Красота и Сила

Жилин засыпал, и сквозь сон чувствовал, как Игорь гладил его по волосам, по плечам, по спине, засыпал, и первый раз за последние пару дней чувствовал себя спокойно. В безопасности. А сон снился кошмарный. Снилась пёстрая бордовая комната, гул толпы и тысячи глаз, смотрящих отовсюду на него. Снилось, что лежит там, раздетый, беспомощный, а над ним — люди в форме с васильковыми вставками. Один, пять, десять, сотня, тьма. Смеются, смотрят, издеваются, издеваются по одному и кучами, тащат за ноги куда-то в даль, и вот уже он в тёмной комнате, лампа светит в лицо. А люди всё не унимаются, пишут бумажки, хлещут розгами по лицу, достают противогазы, достают дорогие хрустальные графины, и чёрт знает, что еще. Из-за слёз не видно. Жилин обездвижен, пойман, загнан в ловушку. Только в один момент помнит, как в руке появляется револьвер. Жилин стреляет себе в голову и просыпается от громкого хлопка. Поднимается, смотрит на часы: пятница, шесть утра. Подрывается, бежит в ванную, бодрый и готовый к действиям. Отражение в зеркале демонстрирует заплаканные глаза и багрово-фиолетовую шею. «Не дело.» — говорит сам себе и решает, что действовать надо как можно быстрее. Выходит, уже умытый, почти свежий, насколько это позволяет трёхдневный запой и практически полное отсутствие еды, натягивает форму и отмечает, что китель сидит уже не так плотно. — Ты куда подорвался, мент? — Игорь только проснулся, весь сморщенный от дневного света. — На работу, Горенька. Работать надо, хороший мой. Ни минуты нельзя терять. Фотографии все свои проявить, в участок занести, в папочку сложить, с Витькой поговорить… — Жилин, ты дурак? На работу тебе через полтора часа. — Игорь пытался постигнуть содержание циферблата будильника, уже как пару дней отключенного. — Вернулся в койку. Быстро. — Игорёш, какая койка? У меня тут дела… — Убедил. Но тогда хоть позавтракай. Со мной. Ну придёшь ты в сейчас, и чего? Кто тебя там ждёт? Слова Катамаранова были убедительны, тем более есть хотелось кошмарно. Жаль, что особо нечего. Жилин сидел на кухне, курил в форточку, Игорь отчаянно пытался найти, чем же накормить своего ненаглядного. — Серёг, ты уверен, что после вчерашнего тебе прям работать надо? Ты же операцию вон какую провернул, так тебя там… «Изнасиловали» — пронеслось у обоих в головах, но они решили эту мысль не проговаривать. —….нагрузили, отдохнуть бы. Полежать под одеялом. — Как дела улажу, так сразу и полежим. Обещаю. — Серёж, ты реально в порядке? — желтоватые глаза давили лучше, чем Жилин давил чужие черепа на службе. — Не в порядке. Я не буду в порядке, пока не посажу его, Игорь. Хочется, если честно, быстрее всё закончить и выдохнуть. Сильным я должен быть, Горенька. Иначе зачем мне быть? — Чтобы со мной кота воспитывать. — Игорь звучал совсем грустно. — Да какое ему уже воспитание, уже господи. В окно постучались. Жилин крупно вздрогнул, перед тем как посмотреть, что случилось. А случился сидящий на подоконнике филин. Дикий филин, ушастый, с глазами под цвет каски Катамаранова. Сидел, ухал, держал в клюве какой-то мешок. — Оп-па. — Жилин открыл окно, и дикая птица зашла внутрь, спрыгнула с подоконника на обеденный стол, швырнула перед полковником странный мешок. Швырнула и заухала, как ухает Серёжа на работе. — Это что у нас тут за голубиная почта, Игорь? Точнее, совиная, у—ху-ху-хуу…. — У-ху-ху-хууу — повторил Филин. Игорь развернулся, оценил и птицу, и мента, улыбнулся: — А чё это сразу