Раз-два-три, море волнуется

That's the way you play the game of life You create the world you want to see outside And remember what it's like to play God And make believe in miracles again

      Алина больше не задаётся лишними вопросами: теперь она знает чуть больше, чем нужно, и немногим меньше, чем было бы возможно.       В её доме всегда спокойно и уютно — почти как раньше — и всё так же много собак. Спаниель с длинными ушами по имени Мартин довольно тычется Алине влажным носом в ладонь, и девушка отвечает на это утреннее приветствие: треплет собаку по загривку, говорит ему «привет, Мартин», а затем поднимается с кровати и идёт на кухню, чтобы насыпать в миску собачий корм. Алина и сама не замечает, как через пару секунд за ней уже выстраивается вереница из голодных псов, и, улыбнувшись, она сразу открывает большой пакет с кормом. Нужно поделиться со всеми — это будет честно и по-хозяйски, да и иначе поступить уже невозможно, когда, обернувшись через плечо, ты видишь столько пар собачьих глаз.       В её доме очень много хвостов: пушистых и лоснящихся, длинных и коротких. Над её собаками время бессильно. Они всё такие же слюнявые, пушистые и гавкающие. Хотя, последние два утверждения едва ли можно отнести к Грамсу и Бримсу — Алина подобрала их с улицы за пару месяцев до последней встречи с Дарклингом. Похоже, на долю этих псов выпало немало бед, ведь, проведя столько времени в доме Алины, они так и не смогли полностью довериться человеку и до сих пор вели себя немного зашугано. О проплешинах на их телах и говорить не хотелось — она полагала, что они уже никогда не зарастут. В ту встречу она чуть не погибла.       По утрам Алина предпочитает залпом выпивать стакан воды, затем доставать из холодильника яблочный сок и наливать его в тот же самый стакан. В какой-то из дней она замечает, что не чувствует вкус яблок во рту. Новые мысли стекают по стенкам горла, попадают в пищевод, а затем тихо умирают где-то на дне желудка. Она ничего не чувствует. Она устала.       Алина старается как можно чаще «путешествовать». Каждая её поездка начинается с порога дома и стандартно заканчивается одним из двух маршрутов: пристанью на окраине Пейнсвилла в Огайо или лавочкой в каком-нибудь пустующем парке, где уже давно не поют птицы.       Алина старается ни при каких условиях — ни за что и никогда — не думать о Дарклинге. Не вспоминать его лицо, не думать о его голосе; она хочет забыть, как мастерски тот взмахивает рукой, а потом вдруг разрезает на две половины человеческую плоть. Сначала Алина пытается стереть из памяти мелкие факты: она почти забывает, что в уголках кварцевых глаз, когда Дарклинг улыбается, появляются сильно виднеющиеся морщинки. Алина считает это своей победой; это её своеобразный achievement, достойный самой высокой степени похвалы. Но потом они возвращаются. Воспоминания. Взгляд, от которого подгибаются колени. Та самая улыбка. Воспоминания хранятся внутри её головы, лежат друг на друге огромными пластами: они скрыты от чужих глаз чёрной тканью, перевязаны тугими верёвками и сцеплены друг с другом металлическими кольцами. Никто и никогда не мог влезть в её голову и узнать, что хранится в самом центре её сознания. Разумеется, за одним небольшим исключением.       Однажды, когда солнце почти скрылось за горизонтом, Алина, в одиночестве сидящая на берегу реки, вновь неожиданно вспоминает морщинки в уголках глаз Дарклинга. Сердце резко сжимает невидимая рука — несомненно, его рука — и дыхание Алины резко сбивается; она хватается ладонью за железную спинку лавки, вцепляется в неё пальцами. Сила воспоминаний сковывает её движения, способность отвлечься и снова забыть: она жмурится, часто-часто дышит и не открывает глаза до тех пор, пока лицо Дарклинга не исчезает из её головы. Оно медленно блёкнет, расплывается большим пятном, уходит прочь, и Алина наконец-то может отпустить себя — резко вдохнуть и наполнить лёгкие воздухом. Пустой стаканчик из-под чая болтается под ногами туда-сюда в потоках сильного ветра, и только сейчас она обращает внимание, что добрая половина напитка пролита на её брюки. — Неуклюжая. Что с тобой, подруга? Шорох. Она резко оборачивается.       