мы - пропагандисты любви.

      ночь такая яркая. удивительно. сияют звёзды, сияют. округляется месяц. круглится, концами смыкается практически. тонкой полосой рассекает ночное небо, что неравномерной сеткой звёзд украшено.       миша смотрит на тёмное пятно рядом с месяцем-красавцем, пятится и плюхается на кровать.       по-дедовски в голове метит, что месяц настолько большой, что до него можно было дотянуться, а где дотянулся — там что-то больше, с ним можно было бы поговорить, например про значимость жёлтого цвета в важных расчётах творческой деятельности европейских государств.       в общем о том, о чем любили разговаривать те, кто имеет прямое отношение к желтизне, вероятно.       жмётся сильнее в матрац, поджимает к себе ноги. тепло. почти. одеяло, что рядом устроилось, аки волосы распутной девицы, волнами распластавшихся близ тебя, комкалось неподалёку.       — с-своё, — мямлит миха, прежде чем потянуться к бокалу. — своё я горе… в вине топил, — икнув, пропевает он, по-графски ухватив стеклянный грааль.       располагается удобнее; присматривается к черному, как то самое пятно у месяца, чёрному и неразборчивому, в углу, царапавшему обои у тумбы, коту, щурится, находит удобную позу, и, и, и…. и!..       …разливает вино на белую простынь около себя.       оно расположилось неприятным, липким, но сладким озерцом около бедра.       — святые бубенцы могучего грифона!.. — возмущается горшенёв, сам по себе смеясь от своих же тонких и остроумных разглагольств. подмечает, что скорее всего такое искусство за концептуальный и популярный нынче абстракционизм в виде рисунков на белье выдать не получится, вздыхает, но секунду спустя поморщившись машет рукой.       ну и пусть, ну и ладно, больно нужна нам белизна в любом месте кроме ванной комнаты.       слышит шорохи позади себя.       кошак недовольно бурчит и с прыжком покидает одинокого любителя винных заменителей ненормативной лексики, смотрителя на ночное небо и счастливого обладателя алых небольших озёр в белоснежной пустоши. ну, или молочного моря средь розовых островков.       — да? — громко произносит он, в нежелании даже посмотреть на источник звуков. хмельной разум даже не хочет думать о том, что могло бы издавать негромкие копошения в комнате рядом. если это грабитель — он испугается этих высокодуховных воплей. тем лучше. — если это смерть — передайте, что у меня отпуск. — через смешки выпаливает он без толики раздумий.       — миш, — слышит он голос сзади, прежде чем услышит тихий смешок. — это я, — сквозь улыбку цедит гость. точнее, второй владелец. князь владений сих, если так угодно. угодно как будет угодно, так угодно и будет.       выдавая звук, напоминающий фырк барона, (любимого кошака, неумолимого чёрного воителя сих земель и профессионального просителя благ в виде лакомых кусочков сочного мяса), горшок оборачивается.       — здравствуй, хорошо, что пожаловал. я уже начал переживать превеликую горесть твоего ухода из наших хором!.. — мечтательно лепечет мишка.       — довольно сладостных речей, — с лучезарной улыбкой отрезает княже, в сию же секунду начав говорить серьёзнее. — вижу, миш, ты время зря не терял.       — и то верно.       князев скидывает рубашку, без раздумий расстегнув последние пуговицы и присаживаясь рядом.       горшенёв даже не пытался скрыть это красное недоразумение около себя.       щёки впалые по ощущениям натёрли свеклой, как у девицы на выданье, вот настолько румяные они были. украшенные миловидными ямочками, когда этот яркий лучик света хотел обрадовать округу своей улыбкой.       миша ближе подсаживается и вцепляется пальцами в блондинистые прядки, которые под собой сокрыли елово-травянистые глаза.       — я скучал. — констатирует он, прерывисто выдыхая и вытягивая свои влажные губы, которыми, похоже, очень хотел коснуться андреевых, чем и выдавал себя.       — я же ненадолго, — как бы переспрашивает князев виновато, похлопав глазками с длинными ресницами.       — ну, — сопит мишка и целует нетерпеливо, почти кусая губу. мокрый след ведёт к щеке и чмокает опять. — ну и что? — недовольно спрашивает он, глядя в глаза. — это не мешает мне скучать.       андрей вздыхает, душок вина уже пробрался везде, оседает на всём, на чём только можно.       — если бы тебя не было и пять минут, — говорит горшенёв, — я бы тоже очень скучал.       — да ну, — недоверчиво и провокационно молвит собеседник.       андрей стопроцентно бы быстро сдался, но алкоголь, (им оправдать любые странные и нестранные действия можно ближайшие несколько часов), что уже вдарил в голову, ещё когда андрей вошёл в квартиру, быстрым комом стремительно несясь ввысь и вверх бушуя и настаивает на весёлый лад.       — будь уверен — скучал бы. — отрезает тот. — и делал бы то же, — прерывается и коротко целует щёку, — что делаю сейчас.       — ладно, верю, — быстро прерывает его андрей, обнимая миху за спину.       — вот и славно, — наконец говорит горшок, совсем уже вплотную сблизившись с чужим телом. андрей ощущал что миша, кажется, легко дрожал.       кожа холодная. наверно, долго тут в одиночестве просидел. князев знал, что скорее всего, если обернётся — увидит кучу разбросанных листов бумаги, скорее всего исписанная часть будет наполовину перечёркнута.       