и будешь ходить, все деньги ему проигрывать, а он тебя потом еще и на конференцию заставит вместо себя тащиться. — Да ну что ты, Иван Степанович, — возмущается Беркович. — Начинаешь тоже… — Ты вообще там молчи!.. И не перетягивай на себя одеяло, имей совесть! Проректор…