Тогда случается очередной рецидив. Пятно на светлых брюках меняет оттенок и примеряет на себя алый цвет, перед глазами плывут красные пятна, а руки хаотично начинают шарить по карманам куртки. Где телефон? Нужно позвонить Жене. Сказать, что у неё очередной приступ. Где грёбанный телефон? Старкова надеется обнаружить в кожаной сумке хотя бы нож, схватиться за рукоять и перерезать чьё-нибудь горло (конечно же, под шаблон «чьё-нибудь» она вкладывает образ одного единственного человека). В руках появляется знакомая дрожь, пронизывающая ладони от кончиков пальцев до запястий, но в сумке ничего нет, в куртке — тоже пусто, и Алина неосознанно сжимает челюсти. Ей страшно.       Когда она отрывает взгляд от расползающихся по коленям кровавых пятен, она вдруг видит перед собой оленя. Белого оленя, с рогами, напоминающими тонкие ветви, к которым только притронься — и они падут оземь серебристым пеплом. Олень Морозова. Мой добрый друг. Я не смогла спасти тебя.       Она смотрит, как завороженная разглядывает дивное создание, стоящее по колено в тёмной воде. Олень начинает трясти головой, мотать рогами из стороны в сторону (серебро сыплется с оленьих рогов, звёздами падает в речную воду), и Алина делает то же самое — устало качает головой, копирует чужие движения. Отросшие волосы лезут в глаза, попадают в рот; девушке приходится оторвать руки от лавки, чтобы убрать непослушные белёсые локоны от лица. Она похудела. Осунулась. Изменилась настолько, что её не узнать. Только ошейник Морозова, надёжно закрытый тугим шарфом, мог бы её выдать. Олень кланяется. Низко. В почтении. Моя Сол королева.       Она вдруг вспоминает первые дни обучения. Как давно это было, уже и не вспомнить. Юная, светлая, свежая и полная сил. Тогда у неё было много друзей и товарищей, но сейчас она осталась одна. Удастся ли их отыскать? Живы ли они? Остался ли кто-то в этом мире, когда битва с Тёмными силами была с позором проиграна?       Больше всего Алине нравилось встречаться с Дарклингом по четвергам. Четверг — это почти пятница и уже больше половины недели. И именно в их последний четверг он всадил лезвие в её живот, как бы напоминая: смерть — это почти жизнь, Алина, да и прожила ты уже наверняка больше отведённой тебе половины. Он оставил ей на память израненное плечо и живот. Как бы говоря: не всегда мне нужна магия, чтобы лишить тебя жизни. У тебя две разные раны. Смерть — далеко не противоположность жизни, а её часть. Олень покидает её в тот момент, когда небо начинает светлеть, а в уши ударяет звук заводящейся моторной лодки. Глаза широко распахиваются.       Низкие домики сменяются на полное их отсутствие, привычная для глаз панорама трансформируется в новую картинку: Алина в другом месте, но где именно — она не знает. — Эй, подруга, ты в порядке? Она старается как можно скорее сфокусировать зрение на лице человека, стоящего перед ней, и это удаётся почти сразу. Картинка становится чёткой, а блёклые контуры темнеют. В глаза неприятно бьёт утреннее солнце, заставляя кривить лицо и жмуриться.       