Бродвейский глас

      Голос певицы был сравним с самым сладким мёдом, который плавно втекал в уши, перебирал внутренности и опалял вкусом. Нам Джун сидел на балконе бродвейского театра, глядя на девушку в красном пышном платье с открытым декольте, что пела, да так, что на её глазах блестели слёзы. Тонкое бриллиантовое колье переливалось в свете свечей, которые находились на столе. Сама опера длилась уже полчаса, и вот только-только появилась она — прекрасная юница с выразительными глазами, роза театра, девушка, о которой ходило множество восхитительных отзывов в высшем обществе города.       Её звали Мария Ан.       Чёрные волосы были забраны в высокую причёску, но казалось, что это парик, и открытая шея притягивала взгляд. Нам Джун смотрел на солистку, которая прислоняла руку к груди и контролировала собственное дыхание. Одежда сковывала движения, но зал слушал только её, пленённый восхитительным голосом и тембром, что колыхал свечной огонь. Ким видел до неё множество певиц, и никто не цеплял его так, как эта девушка. Он находил разные таланты, молодые и не очень, и становился их спонсорами, продвигая людей и показывая их таланты.       — Она восхитительна, — проговорил Ким Нам Джун своему компаньону, Мину Юнги, который однажды и тянул его в эту деятельность. В принципе, он и не пожалел: покровительствуя деятелям искусства, они находили удовольствие в их обществе, общении, и большинство артистов являлись запредельно умными и интересными собеседниками.       — Ты считаешь? — оба молодых человека говорили по-корейски, и никто их не понимал. Во время антракта люди покинули зал, предпочитая пропустить бокальчик шампанского, а не обсудить оперу. Со стороны казалось, что двое азиатов обсуждали увиденное и услышанное, прилетев из своей далёкой страны, но нет. Родители Юнги и Нам Джуна переехали в США ещё в восьмидесятые годы девятнадцатого века, до рождения мужчин, и быстро вырвались в высший свет. Сейчас, находясь в театре Беласко, в котором бушевали истории про призрак Девида Беласко, Ким понимал — хорошо, что родители выбрались из страны третьего мира. Они б не жили в роскошном доме, не имели бы стабильную заработную плату. Правда, отец до сих пор с трудом говорил по-английски.       — Я абсолютно уверен, у Марии есть талант, — прозвенел звонок, и зрители пошли смотреть постановку дальше.       Нам Джун плохо помнил, чем закончился финал — его вниманием завладела чарующая певица с красивыми, но уставшими глазами. Юнги потянул компаньона за кулисы, кивнул нужным людям и был пропущен к гримёрным. Красивые актрисы улыбались обоим молодым людям, они кокетливо поправляли волосы и опускали вниз платья. Тихо крутилась пластинка с джазовой музыкой, и Мин, будто это было запрещено, чуть увеличил громкость.       — Где обитает Мария Ан? — один из музыкантов указал зажжённой сигаретой на одну из дверей. В воздухе парил дым, который Нам Джун разогнал от себя. Вслед за Мином двинувшись к нужной двери, Ким понял, что ему в какой-то мере страшно. Он видел многих людей, очень, но никогда ещё не испытывал такого трепета и предвкушения. — Я слышал, она умеет петь по-русски, но сам язык не знает.       Ким Нам Джун вспомнил «Русские сезоны» мистера Дягилева — он был на тот момент в Париже, и преотлично запомнил, как выглядели русские, как интересно звучал их язык и как отличались изящностью дамы от остальных европеек. Он даже познакомился с одной, только дальше разговор не зашёл: она не говорила по-английски, а он по-русски, и девушка заламывала руки, искала переводчика, но ей буквально отказали. Тогда, будучи неловким юнцом, кореец поцеловал изящные пальцы и знаками показал свою благосклонность. Он потом видел её на сцене, порхающую, будто бабочка, и влюбился. Но влюблённость, в отличие от интереса, взаимными не были.       — Правда? — и дверь после краткого стука открылась, и Юнги с Нам Джуном зашли в гримёрную.       Мария Ан не сидела тихо одна, восстанавливая дыхание или самочувствие после всех спетых арий, нет, она смеялась от шутки подруги-актрисы, отставив от себя бутылку дорогого шампанского. Она выглядела изящно: будто самый настоящий цветок, выросший в оранжерее у заботливого флориста, и столь был тонок её стан, что казалось, любой мужчина мог обхватить талию двумя ладонями. Нам Джун застыл на пороге, когда их взгляды пересеклись, и девушка шире улыбнулась, встав и обеими руками сжав бокал, в котором мерно покоился алкоголь.       — Шампанского, дорогие гости? — кореянка говорила без акцента, будто и не была кореянкой вовсе, и это заставило сердце Нам Джуна дёрнуться где-то в горле. — Рада, что вы почтили меня своим присутствием, мистер Ким, мистер Мин. Наслышана о вас.       Юнги пожал с особой живостью протянутую руку, Нам Джун же легонько сжал пальцы, чувствуя приятный аромат, исходящий от мягкой девичьей кожи. Мария ухаживала за собой, натиралась маслами и кремами, и выглядела восхитительно с чистой кожей без следов влияния сигарет или же алкоголя. Ким выдохнул, отводя глаза, а потом тихо пробормотал слова восхищения пением. Девушка смущённо поблагодарила образовавшегося поклонника и достала два новых бокала, наполняя их шампанским и передавая господам перед собой.       — Сегодня дебют у моей подруги Солар, — Мария улыбнулась актрисе, которая сидела на стуле и пила сладкий алкоголь. Щёки её раскраснелись от внезапного внимания, как и от напитка в фужере. — Я надеюсь, вам понравилась опера и вы ею искренне насладились.       Юнги с благодарностью принял бокал, и когда пальцы Нам Джуна и певицы соприкоснулись, их взгляды вновь пересеклись. Кажется, внутри всё сжалось, а потом девушка рвано выдохнула, вцепившись в колье из реквизита, которое до сих пор не сняла, хотя сама давно переоделась и парика на тёмных коротких волосах, слегка подкрученных, не было. Солар при ближайшем рассмотрении оказалась достаточно симпатичной кореянкой с русыми волосами, говорила она бойко и производила впечатление умной девушки, что цитировала Байрона и не включала типичную для сей поры дурочку. Только вот Нам Джуна интересовала лишь Мария Ан, другую девушку-солистку на сцене он даже не заметил.       — Вы же не просто так пришли? — солистка прислонилась к трюмо, подле которого сидела её подруга, и глянула на Юнги, с которым она была знакома с самого своего дебюта на сцене: именно он подарил ей первый «тот самый» букет цветов, пахнущих весной в зимнюю стужу, из-за которой певица куталась в серую, но такую тёплую шаль и просила закрывать двери во избежание сквозняков. — Я слышала, вы, мистер Ким Нам Джун, просто так не ходите по гримёрным.       Щёки слегка зарделись, потому что фраза вышла очень уж двусмысленной, а Ан Хеджин, как по-другому звали девушку, попыталась скрыть смущение из-за фразы за бокалом. Это у неё получилось, но вот глаза поднять от пола она не стремилась. Нам Джун же понял тогда, что попал по полной программе: потерялся в глазах цвета топлёного молочного шоколада, приковал взгляд к алым губам и розовым щекам то ли от алкоголя, то ли от смущения, а затем выдохнул, вмиг приходя в себя. Мария Ан не была красавицей по американским меркам, но она пылала здоровьем, не в пример голливудским актрисам. К тому же она действительно пела не то что очаровательно — прекрасно, намного лучше, чем американки, в обществе которых двое мужчин из-за своего высокого положения вертелись.       — Я бы желал стать вашим покровителем, если вы позволите, — голос готов был сорваться, а Мария выглядела на удивление спокойной, хотя сжимала ножку фужера и костяшки её пальцев побледнели. — Я не буду обещать вам золотые горы и шелка, но я работаю с разными новостными изданиями и газетами, я сам по образованию журналист и… очарован вами.       Слова вырвались сами собой, и на миг в помещении воцарилась тишина, нарушаемая лишь стуками часовых стрелок. Юнги стоял в шоке, помня, что его друг всегда рассудителен и следит за своими словами и чувствами. В этот раз, видимо, что-то, случилось, возможно, Ким Нам Джуна даже подменили, потому он сейчас запинался, не знал, куда смотреть, и говорил то, что в голову взбредёт.       — Сколько вы мне даёте дней на обдумывание? — стоило отдать должное Марии, ведь на внезапное признание в симпатии она даже бровью не повела, предпочтя обсудить данные слова уже потом, без посторонних глаз и ушей.       — Я думаю, вам хватит двух дней.

