Второй уровень жизни

      Франц Лоренц — в меру добрый и трудолюбивый человек. Вроде бы самый обычный, если бы не его феноменальная невезучесть и неаккуратность. Это началось с детства. Ближе к девяти годам на его день рождения ему подарили прекрасную модельку раритетной машинки. Игрушка из разряда: «Не трогать, только смотреть». Она была дорогая и редкая, так что ребёнок, понимая ценность данной вещицы, и правда относился к ней с трепетом, чуть ли пылинки не сдувая. Но в тот же вечер модель была непоправимо сломана. Парень случайно задел ее локтем, уронив на пол. Игрушка разбита, именинник в слезах, родители расстроены. Именно так был проведён этот праздник, который начался радостно, а закончился грустно. С того дня Франц сделал себе маленькую пометочку в голове, гласящую, что всё, что он любит, должно быть неприкосновенным, иначе это что-то сломается.       Но время шло, а данная странная идея подтверждалась с каждым днём всё сильнее. В какой-то момент парень понял, что ему не стоит привязываться и любить что-то, ведь этот предмет или личность в скором времени потеряется, сломается, покинет его. Любовь перестала ассоциироваться с чем-то приятным. Это было невыносимое чувство. Чувство того, что скоро случится что-нибудь неприятное и нежелаемое.       Стоит заметить, что прошло уже около восемнадцати лет с того нерадостного дня рождения. Франц вырос, превратился в статного молодого человека, возраст которого близился к двадцати семи годам. Большинство друзей мужчины, вернее их остатки, уже давно обзавелись семьей. Ну, а он не хотел, боялся, что не сможет справиться с этой непосильной задачей и не удержит брак. Иногда юноша забывал сделать что-то из домашних дел или чудил на работе. О каком содержании семьи может идти речь? Но несмотря на позицию «Волка-одиночки», у Франца находилось несколько дам-поклонниц. Он не был каким-то знаменитым или востребованным человеком, просто лишь выполнял свою работу, заключающуюся в просиживании штанов в каком-то кабинете офиса. Возможно, этим женщинам понравилась его внешность, которая была не прям уж внеземной, или характер, а может все сразу… Парень не знал, но не спешил узнавать или заводить романы. Он запрещал себе любить, ведь опыт, полученный при расставании с близким человеком, больно колол сердце. Уж лучше он будет один со своими проблемами. Да и ориентация собственная ему была непонятна. Влюблялся он то в девушек, то в мужчин, что по-научному называется бисексуальностью, но по-францовски это просто извращение и неопределенность. Именно такая позиция была у него, которая редко поднималась как в семье, так и наедине с собой.       Случилось же этому человеку встретить свою полную противоположность — Гилберта. Человека, которого Лоренц горделиво называл «Солнышком», хотя подобное прозвище безусловно подходило этому пареньку. Их встреча произошла спонтанно и неожиданно. Франц бежал домой после встречи с другом, понимая, сколько дел, а главное — проблем, ждет его там. На дорогу он не смотрел, прижимая к себе несколько книжонок, взятых у доброго друга-книголюба. И именно в этот момент везение его покинуло. Мужчина поскользнулся, упав в лужу, выронив все вещи и впав в некий шок. И лишь ощущение мокрости в дополнении с вежливым: «Вам помочь?» вывели его из этого состояния. Да-да, впереди находился на тот момент еще неизвестный Гилберт. Он сидел на корточках и мило улыбался, протягивая руку упавшему, искренне желая помочь. Широко раскрыв глаза и приподнявшись на локтях, Франц пару секунд просто смотрел на человека, в конце концов приняв помощь. Пока он стоял и пытался отряхнуть испорченное пальто, Крауц бегал рядом, поднимая книги, сумку и вещи, выпавшие из нее. Он мог пройти мимо, не помогать, но не в его это стиле. Уж слишком добрым был Гилберт, любил жизнь и стремился всем помочь. Этому его научила судьба, заповедям которой парень следует.       — Возьмите, — сказал он в очередной раз лучезарно улыбнувшись и протянув поднятые вещи. Франц взял их с недоверием, отряхнул сумку, в какой-то момент сменившись в лице и поблагодарив. Даже сейчас, после грандиозного и отчасти нелепого падения в лужу, он выглядел гордо и более-менее презентабельно, хотя пятна по-прежнему остались на одежде, которую, наверное, уже не отстирать. Подождав пару секунд, он двинулся вперед, снова поблагодарив. Оглядываться мужчина не был намерен, хотя понимал, что человек, который помог ему, сейчас пялится на него, тихо кашляя. Лоренц чувствовал чужую улыбку, немного волновался и пытался как можно скорее покинуть эту злосчастную дорогу.       Вторая встреча произошла спустя два дня. Получив долгожданный отпуск, не очень удачливый Франц решил забежать в кино. На протяжении недели он проверял сайты кинотеатров, коих было несколько в их городе, ища какой-нибудь интересный фильм на подходящий день и час. Ближе к полудню мужчина уже находился там, пытаясь отдать верхнюю одежду в гардероб, чтобы пройти в зал. Краем уха он услышал тихий смех. Нет, подобное не было странным, но по какой-то причине это отвлекло мужчину, заставив обернуться в сторону источника звука. И именно там стоял тот парень, окруженный небольшой компанией друзей, что-то бурно обсуждая и чего-то ожидая. Лоренца легонько передернуло. Рывком вручив одежду работнице, он схватил номерок, стараясь покинуть коридор. Взглядом они случайно встретились, беззвучно поприветствовав друг друга. Один был смущен, не показывая этого внешне, второй же удивленно похлопал глазами, слегка поворачиваясь в сторону знакомого незнакомца, слабо улыбаясь и теряя контакт с реальностью. «Он определенно помнит то неудачное падение», — думал Франц, нервно хрустя сухожилиями пальцев. Упал и упал, чего тут стыдиться? Но Лоренц не был из числа людей, отпускающих что-либо так просто. Внешне он выглядел невозмутимо, внутри проклиная себя за когда-то совершенные неудачи, не в силах забыть их.       Усевшись на свободное место, указанное в билете, мужчина откинулся на спинку стула, расслабляясь. Он уже предвкушал чувства, которые скорее всего испытает во время просмотра. Рейтинги у этого фильма, снятого в любимом для Франца жанре — ужасы, были высокие, а сюжет вроде как интересный. Зал был просторным, полупустым и тихим. Все это нравилось мужчине, заставляя сладко вздохнуть. Спустя какое-то время свет погас, появился странный холод, дополняющий атмосферу фильма. И вроде бы все хорошо, за исключением неприятного топота, шороха и шепота на заднем ряду. Недовольно фыркнув и больно прикусив губу, Лоренц уж было хотел шикнуть на тех, кто находился сзади и, видимо, искал места, указанные в билетах. Осторожно повернув голову, он тут же осознал, кто именно сидит теперь за ним. Серьезно? Целых пол зала было свободно, но нужно же было вот именно здесь сесть.       