Игорь? Он вон, к тебе прилетел. Вы даже смеётесь одинаково. — И что это значит? — спросил полковник, аккуратно разворачивая мешок: внутри мука, сахар, корица, какие-то ягоды странные, пару шишек, еще какие-то травы…Какая же это земляника в середине февраля? — Эт значит, что тебя город благодарит. Мне, вон, лисички скипидар таскают, а к тебе птички с травками. Вот, кстати, и завтрак. — Ну ты сравнил, мой хороший: ты же у нас по городу главный, связи у тебя эти твои странные с ним. А я? Мент обычный. Другим на работе различная фауна, знаешь ли, передачки не носит. — Жилин расслабленно поглаживал красивого филина по груди, на что тот только глаза закрывал и урчал довольно. — Ну, я главный…А ты мой. Когда я в отпуске, полномочия твои. — Погоди, как мои? Это у вас же по наследству передаётся, от Натальи Радославовны, значит тебе перешло, и твоим детям бы… — Передаётся семье. Бате моему тоже от мамы как перешло, так он и спился: голосов испугался. — Игорь открыл холодильник, начал шарить по пустым полкам. — Так мы же с тобой…Ну, мы вместе, конечно, но разве… — Жилину почему-то захотелось перейти на полушепот — Разве это… Считается? — У природы предрассудков нет. — Игорь достал что-то мелкое и серое — Считается, полковник. — На стол, прямо рядом с Жилиным полетела мелкая дохлая мышь, которую Филин тут же принялся уплетать. —Игорь! Это что такое! — Мышь. — Я вижу, что мышь, ты зачем её в холодильник сунул, бешеный совсем что ли?! — Так курьерам платить надо. — Ну Игорь, голубчик, каков был шанс того, что к нам Филин залетит? Ты как будто специально трупики собираешь, честное слово…Как знал. — Да не, не знал. Я суп сварить хотел. — Игорь! — Ну уже всё, не сварю, не бурчи. — Чуйка к тебе вернулась, что ли… — Да потихоньку. — Катамаранов забрал передачку Филина, принялся смешивать всё с водой в миске, чтобы получить блины с ягодами. — Ты как уехал вчера, так мне и захотелось мышь поймать. Думал, суп будет, а оно вот как. Никогда не угадаешь. Жилин усадил ласковую птицу себе на колени, чесал ей за лохматыми ушами и ровным счётом ничего не понимал. В теории, Игорь должен был начать приходить в форму тогда, когда Ласточкин бы уже сидел бы в тюрьме. Но чуйка проснулась уже вчера…Странно всё это. — Игорь, за что город меня благодарит? Я же не сделал ещё ничего. — Ты начал. Город почувствовал. Заботится теперь, чтобы защитник с голоду не помер, пока всех защитит. Жилин понял сразу несколько вещей: во-первых, надежда есть. Во-вторых, филины — достаточно ласковые птицы, если это правильные филины. А в-третьих, они с Игорем, считай, повенчаны. На небесах, в лесах, в болотах, Богом или Дьяволом, природой, необъяснимой радиационной силой, которая пронизывала весь город — не важно. У природы нет предрассудков. Они действительно семья. А пока Серёжа с трогательным лицом почёсывал своего нового друга, Игорь быстренько схватил фотокирпичный аппарат. «Улыбочку, милиция!» — стащил с головы фуражку, накинул на уши Филину и щёлкнул. В их семейном фотоальбоме эта фотография будет соседствовать с фотографией Серёжи в тапочках и с бутылкой шампанского. Игорь их обязательно подпишет: «Влюблённый мент задумался, 14.02.19хх» «Филины: Серёжа сверху» Закончили завтракать как раз к моменту, когда Жилину надо было выходить. — Береги себя, пожалуйста. Волнуюсь сильно. — Не волнуйся. Буду поздно. — Короткий поцелуй в уголок губ, в последствие углублённый Игорем. Не мог мента своего отпустить. Жилин уже