* * *

      Мария Ан думала недолго: кажется, спустя полчаса, как оба молодых человека отужинали, пришёл от певицы человек, донёсший благую весть, а именно письмо, написанное тёмно-синими чернилами, с одной-единственной фразой «Я согласна». Нам Джун прильнул носом к тонкой бумаге, чувствуя дивный аромат, исходящий от неё. Тепло разлилось внутри, подобно молоку с мёдом, улыбка показалась на лице, а Юнги лишь ухмылялся, покачивая головой.       — Рад, что заполучил её? — и Ким раскрыл глаза, понимая, что да — эта девушка будто алмаз, бриллиант, зарытый в театре на Бродвее.       — Конечно, — тот выдохнул, до сих пор держа в руках письмо. — Она желала получить ответ?       Юнец-азиат в кеппи немного смутился от столь яркого проявления эмоций знаменитого мецената. Он кивнул, и Нам Джун бросился к секретеру, доставая перьевую ручку и тиснёную бумагу. Он погрузился в написание, сочинение, и Юнги с подростком переглянулись, пряча взаимной озарение мыслей.       На этом история певицы и её доброжелателя явно не закончится: сотни писем, пахнущие духами и чернилами, затем шикарные ужины и терпкое дыхание на языке. Ан Хеджин пленила Нам Джуна, запутала в своих сетях и не дала из них вырваться. Быть может, то, что возникло между ними, загасится быстро, как искра, а может, пожар раздуется и станет самым масштабным в истории Америки.       И, быть может, их последнее письмо, написанное старательно от руки, будет тоже «Я согласна», но предложение будет немного другим, более заманчивым для юной девушки.