Впредь юноша больше не оборачивался, прекрасно понимая, что за ним сидит тот человек, которого он встретил в не совсем пристойном виде. Это же такой промах для Франца… Как он мог упасть перед ним лицом в грязь, причем буквально? А что будет, если этот человек прямо сейчас решит подколоть его, напомнив этот неприятный случай? В какой-то момент Лоренцу все-таки удалось успокоить поток своих мыслей, и он, приняв во внимание тот факт, что все когда-нибудь падали и падают, облокотился на свободное место, стоящее впереди него, наблюдая за событиями на экране. Шорох и говор сзади утихал. Видимо, эта компания была заинтересована фильмом. И лишь редкое похрустывание и чей-то кашель нарушали тишину, но не беспокоили и лишь немного мешали.       По истечению почти что двух часов счастливый и слегка напуганный Лоренц вышел из зала, представляя, как он проведет остальную часть этого дня вместе с остальным отпуском. Задумавшись, он не заметил, как к нему подошел тот самый человек, что-то рассказывая. Слова мужчина уловил лишь поверхностно, наблюдая за слегка грустным выражением лица собеседника. Возможно, они бы и дальше стояли так, не понимая друг друга, если бы Франц не догадался опустить голову, взглянув на руки собеседника, в которых были сжаты его перчатки. Так вот где он их оставил…       — Вот, — конец монолога, который проговаривал тот самый человек, наконец-таки вручив вещь некогда упавшему мужчине, ожидая, когда он ее возьмет. Второй тихо извинился, протянув руку и забрав одежду. Он не знал, как продолжить дальше это подобие беседы, да и не хотел на самом-то деле, внаглую рассматривая оппонента. Вернее, он мог просто смотреть в пол, но это в какой-то степени невежливо (будто бы молчать после вопроса вежливо), так что приходилось бегать взглядом по одежде человека, что-то рассматривая.       — Спасибо, зовут-то тебя как? — поблагодарил, все-таки решив немного опросить человека, с которым он сейчас говорит. На эти слова Крауц лишь лучезарно улыбнулся, в этот момент и зарабатывая себе прозвище, которое в дальнейшем закрепиться на долгое время. «Солнце…», — внезапно промелькнуло в голове собеседника. А ведь это в какой-то степени правда, и человек, стоящий сейчас напротив Франца, чем-то отдаленно напоминает звезду. Золото-русые, не очень длинные волосы, немного неярких, но все же заметных веснушек на лице, строгие голубые глаза, которые ну никак не состыковывались с милой улыбкой парня. «Солнышко», — вновь подумал про себя Франц, подмечая то, насколько же мило, возможно, по-детски и прекрасно выглядит его собеседник. Необычная внешность.       — Крауц… Гилберт Крауц, — сказал юноша, протягивая вперед ладонь для рукопожатия. Интересно, на сколько он младше Лоренца?       — Просто Франц. Я не люблю, когда меня зовут по фамилии… — дернул плечами мужчина, говоря чистую правду и не расстраивая этим юношу. Они пожали руки, обменялись взглядами, собираясь было заканчивать столь нелепое знакомство, но Лоренцу пришла в голову странная мысль. Почему бы номерами не обменяться? Быть может, они смогут созвониться когда-то или встретиться, обсудив возможные общие темы? Так и сделал второй, доставая визитницу с прикрепленной к ней ручкой, что-то быстро черкая на бумаге, вырывая этот маленький листочек и протягивая парню. Тот, не глядя, взял, видимо, понимая, что именно ему протянули сейчас.       — Звони при надобности, — спокойно произнес Лоренц, понимая, как глупо звучит фраза, и что он совершенно зря распинается здесь. Парень лишь промычал в ответ, убирая бумажонку в нагрудный карман, и, подождав немного, развернулся в сторону друзей, что уже какое-то время стояли и смотрели за этой беседой. Франц забрал свою одежду из гардероба, быстро накинув вещи, готовясь покидать здание.       — О, еще одного нашел себе? — посмеялся один из друзей Крауца ровно в тот момент, когда Франц ушел из здания кино. Друзья у Гилберта никогда не упускали шанса подколоть друг друга, а причинами порой обидных насмешек становилось семейное положение друг друга, работа и конечно же ориентация, которая была не совсем традиционной у нашего паренька. Он не любил моменты, когда друзья смеялись из-за этого, стараясь их как-то прервать или заткнуть, но так как сейчас их особо никто не слушал, то можно было бы немного поспорить и подоказывать что-нибудь друг другу.       — В каком смысле, Фриц? — возмутился парень, показушно ставя руки на бедра и довольно ухмыляясь. Он посчитал, что в общественных, пусть и не людных местах, стоит вести себя спокойно или хотя бы игриво. Агрессия редко кому нравилась, да и другой характер у юноши, не позволяющий долго обижаться, кричать или критиковать кого-то.       — Ну ты у нас вроде по мальчикам? Этот красивый, возможно, подойдет, — фыркнул второй, не упуская случая вклиниться в беседу. Вся троица (а именно столько друзей пришли вместе с Крауцом ради просмотра фильма) видела милую беседу и обмен чем-то между этими двумя. Расспрашивать просто так они не перестанут.       — Ой, да бросьте. Мы знакомы от силы пару минут. И ты не прав, Вольф, я не совсем по мужчинам. Да и… не тебе стоит критиковать мои вкусы, — проговорил парень, дернув плечом и собираясь подойти к гардеробу, чтобы наконец-таки одеться и пойти домой. Этот фильм его, в каком-то смысле, утомил, а мысль о горячем чае, который можно заварить лишь дома, так манила.       — Ну это да… Кстати, как там дела с Софи? — спросил третий парень, желая как-то отойти от неприятной для друга беседы.       — А, мы разошлись, — грустно сжав губы, сказал юноша. Софи до недавнего времени была девушкой Гилберта. Он выбрал ее лишь за внешнее сходство с первой любовью — парнем, другом детства и человеком, имя которого Крауц хоть и не хочет произносить, но забыть не может. Они не сошлись характерами, разбежавшись слишком быстро. У юноши всегда отношения были длиннее и горячее именно с парнями, нежели девушками, хотя он по-прежнему продолжал звать себя бисексуалом, надеясь, что слова правдивы.       — Быстро, — хмыкнул Фриц, не придумав какой-нибудь колкости к этому ответу, да и не решаясь сказать, если бы придумал. Расходиться с кем-то всегда неприятно, отчасти обидно, порой нежеланно. Его шуточки здесь, в любом случае, были лишние.       — Ага, но ты прав, он и правда красивый, — усмехнулся Гилберт, пару раз сухо покашляв, смотря в сторону дверей, понимая, что Франца, имя которого парень узнал пару минут назад, он увидит нескоро, но, возможно, сможет позвонить. Взрослый мужчина, не очень высокий, но выше Крауца сантиметров на десять-пятнадцать, походка быстрая и уверенная, глаза зеленые, волосы темно-русые, ближе к каштановому, губы тонкие, плотно сомкнутые. Именно так бы парень описал этого человека, составив что-то наподобие досье. Красивый, уверенный, и, скорее всего, интересный. По возможности они обязательно спишутся, как кажется Гилберту. Он об этом позаботится.