выходил за порог, когда сделал шаг обратно в квартиру и прикрыл дверь. Посмотрел на Катамаранова строго, сказал командирским тоном: «Ты тут тоже не убейся со своей чуйкой. Чтобы тихо всё было. И еще…Что бы тебе не казалось, не лезь. Горенька, я умоляю тебя, не лезь, не твоя война. Если случится чего, я же себе этого… » — Не полезу, не моя. Потому что твоя, мент. Была бы моя, уже бы валялся этот урод мёртвый по частям. Но пока ты начальник у нас. — Но почему я? — А пёс его знает, милиция. Это не мы решаем. Жилин вышел за пределы дома и только тогда ощутил: он же охуенно сильно устал. Всё болит. Болит так, что ходить неприятно. Глаза сохнут, губы тянут, даже ранка под языком напоминает о себе. А еще паранойя. Как будто все вокруг знают, все вокруг смотрят. * * * В участке за эти два года все научились не удивляться случаям, когда молодой полковник приходил на работу в засосах, с красными глазами и перегаром. Относились к этому по-разному, но молчали. Но чтобы Сергей Орестович работу прогуливал и на своё место сержанта садил — такого еще не было. — Витя, всё. Закончился мой больничный, снимай погоны, разжалован. У нас работы…Такой работы, так много, ой-ой-ой. Но сначала рассказывай, что интересного было? — Жилин открыл дверь в собственный кабинет ногой, согнал младшего оперативного сотрудника со своего места и плюхнулся туда с полным осознанием дела: фотографии на руках, осталось только красиво обосновать, как он их получил. А интересного в дни Жилиновской «командировки» было много: вместо самого полковника на рейды ходили другие лица, которые вместо добродушного смеха и угрозы пальчиком выписывали штрафы, а на шумевших волосатиков даже административное дело завели. Жилин, конечно же, штрафы отменит, а из пресловутого дела смастерит самокрутку, потому что «ну они же все мои хорошие». Да, к жителям города Жилин был добр, мягок и слаб. Злобу он берёг для тех, кто хуже, а злобы было теперь предостаточно. Надо было сначала разобраться с документами, которые наделал Витька, разобраться с новыми, разобраться с потерпевшими, принять все заявления, со всеми переговорить. Одним словом, гениальные планы Жилина откладывались на время после работы, чему Витька, спешивший в тот пятничный вечер на свидание, был не то, чтобы сильно рад. Жилин заварил кофе, пригласил уставшего Витьку к себе и закрыл их на ключ. — Витенька, дело, значит, обстоит так: я одно дело сделал, серьезное очень, и сделал его сам. Но если спросят — ты был со мной, понял? Легенду я тебе расскажу, а что от тебя надо – делать вид, что всё так и было, понял? — Товарищ полковник, это уже какие-то подковёрные игры! — А как же ещё, хороший мой? Ты думаешь, доказательства на мэра нашего можно еще как-нибудь получить? Витька только широко раскрыл глаза, не поверив своим ушам: — …так вы не шутили? — Дорогой мой, я всегда предельно серьезен. А теперь иди сюда, будешь мне помогать сказочку для следователя нашего сочинять. До глубокой ночи Жилин рассказывал Витьке заранее подготовленную байку про то, как в одиночку, сделав подкоп собственной ключицей длинною в четырнадцать километров, ушел от собак и радиоуправляемых патронов, проник в логово Ласточкина и нарыл компромата лет этак на шестьсот. Рассказывал, какие материалы будет передавать следствию, придумал очередную сказочку, в которой был и Витька тоже, проработал до малейших деталей. Когда Жилин выложил на стол все фотографии, Витя сначала внимательно их осмотрел, затем