Наизнанку

2017, июнь. Мышкин

      — А я им говорю: вот на кой Санта Клаусу две сотни наших ручных кукол? А эти идиоты, понимаешь, вылупили на меня свои глазища и давай луп-луп глазами, пингвины фиговы!       — Толя! — одернула разошедшегося вкрай мужа Вьюга, но Анатолий, послав ей воздушный поцелуй, возвратился к чрезвычайно интересному разговору с мамой Маши — высокой и слегка полной Оксаной.       Два прежде знакомых исключительно по родительским собраниям человека нашли общий язык невероятно быстро — во многом сказалась простота Анатолия и искренняя доброта Оксаны. Поэтому сейчас оба делились курьезными случаями с работы, вернее, делился Анатолий, в то время как Оксана внимала ему с искренним интересом.       Василиса, стоявшая рядом с ними, лениво разглядывавшая яблочный сок в прозрачном стакане и поверхностно вслушивавшаяся в их разговор, вдруг подняла голову на раздавшийся звон дверных колокольчиков и воскликнула:       — Ну и ну, семейство Абрикосовых и Ядвига Петровна как никогда вовремя!       — Начальство не опаздывает, — важно заметил Кощей, подходя к собравшимся родителям-волшебникам, и Ядвига, манерно снимая солнцезащитные очки, продолжила тем же тоном:       — Начальство задерживается. И имейте в виду, Василиса Васильевна, кому-то я, может, и Ядвига Петровна, а лично для вас я отныне госпожа Абрикосова. Уже два часа тридцать семь минут, между прочим.       Как бы невзначай она перебрала пальцами правой руки, где блеснуло абсолютно новое обручальное кольцо, и, пока Людмила восторженно ахала и обнимала молодоженов, желая им счастья и детишек побольше, Василиса, явно не предупрежденная заранее, широко распахнула глаза.       — Да ну? — переспросила она, взяв руку подруги в свою и внимательно разглядывая кольцо, на что Ядвига, настороженно оглянувшись, наколдовала свидетельство о заключении брака и жеманно сказала:       — Читай, внимай, впитывай, если что, нужное могу подчеркнуть.       Быстро пробежав глазами по тексту на розово-красной бумажке, Василиса на всякий случай повторила вслух:       — «Присваиваемая фамилия мужу — Абрикосов, жене — Абрикосова»… Один вопрос: каким слабительным тебя отравил Кощей, что ты добровольно отправилась в ЗАГС?       — Мне стоит сказать спасибо сыну, — сказал Кощей, схватывая со стола тарталетку с икрой, — он тайком взял наши документы, подал их в ЗАГС и сказал нам об этом только сегодня. Сама понимаешь, в такие сроки уже никак нельзя отказываться.       — Не пали контору, — усмехнулась Ядвига, а Машкин папа, весельчак Георгий, заметил:       — Ага, значится, пока молодежь празднует свой выпускной, старики пьют за здоровье молодых?       — Звучит как тост, — оценил Анатолий и уже было потянулся к поставленному исключительно для родителей шампанскому, как был остановлен возгласом жены:       — Толя, фу!       — Я вам что, собака что ли? — с притворным возмущением поинтересовался Анатолий и, поцеловав супругу в щеку, послушно взял в руки сок.       В это время Ядвига забрала свидетельство у Василисы, которая даже навела его на свет люстры, проверяя на подлинность, и заговорщицки подмигнула:       — Сегодня, понятное дело, гуляние отменяется, но завтра мы ждём вас в усадьбе Абрикосовых. Всё цивильненько и без заморочек: шашлык, пюрешка, детям сок, взрослым вино и водку.       — Цивильненько — не то слово, — покачала головой Василиса и, не в силах больше держать себя в руках, сжала в объятиях старых и счасливых не по годам друзей.       — К слову о водке, — заметила Людмила, внимательно поглядывая на увлеченно пьющих яблочный сок прямо из упаковки выпускников, — мне кажется, или у них там отнюдь не «Добрый»?       Проследив за ее взглядом, Вьюга щелкнула пальцами, превращая содержимое в настоящий сок, и Володька Чернокалов, чья очередь пришла пробовать напиток, чересчур громко возмутился:       — Че-то твоя текила, Русик, подозрительно на яблочный сок смахивает!       