Плачь и смотри

      Тихо скользнув в тонкую щель едва приоткрытой двери, Тсуна, наконец, смог вдохнуть полной грудью… и с удивлением признать, что последние пару минут, пробираясь тёмными коридорами в свой кабинет, не дышал. Слишком торопился уйти, боялся быть замеченным, перехваченным… Снова утонуть в чужой лести и пустых словах.       В полумраке у огромного тяжёлого стола было спокойно. Дышалось свободнее и слаще. Ночной ветер трепал тонкие занавески, добавляя лёгкости и ощущения свободы.       Звуки с места побега едва-едва достигали слуха.       Тсуна тяжело оперся бедром о дубовую столешницу, устремляя взгляд в ночь.       Уставшие от яркого света и людской ряби глаза жгло, нос не отпускало жуткое амбре от смешения множества запахов.       Банкеты Вонголы были привычным, выматывающе-каторжным злом. Постоянными спутниками пестрящих документами и собраниями будней и еще более загруженных выходных.       Яркий свет без единого тёмного пятна, Альянс, чёрные пятна мужских фигур, калейдоскоп женских лиц и пестрота платьев. Будто представительницы прекрасного пола готовились к конкурсу «Мисс Мира». Хотя скорее, «Мадам Вонгола»…       Привычно уже эти хищницы открывали охоту — с полного попустительства, а то и с немалой помощью своих мужчин, — и… всегда проходили мимо.       Их попытки разбивались на взлёте о нежную улыбку, пастельное платье в пол, шикарную причёску из водопада солнечно-рыжых локонов… о женщину доверчиво-нежно жмущуюся к его плечу, которая сопровождала Тсунаеши на каждом приёме.       Обманчиво-хрупкую и невинную, не тронутую теневой грязью.       Сколько покушений и попыток похищения было предотвращено и отражено, сколько шпионов и дознавателей было выявлено с помощью единственной девушки, идеально играющей привычную для нее еще со школы роль. — Кеко-чан, — Тсуна устало запрокидывает голову. — Я ведь всю среднюю школу мечтал о ней.       Ветер треплет каштановые волосы, Савада устало прикрывает глаза и ждёт, когда собеседник соберётся с мыслями.       И вот, наконец: — Чтоб она доверчиво висла на руке, как брендовая сумка, сверкая обручальным кольцом? — в голосе Облака мягкая понимающая насмешка. — Или стройными ногами в разрезе от бедра на кричаще-ярком платье, алой помадой и взглядом прожженной стервы, что вероятнее, — лениво тянет из самого тёмного уголка дивана едва проснувшийся Ламбо. — Это не мы такие, а мир такой, — со смешком откликается Такеши, позволяя тонкой тюли огладить себя по волосам. — Это наш мир, — сурово добавляет Хаято, с чьим появлением входная дверь приоткрывается чуть больше. — Какой уж есть, — сладко тянет Мукуро, вытягивая длинные ноги на подоконнике. — Хром и старший брат разберутся с тем, что останется от смельчаков после того, как Киоко-чан с ними наиграется… — констатирует Савада, пальцами сжимая переносицу. — Они все продолжают пытаться? — Кея, кажется, вот-вот перестанет сдерживать смех. — Нежность нашего цветочка каждый раз находит своих почитателей, — Мукуро довольно щурится, не прибегая к привычной пафосно-ублюдочной маске. — Ага. Росянка очень милый цветочек, — фырчит Ламбо и едва заметно морщится. Остальные лучше держат себя в руках, вспоминая, на что способна их Семейная «хищница». Тихоня с огромными глазами, полными наивности и слез. — Женился бы, — подводит итог Тсунаеши, взъерошивая волосы. — Так любую выбирай, Джудайме, — насмешливо жмёт плечами Ураган. — кроме Цветочка, конечно. Такую госпожу Семья не переживёт, даже если детская мечта рухнет. — Упаси Дева Мария. Если надо будет, склеим разбившееся сами… — Ламбо пытается заглушить слова привычным хрустом леденцов, но судя по синхронному смешку выходит не очень. — Да на вас, дурни… — Тсуна толчком отрывает тело от пола, полностью садясь на толстую столешницу, перехватывает упершуюся в бок ручку. В задумчиво-обескураженной тишине расслабленно прокручивает ее в пальцах, ожидая реакции.       Тишина не тянется, покой легко скользит между шестью расслабленными мужчинами. Семьей. Не замирает в неудобстве, не режет горло.       Свободно. — За кольцами бежать? — деловито уточняет Такеши, медленно отпуская с лица привычную защитную улыбку. Хаято тянется за телефоном, Кея почти беззвучно отстукивает кончиками пальцев ритм по своим вечным тонфа.       Они не задыхаются, не спорят, отрицая.       Принимают. Дышат его решением. — Нас не поймут… — Тсуна тяжело вздыхает, будто снова воздух в лёгких полон альянсной дряни, оставленной ими в банкетном зале. — А надо? — Ламбо по-детски непосредственно повторяет тяжёлый вздох.       Тишина снова обволакивает, качает в объятиях, гладит, нежит общим пониманием и решением. — Кольца есть, — размыкает сухие губы Савада, свободной рукой скользя по семейной реликвии. Пять чуть заметных движений ему ответом.       Савада легко улыбается, впервые за вечер чувствуя себя на своём месте.       Хотя, Тсуна уверен, заговори он так же в том зале, полном людей, как здесь в темноте кабинета, они бы все равно услышали и ответили. Где угодно заговори… нить разговора не будет потеряна. Он сам никогда не будет потерян, выпущен из поля их зрения…       Не одинок.       Как и каждый из них. И это для каждого в его Семье было важнее Пламени, Воли или касающихся пальцев Колец.