перевёл взгляд полковнику на шею и снова на фотографии. Жилин заметил. — А теперь самое важное: если ты подумаешь, что ты что-то заметил, или тебе покажется, что ты установил какую-нибудь причинно-следственную связь… — Кажется, установил, товарищ полковник. —…то ни черта ты не установил. Устанавливать связи будут в другом кабинете, другие люди. А тебе что устанавливать, тебе думать-то еще рано. Вот дорастёшь до меня – вот тогда и устанавливай. А пока чтобы тихо было. — Товарищ полковник, я младше на два года. — Да? А чего ж ты такой здоровый лоб, а всё еще сержант? — Так я после армии. Служил. «Я тоже в армии служил. Хотел стать милиционером». Жилина на мгновение отбросило на сутки назад: картинки как будто сами по себе пронеслись перед глазами. Он застыл на месте, сидя в своей неестественной позе, которую принимал в кресле в силу характера своих травм. — Сергей Орестович? Всё нормально? — Его тряс за плечо Витя, явно обеспокоенный. Жилин сидел так уже больше минуты, сам того не замечая. — Всё хорошо, голубчик. Давай-ка работать. Жилин даже вспомнил, ради чего хотел стать ментом. Ему нравилась та работа, которой он занимался ночью. Нравилось собирать улики, придумывать разные истории и садить ублюдков. Он даже мог вернуться домой в приподнятом расположении духа, если бы не постоянные всплывающие моменты прошлой ночи. Он уже был в форменной шинели, когда Витька звонил своей ненаглядной по телефону: — Еще раз извини меня, зайчонок. Я тебе всё потом расскажу, у меня тут такое дело важное с моим полковником! «Зайчонок» Жилин, и так хлипко стоявший на ногах после утомительной недели, упал на пол, задышал тяжело. Как будто снова там. Как будто снова чужие руки, снова удары, саднящая боль. — Полковник! — Ничего-ничего, Вить. Устал просто. Хорошо всё, иди домой, к особе своей. И я пойду. К своей. — Тоже кого-то нашли, Сергей Орестович? — А не видно? * * * * * Сергей был вымотан работой, вымотан страхом и воспоминаниями, от которых хотелось подрываться и бежать прочь, но получалось только застывать, как олень в свете фар. Так и сейчас замер, стоял в коридоре одетый, грел замёрзшие, дрожащие руки и игнорировал даже Игоря, который так отчаянно звал, хватал за руки, пытался привести в чувства: — Серёг…Серёж, Серёж, Серёженька мой, ну чего ты… Жилин только поднял голову, но не видел ничего перед собой. — Смотри. На меня смотри, ну ты чего…Что случилось, мент? — Страшно. — Ну что ж ты боишься, Серёг…Такой мент у меня, такой сильный, грозный, все тебя должны боятся, а не ты. — Игорь снял с Серёжи шапку, помог раздеться, пока Жилин медленно сползал по стене в прихожей. — Ну-ну-ну…Серёж, всё хорошо. Смотри на меня. Смотри, какой красивый ты у меня. — Катамаранов присел рядом, обнимал кусающего аккуратные ногти Серёжу. — Я тебя никому не отдам. Ты мой. Мой хороший, мой любимый, моя луна. Мой птенчик. Мой зайчик. — Заткнись! — Жилин с диким криком поднялся, ударившись головой о стену, что слегка привело его в чувства: он сразу жалобно всхлипнул, потёр больное место. — Дыши со мной. Смотри на меня. — Игорь не испугался, прислонился вплотную, сжал руки Серёжи в своих, пытаясь установить зрительный контакт. — Иди ко мне, на мой голос. Жилин, вернись ко мне. Спустя пару минут в коридоре, нескольких чашек чая и часа вдвоём в горячей ванне, обжигающей раненные места, Жилина попустило. Завтра выходной. И послезавтра. Всё будет хорошо. Жилин так не думал, но так говорил Игорь. А Игорю он верил.