Не оставляй меня одного

Страх. Он обвивал своими лапами тьмы, укутывая в нежеланные объятия одиночества. Оставлял после себя горькое ощущение безысходности и безнадёжности. Заставлял разочаровываться в себе с каждым днем все больше. Расшатывал нервы и строй, который не слишком сильно окрепнул для следующего неожиданного удара. Почему-то незаметно привыкая, Реки просто перестал это замечать и отдавался в слишком громкую и давящую тишину, прикрываясь одеялом, связанным своими же струйками крови. Но отвыкнуть от удушающего чувства одиночества можно слишком быстро. Предельно. Быстрее, чем вспомнить каким же там по счету в периодической системе стоит водород. Или вспомнить любую теорему тысячелетней давности и которая «самая важная на этом свете, если вы её не выучите, пропадёте и не появитесь на этом свете больше никогда». В горле что-то давит. Завязывается узел из слишком тугой верёвки, которая режет глотку каждым мимолетным движением. Боль сковывает и заставляет начать душить себя своими же руками, по которым багровым течёт давно забытая кровь. Боль отступает, но это лишь заблуждение. Верёвки рушат грудную клетку. Лезут из сердца, лёгких, желудка. Словно змеи ползут по шее, душат, перекрывая все пути к кислороду. За спиной что-то разбивается. Не успев повернуться, Реки чувствует раны от осколков стекла, которые вонзились в спину. Кровь течёт и по спине. Слезы душат, но все равно текут. Мокрые дорожки очерчивают все изгибы лица. Солоноватая вода попадает в рот, заставляя поморщиться. Но даже такое слабое, казалось, обыденное движение стягивает верёвки в организме сильнее. Каян просто не может что-то сказать, все слова застряли на этих самых верёвках. Запутались, перевязались. Доносились лишь какие-то звуки, похожие на зовы о помощи. Тело расслабляется, когда в грудь вонзают нож. Узел разрезают, но задевают сердце. Реки проваливается в пустоту, слыша последние слова: — Прости, так было нужно… — знакомый и родной голос Ланги заставляет все же вымолвить тихое и слабое «за что…». В глазах тускнеет все больше. Темнота обволакивает тело, кутая его в темно-серых лентах дыма. Реки просыпается, когда ему на лоб кладут холодную тряпку. — Реки… Слышишь меня? — в сознании тихо слышится все такой же знакомый и родной голос Ланги. Когда Каян открывает глаза, видит перед собой не окровавленную рубашку возлюбленного и его извиняющийся взгляд, а откровенный страх в глазах и самое искреннее беспокойство. Когда Реки двигает рукой, чтобы пощупать щеку Хасегавы, убедиться, что это не сон, а явь, Ланга обессилено вздыхает, поднимая за спину Реки, обнимая его уже приятными и тёплыми руками. Когда Каян осознает, что это был сон, он начинает дышать легче, отпуская произошедшее, относительно, недавно и точно не в этой реальности. — Реки… — слабое дыхание опаляет шею, пока Реки пытается остановить поток непрошенных слёз. — Боже, я так испугался. Ланга, на удивление, чуткий и понимающий человек. Он не будет расспрашивать сам, ведь знает, как это может ранить. Он подождёт момента, когда Каян, полностью успокоившийся, сам начнёт говорить. — Я… — хриплый голос с нотками страха. Конечно. В голову не лезли никакие слова, а в горле было также сухо. — Прости. В ответ было лишь приглушенное молчание, которое дополняли тихие синхронные вдохи и выдохи. — Подожди минуту, я сейчас принесу чай. Ланга быстро вышел из комнаты, напоследок едва улыбнувшись. Каян не заметил, как тоже улыбнулся, пока смотрел в тёмное небо, заволоченное серыми облаками. На часах было 4 утра, а в сон не клонило. Значит положенные оставшиеся 3 часа Реки будет заниматься не тем, чем нужно. Через обещанную минуту зашёл Ланга с чашкой. Запах мяты заполнил пространство комнаты. — Я не так много знаю, но вроде смесь трав помогает успокоиться. Хасегава помог подняться, хотя Реки был сам в состоянии это сделать, и приложил к губам напротив горячую поверхность кружки, что Реки мог тоже сделать сам. Но его кто-то спрашивал? Нет. А сам он был против? Ответ очевиден: нет. Отпив всего немного, Реки забрал чашку из рук Хасегавы и поставил на тумбочку рядом, едва не уронив, потому что «Ты не пробовал на ней убирать? Когда-нибудь все эти вещи упадут, и разбираться с этим будешь сам». Ланга лёг рядом и сгреб в охапку тело Реки. Тот не сопротивлялся, а лишь уткнулся носом во влажную шею. Не один Каян испугался. Ланга, совершенно не канонно, шептал что-то милое в рыжую макушку, щекотал своим дыханием открытые участки кожи на шее, поглаживал плечо, грудь, спускался к животу, от чего Реки тихо посмеивался. Словно нечаянными поцелуями, мимолетными, нежными Хасегава покрывал все лицо Каяна. Каждую морщинку, изгиб кожи. Поэтому через 5 минут Реки перебрался в ноги Хасегавы, вытянув все свое тело, словно кот на солнце. Между ними царило уютное молчание, которое нужно было обоим. — Ланга… — Реки поднялся на локтях, его лицо было на уровне груди Хасегавы, поэтому смотрел Каян на парня сверху вниз. Реки молчал. Сколько продлилась тишина, никто не знает, но Ланга терпеливо ждал. — Не оставляй меня одного! Он сказал это громче, чем следовало и этим озадачил Хасегаву. Его лицо вытянулось в удивлении от сказанного. Много времени пребывать в шоке ему не пришлось, и он легко улыбнулся. — Конечно. Слабая улыбка сменилась смехом, когда Реки накинулся с крепкими объятиями на Лангу. Подхватив настрой Хасегавы, Реки также засмеялся. Заливисто, как он всегда делал. Его глаза отражали свет, вышедшей из облаков, луны. А если его глаза сверкали, значит все хорошо. В эту же ночь Ланга поклялся, что глаза Каяна будут сверкать так вечно.