Единственный

Куроо зашел в комнату неожиданно, но тихо, как само собой разумеющееся — так, как умел только он. Кенма не любил, когда врывались без спроса в его личное пространство, но Куроо, конечно же, был исключением. Сосредоточенный взгляд задержался на вошедшем не более секунды и вернулся в мир игр, а пальцы быстро застучали по экрану приставки. — Болеешь, но не выпускаешь ее из рук, — ухмыльнулся Куроо, разглядывая своего друга. Точнее, выглядывающую из-под белого одеяла светлую макушку, внимательные янтарные глаза с черными кошачьими зрачками и тонкие пальцы. Брови Кенмы едва заметно нахмурились — можно списать это на проигрыш по ту сторону экрана. Куроо ведь не видит, что на самом деле там победа… Куроо не видит, что происходит в игре, зато в реальности он знает как будто намного-намного больше положенного. Кенме иногда кажется, что он умеет читать мысли. Иначе, что может означать эта усмешка и прожигающий взгляд? Наверняка Куроо знает, что нет никакой болезни. Даже родителей обмануть легче, чем его. — Температуры вроде нет, — когда большая теплая ладонь Куроо касается лба, хочется зажмуриться и забраться поглубже в одеяло. Его лицо прямо напротив, он вальяжно сидит у кровати, словно это его комната. Словно все здесь принадлежит ему. — Мне уже лучше, — тихо отвечает Кенма. — Спасибо, что зашел. — Я принес еды и твой любимый напиток. — Не стоило… — Почему же? Так ведь поступают друзья: навещают друг друга, когда один заболевает. — Вот только ты никогда не болеешь… Куроо беззвучно смеется, встает и идет к оставленному на столе пакету. — Ты же не против? — достает оттуда напиток. — Освежу горло. При открытии газированная жидкость с шипением вырывается наружу. Чертыхнувшись, Куроо быстро закрывает бутылку и оглядывается вокруг себя, пытаясь отряхнуться. — Ты что, бежал сюда? Вопрос задан тихо, почти без интонаций, но Кенма знает, что был услышан. Куроо просто пропускает его мимо ушей, снимая с себя промокший кардиган и рубашку, так по-хозяйски просто, словно это абсолютно ничего не значит. Кенма неотрывно смотрит на него, внимательно изучает каждое движение, практически не моргая — как кот. Он видел тело Куроо уже много раз, но не мог вспомнить, в какой момент стал на него засматриваться. Просторная футболка всегда скрывала фигуру Куроо, лишь в раздевалке на краткие секунды в поле зрения могли попасть его обнаженные широкие плечи и рельефный торс. Куроо красив. Нет, даже более того. Идеален. Наверное, с этим легко мог бы поспорить любой, но для Кенмы все было именно так. Куроо — капитан команды, это объективно. Он прирожденный лидер и умеет находить подход к людям. Провокатор. Кенма это прекрасно понимает, он и сам порой чувствует себя жертвой манипуляций. Но всегда отгоняет эти мысли, ведь Куроо — его друг, единственный, самый лучший. Тот, кто несмотря на замкнутость Козуме, всегда приходил к нему, протягивал руку, тормошил и вытаскивал в реальный мир. И делал это, определенно, без скрытых мотивов. Куроо всегда заботится о Кенме и желает ему самого лучшего. Такой друг очень нужен. Нет, даже более того… Необходим. — Эй, Кенма, скажи, — Куроо вновь располагается на полу у изголовья кровати и пристально смотрит в глаза, — тебе нравится волейбол? Когда Кенма присоединился к волейбольному клубу, стал видеть его чаще и немного в другом свете. Там Куроо казался еще выше. И намного дальше. Пришло осознание: у него есть и другие друзья, его жизнь не вертится вокруг одного Кенмы. Впрочем, чего это он, разве можно было ожидать другого от Куроо? Он умен, уверен в себе, спортивен, талантлив… Действительно, идеален. — …Да, — пытаясь скрыть волнение, отвечает Кенма. — Но? Кенме грустно: ему хочется быть единственным, о ком Куроо думает. Но это жалко и эгоистично. Определенно, безнадежно. Он переворачивается с бока на спину, утыкаясь взглядом в потолок. Так легче. — Другие волейболисты полны