Наизнанку

2016, Октябрь. Мышкин

      Варя, Маша и Снежка вошли в комнату Алены как раз в тот момент, когда два мужчины — один большой, медведеподобный, с густой каштановой бородой, а другой тощий, высокий, в кепке и с большими очками, дополнявшими этот чудно́й образ — спорили о том, как лучше вынести стол.       — Не будь идиотом, Петрович, вытаскивать надо боком! — возмутился «медведь», на что его товарищ меланхолично заявил:       — Боком, Юрьич, он не пройдет. Слишком широкий. Надо еще подумать.       — Ну и думай, умник, раз такой умный! — Юрьич развел руками, облокотился на более-менее чистый участок стены и, достав из кармана грушу, принялся громко жевать.       Петрович натянул свою кепку до самых бровей и всерьез задумался.       По комнате пронесся тяжелый вздох. Это тихо примостившаяся в углу Алена высказывала свое недовольство. Еще бы: эти двое уже битый час выносили мебель и успехов в этом, пока, замечено было мало.       Уж лучше, думала Алена, было бы позвать мальчишек из класса — ради пирожков Людмилы Рыжовой они бы внесли всю мебель всего за пятнадцать минут! Был опыт. Год назад комнату Алены тоже охватил огонь, и пятеро одноклассников-добровольцев сами вызвались на помощь, быстро управились с переносом мебели (сломали, правда, комод, но это мелочь по сравнению с проделанным трудом!), а после почти час уминали на кухне пирожки, клянясь, что таких вкусных они в жизни еще не ели.       Но в этот раз бабушка, почему-то, от помощи мальчиков отказалась. Вместо этого позвала двоих соседей, всунула в руки внучки тряпку и моющее и, раздав всем троим фронт работы, умчалась, как бы каламбурно это не звучало, на работу.       Вот только с того момента дела не сдвинулись ни на миллиметр. Из комнаты вынесли только шкаф и кровать, а помыть в связи с этим получилось только окно.       — Аленка! — крикнула Снежка, перевешиваясь через стол, который загораживал дверной проем. — Мы пришли!       Алена широко зевнула, помахала ладонью и задорно протянула:       — Дядь Слав, откройте шлагбаум.       Юрьич закатил глаза, вместе с Петровичем отодвинул стол и, дождавшись, когда три девушки войдут внутрь, втянул живот и вышел из комнаты, не забыв прихватить зазевавшегося Петровича.       — Так, Ленка, рассказывай, что у вас тут произошло! — заявила Маша, садясь на наколдованый стул.       — А что рассказывать? — Алена театрально всплеснула руками. — Стол сгорел, комната вместе со всей мебелью прокоптилась. А бабка моя, видать, Геракл — одним одеялом за две минуты умудрилась потушить весь пожар!       Выпалив это, она шмыгнула носом и, отгоняя ненужные воспоминания, встряхнула головой.       Пользуясь ее секундным замешательством, три волшебницы переглянулись.       — А из-за чего начался огонь? — поинтересовалась Варя, с брезгливым выражением лица оглядывая кучку обогревших книг.       — Бабушка говорит, это телефон взорвался, — вздохнула Алена и спрятала лицо в ладонях. — Господи, — произнесла она, едва не плача, — из-за этой китайской фигни, я лишалась стола, чуть не сгорела сама, а еще должна в школьную библиотеку почти двадцать тысяч за учебники!       Она шмыгнула носом и со всей силы стукнула ногой по стене.       — Ну, ну, Аленочка, не переживай, — спешно произнесла Снежка, оказываясь рядом с ней, и крепко-крепко обняла подругу. — Еще что-нибудь придумаем, не надо так убиваться.       — Да я лучше с тапком всю жизнь прохожу, чем еще хоть раз куплю себе сенсорный телефон!       — С кем проходишь?!       — С ним, — Алена кивнула на старенький Nokia 3310, лежавший на подоконнике. — Бабушка его тапком называет… Даже не знаю почему.       — Ну вот, — оптимистично начала Снежка, — тапок, в смысле телефон, у тебя есть, комнату тебе отремонтируют, а учебники Машенька отдаст, она все равно их сама покупала. Правда, Маша?       Маша согласно кивнула и ободряюще улыбнулась, а Алена вытерла мокрые щеки, глубоко вздохнула и постаралась улыбнуться в ответ.