Русик Смирнов поспешил его заверить, что нет — собственноручно, мол, из дедовой бочки переливал, но, попробовав, сморщился и поймал за руку проходящую мимо Светку, интересуясь:       — Твоих рук дело? — на что она, обозвав его полным придурком, ответила отрицательно.       Продолжить едва начавшуюся детективную историю под кодовым словом «сок» не дал ведущий — настоящий от ушей до пяток Ваня Пересказов объявил начало медленного танца, добавив, что танцуют все — как дети, так и родители с учителями. Последние медлить не стали — тут же разбрелись по кафе, кружась едва ли в такт «Медлячку» Басты.       Саша, отчаявшись пригласить упорно спорящую о чем-то с Катей Алену (обе девушки были настолько увлечены своей дискуссией, что послали Сашу, едва он к ним подошел), пригласил Варю и с ликующей улыбкой наблюдал за танцующими Васей и Снежкой. За три дня до выпускного он собственноручно обучал друга примитивным танцевальным движениям, чтобы Вася не опозорился и не оттоптал Снежке все ноги. Маша кружилась с Володькой — ей было просто неудобно отказать ему в столь значимый вечер; Светка танцевала с упорно сопротивляющимся Ваней, который «на работе не пьет и не танцует»; Ирка была приглашена на танец Русиком.       Окинув взглядом танцующих и лишь посмеявшись с позиции внучки, Людмила посмотрела на раздающего официанткам задания Кота. Впрочем, занят подчиненными он был не так сильно, как наблюдением за кружащийся в паре с Виктором Василисой.       — Увы, мой друг, — сказала Людмила и сочувственно похлопала его по плечу, — в этой битве ты проиграл. Как бы она не беленилась, взгляни, она же светится рядом с ним.       — Не понимаю, о чем вы, — бесчувственно сказал Кот, бывший сейчас в обличии человека, и, прикрикнув на особо твердолобую официантку, забрал у нее поднос и самолично отнес его в положенное место.       В общем и целом, каждый присутствующий на выпускном вечере девятого «А», мог с чистой совестью сказать, что прошло все ничуть не хуже, чем у тех же одиннадцатых классов. Конечно, во многом сказалась дружеская атмосфера, царящая среди учеников, а также не малое участие семейства Абрикосовых и Кораблевых в организации праздника, но факт остается фактом — когда собравшиеся в Лукоморье дети и родители под конец праздника выбегали во двор пускать салюты, слезы на глазах застыли даже у Вари, прежде уверявшей, что смысла во всем этом выпускном она не видит абсолютно.       Едва дождавшись, когда за последним человеком закроется дверь, Анна Григорьевна встала перед громко гудящей толпой учеников и сказала, не сдерживая бегущих по щекам слез радости и грусти:       — Ребята, товарищи мои любимые! За пять лет учебы чего у нас только не было — радости, слез, криков, смеха… Вспомнить страшно, но прошло уже сколько лет и я вынуждена отпустить вас, мой первый и горячо любимый выпуск, в свободное плавание. Сегодня последний раз, когда вы собираетесь так — дружной и единой командой. Представляете, в следующем учебном году уже не будет того самого девятого «А», самого лучшего и ба́лованного. Можете представить? Я вот с трудом. Конечно, некоторые из вас продолжат обучение до одиннадцатого класса и мы будем видеться на уроках истории, некоторые уйдут в колледжи и техникумы, но знайте, зайчики мои, что я всегда буду рада видеть вас, такими, какими я вас помню — веселыми, полными надежд и с горящими глазами!       — Мы к вам еще приходить будем, Анна Григорьевна! — пообещала Аленка, недвусмысленно шмыгая носом.       — Да, — поддержал ее Вася, — с Наполеоном!       — Настоящим? — не удержалась Анна Григорьевна, и Володька, почесав затылок, поспешил заверить:       — А это как пойдет, Аннушка Григорьевна!       Все засмеялись, и отвечающие за фейерверк родители сочли это позывным, и в темное небо один за другим взлетели ракеты, с громким бахом рассыпавшиеся на многие разноцветные искорки, которые сами собой сложились в надпись: «В добрый путь, Девятый «А» класс!»       Выпускники и родители восторженно ахнули, и никто, за исключением хитро ухмыляющегося Виктора, не мог ответить на вопрос, как подобное могло случиться с самым обычным салютом.