горшенёв на колени опирается, на андрея ладонями давит, тот не сопротивляется. свет от лампы жёлтыми пятнами распластался на коже, будто поцелуи солнца, а тень отдавала голубым, даря приятный оттенок, — поцелуи луны.       за окном слышались шуршания листьев, молчание ночи врывалось на всю заполняя собой куполом вакуума так, что хотелось ничего не говорить ближайшие лет сто, только чтобы сохранить эту священную тишь да гладь.       миха выдохнул коротко, дыхание от щеки на скулу падало тёплым и становилось горячее, выдохнул ещё раз от того что колено андреево невзначай скользнуло по внутренней части его бедра, едва-едва, чуть-чуть и другие маленькие-маленькие слова, вот настолько расстояние в тот момент казалось мизерным и незначительным, почти доставая до точки, когда миша не выдыхал бы бесшумно, а томно и звучно выдохнул, возможно даже скуляще пискнув.       андрей уже знал наверняка, что могло ждать при любом раскладе его действий, какая будет реакция и как нужно спровоцировать реакцию эмоциональнее.       заучить такое просто.       но не потому, что нужно, или потому что тебе влетит подзатыльника от родителей, за то что плохо поступаешь, — «вот просто так» — как это называлось у нормальных людей, нет, не поэтому. а потому что хотелось. просто потому, что было желание знать как сделать так, чтобы тот, кто забрался далеко-далеко в сердце и, похоже, не собирается оттуда уходить, — чувствовал себя так хорошо, как только можно.       андрей руку опустил и в сопровождении тихого стона вверху, медленно-тягуче повёл от колена до паха, стаскивая тянущим движением за резинку шорты с нижним бельём заодно.       — ты, — хитро улыбнувшись проговорил горшок с трудом, громко вдыхая-выдыхая, — ты свои хотя бы штаны сними, — сказал он, улыбка нагло становилась шире, когда андрей потянул руку и уже задел крайнюю плоть. — княже. — выпалил он напоследок полу стоном так, что андрей аж вздрогнул. ну и как тут сопротивляться, скажите на милость?..       выполнив долг-но-пока-не-супружеский, что заключался в выполнении этой незамысловатой просьбы, княже снова опустил руку, вызвав тем самым достаточно громкий вздох.       он опустил кисть на талию, заставляя опуститься ниже, кожа ствола соприкоснулась с чужой и андрей ощутил лёгкий дискомфорт в области ключиц. такой, как когда ты чересчур сильно, к примеру, давишь на кожу ногтем, — вроде не царапина, но неприятно.       незлобный «вампир» тут же языком провёл по месту впадинки, около косточки, опять укусив и зализывая своё коварное деяние.       пальцы по стволу скользнули вверх, сначала тяжко.       большой палец андрея прямо прошёлся по головке, задевая не специально, но опять вызывая желание у миши издать звук менее скромный. указательный и большой пальцы слегка сжали основание, даря приятное тянущее чувство внизу живота, ощущение невозможной близости с мишей, и его завораживающие всхлипы.       движение такие плавные, наверняка содержащие такую своеобразную заботу, которую, вероятно, выражает андрей всегда, а сейчас близость дарует шанс, — шанс что въестся в память настолько сильно, что становится понятно, почему заботой пышет от любого его действия.       князев скорее ведёт по члену, подставляя мишке шею, оставляя её в его распоряжении. андрей уже не знает — где же были границы, которые стоило держать при первой встречи для того, чтобы это никогда не переросло в отношения, где они — амбассадоры любви. пропагандисты. популяризаторы, если угодно. как пожелается.       быстро-быстро, движения размеренные, такие, какие только нужно. путеводитель по акту близости он одолжил у самого дьявола, ибо только чёрт знает то, почему он так умело совершал свои коварства.       мишкины укусы переросли только в заботливые короткие поцелуи близ кадыка, — прерывался он только изредка, чтобы со всхлипом заставить андрея дрогнуть от того, как тот сладостно выговаривал его имя.       он часто-часто задышал, зашипел, рука нервно надавила на грудь, что дышать андрею стало менее комфортно, но говорить он ничего в протест не желал.       после короткого стона, что миша услужливо выдохнул прямо андрею в губы, он сам в такт движениям дёрнулся, говоря языком тела, мол — «не останавливайся, никогда, не останавливайся даже если прямо сейчас звонок в дверь зазвонит, — или, мало того, даже если кто-то просто бесцеремонно войдёт в ту самую входную дверь — не останавливайся ни коем».       и андрей слушался.       рукой вёл и смыкал пальцы так, что большой палец проводил прямиком по уздечке, прежде касаясь разгорячённой кожи у основания, пальцы неприлично длинные задевали и яйца.       миша прижался ближе, в волосы вцепился, оттянул, совсем не замечая своих действий, уже прикрыл глаза и громко-громко и прерывисто дышал.       мгновение — грудь вздымается, ещё одно — дыхание перехватывает, третье — поцелуй прерывается укусом в губы, нижнюю, кажется, миша даже не специально прокусил, секунда — вязкая жидкость стекает по впалому животу, горшенёв уж совсем обмякает и почти наваливается на князева. скулы руками держит, пальцами очерчивает и постоянно-постоянно лепечет о том, как любит сильно.       любовь можно популяризировать просто — достаточно просто знать, как любить так, чтобы хотелось любить сильнее, хотя казалось бы, — куда сильнее? но все мы знаем — бесконечность — не предел.