Высоченный мужчина со слегка сутулой спиной заинтересованно хмурит брови: на вид лет сорок — не больше. У него лысый затылок и тонкие чёрные усы. Большие мышцы и зелёные вены на внутренних сгибах локтей. Алине он чем-то напоминает монаха из какого-нибудь буддийского монастыря, который вот прямо сейчас выхватит из-за спины деревянную палку и выбьет из тебя весь дух. Крупный он, сильный. Возможно, стоит ослепить его? Хоть капля силы у неё осталась? Вероятно, это было бы даже очень к месту, но сейчас гость лишь продолжает смотреть на неё своими маленькими чёрными глазёнками, и от этого становится не по себе. — В порядке, спасибо. — Уверена? На лодочной станции кто-то включает музыку, и Алина не сразу понимает, что из старенького магнитофона раздаётся композиция Guns N'Roses. — Абсолютно, — недовольно проговаривает она себе под нос, — если бы не твоя лодка, то всё было бы ещё лучше. — Ты проспала здесь несколько часов, — с широкой улыбкой произносит высокий мужчина, поправляя на себе рабочую куртку. — Прям в сон ушла, устала видно. Взгляд невольно соскальзывает на наручные часы. Шесть двадцать. — И правда. Уже утро. — Как зовут? Алина медлит с ответом. — Маша. — Хорошо, Маша. Я Толя. — Приятно познакомиться, Толя. Мужчина протягивает ей руку в знак приветствия. Моторная лодка наконец-то заводится. — Тамарка! Завтрак принесла! На станции вдруг появляется гибкая, высокая женщина с широченной улыбкой. Это жена Толи, она радостно вскидывает руки вверх. Обнимает его. От неё пахнет жареными колбасками. — Где я? — Набережная реки Гранд. Ты забрела слишком далеко, Алина. — Куда тебя отвезти? — интересуется Толя с обеспокоенным лицом, и Алина с опозданием понимает, что это было вовсе не предложение. За неё уже всё решили, теперь всего лишь интересуются направлением. Но она была вовсе не против: почему бы не совершить поездку на лодке? — Куда-нибудь. — Что ты имеешь в виду, Маша? — Отвези меня куда-нибудь. Ткни пальцем в карту — куда попадёшь, туда и вези. — Но я могу ткнуть пальцем в Непал, — непонимающе отвечает Толя и ведёт плечами. Тамара рядом с ним смеётся. Алине не смешно. — Значит, поедем в Непал. — Странная, — констатирует услышанное мужчина и пожимает плечами, — куда-нибудь не повезу, Машка, могу только на другой берег. Туда плывём мы с Тамарой. — Тогда я поплыву с тобой и Тамарой на другой берег, — отвечает она и медленно поднимается с лавки. — По рукам, — улыбается тот и с акробатической ловкостью запрыгивает в покачивающуюся на воде лодку.       Сидя на краю лодки, Алина невольно начинает всматриваться в то, что находится под толщей воды. Субстанция почти прозрачная: периодически она даже видит небольших рыб, гуськом проплывающих против течения и движения лодки; чуть позже она опускает ладонь в воду, расставляет пальцы и наблюдает за тем, как её рука делит плоскость на части. Разве можно поделить неделимое? Решить, что ты обладаешь подобной властью — управлять водным массивом? Конечно же можно.       Плечо простреливает болью. Если бы она не сидела спиной к Толе с Тамарой, то они бы заметили, как скривилось её лицо. Ничегои. Слишком больно. Если бы она была одна, то застонала бы. — Хэй, братва, — говорит ей Толя, когда они подплывают к берегу, — можно выходить. Давай скорее, Маша, нам нужно проплыть с женой подальше. Сто лет не покупали те дивные булочки со шпинатом, да, любовь моя? Надо быть первыми, а то всё расхватают. Старкова с трудом вылезает из лодки, нелепо спотыкается, но удерживается на ногах. Тамара тихонько смеётся, на что девушка улыбается ей в ответ. — Спасибо. — Будь осторожнее, — говорит напоследок Толя, заводя мотор, — говорят, в этих лесах завёлся волк. — Волк? — Самый настоящий. Бывай. Да пребудет с тобой Санкта. ...Алина.        