Тепло в крематории

      Ещё в том лесу, когда Шестая находилась в плену у Охотника и беззаботно крутила ручку шкатулки, слушая приятную мелодию и ожидая своей участи быть разорванной на столе, она не могла и подумать, что когда-нибудь запертую дверь в её комнату разломят топором, и в неё ворвётся какой-то мальчик с бумажным пакетом на голове. Что он заберёт её из того лесного домика и убежит вместе с ней от монстра, тем самым вытащив из холодных лап смерти.       С тех пор они были неразлучны и проделывали огромный путь до сигнальной башни бок о бок, не считая того неприятного случая, когда Шестую похитили кукольные хулиганы в школе и всячески над ней издевались, небрежно игрались, словно с тряпичной никому ненужной куклой, но Моно её спас, и они снова убежали от врагов, крепко держась за руки.       Дети шли по улицам Бледного города, окружённые изогнутыми рядами мрачных домов и насквозь промокшие под проливным дождём. Шестая плелась за бегущим впереди Моно, который искал какое-нибудь временное убежище, чтобы немного погреться и обсохнуть. Шестая всеми силами пыталась укрыться от ледяных капель, закрывала лицо рукой и жалко шлёпала босыми ногами по глубоким лужам. Она с надеждой смотрела на суетившегося напарника и вся дрожала от холода. Весь её серый свитер пропитался водой и неприятно лип к коже, лишив бедняжку всякого тепла.       Через пару минут поисков Моно наконец нашёл открытый вход в здание и подбежал к Шестой. Он сочувственно посмотрел на подругу и сожалел, что никак не мог её согреть. У него самого пальто превратилось на подобие половой тряпки, которую только что вытащили из ведра воды и забыли отжать, отчего укрыть незащищённое худое тело ему было нечем.       – Шестая, пойдём, я нашёл убежище, – мягко сказал Моно и, взяв Шестую за руку, быстрым шагом повёл её к тому самому входу.       От этой новости Шестая даже радостно улыбнулась и поспешила за своим другом. Они зашли в небольшое полуразваленное помещение из хлипких и гнилых от влаги досок. На потолке было пробито отверстие, через которое проходил тусклый синий свет и вытекала дождевая вода. Моно пока не знал, куда они зашли, и молча рассматривал заброшенное место с различными забытыми вещами. Вдруг он увидел на полу что-то жёлтое и небрежно сложенное, отчего подошёл к находке, чтобы рассмотреть поближе.       – Шестая, смотри, я тут кое-что нашёл для тебя! – воскликнул Моно.       Это оказался потрёпанный временем немного грязный дождевик, но несмотря на такой неопрятный вид, Моно посчитал, что для подобной погоды он как раз будет кстати. Шестая медленно подошла к одинокому дождевику, подняла с грязного пола и встряхнули одним взмахом рук, после чего плавно натянула на своё худое тело, поправила складки на рукавах и накинула капюшон на мокрые волосы, немного продрогнув, когда холодный материал скользнул по коже.       – Тебе идёт, – тихо подметил Моно, всё время наблюдавший за тем, как Шестая надевала дождевик и мягко приглаживала его замёрзшими ладошками.       – Спасибо, – вполголоса промолвила в ответ Шестая и мельком глянула на напарника из под нависшей ткани капюшона.       Этого не было заметно, но Моно нежно улыбнулся и ещё пару секунд любовался новым образом подруги. Она хоть и не увидела улыбку, однако прекрасно заметила умилённый блеск в его карих глазах через чёрные прорези, отчего немного смутилась. Вскоре Моно прервал их неловкую паузу и подошёл к двери, до ручки которой он не мог дотянуться.       – Надо посмотреть, что это за дом, – озвучил он свои мысли вслух и с явным намёком посмотрел на Шестую.       Та всё поняла без лишних слов и вздохнула с доброй усмешкой – Моно вечно тянуло на разные приключения, хоть он и понимал, что они могут быть смертельно опасны для таких малюток, как они. Тем не менее Шестая ничего не стала возражать и по отработанному механизму ладонями создала “ступеньку”, на которую Моно без труда встал и благополучно допрыгнул до ручки, открывая дверь в новое неизведанное ими место.

