Горячий лед

Потом проходит еще месяца три. Павел почти не грустит и не скучает: Никита сам сделал свой выбор, еще тогда, в том темном переулке — когда прижимался к нему всем телом и плакал, уткнувшись в чужое плечо. —Отпусти… — в слезах шепчет Никита, и внутри все сжимается. — Отпусти меня, потому что я не могу!.. И ему бы отпустить, но Павел прижимает теперь уже снова бармена лишь сильнее, крепко сжимает узкие плечи — чтобы не ускользнул, чтобы не исчез вновь. Чтобы остался рядом. Но у Никиты всегда на все свое мнение. —Останься со мной. — шепчет мужчина, чувствуя, как в уголках глаз собираются слезы. — Я обещаю, что теперь все будет по-другому!.. Павел не плачет лишь потому, что все слезы он уже выплакал. Никита снова так близко, но они уже все проебали. Все — конец. Они своими руками поставили крест на этих ненормальных отношениях, глубоко в сердце спрятав оставшиеся друг к другу чувства. —Я сто раз это слышал! — Никита срывается и кричит, заливаясь слезами. — Я устал, Паш!.. Я просто устал… И он действительно такой уставший — с этими мешками под глазами и болезненным видом. Еще более уставший, чем раньше — когда все уже было плохо, но еще вместе. Когда было к кому обратиться и на кого свалить свои проблемы и неудачи. А Никита вдруг успокаивается, поднимая взгляд на мужчину. И Павел знает, что этот взгляд не сулит ничего хорошего, но молча ждет, когда его слесарь начнет говорить. …Правда теперь уже бывший и не его. —Знаешь… Сам решай. Выбирай: остаться мне или идти. Давай! А Павел знает, что если Никита останется, то все пойдет по пизде. Он просто разрушит свою жизнь, просто сгниет в этой увядающей конторе, в которую мужчина сам же его и притащил, оправдывая свои эгоистичные желания спасением невысокого татуированного парня от эмоционального выгорания. Как ни странно — ошибка. За два года тусклые глаза потухли окончательно, и Никита стал просто невзрачной тенью шататься по коридорам, залипнув на маршруте «слесарка-курилка» и до кончиков пальцев пропахнув вишневыми сигаретами. Мужчина вздыхает, потому что должен отпустить. Потому что должен хоть раз в жизни подумать не о себе. Потому что Никите хуево, и смысла оставаться здесь и дальше он не видит. Но почему-то остается, все еще за что-то цепляется: намертво прилипает к этой ебаной конторе — так, что отлепиться самостоятельно уже не может. А он молодой — у него еще все впереди. И пусть никто не знает, что он уходит в никуда — только бы не здесь, не рядом, не с ним. И Павел делает выбор. —Иди… Иди, блядь… Знаю, что все у тебя получится… Давай, Никит… Удачи… Почему отпустил? — Теперь уже у самого себя спрашивает Никита, глотая соленые слезы. — Почему, собственник, не оставил рядом? Но так даже лучше. Не придется снова терпеть эти токсичные отношения, не придется улыбаться сквозь боль и страдания. А то, что без него будет еще больнее — плевать. У него все получится. Он же молодой. И Никита плачет, потому что он надеялся услышать это останься, хоть и понимал, что это поставит крест на его дальнейшей жизни. Где Никита, и что с ним стало — мужчина не знал. Обещал себе забыть и не лезть больше туда, где не ждут. Первое по умолчанию было неисполнимо, а второе…с каждым днем в успех дурацкой затеи верилось слабее — и сколько раз Павел порывался снова дернуть Никиту за рукав и на коленях умолять вернуться? Останавливало лишь то, что местонахождение бывшего партнера было неизвестно — Никита словно в Лету канул. И дождливыми вечерами Павел шатался по электричкам «Фрязино-Москва», искал какие-то намеки, какие-то схожие черты; приходил туда, где он любил проводить свободное время, но опять — пусто. Словно Никита старательно избегал привычного маршрута и пожертвовал своим комфортом за нелепую возможность остаться незамеченным. Он исчез даже из бара, и