Сначала она идёт в гору, с трудом передвигая ноги от утренней усталости. Она справляется с задачей и слепо бредёт в сторону запада, где далеко-далеко виднеется тёмный лес. Мерный шаг и спокойное дыхание вселяют в неё уверенность. Именно поэтому Алина вспоминает. Чуть меньше километра со скоростью восемьдесят пять в час. Девяносто. Ехать. Ехать прочь. Бежать от него, не дать себя поймать. Скорее, скорее... — Останови машину. Сейчас же. Сто. Голос такой близкий, но в салоне никого нет. — Не вынуждай меня. Сто десять. Пошёл к чёрту. Вдруг её ослепляет вспышка света. Затем вокруг появляются тени, валятся на неё огромным клубком. Пожирают, окутывают собой. Из её тела льётся золотой свет, нитями тянется в сторону чужой руки. Он безжалостно отнимает её силу. Слышится скрип тормозов. Алина плачет, когда понимает, что он забрал её свет. Снова. — Не надо!.. Дарклинг силком выволакивает её из машины. Алина спотыкается, падает на холодную землю. Съёживается, подбирает под себя руки. — Не надо. Не забирай. Я больше не смогу. Его лицо — каменная маска. — Сможешь. Золотые нити вылезают из её пальцев. Ничего не выходит. Теперь она, её сила —его. Обрушить бы на него эту дорогу, машину, весь мир — вот только сил уже совсем нет.       Тогда она мечтала о том, чтобы им на встречную полосу вылетел грузовик, везущий тяжелые бревна с лесопилки, и машина на полной скорости врезалась бы в них лобовым стеклом, чтобы сразу и точно. Чтоб убило. И её, и Дарклинга, и всю эту невыносимую магическую историю.       По виску стекает первая капля пота. Алину до невозможности сильно трясет; она замечает внимательный взгляд на своих трясущихся от страха ладонях, вспотевших, постоянно мнущих и без того измятую ткань брюк. — Эй... — Мягко говорит Тамара. — Ты в порядке? За спиной обеспокоенной женщины — огненное дерево, обвивающее шею рогатого оленя. Сквозь барабанный стук в ушах Алина слышит рев бедного животного. Она не знает, сколько это может продолжаться, но в какой-то момент рев сменяется болезненным хрипом, и Алина видит, как глаза оленя принимают кварцевый оттенок. И тут позади животного появляется он. Нужно подумать о чём-то. Отвлечься. Дарклинг исчезнет. Это видение. Как насчёт мушек? Пустить окровавленный мех на мушки для рыболовства — идеальный вариант, от которого её мутит. Солнце так же, как и взгляд Дарклинга, норовит втиснуться к ней под веки. — Пока, Тамара. — Она кланяется. — Толя.       Она переходит на лёгкий бег. Бежит до тех пор, пока не заканчивается воздух в лёгких. Падает. Перед тем, как коснуться головой земли, Алина оборачивается. Никого. Она одна, совсем одна, он не догнал её. Как быстро она научилась бегать. Если не прекращать тренировки, если найти Боткина... она смогла бы снова овладеть силой? Как в самый первый раз, как получилось в период её ученичества? Маленькая девочка стала сильнее.       Сейчас перед ней тёмно-зелёный лес. Она лежит одна посреди ёлок и сосен, вдыхает полной грудью запах хвои. Старкова не знает, сколько времени провела здесь: Толя забрал её с противоположного берега ранним утром, а сейчас, судя по всему, время близится уже к ночи. Только спустя некоторое время Алина обращает внимание на то, что её брюки и спина покрыты иголками, землёй и песком; судя по всему, она заснула в этом лесу, упала на траву или просто прилегла под ветвистым деревом, поддавшись усталости. — Если бы ты хотел убить меня, то давно бы это сделал, — слетает с её языка в тишине. — Дай мне подышать ещё немножко. Совсем чуть-чуть. Дай пожить, дай мне, дай мне...       Хруст веток под ногами чем-то похож на скрип снега под подошвами ботинок зимой. Алина почти успевает наступить на очередную ветку, но по какой-то причине звук слышится секундой раньше. Она резко оборачивается, вскидывает подбородок и быстро трёт переносицу, потому что «вдруг», потому что «мало ли что». Зрение уже не такое острое. Страха внутри Алина не чувствует. Ничего страшнее того, что ей уже довелось однажды увидеть, не будет, хотя, должно быть, Дарклинг с удовольствием бы поставил это суждение под большой знак вопроса. — Меня зовут Маша Рождественская. Я в Пейнсвилле, штат Огайо. Я уплыла на правый берег