***

      Прошло полгода. Неприятная Францу весна сменилась жарким летом, а после и осенью. Последний день декабря — день рождения Лоренца. Это праздник, который, вроде бы, должен быть веселым, только вот не веселится никто. Мужчина, долго думая, стоит ли ему устраивать что-либо и вообще праздновать, все же решился собрать небольшую компанию в каком-то ресторане. Выбрал он будний день, понимая, что в выходные там может быть много людей: шумные, резвые дети и их веселые родители; влюбленные парочки; а также те, кто вместе с Францем будут праздновать здесь что-нибудь. Все это не нравилось скрытному Лоренцу. Лишние шорохи он не любил, стараясь по возможности их избегать. И пускай собраться в этот день было сложно из-за занятости и усталости, парень все же пошел на поводу своего желания. Праздник должен был представлять из себя спокойные посиделки, рассчитанные часа на два-три. Пригласил он только самых близких: мать, пару коллег с работы, подругу детства, с которой говорил до сих пор, и конечно же Гилберта, посчитав, что именно этого человека он хочет видеть рядом с собой во время праздника. Ну приглянулся ему чем-то этот паренек.       Примерно за полчаса до назначенного времени Франц уже сидел за столом, разглядывая меню того, что заказал, время от времени общаясь с работниками, ожидая гостей. Двое официантов, стоящие напротив барной стойки и обсуждающие что-то с баристой, время от времени нарушали тишину своим смехом. В дальнем углу ресторана сидели девочки, которые активно общались и поедали заказанные блюда. Выглядели они счастливыми и бодрыми. Какая-то женщина, что сидела одна близ стола Франца, что-то тыкая в телефоне и ожидая кого-то. Это и были все посетители элитного ресторана, пустого и скучного на данный момент.       Первой появилась именно мать Лоренца — худощавая женщина в возрасте пятидесяти лет, выглядевшая строго и элегантно. Жаль только, что ее внешность «железной леди» никак не сочеталась с добродушным характером. Увидев сына, она радушно улыбнулась, быстро подойдя к нему и усевшись на один из стульев. Поприветствовав мужчину и положив сумку на колени, она оглядела зал, поерзав немного и только после начиная говорить.       — С днем рождения, хороший мой! — тараторила дама, копаясь в сумочке, стараясь найти там что-то.       — Прости меня, но я так и не смогла найти тебе хорошего подарка. Все у тебя вроде бы есть, — сказала она грустно, вытаскивая конверт и протягивая ее сыну. Тот не стал открывать открытку сразу, поблагодарив и убрав ее в карман. Развернувшись к матери полностью, Лоренц поспешил задать несколько дежурных вопросов, решив именно с них начать беседу, за которой время пройдет быстрее.       Вторым явился Гилберт, лишь на несколько минут уступив матери Франца во времени явки. Он, подойдя к имениннику, быстро проговорил поздравление, обняв напоследок и вручив подарок. А ведь когда-то они даже коснуться друг друга боялись, а сейчас обнимаются, смотрят в глаза друг другу, смеются вместе. Усевшись на свободное место, поправив галстук, Крауц поспешил присоединиться к беседе, разбавляя серьезный диалог своим звонким голосом и простыми шуточками.       Третьим гостем стала та самая подруга детства, принеся с собой небольшую связку воздушных шаров и герметично запакованный подарок. Сев рядом с Крауцом, она решила вспомнить несколько нелепых ситуаций из детства, смеша своими историями пришедших и заставляя Лоренца краснеть. Но тот не остался в долгу, припоминая несколько необычных грехов подружке. Вот и все. Компания, пусть собранная и не полностью, уже во всю веселится, улыбаясь и ожидая, когда же подадут заказанные блюда.       Последними явились те самые коллеги с работы, появляясь одновременно, споря о чем-то, приковывая к себе взгляды немногочисленных посетителей. Дойдя до именинника, они лишь на секунду остановили свой спор, с улыбкой поздравляя, но после вновь возобновляя пререкания, обвиняя друг друга в чем-то. Успокоить их не было сложной задачей, да и праздник этот спор не испортил.       И вот празднование началось. Поедая салаты и горячие блюда, запивая все это выбранными напитками, компания обсуждала недавние события в политике и происшествия города. Вспоминали ситуации из жизни и думали над тем, что будет в будущем. Все обычно, спокойно, возможно, интересно, ровно до того, пока в порыве радости Отто (имя одного из коллег Франца) не задел случайно ножку стола, болезненно ударяясь. Выглядело это нелепо, но смешно, правда данная случайность принесла ряд неприятностей. Чашка кофе, стоящая буквально на краю стола, дрогнула, упав на колени Лоренцу, обрызнув кипятком ногу и часть белой рубашки. Вторым пострадал Гилберт, опрокидывая на себя немного салата, вымазывая брючину в масле.       Оба парня были возмущены. Одному было больно и неприятно, отчего он не сдерживал недовольного шипения, скривив лицо и зарывшись ладонью в челку, раздраконивая ее. Второй же просто охал, ни понимая того, как и чем ему теперь выводить это пятно. Мать Лоренца, охнув и покачав головой, порылась в сумке, доставая небольшую упаковку салфеток и протягивая ее сыну. Тот, быстро схватив пачку, поспешил выбежать из-за стола, направляясь в сторону уборной, надеясь, что хотя бы там он сможет как-то смыть пятно. Крауц направился следом за ним, понимая, что он ничего толком не сможет сделать с пятном, но попытаться все же стоит. Ну и какая же картина открылась Гилберту в этой самой уборной? Наполовину обнаженный и злой Франц, разглядывающий слабый ожог на боку от кофе.       — Вот и отпраздновали, — прорычал он, отряхивая наполовину расстегнутую и испорченную вещь, не понимая, что ему нужно сделать. Крауц, видя это, тихо вздохнул, подходя к пострадавшему, разворачивая его к себе и смотря на пятно. Подумав немного, он достал одну салфетку, любезно выданную матерью Лоренца, промакивая ею рубашку. Это, конечно, не уберет пятно, но хотя бы осветлит и высушит его. Франц же продолжал недовольно пыхтеть, переминаясь с ноги на ногу. Он не злился на того, кто сделал это, ведь понимал, что данная ситуация лишь случайность. Но боли от подобного осознания не становилось меньше, так же как и стыда за свой неподобающий вид.       — Можешь не качаться, мне неудобно? — произнес Гилберт, строго смотря в глаза мужчине, одним лишь только взглядом смущая его. От подобного второй тут же замолчал, остановившись и выпрямившись. Что-то было там такого непонятного и чарующего.       — Что ты делаешь? — удивленно произнес мужчина, понимая, что никакого эффекта от действий друга нет. Тот лишь беззвучно покачал головой, пытаясь придумать что-то в ответ. Когда-то так делала его тетя, промакивая кофейное пятно перед тем, как скомкать скатерть и постирать. Это вошло в привычку у парня, отчего прямо сейчас он делал также, надеясь на результативность своих действий.       — Не знаю, но надеюсь, что это хоть как-то поможет тебе с дальнейшим отстирыванием пятна, — усмехнулся он, смотря на свою испачканную в каком-то соусе или масле штанину. Не только Францу придется пыхтеть сегодня над отстирыванием скорее всего любимой и нужной вещи.       — Покажи… — в какой-то момент не вытерпел паренек, замечая реакцию оппонента на прикосновения к боку. Небольшой, но, наверное, очень болезненный ожог, краснеющий с каждой минутой. Заживать он будет, скорее всего, недолго, но болезненно. Да и сейчас эта травма помешает посиделкам, правда, сделать что-либо с ней нельзя. Цокнув языком, Гилберт еще пару раз промокнул рубашку, растягивая ее сильнее, чтобы разглядеть травму. Осторожно коснувшись холодными пальцами раны, юноша вздрогнул, слыша шипение собеседника. Он хотел лишь осмотреть, а не причинить дополнительный дискомфорт. Франц рефлекторно схватил чужое запястье, сильно сжимая, заставляя парня поднять на себя взгляд. Посмотрев какое-то время в глаза друга, он медленно отпустил чужую руку, понимая, как странно выглядит ситуация.       