***

      Место, в котором они решили спрятаться от непогоды, оказалось заброшенной больницей с поломанными манекенами: какие-то стояли статуями в палатах, поглощённые густой темнотой, другие висели на привязанной к потолку верёвке, а порой в коробках лежали их оторванные конечности. Всё это наводило страх на малышей, особенно пропитанный какими-то медикаментами и сыростью воздух, отдалённые механические скрипы и треск движущихся протезов и лихорадочное постукивание металлических пальцев по треснутому белому кафелю.       Моно до сих пор вспоминал те роковые минуты, когда пробегал между неподвижных манекенов в поисках предохранителей и отбивался от рук, что пытались наброситься ему прямо в лицо. И всё это происходило в сплошной темноте, которую удавалось развеять лишь одиноким лучом света от фонарика. Мурашки невольно пробегались по его спине, стоило только одной фигуре двинуться к нему на один шаг или руке пошевелить пальцем.       Но что действительно напугало ребят и оставила яркий отпечаток в их памяти, так это шарообразный доктор с круглым лицом, испещрённым жировыми складками. Доктор, который ползал по потолку над койками с “пациентами”, отчего побелка и пыль осыпалась на пол, и дёргал их за конечности. Дети даже удивлялись, как вообще такой на вид хрупкий и почти развалившийся потолок удерживал огромную тушу доктора? И для чего вообще этот монстр дёргал манекенов за ноги и поочерёдно каждого осматривал?       Однако на разгадки у детей времени совсем не было: им надо как можно скорее покинуть больницу, чтобы не стать жертвой манекенов или несчастным “пациентом” в руках страшного и вместе с тем омерзительного доктора. Моно хитрым способом сумел отвлечь доктора пациентом, который лежал в отдельной палате за белой ширмой, пропускающей его тень, и был подключён к пикающему аппарату. Пациент громко и тяжело дышал, и пульс его, судя по бегающей кардиограмме, был равномерным.       Моно залез на верхний этаж по приколотым к стене дощечкам, после чего спрыгнул через квадратную дыру вниз прямо на рычаг рядом с койкой больного. Кардиограмма превратилась в одну сплошную линию, и дыхание пациента прекратилось; в палате воцарилась секундная тишина, которая прервалась паническим воем доктора. Моно быстро забежал за дверь, дождался, когда тот доползёт до больного, и потом на корточках осторожно вышел из палаты.       На выходе его ждала Шестая, Моно даже немного испугался яркого жёлтого цвета на фоне серой больницы – ещё не успел привыкнуть к тому, что она теперь в дождевике. Дети со скоростью ветра очутились у решётки, что преграждала им путь, и Моно вставил предохранитель в нужное место. Сигнализация оглушительно взвизгнула, решётка с грохотом отворилась, и из палаты донёсся вновь рёв доктора. Моно крикнул в страхе:       – Бежим!       Дети рванули на всех порах по длинному коридору. Доктор с тяжёлым пыхтением и возмущённым рычанием карабкался за ними, и Моно всеми фибрами своего тела ощущал обжигающее смрадное дыхание. Полки с шумом валились рядом с ним, пол и стены сотрясались от воцарившегося хаоса и летающих предметов по всему коридору больницы. В детей прилетало буквально всё, что попадалось под руку доктора, но тем всё же удавалось увернуться.       Таким темпом они добежали до крематория. Шестая спряталась под стол, а Моно запрыгнул в печь и нырнул в пепел от видимо сожжённых когда-то манекенов. Доктор залез за ним, улегшись на подставку, отчего она угрожающе прогнулась под большим весом. Мясистая рука окунулась в пепел и стала ощупывать дно в поисках маленького беглеца.       Моно тем временем еле как пробрался к небольшому дымоотводу, со страхом смотря, как подставка трещит и ломается, грозясь раздавить маленького человека, и на то, как ладонь ползает по дну. Сердце бешено билось в груди, кровь ощутимо пульсировала в висках и клокотала в глотке от животного ужаса и от сковавшей его клаустрофобии. Моно вцепился дрожащими пальцами в решётку, закрывающую дымоотвод, с безумными от страха глазами смотрел на подругу и кричал о помощи.       