Гранда, у меня нет с собой ни копейки, поэтому моя смерть вряд ли принесёт тебе удовольствие, — иронично проговаривает она в пустоту, — или принесёт. В зависимости от того, за чем ты пришёл. Шорох снова раздаётся за спиной. По мнению Алины — это слишком очевидно, даже скучно, но она остаётся на месте и не двигается, даже не думает обернуться. — Кто ты? Шорох звучит снова, на расстоянии метра-двух, и ей кажется, что она врастает ногами в землю. — Скажи мне, кто ты. В ответ она получает тишину. — Покажись. Мозг генерирует сотни ситуаций. Дарклинг. Не-Дарклинг. Ничегои. Толя. Её друзья из прошлого. Мал. Николай. Ана Куя. — Откройся мне. Покажи мне своё лицо. Я Санкта Алина. Твоя Сол королева. Нападёт ли он со спины? Нет. Вцепится ли зубами в горло? Нет. Он ли это? Пожалуйста, нет.       Алина оборачивается, когда шорохи слышатся совсем близко, и ветки под чьими-то ногами ломаются пополам. Перед ней стоит большой пёс. Чёрная короткая шерсть, крупная морда и белое пятно на переносице. На шее красуется широкий ошейник — сбежавшая из дома псина, высунувшая язык и тяжело дышащая. Алина начинает тихо смеяться, мысленно проклиная себя за глупость. Сейчас она и вправду совершила ошибку: пёс, к сожалению или же к счастью, на Дарклинга не похож (ну, разве совсем чуть-чуть), а вот возможность животного вцепиться девушке в горло весьма велика. — Потерялся, дружище? — В её голосе сквозит беспокойство. Новый знакомый ей нравится. Пёс делает пару шагов назад, чуть прижимает уши. Не скалится и не рычит; сейчас он слишком похож на Алину, которой не менее, чем животному, интересно, кто попался ей на пути. — Иди ко мне, не бойся, — она протягивает руку вперёд, ждёт, не сделает ли собака первый шаг, но ответа не добивается. — Ну что такое, меня не нужно бояться. Почему-то пёс смотрит как бы чуть выше головы Алины, и на секунду той кажется, что за её спиной всё-таки кто-то стоит. «Я дам тебе имя, дом и еду, буду любить и заботиться», — говорят её глаза, и собака сдаётся: подходит вплотную, дотрагивается носом до вытянутой вперёд ладони, разрешает почесать макушку. Шорохи за спиной исчезают, животное переключает своё внимание на нового друга. Но Алина знает, что здесь был кто-то ещё. — Пойдём домой, — ласково произносит она на выдохе, доверительно треплет пса по загривку и цепляется пальцами за толстый ошейник. Сначала ей кажется, что пёс попытается вырваться, но тот не двигается с места и довольно высовывает наружу язык. — Пойдём, вот так. Вот так.       В два тридцать пять ночи она возвращается домой, вместе с псом преодолев довольно большое расстояние до дома. Они оба устали, оба хотят пить, а столпившаяся у двери собачья делегация явно не готова впускать хозяйку на порог дома с новым жильцом. Животные скалят зубы, и Алине приходится зайти в дом первой, кое-как увести собак за собой и запереть тех в одной из комнат первого этажа.       Чёрный лабрадор получает имя Миро, которое приходит на ум Алине самым первым. Миро — добрый пёс, которого остальные признают в ту же ночь, но пару раз он всё-таки получает лапой по носу, хотя и никак на это не реагирует — виляет хвостом и трётся носом о руки своей хозяйки.       Алина засыпает в пустой комнате, не пускает к себе собак (приучает, оставляет рядом с Миро) и с головой укрывается одеялом. Подушки кажутся ей слишком твёрдыми; Алине приходится пару раз взбить их руками, чтобы те стали чуть мягче, и она смогла утонуть в непростительном уюте.       Перед тем, как провалиться в сон, она слышит недовольное ворчание спаниеля у самой двери. Должно быть, Мартину неприятна новая компания. Но это пока. Когда-то, у истоков времён, компания Дарклинга была приятна Алине, а потом... А потом она сама не заметила, как... Волк, что завёлся в лесах Пейнсвилла, поселился в её голове.