И никакого нет смысла в жизни, кроме любви...

- Месяц, Виктор, Сашеньке завтра месяц, - Мария Тимофеевна опустилась на стул у трюмо. - Ты знаешь, я почти каждый вечер к Аннушке перед сном захожу... - пауза заставила мужа взглянуть на жену, - спасибо! Так вот, я не вижу Якова Платоновича... ни-ра-зу! - она поднялась. - Я даже представить боюсь, а если он разлюбил? - Маша! - Виктор Иванович даже запутался - то ли ему ругаться, а то ли смеяться. - Маша, - он обнял жену, - у него много работы, да к тому же завтра начальство приезжает.       За окном занялся рассвет, когда Штольман встал из-за стола. - Первая знаменательная дата, - улыбнулся он. - Дойду до своих!       Малыш спал с Анной: - Значит, уже кормились... - Яков аккуратно прилёг на край кровати: он просто лежал и смотрел, смотрел, смотрел... и думал. - Скоро уезжать... Но Алекс - ещё маленький... А Аня? Каково будет ей... Одному? А за ними потом... Я не смогу... Эгоизм? А Аня? И что им всем неймётся! Ведь подписали же мир! Так нет всегда найдётся кто-то кому есть дело... Надо же и Россия против... Так, Варфоломеев внесёт ясность... И в сроки внесёт... Так вместе или одному? - и Штольман замер, на него в упор осознанно изучающе смотрели ясные глаза, - ты меня подслушиваешь? - отец подмигнул сыну.       И вдруг: - Яков! - восторженно шёпотом произнесла Анна. - Ещё рано, - глянув в окно заключила она, - ещё может поспать...       В последнее время Штольман отметил, что ему стало трудно безучастно наблюдать процесс кормления ребёнка. В первый раз когда его организм среагировал на увиденный процесс, он даже разозлился сам на себя... Но злись, не злись, а увиденное побуждало фантазировать... - Аня... Анечка... - жена с наслаждением окунулась в его объятия: он уверенно прошёлся по спине, вдоль позвоночника, даря расслабление, и без какого-либо давления коснулся мимолётно объекта своего вожделения. - Яков... - уткнувшись в плечо, Анна шепнула, - я так соскучилась! - об этом он даже думать себе запретил, получив ликбез от доктора о сроках возвращения разносторонних отношений. - Родная моя... - он навис над нею, отметив лёгкий румянец, тронувший скулы, - и я... я очень соскучился! - его поцелуй не облегчил ситуацию. - Яков... - шея манила своей открытостью, исчезавшей под свободным кроем домашнего платья.       Она замирала с каждым поцелуем, спускавшемся ниже и ниже, а он шёл к желанной цели - соски - яркие, твёрдые, вкусные, перекатываемые языком, покусываемые зубами, посасываемые друг за дружкой... Их дыхание стало шумным, и выплеснулось сдерживаемыми стонами... - Как хорошо! - она наткнулась на тёмные, от плещущегося в них желания, глаза.       Он откинулся назад: - Стоп! Остановись! Не можешь держать себя в руках не заходи... Ааа! Аня... - она держала его: приподнявшись на локотке, свободной рукой сквозь ткань поглаживала возбуждённую плоть...       С каждым её новым движением Яков замирал предвкушая момент, когда она коснётся его без каких-либо преград... В её настойчивости читался взаимный голод: - Ещё чуть-чуть подождём... а сейчас... - он открылся ей, ловя каждое движение, каждый поцелуй, каждое покусывание... одевая рвущуюся страсть в признания... и извергся, проваливаясь в экстаз... - Ты моё золотце... - голос Прасковьи пробивался сквозь сон...       Резкий взмах ресниц: - Что ты творишь?! - мысль вернула сознание. - Чшшш, - пальчик нежно коснулся его губ. - Всё хорошо, - на него, улыбаясь, смотрели бездонные глаза. - Сон?! - мелькнуло сомнение. - Ты такой вкусный... - провокационное признание вернуло ясность.       Яков огляделся: - Да, бдительность на нуле... - и вслух, сопровождая восхищённым взглядом, - доброе утро, родная...