Логическое сложение

— Блять, Ви, что ты только что вспомнила? Они вдвоем — конструкт никак не помогает делу, только рассыпается помехами, расхаживая на периферии зрения, куда бы Ви ни повернулась, но да, фактически тоже в этом участвует — косят ряды мальстремовцев на очередном богом забытом переоборудованном складе. В глаза бьют алые огни, под подошвами берцев хрустят выбитые стеклышки окуляров. Мир мигает красным по углам обзора, будто сообщение об ошибке. Ви стряхивает с рукавов кожанки вязкую железную кровь и вздыхает. Она хочет посоветовать Джонни завалить ебало хотя бы на пару минут, хотя бы пока ошалевшие мальстремовцы не прекратят выскакивать из всех щелей и дверных проемов, но терпения у Джонни нет, Джонни скучно, Джонни все мальстремовцы кажутся на одно лицо, и во-от тому они уже, кажется, трижды разъебали окуляры, но он, вопреки всем законам логики, продолжает плодиться где-то за углом и выскакивать на них — на Ви — изо всех щелей. Окуляры продолжают хрустеть. Прожектор над головой оглушительно скрипит и взрывается искрами, а голова Ви нещадно гудит от вспышек и скрежещущей светомузыки. И самого Джонни — не помогающего, — расхаживающего на периферии зрения, куда бы Ви ни мотнуло ударной волной очередной разорвавшейся гранаты. — Нет, серьезно. Зачем ты это вспомнила? — Тебя выбесить, — бесится здесь только Ви. Но так. Беззлобно. Вполсилы. Энграмма мертвого рокера впервые кажется ей... удивленной? Но разбирать его эмоции по столбикам, как в кабинете у дотошного психолога — чье это воспоминания? — у Ви, разумеется, нет ни времени, ни желания. — Они мальстремовцы, я ебалась с мальстремовцем, давай, Джонни, даже у тебя получится построить ассоциативный ряд, я в тебя ве... блять! За стеной снова что-то взрывается. На сей раз — не по вине их сладкой парочки. К мальстремовцам прибывает подкрепление. Ви сплевывает прожигающую язык кровь и осматривается. На полу в паре метров от нее все еще искрит недавно размазанный по стене придурок, которого при должном усердии тот же Виктор поставил бы на ноги за пару сеансов и тысяч евробаксов, но Ви с размаху вмазывает тяжелой подошвой берцев по его локтю, и обрамленные сталью сухожилия хрустят и лопаются, как гитарные — кто это вспомнил? — струны. Лишенные питания пальцы вздрагивают и перестают намертво стискивать пистолет. К счету за воскрешение прибавляется парочка нулей. Ви подхватывает ненавистный огнестрел и подключается к камерам. Нескольким новоприбывшим тут же поджаривает контактирующее с электроникой серое вещество, но остальным выносить мозг приходится по старинке. Джонни — все еще расходится помехами, все еще служит помехой, все еще справляется с выносом мозга лучше каждого придурка, когда-нибудь запускавшего руки Ви в трусы — нависает над разъебанным трупом, упирается ногой в отлетевшую конечность, катает ее, будто действительно может перекатить, и присвистывает. — А я считал тебя хорошей девочкой. Ви вспоминает — это не Ви вспоминает — лезущая не в свои дела энграмма раскапывает, провоцирует ее воспоминания — у того парня с Нортсайда был ледяной металлический подсвеченный-мать-его-красным ребристый член, и Ви злилась, что он слишком быстро нагрелся от тепла ее тела. Так что старательный парень с Нортсайда к следующей встрече припаял к своей мошонке систему охлаждения. Или как там по-умному называлась эта нелицензированная экспериментальная хуйня, посреди процесса ебнувшая Ви током изнутри. Потом они с парнем с Нортсайда сидели в прачечной на подвальном этаже и стирали обоссаные Ви шмотки. И простыни. Мышцы кегеля поддерживают уретру в закрытом состоянии. Ви уже позже прочла это на каком-то дико занудном медицинском сайте. А самые первые эксперименты с поддергивающимися от электричества лягушачьими лапками проводились в тысяча... Ох, мать, в тысяча семьсот восьмидесятом году. То есть, даже если бы капюшон ее клитора, ее половые губы, бедра и каждая система органов ее по природе хрупкого тела не были прошиты и укреплены медными нитями безупречно тонкой настройки, ее бы все равно разъебало. Кто-то ведь наверняка занимался подобным. В тысяча семьсот восьмидесятом. То есть, Ви бы занималась. Даже в тысяча семьсот восьмидесятом. Наплевав на неизвестные последствия. Но мерить всех людей планеты и прилегающих к ней космических станций по Ви — большая, блять, ошибка. Она была ебанутой задолго до того, когда в ней появился — ее дополнил — ебанутый Джонни. А за вирт с чем-то подобным наверняка отвалили бы солидную сумму, но Ви тогда проявила благоразумие — просунула собственный ствол, к счастью, пистолета между модифицированными голосовыми связками парня-с-Норт-твою-мать-сайда и безапелляционно сообщила, что эта хуйня останется только между ними, если кое-кто хочет жить. Что ж. Сука. Джонни все еще нависает над разъебанным трупом, пока Ви срывает злобу на оставшихся на ногах мальстремовцах. Джонни не считается. — Да ты, похоже, была влюблена в него без памяти, раз потом приперлась повторить это... Я, блять, не собираюсь считать, сколько раз! Джонни все еще. — Эти тридцать секунд? О, да. Не спорю. По крайней мере, Джонни не вынесут мозги свои же. Джонни больше абсолютно нечего выносить. Он не копается в воспоминаниях Ви. Он разделяет ее воспоминания, бесконечную строку из нулей и единиц, перекрывающих друг друга по правилам логического сложения каждый раз, когда кто-то из них проявляет неуместное любопытство или с горячностью ебанутого лезет обосновывать свою точку зрения. Каждый раз, когда кто-то из них просто существует. Параметр воспоминания: смерть друга по вине блядских-как-ты-не-понимаешь-Ви-корпоратов. И немного — кажется, что полностью, да? — по собственной. Ви — 1. Джонни — 1. Параметр воспоминания: тридцатисекундный клиторальный оргазм с последующим мочеиспусканием в объятьях мальстремовца с ребристым подсвеченным красным членом. Ви — 1. Джонни — 0. Ви — 1. Джонни — 1. Ви —