***

Безвременье. Сказочный мир, Сказкоград

      Она бежала уже несколько часов, придерживая на груди расходящийся красный плащ и очень боясь обернуться и увидеть, как следом за ней бегут армейцы или, куда хуже, сам граф. Ей то и дело казалось, что над ухом пролетает смазанная сонным зельем стрела или шальное заклятие, но стоило поглубже вздохнуть, как иллюзия исчезала, уступая место шелесту леса и хрусту попадавших под ноги веток.       От столь долгого бега хотелось упасть плашмя и уснуть, забыв обо всем на свете, но дикий животный страх заставлял превозмогать усталость и двигаться вперед, лелея единственную мысль: заплутать так, что ни одна графская ищейка следа не возмет. А что делать дальше она поймет, обязательно поймет, главное спрятаться от графа.       На развилке она остановилась. Ненадолго, всего на мгновение, быстро выбирая, куда повернуть и всячески игнорируя внутренний голос, твердящий, что «налево пойдешь — коня потеряешь, направо пойдешь — смерть свою отыщешь». Игнорировать не получилось, поэтому она рванула влево, полагая, что терять ей уже нечего — коня все равно у нее не было. Но не успела она пробежать и полверсты, как еловые ветки под ногами разошлись в стороны, а она сама с испуганным криком упала в выротую охотниками яму, потеряв сознание.       Очнулась она спустя некоторое время в помещении, сильно напоминающем хатку. Борясь с физической слабостью, она поднялась с койки, на которой прежде лежала и прошлась по комнате, внимательно оглядывая обстановку. Интерьер богатством не блистал, совсем напротив: маленький столик, печка, койка, сундук и красный уголок над койкой. Внимательному взгляду было ясно, что вся мебель, пусть и невероятно искусно, была выстрогана вручную, имела свои, придуманные лично мастером особенности, однако материал, из которого она была сделана, был самый что ни на есть дешевый — сосна, должно быть, или ель.       Покончив с разглядыванием комнаты, она неуверенно выглянула в окно, и к собственному небывалому счастью увидела девочку лет семи, плетущую венок из васильков — этих цветов около дома было несметное количество. Было в этом зрелище что-то спокойное, обыденное и умиротворенное, что она почти забыла о своем побеге, но, вспомнив, резво обернулась и поспешила к выходу. Уже толкая резную деревянную дверь, она испуганно вскрикнула, столкнувшись с мужчиной.       — Ты очнулась! Слава Богу! — радостно вскрикнул он, и она, вскидывая руку в боевом жесте, смело предупредила:       — Только сделайте лишний жест, и я превращу вас в березу.       Мужчина удивленно приоткрыл рот и нахмурился, плохо понимая ее воинственный настрой, а после совершенно спокойно сказал:       — Если ты хочешь уйти, я тебя не держу, но у тебя плечо ранено, далеко с ним не уйдешь, уж поверь.       Замерев в смятении, она осмотрела мужчину, отмечая, что что-то в его грубой внешности заставляло ему довериться.       — Ты от кого бежишь? — поинтересовался он, войдя в дом и склоняясь над сундуком. — От отца, что ли?       Она, все еще стоя у двери, покачала головой:       — Нет.       — От хозяина?       — Почти.       — От любимого? — спросил он, обернувшись через плечо, и она резко — гораздо резче положенного — воскликнула:       — Нет!       Внимательно оглядев ее, мужчина понимающе кивнул и вытащил из сундука простое женское платье.       — Я думаю, тебе стоит переодеться — твое платье совсем плохо, — сказал он, указывая на перепачканный подол и разодранный правый рукав.       Благодарно кивнув, она приняла одежду и уточнила:       — Ваша… Твоя жена не будет против?       Мужчина вдруг широко улыбнулся:       — У меня нет жены.       — Но как же… — она кивнула на окно, намекая на плетущую венки девочку, и он грустно вздохнул:       — Это моя сестра, Сонечка. Я просто выгляжу гораздо старше своего реального возраста, — он заговорщицки подмигнул и протянул руку: — Роман.       — Красная… — она запнулась, прикусывая язык, и тут же поспешила исправиться: — Лидия. Да, просто Лидия.       На мгновение на его лице появилась задумчивая складочка, но она тут же разгладилась, а сам Роман улыбнулся и добродушно сказал:       — Переодевайся, и будем обедать. Надеюсь, ты не против дичи?       Он вышел, а Лидия, проводив его взглядом, тяжело сглотнула. Затем что-то вспомнила и, подняв левый рукав платья, облегченно выдохнула: трехслойный металлический браслет-змейка по-прежнему обвивал тонкое предплечье.