Павел всерьез подумал, что его слесарь сменил не только работу, но и место жительства. А Никита-таки находит хорошую работу — в каком-то военном предприятии. Мужик, с которым он знакомится в баре, и который его теперь ебет, оказывается какой-то важной шишкой, и устраивает его туда по блату — без всяких проверок, медкомиссий и дипломов о высшем. До кровавых синяков на бедрах, до — в прямом смысле — потери сознания. До едва скрываемых тонной тональника гематом на лице. Никита терпит. За хорошую зарплату и за возможность утереть нос бывшим коллегам. Он терпит, втихую — как и всегда — слоняясь по другим предприятиям и везде получая отказы. Потому что цветные татуировки не пускали его дальше стен прогнившего и давно всеми забытого бара. Никита закручивает корпус блока уже на новом месте и машинально потирает ушибленное запястье — красочные узоры превосходно скрывали следы чужих пальцев. —Никто так просто не возьмет тебя в такое предприятие, мальчик. — шепчет мужчина, касаясь ладони Никиты. — Ты же понимаешь, что от тебя требуется? А у Никиты дежавю. Как бы не хотелось ассоциировать этого извращенца с ним, Никита это делает. А Павел остается лишь красивой картинкой, лишь ярким, но таким болезненным воспоминанием. И Никиту давно уже трогают чужие руки, давно он не вспоминает ни старое место работы, ни бывших коллег, ни партнера — только иногда, когда просыпается ночами, когда остается один, когда никого нет рядом. Теперь уже снова слесарь встряхивает головой, отгоняя ненужные воспоминания, а глаза закрываются, и голова против воли опускается на стол. Он устал — так чертовски устал, как никогда до этого. Ни когда все уже было плохо, ни когда пришлось работать в три смены в родном баре. —Просыпайся… — мужчина ласково будит его посреди ночи, и Никита открывает глаза. — Давай, поворачивайся… Потом — резкий толчок и боль во всем теле. И так несколько раз — несколько раз за ночь. Никита уже даже не просыпается, сквозь сон чувствуя чужие движения. Страх потерять работу не позволял слесарю сдвинуться с места. —Нет, так не пойдет… Заметив, что Никита уже даже не стонет, марионеткой подстраиваясь под грубые толчки, мужчина с размаху бьет его по лицу, вынуждая открыть глаза. —Надо было сразу тебя разбудить! Просыпайся! А слесарь устал настолько, что даже разлепить веки казалось ему непосильной задачей. Никита приглушенно стонет и вновь прикрывает глаза, тем самым провоцируя мужчину на большую агрессию. Движения ускоряются, но Никита этого попросту не замечает — чувствует только, что горячо, а потом непривычно пусто. Слова мужчины словно сквозь пелену; тот дергает слесаря за волосы, но Никита устал настолько, что у него нет сил даже поднять голову — она так и остается лежать на мокрой от слез подушке. —Увольняйся… — в который раз шепчет насильник, касаясь губами шеи Никиты. — Ты не выдержишь. Уснешь на рабочем месте, и я тебя уволю. А так у тебя будет все… И Никита снова отвечает отказом; снова упрямится, неизвестно кому и что пытаясь доказать. Он засыпает уже даже стоя — в очереди в коридоре или безуспешно пытаясь собрать воедино детали конструкции. Элементы крепежа вываливаются из дрожащих рук, голова тяжелеет и опускается на стол, но везде снова и снова отказы. И Никита решается на отчаянный шаг. Он бежит, не попрощавшись ни с кем и не потрудившись даже забрать свои вещи — терять все равно было нечего. Бежит, дрожащей рукой утирая слезы и пытаясь понять — в какой момент все пошло под откос, и что заставило его вернуться? …А Павел стоит, не в силах сдвинуться с места и от ярости сжав кулаки. Он ждал, он надеялся эти гребаные полгода!.. Ради того, чтобы самодовольный ублюдок ему все испортил? —К тебе на участок взяли нового слесаря. От бессилия мужчина стискивает зубы. Он злится на начальника, который проигнорировал