И никакого нет смысла в жизни, кроме любви...

- Алекс… - глаза от напряжения заслезились, и Штольман позволил себе оторваться от бумаг на столе и откинуться на спинку кресла. – Аня… Анин подарок на Рождество… Дядюшка, конечно, в стороне не остался! Ох, за ними нужен глаз да глаз! – лицо освежила улыбка. – Пётр Иванович! – внезапно перед взором всплыло парижское воспоминание. – О, скоро день рождения! День рождения… - и снова улыбка озарила умиротворённое лицо: Алекс пополз на Анин день рождения, постарался с подарком! – Анечка! – за сыном теперь даже опытный дуэт едва успевает. – Хорошо, Прасковья с нами! Мария Тимофеевна, благодарю! – пауза, тишина в мыслях. – Надо подумать о дне рождения Петра Ивановича… Оба ждали Антона Павловича… - приятная мыслительная активность окончательно сменилась сном. - Шура-Шура! – сквозь завесу сна уже несколько раз Штольман услышал сказанное с укоризной, но лишь когда возникло сползающее ощущение чего-то с ноги, он открыл глаза. – Яков Платоныч, это ж чисто вьюн! – Прасковья присела на стул, зная, что сейчас последует диалог. - Алекс, - отец тихо обратился к сыну, усевшемуся на полу халата, сползшего на пол. Вверх взметнулся взгляд цвета морской глубины и понёсся поток нечленораздельного лепета. - Ты так считаешь? – выслушав сына, поддержал разговор Штольман, на что в ответ незамедлительно полилась очередная тирада. Тихонько скрипнула дверь и три пары глаз устремились в одном направлении: - Ма-ма-ма-ма-ма, - и Алекс в одно мгновение, цепляясь за подол материнской юбки и пошатываясь, уже удерживал вертикальное положение. - Аннушка, так поздно легла и уже на ногах! – всплеснула руками нянюшка. - Поздно легла?! – Штольман завладел взглядом жены. - Да… - было начала Анна, но снизу раздалось призывное, - ма-ма-ма-ма-ма, - и она, подставив указательные пальцы под хваткие детские ладошки, выбрала целью движения кресло мужа. - Вы ещё посидите, а мы пойдём! Масленица же! А блины кто есть будет? – Прасковья безоговорочно сняла вершину, образовавшейся башни в рабочем кресле хозяина кабинета. - Точно – масленица! – Штольман явно ощутил аромат, проникший сквозь приоткрытую дверь. - Яков Платонович, Вы опять проработали всю ночь? - От чего такой вывод, Анна Викторовна? - Кушетка не тронута, а ко мне Вы не приходили, - молодая женщина, восседая на коленях мужа, обхватила ладонями его лицо. - Ты подарила такое волшебное кресло… - начал было Штольман, но Анна прильнула к его губам. – А кресло, и правда, волшебное! – довольно произнёс его обладатель. - Ты нужен мне, - она уткнулась ему под подбородок, а руки её пустились дарить нежность. - Сегодня же масленица! – громкий возглас из-за двери бесцеремонно вторгся в романтический миг. - Дядюшка! – Аня успела вернуть на место откинутую полу халата мужа. - Яков Платоныч, доброе утро! - Вы так считаете, Пётр Иванович! - Позвольте, я заберу племянницу, - вошедший не обращал внимания на недовольные ноты в голосе друга. – Ты выглядишь восхитительно, Аннет! А Вам, Як Платоныч, стоит привести себя в порядок. День уж на дворе, а Вы всё в халате. - Мой дорогой, мы ждём тебя в столовой, - взглядом, наполненным любовью, Анна одарила мужа, осознавая невозможность того, чтобы он последовал с ними тут же. Штольман прикрыл глаза: его возбуждённая фантазия рисовала возможные картины их уединения в кресле, нарастающая тяжесть внизу живота не отпускала поток мыслей… Лишь брошенный взгляд на стол, на полученный вчера пакет, помог вернуться к действительности.