Отпустить-то отпустил, но оторвать взгляда по прежнему не мог. Да и Крауц поступил точно также, удивленно смотря в зеленые глаза, слегка сгибая голову к плечу в немом вопросе. И именно в этот момент у Франца появилось странное желание обнять человека, стоящего напротив. Понимая, что идея глупая и неуместная сейчас, он поспешил разорвать зрительный контакт, смотря куда-то в пол.       — Промой рану холодной водой, закрой пятно пиджаком, все-равно никто не смотрит, — спустя минуту молчания произнес Крауц, отходя от собеседника, намачивая ладони водой и пытаясь хоть как-то убрать жирный след с штанины, что у него так и не вышло. Вздохнув и оперевшись руками на раковину, он опустил голову вниз, просто успокаиваясь. Не то что бы данная ситуация его как-то злила, нет. Просто он хотел настроиться на продолжение общения, желательно спокойное и радостное.       — Ты извини, что так вышло, — послышалось сбоку, только вот непонятна была причина извинений Франца. Простая случайность, не поддающаяся контролю. Выглядел мужчина нервным, сохраняя хоть какой-то презентабельный вид. Пряча пятно на рубашке под более-менее живой пиджак, не пострадавший из-за всего это, Лоренц выпрямился, желая вновь пойти в зал, ожидая Крауца. Нет, он мог уйти и без него, но выглядело это как-то странно.       — Ну как вы? — внезапно появилась та самая мать мужчины, выглядевшая взлохмаченной и опечаленной из-за этого происшествия. И ее совершенно не смутило то, в каком помещении она находилась, хотя тех, кто мог бы осудить ее за явку сюда, все равно не было.       — Неужели все так плохо? — проговорила она, желая подойти к сыну и осмотреть последствия. Второй лишь улыбнулся, быстрыми движениями застегивая грязную рубашку, натягивая пиджак и спеша покинуть комнату.       — Да нормально все, что вы взбаламутились, — сказал он, наконец-то успокаиваясь, касаясь плеч окружающих его людей, как бы намекая, что пора уходить. Те, не ответив на этот поступок, быстро вышли в зал ресторана, на ходу начиная беседовать с остальными, вида не подавая о том, что случилось недавно. Случилось и случилось, какой смысл обсуждать?       Стоит сказать, что праздник продлился еще около часа после этого всего. Во время беседы Лоренц пару раз поймал на себе воодушевленный взгляд Крауца, который, понимая, что на него смотрят в ответ, тут же переносил взгляд куда-то в стол, спеша сменить тему. Казалось, он был чем-то обеспокоен, но Франц, в кое-то веки успокоившись, просто дергал плечами на такое действие. Смотрит и смотрит, в этом нет ничего плохого и опасного, наверное.

***

      Прошло около четырех месяцев, может, чуть меньше или, наоборот, больше, не будем вдумываться в цифры. За это время взаимоотношения Крауца и Лоренца окрепли, чего не ожидали оба. Всё началось с простых звонков и недолгих встреч в каких-либо заведениях. Каждый старался узнать что-нибудь о собеседнике, боясь рассказать о себе. Но постепенно этот страх улетучился, пускай у обоих было еще столько неизвестной информации друг о друге. Кроме того, оба дали негласное согласие на то, чтобы не поднимать какие-либо личные темы. Франц никогда не говорил о своем детстве и здоровье, в то время как Гилберт умалчивал о партнере и родителях. Подобное неведенье устраивало обоих, ведь вспоминать это было не особо приятно, так же, как и рассказывать.       Но несмотря на подобную скрытность, оба знали друг о друге порядочное количество фактов. «Солнышко» (прозвище парня, ставшее обращением через месяц общения, сильно прижившись) помнил о том, как мужчина неровно дышит к кофе, научным книгам или детективам, а также тяжелой музыке. Знал, что его друг является лютым домоседом, не покидающим дома даже в хорошую погоду, да и вообще обожает одиночество и спокойствие, порой отказывая даже своим знакомым в встрече или прогулке. Но несмотря на эту замкнутость и хладность, Лоренц обладал отменным чувством юмора, мог пошутить обо всем и всегда. Он не был оптимистом. Скорее реалистом, смеющимся проблемам в лицо. Само же «Солнце» было некоторой противоположностью своего знакомого. Любил он зиму, в особенности морозную и снежную. Гулять рано утром по дорогам, заметенным снегом, было приятно, пускай и тяжело. Читал парень в основном фантастику, ненавидя реализм. Его и без книг хватало в жизни. Вместо кофе он попивал чай, предпочитая именно Инглиш Брекфаст («English Breakfast»), выпивая этот напиток буквально литрами за день. Да и классика привлекала парня куда больше, чем панк-рок и дэт-метал, что в основном и слушал Франц, хотя иногда они оба танцевали под классический рок, вспоминая ситуации из жизни.       Сегодня был именно такой день. День, на который была запланирована очередная встреча, провести которую планировали в доме Гилберта. Франц не готовился ко всему этому. Так, придумал пару тем, на которые они смогут порассуждать, если уж разговор не задастся, ну и купил упаковку сладостей, вспоминая некую любовь друга к конфетам. Поднимаясь по лестнице, он уже готовился стучать в дверь, придумывая, что в этот раз скажет при приветствии. Дверь как всегда была открыта Крауцом, ведь уже долгое время он живет один, в какой-то степени радуясь этому. Парень, заметив хорошего знакомого, тут же улыбнулся, открывая дверь шире и пропуская человека. Но улыбка эта была искренней, а не маской доброжелательности, которую показывал каждому юноша, хотя он и правда любил всех и всея. Обнявшись вместо приветствия, парни прошли на кухню, обсуждая что-то по дороге. Встреча обещала быть интересной и опять же необычной.       — Сам-то как? Как неделя прошла? — начав с дежурных вопросов, произнес мальчишка, разливая напитки по бокалам. Он редко пил кофе, но когда к нему приходил Лоренц или любой другой друг-кофеман, то парень старался соответствовать им, выпивая тот же напиток. Да и какая разница?       — М-м-м… Обычно, в последнее время очень много работы и праздников, отвлекающих от нее, — протянул мужчина, делая глоток горячей жидкости. Выглядел он уставшим, но заинтересованным в беседе, взглядом умоляя рассказать немного о себе.       — Согласен, у меня тоже все более-менее, хотя проблем много. Кота к ветеринару нужно свозить, а то чудит часто, у друга день рождения через недели три, а я так и не нашел подарка, да и начальник психует, заставляя оставаться дополнительно меня и остальных, считая, что мы не укладываемся в сроки, — развел руками говорящий, в какой-то момент вспоминая, что в руках у него чашка, содержимое которой очень просто выплеснуть на себя. Тихо прошипев от слабого ожога руки, полученного в процессе расплескивая кофе, он вытянул руку вперед, стараясь сделать так, чтобы капли не попали куда-то еще.       — У меня жизнь все-таки проще. А насчет дня рождения… У мамы тоже будет через дней одиннадцать. Думаю, вот в ресторане ей собрать, а то что она на старости лет по кухне летает, никак не сядет. Если моя идея реализуется, то, возможно, я и тебя притащу, — слегка улыбнулся оппонент, смотря куда-то в пол, видимо, представляя эту ситуацию. Гилберт лишь грустно улыбнулся, кивнув. Подобная тема расстроила его, что не могло не удивить второго.       — Что с тобой? Вспомнилось что-то? — посерьезнев, начал мужчина, оглядев лицо друга. Тот, откашлявшись в кулак и немного похрипев, поспешил ответить отказом и продолжить беседу, но допросы продолжались.       — Нет-нет-нет, погоди. Обычно ты никогда не меняешься в лице так быстро. У тебя есть неприятные воспоминания о собственном дне рождения? Ресторанах? Коллективных мероприятиях? Родителях? — с последним он попал в точку, заставляя парня вновь незаметно вздрогнуть. Это определенно гласило что-то, что он не желал рассказывать и вспоминать. Хотя да, это же была одна из табуированных тем разговора, которую Лоренц случайно поднял, не заметив этого.       — Давай поговорим о другом. Я просто не хочу рассказывать, да и не думаю, что тебе будет интересно, — натянуто улыбнувшись, отрезал парень, блаженно прикрыв глаза. Всеми своими эмоциями он показывал то, что всё хорошо и спокойно, хотя собеседник прекрасно понимал то, насколько это искусная ложь. Оба стояли на своём. Один ждал ответа, скрестив руки на груди, второй же улыбался, взглядом прося знакомого сменить тему, готовясь уже истерить, что было непривычным для Крауца.       — Пожалуйста, я не хочу об этом думать, — произнося реплику хриплее обычного, удивляясь тому, как звучит голос, сказал юноша, осторожно коснувшись горла и откашлявшись. Сделав небольшую паузу, парень робко посмотрев в глаза другу, плотно смыкая губы и ставя чашку на стол, сцепляя ладони в замок.       — Я заставлю тебя ответить, но сейчас всё-таки спрошу другое. Как давно ты кашляешь и почему? — сменив выражение лица, спросил гость, беспокоясь за друга.       — Хм-м, даже и не знаю. Этот кашель преследует меня полгода или год, то появляясь, то исчезая. Порой пропадает голос или же в груди колет, хотя последнее началось сравнительно недавно. Я посещал врача, получив ответ: «Простуда». Пропил какие-то там лекарства, которые мне так и не помогли, а больше я и не ходил в больницу, ведь желания нет, — спокойно ответил парень, не обращая внимания на свое здоровье. Год… Год его преследует этот кашель, а он ничего не делает, смирившись с диагностированной простудой. Это нормально? Франц такое понять не мог, удивленно вскинув бровь на эту реплику. Он-то ипохондрик, который тут же бежит к врачу из-за малейшей боли или недомогания. А тут…       — То есть тебя это не смущает? Я, конечно, не медик, но мне кажется, что подобные симптомы могут походить на заболевания органов дыхания, на примере бронхиальной астмы или пневмонии. Возможно, это психогенный или невротический кашель. Может быть даже хроническая сердечная недостаточность, перикардит или пороки сердца. Ты понимаешь, на сколько проблем указывает этот симптом. Почему бы тебе просто не вылечиться и жить в свое удовольствие? — цитировал мужчина, вспоминая все те книги, прочитанные когда-то по рекомендациям знакомых или медиков. Он искренне был напуган состоянием друга.       — Ой, да успокойся ты. Я курил на протяжении двух лет. Быть может, лёгкие просто больные после всего этого, а кашель — лишь побочный эффект, — методично сказал собеседник, разглядывая лицо оппонента. Казалось, что ему было глубоко наплевать на эту беседу. Он мог бы и в тишине посидеть рядом с Францем, просто смотря на него или в окно. Подобное было странным, ведь Гилберт, истинный экстраверт и любитель разговора, прямо сейчас хотел отказаться от подобного. Может быть он перенимает привычки у Лоренца, становясь менее разговорчивым и спокойным? Или привязывается, делая все, чтобы заполучить внимание уже сроднившегося человека.       — Тем более. Может быть у тебя рак легких? Почему ты отказываешься от лечения? — нервно дернул руками Франц, немного склонив голову к плечу, недовольно сведя брови к переносице.       — Ой, да быть такого не может, не верю я, — отнекивался парень, вновь улыбнувшись. Все мы бы хотели называть себя здоровыми, но сейчас был не такой случай. Уж очень много факторов влияет на развитие болезни. Один из них — курение, второй — работа, третий — наследственность. Первое условие развития рака было выполнено, второе не подходило, ведь Крауц работал архитектором, то есть никакие пары краски и пыли его, почти, не преследовали. Но вот наследственность… Шанс того, что болезнь передастся от родителей или дедушек/бабушек, не столь велика. Процентов три-пять, хотя некоторые источники округляют до десяти.       — А у тебя болел этим кто-то из родственников? Это тоже влияет, — продолжал расспрашивать мужчина, желая докопаться до сути. И пускай это была запретная тема их разговора, не первый раз поднятая за сегодняшний день, она играла важную роль в жизни Крауца. Парень же, услышав вопрос, вновь помрачнел. Он не хотел говорить, что было ясно по его жестам и мимике. Старался скрыть страх, боль и неприязнь. Молчал, просто не понимая того, что ему ответить, закрывая руками лицо. Но в конце концов, выпрямившись, он все же открыл рот в немой фразе, несколько секунд не решаясь произносить каких-либо звуков.       — Мать была заядлой курильщицей, ведь работа, по ее словам, была слишком сложной, а так она избавлялась от стресса. Отца я не видел лет с пяти. На него какая-то арматура на стройке упала, удавив насмерть. Была еще тётя, с которой я провёл большую часть своей жизни, чем сильно обязан ей. Но я вернусь к матери. Из-за курения она постоянно кашляла, чуть ли не кровью плевалась, и именно из-за упреков ее старшей сестры, моей тети, всё же решилась обратиться к врачу. Третья стадия рака лёгких в сочетании с лимфомой Ходжкина, появившиеся непонятно откуда, — говорил он медленно, перемещая взгляд со стола на стены, волнуясь.       — Вылечить её не смогли, не успели. После постановки диагноза она прожила еще месяцев три-четыре, постоянно улыбаясь и говоря, как всё хорошо. Она лгала, просто стараясь не обременять этим родных. Я много раз видел то, как она хваталась за плечи или поясницу, стараясь стерпеть адскую боль, вызванную различными метастазами и отеками. Она умирала на моих глазах, говоря, что это нормально, что она просто прошла первый материальный уровень жизни и переходит на второй — душевный. А я верил, рассказывал ей шутки, заставляя посмеяться, не понимая, что даже это действие приносит моей матери боль, — рассказывал Крауц медленно, потирая руки, порой сжимая кисти от обиды и боли прошедшего, оставляя на светлой коже красно-синеватые следы.       — То есть после смерти матери ты жил с тетей? — задал Франц немного глупый вопрос, сожалея детству друга, сравнивая его со своим и понимая, что ему еще хорошо жилось.       — Да. Её Лилией звали, доброй, но строгой она была. Опекала меня как родного сына, сама не решаясь родить. Помогла выучиться, постоянно водила на флюорографию, боясь, что я могу заболеть тем же. Сейчас я уже не пользуюсь этими услугами, наплевав на свое здоровье. Иногда прихожу к тёте, общаюсь с ней. Она недавно заболела бронхитом, лежит теперь в больнице, а я приезжаю к ней, мандарины и другие фрукты приношу, — под конец рассказа Гилберт даже улыбнулся, грустно правда, вспоминая моменты, когда он посещал больную тётушку, и как она радостно встречала его.       — Так вот почему ты предпочитал умолчать о родственниках, — коснувшись пальцами подбородка, сказал мужчина, уставившись на грустного паренька.       — Ага, помню первые дни после смерти матери. Тётя, еле сдерживая слезы, каждый раз видя мою грусть, предлагала мне поиграть с ней в одну игру, условия которой я помню до сих пор, — начал юноша, уверенно поднимая голову и смотря прямо в глаза собеседнику. Своей фразой он заинтересовал оппонента, заставляя того вздрогнуть и слушать речь еще внимательнее.       — «Счастье», — так она назвала эту игру. Суть ее была очень проста: улыбаться, радоваться и искать только хорошее в самой ужасной ситуации, противореча чувствам. Тётя говорила, что подобное переосмысление ситуации и поиск хороших моментов помогает забыть обо всем плохом. И я соглашался с ней, беря ее за руку, закрывая глаза и проговаривая все хорошее, что было недавно. Делаю так до сих пор, обнимая себя, стараясь не отчаиваться, — натянуто улыбнувшись, заключил Гилберт, смотря вверх, стараясь не разрыдаться, обнимая, время от времени потирая, свои плечи. Его с детства научили радоваться. Радоваться самому ничтожному и обычному. И он старался следовать этой заповеди, приглушая грусть и боль.       — Можно? — задал вопрос Лоренц, но, не получив на него ответа, быстро поднялся со своего места, обнимая друга со спины. Он не был поклонником телесных контактов, но посчитал, что сейчас это было чем-то необходимым. Крауц дернулся, тихо ойкнул, но не отодвинулся и не оттолкнул, неестественно выгибая руки и прижимая сзади стоящего к себе.       — Пообещай мне, что в свободный день ты обратишься к врачу и пройдёшь полное обследование, ведь твое здоровье, ухудшающееся с каждым днём, сильно пугает меня, — прошептал на ухо товарищу Франц, получая в ответ немой кивок и тихий вздох.       — Можно я еще кое-что расскажу, хотя сам не уверен в достоверности информации? — протянул парень, продолжая диалог после спокойного «Да», сильнее прижимаясь к другу.       — Я бисексуал, в чём уверен со своего восемнадцатилетия. Не знаю, как ты относишься к такой ориентации, но очень надеюсь, что тебя не смутит этот фактор при нашем дальнейшем общении. Мы общаемся с тобой около года, и именно за это время я смог осознать то, что ты мне небезразличен. Мне хотелось бы связать свою жизнь именно с тобой, ведь такого человека, прекрасного внешне и внутренне, я не смогу больше найти. Не призываю тебя к обязательному согласию, но ответ услышать всё же хочу… — последняя фраза была произнесена на выдохе, а Крауц, оттолкнув друга от себя, повернул голову в его сторону, нагнетая молчанием. Франц долго думал, не понимая, что чувствует и к чему готов. Ответ пришёл спустя примерно минуту, решая судьбу обоих.       — Я рад тому, что смог приглянуться тебе. Ты хороший, но представить что-то большее, нежели объятия с тобой, я не могу. Прости, но пока нам суждено быть лишь друзьями, — вздохнул Лоренц, сожалея такому ответу. Их разговор и без того был слишком тяжелым. Он чувствовал себя виноватым и, желая хоть как-то загладить вину, постарался коснуться чужой руки, которая в ту же секунду была одернута Гилбертом и прижата к груди. Обиделся, наверное, из-за чего больше не желает каких-либо прикосновений.       — Я понимаю, все хорошо, — лучезарно улыбнувшись, резво проговорил парень. По нему и не скажешь, что минуту назад он готов был разрыдаться из-за пережитого.       — Еще кофе? Не хочешь? Тогда мы можем пройти в гостиную, где я приготовил для тебя пару книг Фромм Эриха. Ты ведь читаешь его? Эти книги я должен был вручить тебе еще месяц назад, о чем забыл, — тараторил юноша, сжимая собственные запястья, стараясь не смотреть в чужие глаза. Ему было стыдно, ведь на самое сокровенное ему ответили отказом. Он кусал губы и продолжал улыбаться, ожидая ответа, пугая своим настроением товарища. Но тот не стал долго тянуть, кивая в ответ, покидая кухню. За ним поплёлся и сам Крауц, пихая руки в карманы штанов, стараясь придумать что-нибудь, о чём они могут поговорить и отвлечься.

***

      После весьма неудачной встречи прошло около месяца. Гилберт, всё-таки послушав друга, поспешил пройтись по врачам, сдать анализы, сделать флюорографию. Ирония заключалась в том, что опухоль и правда была обнаружена, правда, по словам врачей, доброкачественная. Это успокоило Крауца, хотя по размеру тени на снимке ни о какой доброкачественности речи быть не могло. Только вот не было привычки у юноши добиваться для себя лучшего. Он смирился с диагнозом ровно до того момента, пока во время очередного приступа кашля не начал плеваться кровью. Это выбило его из колеи, заставляя трястись от шока и страха, вновь бегать по врачам. Но никто из медиков не ставил ожидаемого диагноза, пока один старенький хирург не подошёл к парню лично, объявляя вторую стадию рака.       Тьма лекарств, заменивший привычный рацион питания, курсы химиотерапии, сломанная психика и стресс. В последнее время это стало главной составляющей в жизни Крауца. С момента постановления диагноза, болезнь начала эволюционировать быстрее, хотя, возможно, Гилберт просто обращал больше внимания на свое самочувствие. К навязчивому кашлю прибавилось кровохаркание, неприятная хрипота, появляющаяся чаще обычного, отдышка и постоянная усталость. Порой температура поднималась просто так, и если раньше парень думал, что это отголоски ОРЗ или ОРВИ, то сейчас он грешил именно на рак.       Гилберт никому не говорил об этом. Даже Франца не уведомил, стараясь улыбаться. Он не верил в свой диагноз, постоянно принимая какие-то таблетки и посещая химиотерапию. Последствия ее были ужасны и неприятны. Выпадение волос, стремительно уходящий вес, бледность, усталость и боль в костях. Хотя, возможно, последнее было не из-за процедуры, а разрастания метастаз. Юноша не знал, но вдумываться не хотел. Он старался быть счастливым, правда сны о том, как он умирает из-за всего этого, добивали.       Очередная встреча Франца и Гилберта, инициатором которой стал Лоренц. Мужчина выглядел как никогда радостным и живым, не походя на себя обычного. Прямо сейчас он казался полной противоположностью парня, который, обняв своё тело, прижимался спиной к стене, не в силах стоять. Он так устал за последнее время…       — Что-то ты похудел за это время, — протянул собеседник, осматривая осунувшееся бледное лицо друга. Радость его пропала из-за этого, а поток вопросов посыпался снова.       — Всё-таки рак? Или ничего не нашли, а ты просто заболел? — расспрашивал Лоренц, качаясь из стороны в сторону. Крауц лишь покачал головой, запахнувшись в теплую кофту сильнее, улыбнувшись. Какое ему дело до его здоровья? Пусть живет своей жизнью.       — Пожалуйста, не лги мне. Мы не виделись месяц, и я уж точно вижу разницу между тобой тогдашним и теперешним, — жестикулируя рукой, злобно прошипел друг, сводя брови к переносице. Знакомый очень волновался за здоровье товарища, возможно, даже больше, чем он сам.       — Неудачные последствия химиотерапии, — проговорил мальчишка, хрипло посмеявшись и чуть не подавившись болезненным кашлем. Даже вздох в какой-то момент стал доставлять ему боль.       — Рак… Как ты раньше не догадался сделать флюорографию, «Солнышко», — грустно проговорил мужчина, качая головой, в какой-то момент не выдерживая, подходя к другу ближе и касаясь рукой впалой щеки.       — Да не болело оно так сильно… — отрезал парень, схватив чужое запястье, желая отдёрнуть кисть от своего лица, но подумав немного, он опустил руку, наслаждаясь теплом чужой ладони.       — А врачи что говорят. Шансы есть? — касаясь большим пальцем чужой губы, говорил Франц, в какой-то момент ловя себя на мысли, что хочет успеть поцеловать этого человека живым. Отдёрнув руку, понимая, что сейчас не время романтики и ласк, мужчина посмотрел в поблёкшие голубые глаза, сжав губы от жалости. Он искренне сожалел всей той ситуации, что случилась с Гилбертом, но помочь он, вроде как, ничем не мог.       — Посоветовали пройти эту самую химию, последствия которой ты видишь, а потом на операцию, — развел руками парень, вздохнув и улыбнувшись.       — Сказали, что метастазы разрастаются, резать пока бесполезно. Ну, а шансов того, что я выживу, всё же больше процента смертности. Надеюсь, что мне повезёт, — говорил он спокойно, будто бы рассказывал что-то обычное и привычное. Франц лишь кивнул в ответ, надеясь, что все и правда будет так, как говорит его друг. А друг ли?       — И долго тебе еще проходить эту самую химию? — странный вопрос, но мужчина не хотел останавливать беседу, желая как можно дольше наслаждаться уже охрипшим голосом знакомого. Тот лишь дёрнул плечами, выказывая своё непонимание. В данном случае всё зависит именно от прогрессивности болезни и иммунитета парня. На большее рассчитывать сейчас бесполезно. И пускай он не хотел умирать, грустные мысли брали своё. Пошуршав в кармане, он осторожно достал сигарету, понимая, что протерпеть без никотина больше не сможет. Франц, увидев это, лишь удивлённо похлопал глазами, не зная, что делать.       — Да ты шутишь… — недовольно проговорил он, быстро подходя к товарищу и чуть ли не рывком вырывая из его рук папиросу, выкидывая ее на пол. Франц был расстроен подобным поведением друга, а тот без слов понял поступок знакомого, вздыхая и запихивая руки в карманы, опуская руки. Гилберту больно. Ничего не способно заглушить это неприятное чувство: ни успокоительные, ни обезболивающие. И несмотря на строгие запреты врачей, он продолжает нарушать некоторые, связанные с лечением. Подобным стало именно курение, неблагоприятно влияющие на лёгкие. И без того болен, но остановиться уже не может, понимая, что это единственная вещь, так или иначе заглушающая боль, работающая по принципу первитина. Сначала всё прекрасно, а после боль и тревожность наступает вдвойне.       — Ещё хоть раз увижу это, накажу. Ты же сам твердил мне, как любишь жизнь и ненавидишь курение. Что же заставило тебя оттолкнуться от этой фразы? — горько спросил собеседник, презрительно смотря на ту самую сигарету, затаптывая её от злости. В ответ на реплику парень лишь вздохнул, ничего не ответив. Решил повторить судьбу своей матери? Возможно.       — Успокаивайся. Ты загоняешься без повода. Скоро всё будет нормально, я гарантирую, — понимая, что данные слова как нельзя бессмысленны сейчас, проговорил Лоренц, раскидывая руки в объятиях. Крауц, дернувшись, осторожно обнял товарища, прижимаясь к нему. Франц прав, и всё то, что делает сейчас Гилберт, лишь мешает лечению. Нужно только найти в себе силы забыть это, что, наверное, просто.

***

      До операции осталось два. Два дня до самого главного события в жизни Крауца, которое либо продлит её, либо унесёт в царство мёртвых. И именно в этот день Франц вновь явился к своему товарищу в больницу. Долгое время они просто молчали, в конце концов нарушая тишину. Сидя на кровати в одном из одиночных больничных кабинетов, они обсуждали свою первую нелепую встречу и те книги с фильмами, которые знали. Поглаживая голову Крауца, которая лежала на коленях Франца, мужчина рассказывал недавние события со своей работы.       Стоит сказать, что встреча была запланирована за три дня. И все эти три дня Лоренц думал о дружбе с этим человеком, стараясь понять, что же он чувствует. То признание не выходило из головы, снилось во снах и везде мерещилось. Это не просто дружба, но и не любовь… Возможно, влюблëнность, не больше. Но ведь все когда-то начинали свои отношения именно с этого? В бессонную ночь перед встречей Франц думал о том, что и как ему сказать. Он представил все свои действия, решив, что разговор на эту тему с живым человеком будет приятнее, чем причитания и признание над могилой мёртвого. Нет, Лоренц мечтал о том, чтобы с его другом было всё хорошо, но разве кто-то отменял теорию вероятности? Нет, и буквально всё могло случиться на операционном столе.       — Гилберт, — решив, что именно сейчас стоит поговорить об этом, резко сказал Лоренц. Парень, улыбавшийся до этого, удивлённо посмотрел на собеседника, ожидая продолжения. Все слова и признания тут же улетучились от одного этого взгляда. Вздрогнув и резко погрустнев, Франц понял, что он ещё не готов к этому признанию. Или готов, но просто не может подобрать слов, что застряли глубоко в горле? В конце концов, он может не успеть. Не успеть и глубоко пожалеть.       — Прости, — проговорил мужчина, извиняясь непонятно за что. Нагнувшись и согнув шею, немного приподняв чужую голову, он осторожно поцеловал собеседника. Робко, боязливо, не продержавшись и нескольких секунд, тут же разрывая поцелуй. Удивлённо похлопав глазами, юноша довольно хмыкнул. Всё-таки его чувства взаимны, жаль только, что всплыли они слишком поздно. А может и не поздно? Вытянув руку и коснувшись ей чужой шеи, он снова притянул к себе теперь уже не друга, целуя его сладко и желанно. Оба немного не понимали то, что чувствуют сейчас, но были счастливы и спокойны.       — Я не выдержу того, если ты умрёшь. Пообещай мне, что переживёшь эту операцию, — прошептал мужчина, не сдерживая слез, одна из которых упала на чужое лицо. Заметив его, Крауц остолбенел, ведь никогда не видел слёз этого человека. Неужели именно из-за него он сейчас плачет? Это одновременно приятно и так грустно, непривычно. Подобное заставило сердце Гилберта сжаться. Неужели его товарищ уже мысленно похоронил его, отчего теперь плачет и признаётся против воли? Нет, это ни так, и слезам здесь не место!       — Обещаю, — прохрипел он, вздохнув и немного поелозив на кровати. Вытянув руку вперёд, Крауц постарался стереть тыльной стороной ладони чужие слёзы. Видя слабую улыбку другого, вызванную чужими действиями, парень убрал ладонь, смотря в глаза собеседнику. Тот молчал, видимо, ожидая хоть чего-то от друга.       — Давай поиграем в «Счастье», — продолжил Гилберт, тыча пальцами в уголки губ оппонента, заставляя того улыбнуться. Как же давно он не играл в эту игру, да и не с кем ему сыграть. Получив согласие от друга, Крауц начал первым.       — А помнишь, как мы поехали в лес, надеясь собрать хоть немного листьев для гербария. А по итогу нашли только стаю гадюк и подобие волка… — начал парень, вздыхая и закрывая глаза, стараясь вспомнить хоть что-то ещё интересное и радостное.       — Помню, а ещё я там белку видел, которую так и не успел покормить… — прошептал собеседник, вспоминая этот радостный поход по лесу. Возможно, они ещё не раз посетят местные леса, наслаждаясь тишиной и свежим воздухом.       — Помню, как учился кататься по льду. Посещал различные спортивные объединения, но все безуспешно. Зато в момент сильных заморозков, когда ты позвал меня на прогулку, я впервые научился кататься. Ты ведь помнишь это шоу? — усмехнувшись и тонко намекнув на апрельские события, сказал друг. В их местности сроду не было такого гололёда, ходить по которому невозможно, но та прогулка, несмотря на сложность, всё-равно стала незабываемой.       — Ага, а ещё я пару раз навернулся на этом подобии катка и вывихнул руку, — выдохнул парень, смотря на своё плечо, чувствуя фантомную боль.       — Да… Пускай прогулка и была веселой, я бы не хотел этого повторить, — промямлил мужчина, пытаясь вспомнить ещё хоть какие-то моменты.       — Что-то ничего весёлого или хоть немного интересного не вспоминается… — со вздохом пролепетал Крауц, понимая, что беседа зашла в тупик.       — Ты прав. В голове у меня сейчас крутится лишь отрывок того, как ты случайно ударил меня дверью по голове… — грустно ответил Лоренц. Нет, ему было не скучно с другом, но сейчас, наверное, стоило бы просто помолчать и провести время в тишине, а не убиваться и стараться вспомнить хоть что-то, ведь это бессмысленно.       — Всё будет хорошо, — нарушая тишину, стараясь успокоить именно себя, проговорил Франц, приподнимая парня, кое-как усаживая его себе на колени. Недолго думая, Гилберт тут же прижался к другу, кладя голову на его плечо. Они обнимались ещё какое-то время, правда вскоре палату пришлось покинуть. Попрощавшись, оба пообещали друг другу встретиться через два дня. Иного исхода никто не ждет.