его просьбу; злится на всех, включая Никиту — что, так сложно было остаться? Так сложно было дать ему еще один шанс? —Я же просил придержать это место!.. И это все, что он сейчас может сказать. —Это не обсуждается. Завтра он приступит к работе. Павел не выдерживает и все-таки хлопает дверью. Сегодня вечером ему как никогда необходимо нажраться. Утром вроде становится легче: то ли голова болела настолько сильно, что по сравнению с этим любая проблема казалась пустяковой, то ли ударная доза алкоголя помогла-таки принять правду. Жить прошлым, в котором Никита все еще ходит курить вместе с ним, было нельзя, потому что Никита не вернется. Зато новый слесарь явно пойдет на пользу их предприятию. И Павел принимает эту правду. Принимает до тех пор, пока — и дернул же его черт! — не начинает прислушиваться к отовсюду доносящимся сплетням. Услышанное заставляет мужчину в буквальном смысле почернеть: —Слыхал? Пашке слесаря нового взяли! —Да ладно! —Ага, молодой, говорят!.. Настроение и так было ниже плинтуса, поэтому Павел подумал, что уже ничего не потеряет, если продолжит мельком наблюдать за беседой. Молодой, симпатичный…вот только не говорите, что он еще и… —Татуированный вроде. Женька наш, ну, который новый, сказал… Металлическая кружка с грохотом падает на пол. В слесарку Павел возвращается на ватных ногах — прямо как в тот день, когда в конце января Никита соизволил, наконец, рассказать ему о своем уходе. И как тогда — пелена перед глазами. Смахнув скопившуюся в уголках глаз влагу, мужчина замечает за столом чей-то силуэт — наверняка новенький. Он сидел на месте Никиты, и неудивительно — свободных все равно больше не было — и так же, сгорбившись, что-то ковырял отверткой. Павел глубоко вдыхает и подходит ближе, намереваясь познакомиться с новичком, как вдруг слышит тихое и неуверенное: —Здрасьте… А потом — до боли знакомый смех. Он несколько раз моргает, пытаясь прогнать наваждение, а Никита оборачивается и улыбается — так, как давно не улыбался. Пожалуй, с той самой их весенней прогулки, когда слесарь насквозь промок, прыгая по холодным лужам. —Никит?.. И не дожидаясь ответа, сжимает узкие плечи, целует везде, куда может дотянуться, и плачет, плачет… Никита удивленно вскидывает брови и нервно смеется — видеть партнера в таком состоянии слесарю было в новинку. —Ты чего?.. — тихо шепчет Никита, опуская руку на чужое плечо. — Слышь… А взрослый мужик ревет как девчонка, все сильнее сжимая и боясь отпустить. Потому что проходили уже. Потому что длительное расставание помогло все переосмыслить и понять, насколько Никита был для него важен. —Да хватит… Паш… Никита называет его по имени, Никита утыкается в его плечо, и рукав темной футболки тут же становится мокрым от слез. Слесарь и сам плачет, кончиками пальцев касаясь чужой спины — эти месяцы вдали друг от друга были необходимы для того, чтобы сохранить их почти разрушенные отношения. —Я никогда… — шепчет мужчина, кладя голову Никите на колени. — Никогда больше так не поступлю. Я слова тебе грубого не скажу!.. Только не уходи, не исчезай снова… Пожалуйста… А Никита верит. Никита теперь понимает все с полуслова и мягкими касаниями пальцев гладит партнера по голове. Они изменились и приняли осознанное решение быть вместе — несмотря ни на что. Даже загнивающая компания переставала казаться загнивающей, когда Никита улыбался или когда Павел, смеясь, предлагал донести за него коробки. Все еще впереди, а пока хватит и этого. Слесарь никогда и не надеялся услышать… —Никит!.. — мужчина тянет его за запястье и склоняется к тонкой шее. — Красивые татуировки! Мне они всегда нравились… Никита посмотрит на него как на полного идиота, но улыбка выдаст парня с потрохами. Кто бы что ни говорил, каким бы Павел ни казался — он лучший. И Никита не уйдет. Никогда.