энтузиазма, в них столько рвения. А мне этого не понять, поэтому как-то… не по себе. — И это все? Брови чуть хмурятся. Нельзя быть таким проницательным! Именно в такие моменты Кенме кажется, что Куроо пытается его спровоцировать… На какие-то глупые поступки, на необдуманные слова. На признание — какой он жалкий и безнадежный, и как сильно зависим от Куроо. — Почему тебя это интересует? — закрыв глаза, Кенма задает встречный вопрос. Все тяжелее скрывать свои эмоции. — Ты ведь мой друг. И это я притащил тебя в волейбол. Друг… Что означает это слово? У Куроо много друзей, а у Кенмы он такой единственный. Наверняка они вкладывают абсолютно разные значения в понимание дружбы. — У тебя так холодно в комнате, — бросает Куроо и абсолютно неожиданно, нахально и невыносимо спокойно говорит: — Двигайся. — Чего? — от волнения Кенма даже не слышит своего вопроса. Куроо залазит под одеяло беспардонно, его совсем не волнует то, что это переходит дозволенные границы, но в то же время так ловко и просто, словно делал это тысячу раз. Его движения всегда такие — плавные, без единого лишнего действия — неважно, на площадке или в обычной жизни. — Моя кровать предназначена только для одного! — краснея, пытается сопротивляться Кенма. — Да, тесновато. — И это совсем его не останавливает. Куроо прижимается всем телом, оно теплое. А говорил, что холодно… Кенма смущенно утыкается ему в грудь. — Я тебя… заражу… — бубнит он, осторожно вдыхая его запах. От Куроо всегда приятно пахнет. — Ты же не болеешь. — Кенма не видит, но чувствует, как тот улыбается, довольно и нахально. — Как ты понял? — супится он. — Просто вижу. Помню, как ты выглядишь, когда по-настоящему болен. Зачем ты притворяешься? Куроо как бы невзначай дотрагивается до его живота, словно знает заранее, что футболка Кенмы слегка приподнята. Кенма вздрагивает от прикосновения к своей коже. Дыхание учащается, а внизу живота приятно скручивает. Черт, зачем он это делает? — Просто… — Не хотел идти на тренировку? Обжигающе приятное прикосновение прекращается так же внезапно — словно это и вправду было случайностью. — Не совсем так… Тяжело говорить, потому что все силы уходят на то, чтобы заставить голос не дрожать, а дыхание сделать ровным. Куроо непозволительно рядом — это слишком опасно. Кенма всеми силами пытается вжаться в стену, чтобы хоть немного создать расстояние между ними — чтобы Куроо не чувствовал его бешеного волнения в груди и постыдного, предательского возбуждения в паху. — Тогда в чем причина? Кенма никогда не думал, что подумает так про Куроо, но… Чертов провокатор. — Я хотел, чтобы ты пришел. Наверняка лицо Куроо расплылось в довольной улыбке. Наверняка он понял все с первой же секунды, как вошел, и все это время просто дразнил Кенму. Эти наводящие вопросы и «случайные» прикосновения — Куроо просто подводил его к этому. Что ж, белый флаг, Кенма готов сдаться. С поличным. — Ты ведь мой единственный друг, Куроо, — тихо говорит Кенма с каплей грусти. — А я у тебя далеко не единственный. Мгновения тишины кажутся вечностью, время словно замирает. Больше нет сил на притворства, больше нет сил усмирять дыхание и дрожь, эмоции и чувства. Куроо чуть приподнимается на локте, другой рукой дотрагивается до стены, зажимая Кенму. Не оставляя ему выбора, кроме как смотреть прямо в глаза. — Думаешь, я со всеми друзьями так себя веду? — обезоруживающий, пронзительный взгляд. — Откуда я знаю, — Кенма хмурится и отводит глаза к чертовой стене. Куроо наклоняется ближе, его дыхание щекочет кожу, и секундой позже Кенма ощущает на своих губах легкий, но обжигающе приятный поцелуй. Практически невесомое касание, которое длится не дольше пары секунд — их так не хватает. Внизу живота скручивает и по телу разливается тепло. Куроо отстраняется, а затем крепко обнимает Кенму, прижимая к себе. — Глупый, — касается губами его лба, — ты ведь для меня тоже единственный.