Невинный для Ночного Господина

Прослыть местным чудищем — наука нехитрая. Потоптать посевы, пожечь даже, если выйдет, отыскать дикое, отдалённое место, которое люди зовут проклятым... главное только, чтобы в этом проклятом месте никого на самом деле не было, а то разбираться с разъярённым привидением или наконец добившейся уединения ведьмой удовольствие много, много ниже среднего. Обосноваться где-нибудь, будь то пещеры, чащоба или полуразрушенный дом, главное, чтобы водоём рядом был, и выбираться оттуда только для того, чтобы наводить дальнейший ужас на местных. Крестьяне для этого подходят лучше всего. Нет, раньше можно и город было держать в страхе, но теперь там эти, нововведения. Фонари газовые, патрули, охотники на нечисть вот... в глушь-то такого господина не заманишь, не для того он в университетах шесть лет учился, чтобы по буеракам всякую дрянь ловить, которая, может, есть, а может, и нет её вовсе. Выдумали. Менять-то места всё равно приходится, чтобы не слишком примелькаться. Но от охотника лучше сразу уносить ноги, даже если уже прикормил... то есть, запугал все окрестности. По молодости Сумрак связывался с такими, теперь шрам поперёк лица и бедро на погоду болит. Ну их в болото. Бургомистрову дочку-красавицу, конечно, испуганных жителей к башне привязать не заставишь, и Ночным Господином себя называть тоже не выучишь, но в деревне оно поспокойнее как-то. Луна вот светит, сверчки стрекочут, деревенские по домам трясутся, молятся, чтобы их дом обошла беда. Слово Божье против Сумрака не то что бы шибко помогало, но пускай молятся. Главное, чтобы понимание у них было, что деревня-то, может, и двадцать домов, но двух невинных людей каждый год Хозяину всё равно отдавать надо. На поругание и съедение. Пожирнее да помоложе. Нет, на первый взгляд не сплоховали, привязали кого-то подходящего у колодца. Только какая же жертва свистит в ожидании своей неминуемой гибели в лапах монстра? Сумрак замер, не торопясь двигаться дальше. Подарок, укутанный в ткани так сильно, что разглядеть его толком было нельзя, тоже замер. Сумрак принюхался. Пахнет вроде правильно: страхом, хотя скорее напряжением, но напряжение не хуже, солёным человеческим потом, цветами, значит, украсили, не забыли... он крадётся к подарку со спины, как можно тише, чтобы схватить за горло длинными пальцами и ощутить, как запах страха становится отчётливей, а на шее испуганно бьётся жилка. Всё происходит слишком быстро, даже для него: разворачивается жертва, выстреливает из-под мудрёных многослойных одежд крюк, разрывая плечо Сумрака, глядит из-под платка неприятная, знакомая бородатая харя. — Попался, — злорадно говорит охотник, а потом вглядывается в свою добычу в тусклом лунном свете повнимательней. Вспоминает скорей шрам, чем изменённое годами лицо, и смеётся, — быть того не может. Ночной господин. — Отпусти, скотина, — шипит Сумрак, понимая, во что влез, и рвётся, заставляя стальные когти только сильнее вгрызаться в мясо. — Это тебе повезло, что я арбалет не взял, — хмыкает охотник, неверяще качая головой, — дурной ты всё-таки. Я уж думал, хорошо тебя напугал и ты перестал жрать человечину. Молодой был, тоже глупый. Только ты, кажется, так и не поумнел. — щурится он, подтягивая Сумрака ближе к себе за верёвку. — Что тебе на реках не сидится, лошадка? Рыбу, раков есть чем плохо? А у Сумрака кожа серая — сил сопротивляться нет, не то что из человека в коня перекинуться и копытом дать в лоб. Попробуй проживи на двух жертвах в год, заблудившихся путниках да тех зверях, за которыми выходит угнаться. А ноги-то у него не те. Он не отвечает охотнику, только рвётся вгрызться в горло, с лёгкостью разрезая слои ткани острыми зубами... да сколько их там? Слишком много. А нитки ещё и в пасти застревают, противно так. Всхлип вырывается из горла невольно — от боли, голода и унижения. И последнее, чего Сумрак ожидает, это осторожное поглаживание по спине грубой, широкой рукой. — Я же говорю — дурной, — чужие слова звучат странно, почти ласково, — даже убивать тебя как-то... — Жалко? — мрачно интересуется Сумрак. — Не то что бы жалко, незачем. Думаю вот, что могу тебе плечо замотать и вывести утром из деревни, если перекинешься, а перед старостой мешком пепла потрясти. Убивать-то людей ты здесь больше не будешь. И нигде не будешь, — угроза в голосе — тяжёлая, весомая. — А есть мне что прикажешь? — нечисть взвивается, снова всхлипывая от боли в плече. — Ты не дёргайся, не дёргайся, — советует охотник, — найду, чем. Овса-то везде много... Сумрак шипит и пытается вывернуть голову так, чтобы выгрызть крюк из плеча. — А то и кровью могу своей напоить, — неожиданно вкрадчиво добавляет его пленитель, — на первый раз. А потом мяса достать — говядину или свинину, конечно, или птицу, скажем. Но ты не в том положении, чтобы выбирать. "Ночной господин" послушно, как по команде, застывает, вскидывая голову, и внимательно следит за тем, как охотник медленно достаёт нож и заносит его над запястьем. Капли крови, алой, горячей, проступают на коже гранатовыми зёрнами — Сумрак как-то украл гранат в местах куда жарче и гостеприимней этих. Он не может не склониться и не вытянуть длинный язык, жадно слизывая кровь и жмурясь от удовольствия. Боль в плече от этого как будто становится меньше. Пальцы в волосах ощущаются слишком... правильно для того, чтобы не огрызнуться, отстраняясь от пореза: "Тебе что, лошади не хватает?" — А может, друга. Думаешь, кто-то от хорошей жизни в глуши таскается? — голос охотника спокоен, и от того, что он имеет в виду и Сумрака тоже, тому становится как-то не по себе. — А может, — он неспешно, вызывающе облизывает губы от чужой крови, — я тебе понравился? Ишь как запел: с собой зовёшь, кровью поишь. — Давай я тебе лучше сначала из плеча крюк вытащу, — уклончиво отвечает охотник, отводя взгляд, — только смотри — попробуешь сбежать и я тебя застрелю, не посмотрев на старое знакомство. — Не застрелишь, — самонадеянно бросает Сумрак. Но сбежать почему-то не пытается. Ни ночью, ни на следующий день, когда охотник выезжает на его спине из деревни. Кусок сахара с чужих пальцев слизывается как-то сам, помимо воли. Голодный ещё, наверное. Кровь-то хороша, но одной кровью сыт не будешь. Ладно, если охотник его обманул, то сегодня его горло маняще открыто и убить наглеца, как только они отъедут подальше от деревни, ничего не помешает. Просто пока не хочется. — А был у него конь? — слышится за спиной. — Да кто ж помнит, — отмахивается ещё кто-то. — Не пойму просто, подкованный или нет, — смущённо оправдывается первый голос, — непонятная лошадь. Сумрак громко, смешливо фыркает. Уж как-как, а "непонятной лошадью" его ещё не называли. Но и Ночным господином, наверное, больше не будут.