Шестая бросилась к нему и отодвинула тяжёлое ограждение. Она сама до смерти боялась за Моно, особенно при виде его широко распахнутых глаз с сузившимися зрачками, которые она смогла разглядеть через два отверстия бумажного пакета. Моно вылетел из печи, глубоко дыша и прижимая ладонь к груди, чтобы успокоить разбушевавшееся сердце, после чего он помог Шестой запереть печь на громоздкий засов и прыгнул на рычаг. Багровое пламя вспыхнуло моментально, и доктор взвыл в предсмертной агонии и бился в дверь в попытках выбраться. Черный дым выходил из отверстия, откуда выбрался Моно, и вскоре вой утих, только огонь мерно потрескивал в печи и небольшими искрами вылетал на больничную кафельную плитку.       Моно, находясь ещё в стрессовом состоянии, слушал, как доктор сгорал заживо, и неподвижно стоял. Он пытался отойти от происходящего, выкинуть из головы все эти кошмары и забыть, однако такое мозг почему-то отказывался стирать из памяти.       Как только тепло от огня мягко накрыло окоченевшие лодыжки, Шестая уселась прямо перед ним, поджав к себе ноги, и протянула ладошки вперёд. Она в блаженстве вздохнула полной грудью и прикрыла глаза – наконец-то она нашла хоть какой-то источник тепла и может спокойно согреться за всё их длительное путешествие. Моно молча приблизился к ней и встал рядом, с некой ухмылкой смотря на то, как Шестая греется у огня, безжалостно сжёгшего до этого несчастного доктора.       Моно мягко притронулся рукой до её макушки и стал мерно поглаживать, на что Шестая подняла на него голову, чуть отодвинув капюшон назад. Заметив, что Моно до сих немного трясётся от пережитого впечатления, Шестая взяла его за руку, что гладила её по голове, и притянула вниз, усаживая друга рядом с собой.       – Посиди, отдохни немного, – посоветовала Шестая.       Моно не противился и покорно приземлился рядом с подругой, вытянув испачканные в золе и уличной грязи босые ноги к огню, с удовольствием ощущая обволакивающее тепло. Шестая решила последовать примеру и тоже вытянули ноги к печи – теперь две пары детских ступней, что пережили голую землю, ледяную воду и доски с заносами постепенно отогревались и мелко двигали пальчиками.       – Ты как? – вдруг спросила Шестая, кладя голову на плечо Моно.       – Нормально, – тихо выдохнул Моно. – Но было очень страшно.       Шестая на это придвинулась к нему ближе и уткнулась носом в плечо, руками обнимая союзника за пояс. Если раньше Моно сильно смущался, когда подруга проявляла подобные знаки внимания, то сейчас он без малейшего колебания обнял её в ответ, постепенно отбрасывая все плохие мысли из головы.       Шестая уже знала, что нужно делать, чтобы успокоить друга и также унять дрожь в своём теле. Как никак она тоже вся похолодела от ужаса, когда доктор залез в печку в след за Моно, ведь мимолётно подумала, что он теперь не сможет оттуда выбраться и умрёт, придавленный тяжеленой тушей. Поэтому Шестая крепко прижималась к нему, вдыхала сырой запах старого изношенного пальто и протиснула свои пальцы в его прохладную ладонь, оглаживая самыми кончиками небольшие углубления на ней.       В такие моменты им обоим необходимы поддержка друг от друга и ощущение родного тепла. Несмотря на такие отважные риски и подвиги, тонкая грань между жизнью и смертью заставляла беззащитных малюток чувствовать глубокий стресс. Тогда Шестая бросалась к Моно в объятия, тем самым убеждая себя, что он живой и невредимый, не бросил её одну и до сих пор рядом. Шестой это было важнее всего – физически и морально чувствовать Моно, ведь он для неё единственный ценный человек, с которым она прошла нелёгкий путь.       Моно трепетал и боялся делать что-то лишнее, только бережно снял с головы Шестой широкий капюшон и зарылся носом в всё ещё влажные и лохматые волосы, не забыв приподнять пакет себе на лоб (пока она не видит, он может позволить себе на время снять маску и кожей лица ощутить прохладный сквозняк, гуляющий по больничным коридорам). Моно понимал, что Шестая очень устала и ей необходим отдых, поэтому терпеливо ждал и обнимал, слыша, как подруга сладко посапывает ему в плечо.       Пускай. Он не против, чтобы Шестая немного подремала, так как ей это необходимо. Заботливо поглаживая её плечо, Моно преданно стерёг сон и внимательно прислушивался к тому, чтобы к ним не решили наведаться манекены. Сам спать он не хотел, хоть сонливость застилала ему глаза мутной пеленой, он продолжал ждать пробуждения Шестой, чтобы потом с новыми силами продолжить путь до сигнальной башни.