***

      В избушке Ядвиги было, как ни странно, тихо. Лишь раздавалось потрескивание огня, суетливые шаги хозяйки дома, да короткие лаконичные фразы изредка пролетали по воздуху, в надежде разрядить завязавшуюся тишину. Но в отличие от той тишины, воцарившейся день назад в больничном коридоре, эта не была мучительна — скорее наоборот, уютна и обыденна для обоих.       — А мне кажется, ты его заинтересовала, — невзначай заметил Кощей, чертя пальцем какой-то замысловатый узор на столе. Заметив непонимающе приподнятые рыжие брови, он охотно пояснил: — Астера.       Ядвига насмешливо хмыкнула и, пожав плечами, вернулась к зелью.       — В любом случае, он теперь обо мне не вспомнит. К тому же, я, в отличие от некоторых, со студентами не сплю.       — В мой огород камень?       — Просто мысли вслух.       — Кто старое помянет, тому глаз вон, слышала о таком? — по тону, с которым были сказаны эти слова, было ясно, что эта тема была Кощею крайне неприятна.       — А кто забудет, тому два. Все, — Ядвига передернула плечами, словно отмахиваясь от назойливого насекомого, и взяла в руки колбу с кровью Морока, — давай не будем об этом.       И она сжала губы, откинула за спину рыжий хвост и принялась внимательно отсчитывать капли крови, разбавленные в специальной настойке.       Один… Два… Три… Девять… Пятнадцать… Семнадцать…       — Погоди, — Кощей насмешливо сощурился и от чего-то улыбнулся. — Душа моя, мне кажется, или ты ревнуешь? Никогда бы не подумал!       — Ревность — это удел слабого человека, — поучительно заметила она и тут же совсем тихо, буквально себе под нос, пробубнила: — Ревновать мужчину к матери его сына! Придумал!       Но Кощей, расслышавший это — было ли это из-за могильной тишины, царившей в избушке, или из-за хорошего слуха, выработанного за сто с лишним лет, осталось неизвестным— покачал головой. Ядвига, как ни крути, такая женщина, что он сам неоднократно задавался вопросом, что же он в ней такого нашел? Быть может, особую роль сыграл ее огненный характер и то, что общение с ней зачастую похоже на игру в сапера: никогда не знаешь, когда загорится. Но, в отличие от той же Василисы, Ядвига никогда не бросалась в крайности: истерику, на его памяти, она закатывала лишь однажды, но тогда для этого был весомый повод, он сам постарался.       — Уже все? — удивленно спросил он, когда Ядвига сняла фартук.       Зелье в котле медленно бурлило, поднимая клубы болотно-зеленого дыма — совсем не похоже на то, что оно было окончательно сварено.       — Нет, конечно, — Ядвига покачала головой. — До утра оно будет вариться на медленном огне. Потом добавлю остальные ингредиенты и еще на сутки в подвал. Потом снова на котел… Дня через три-четыре будет готово и, к сожалению, только тогда мы сможем поставить на Мышкин барьер, не пропускающий Морока.       Ядвига, говоря это, отошла от котла и подошла к столу. Встала в двух шагах от Кощея, сложила руки под грудью и спокойно продекламировала:       — И раз уж зашел разговор о ревности. Я не имею прав тебя ревновать: ты мне не родственник, не муж, — тут она как-то по-особенному улыбнулась, — и уже месяц как не любовник. А друзей, как пони…       Но договорить ей не дали.       Кощей резко поднялся на ноги, поморщившись от неприятных ощущений — больную ногу мгновенно сковал спазм, — сделал шаг, положил руку на затылок Ядвиги, притягивая к себе ее лицо, и настойчиво приник к открытым губам. Рука его по-прежнему лежала на ее голове, не давая Ядвиге вырваться.       Но, несмотря на свой монолог, она вырываться не спешила и даже напротив: немедля ответила на поцелуй. Внезапный, грубый, но, черт возьми, желанный. Спустя столько времени — сто лет немалый срок, согласитесь, — спустя череду встреч и расставаний, совместных ночей и разговоров, их обоих всегда поражал один, казалось бы, невероятный факт: каждый поцелуй, как первый. Страстный и одновременно нежный, желанный, но в то же время немного пугающий.       В окно тут же затарабанили капли дождя, а подхваченные порывами ветра ветки грозились вот-вот выбить стекло и проникнуть в дом, но двое, слишком увлеченные друг другом, этого не слышали.       — Самый отвратительный способ заткнуть женщину, — рвано выдохнула Ядвига спустя несколько минут, когда поцелуй к несчастью закончился.       Двери открылись очередным порывом ветра, едва не слетев с петель, и избушка жалобно кудкудахнула, приняв настойчивые попытки их закрыть.       — Зато действенный, — заметил Кощей, щелкнув Ядвигу по носу. Он все еще держал ее за плечи — не столь ради того, чтобы не дать ей уйти, сколько желая самому удержать равновесие. Ведь подспудно знал, что не уйдет, даже если отпустит.       Ядвига, скользнув взглядом по его ладоням, лицу и по бешено телепавшейся двери, медленно моргнула, собираясь с мыслями. Щелкнула пальцами, заставляя дверь закрыться на замок, стянула с волос резинку и произнесла, явно намекая на их уговор о «просто дружбе»:       — Знаешь, а пошло бы все к черту!       И она быстрым движением сняла с себя свитер, бросила его в сторону за ненадобностью и сама поцеловала Кощея, запуская длинные пальцы в его черные с проседью волосы.       — Что ты творишь? — спросил Кощей, всего на секунду отрываясь от нее.       — Наркоману нельзя давать то, от чего он зависим, иначе ему потребуется дополнительная доза, — проговорила Ядвига, пожимая плечами, и принялась нетерпеливо расстегивать пуговицы на его рубашке. — И ты прекрасно знаешь, что я завишу от тебя.       И с этими словами она сдернула последнюю, самую вредную пуговицу, мысленно негодуя, какого черта она в очередной раз бросается в этот омут?       С другой стороны, он был слишком манящим, чтобы от него отказываться.