***

      Находясь рядом с операционной, Франц и пару друзей Гилберта уже какое-то время ждали завершения операции. Они волновались, по-разному выдавая своё волнение, иногда поглядывая на двери операционной. Стрелки тикали лениво. Хрустя пальцами, не замечая дрожь в руках, Лоренц ждал. Вскоре к ним подошел один из ассистентов хирурга, снимая шапочку для волос. И этим жестом всё было понятно. Он умер. Умер на операционном столе, не сдержав обещания. Закусив губу до крови от злобы, Лоренц кивнул головой, поблагодарив за проделанную работу врача, быстро поднявшись и поспешив покинуть больницу. Остальные молча посмотрели ему вслед. Кто-то от обиды спустился на сиденья, зажав рот ладонью. Кто-то стиснул зубы крепче, злясь на судьбу. Ну, а Франц лишь бежал прочь из этого места, не веря тому, что творилось в его голове, по-прежнему ожидая другого исхода. За всё это время ассистент даже слова сказать не успел, хотя прекрасно понимал всё то, что чувствовали остальные. Он лишь покачал головой, вздыхая. Такая реакция была не редкой здесь.       Будучи давно дома, Франц не смел произнести и слова. Что-то неприятно кололо горло, голос пропал, и лишь фотографии, сделанные не так давно, возвращали мужчину в реальность. На них Гилберт ещё такой живой, радостный, солнечный. Не верится, что всего за год этот человек изменился до такой степени. Он больше не обнимет его и не почувствует тепла почти что родного тела. Почему он умер? Ведь все прогнозы были положительными. Если бы это было осложнение после операции, то подобный исход был бы понятен, но почему именно так, зачем? Лоренц не понимал, топнув ногой и выкинув фото куда подальше. Ему было противно смотреть на эти изображения, понимая, что человек, изображенный на них никогда уже не придёт к нему, не обнимет, не посмеётся с ним. И пускай когда-то мужчина искренне не понимал тех людей, что рыдали на похоронах, сейчас он не сдерживал слёз.       Скоро, скорее всего, похороны. Франц понятия не имел о том, как их будут устраивать, но понимал, что тётя однозначно не оставит этого. Она — женщина со слабым сердцем, возможно, тоже откинется, осознание чего неприятно резало в груди. А если что-то и будет проводиться, то Лоренц не придёт на это. Просто не сможет пересилить себя, а нагнетать и без того неприятную обстановку там ему не хочется.       Водя пальцем по запястьям, мужчина осознал одну неприятную истину. А ведь так будет всегда. Жизнь — несладкая штука, а переживать эту боль ему не хочется вновь. Быть может, стоит это всё прекратить? Задумавшись, он сжал запястье своей руки. А стоит ли? Что сейчас делать? Напиться? Да нет, и если уж в нормальном состоянии у него появляются такие мысли, то при опьянении все будет ещё хуже. Может, стоит прогуляться? Возможно, ведь обычно это помогало проветрить разум, да и сейчас вечер. Улицы тёмные и безлюдные. Именно та обстановка, которая подошла бы для рассуждения. Молча идя по улицам, держа руки в карманах, мужчина ни о чём не думал. Сил на постоянные, порой глупые раздумья, просто не хватало. Всегда, когда он влюбляется в кого-то, этот кто-то бросает его или умирает. Гилберт не стал исключением, хотя раньше ничего беды и не предвещало. Только ему удалось осознать свои чувства, как все связи разорваны.       Гуляя по тёмным улицам до самого рассвета, Франц осознал кое-что очень неприятное… Ему нужно жить. Жить ради того, чтобы сделать всё то, что не успел Гилберт. Любил он его или нет, сейчас это не играет роли. В жизни ведь столько всего хорошего. Так зачем лишать себя самого приятного. Бесспорно найдутся в этом мире ещё такие люди, которые смогут удивить, а возможно даже влюбить в себя Франца. Но во что бы то ни стало, он всегда будет в каком-то смысле верен и предан бывшему другу. А после, прожив, наверное, хорошую жизнь, они вновь встретятся там, если загробный мир существует. Это обязательно случится, и другого исхода Франц не ждёт. Он грустно улыбается от осознания, в который раз обнимая свои плечи и понимая, что пора домой. Остаток ночи мужчина в любом случае проведет в бодрствующем состоянии, что будет очень сложно сделать, учитывая мысли.       Хотя, возможно, убить себя будет проще? И прямо сейчас, сидя перед окном и смотря на рассвет, Лоренц держит лезвие в руке, то касаясь им запястья, то вновь отдёргивая, понимая, что не готов. Это безысходность… Нежелание дальнейшей жизни и отторжение последствий смерти. Любой выбор для него будет проигрышным. Задумавшись, он делает первый неглубокий надрез, чувствуя жжение. Это не больно, скорее страшно и непривычно. Посмотрев на слабо кровоточащую ранку, Франц сделал ещё один порез, глубже и длиннее первого, стеклянными глазами смотря на капли крови. «Режь вдоль, а не поперёк», — промелькнуло в голове мужчины, но тот не послушал странный совет, делая ещё один маленький надрез поперёк. Все его действия на данный момент несут лишь самоуничтожительный характер, но, возможно, через час-полчаса ход мыслей вновь изменится, и пару глубоких дольных порезов заберут жизнь Лоренца. Он не знает, но продолжает царапать руку, грустно ухмыляясь. Как же не хочется, чтобы сегодняшний день заканчивался… А закончится ли он?