Гадание на стеблях тысячелистника

ᅠ ᅠᅠЧун Юнь не замечает, как в справочнике по демонологии пометки о повадках и особенностях аякаши по количеству превышают примечания, связанные со способами атаки и возможными опасностями при нахождении рядом с данным существом. Ненавидит морковь, любит классическую музыку и хорошие книги — возможно, информация не столь полезная, но Чун Юнь с трепетом записывает каждый замеченный им факт. ᅠ ᅠᅠПосле проваленного изгнания ему не остаётся ничего кроме того, чтобы брать новые заказы — но ни один демон не предстаёт перед ним в материализованном обличии. Методы его работы всё так же действенны: не находится ни одного духа в какой бы то ни было точке Ли Юэ, который бы воспротивился врождённой предрасположенности. ᅠ ᅠᅠПоэтому, получив заслуженную оплату своих услуг, он вновь возвращается на безлюдный берег. Вновь встречает аякаши — ведя с ним больше дружеские беседы, нежели чем имеющие цель изучить его, как магическое существо. ᅠ ᅠᅠКниги, страницы которых были запечатлены в памяти духа, могли быть воспроизведены им близко к оригиналу, ведь после смерти всё прочитанное стало более явно выскоблено на подкорке сознания: строки, усвоенные ранее, обретали облик призрачных фолиантов. Дух мог иногда зачитывать любимые отрывки — но в один день, когда Чун Юнь оказывается слишком неразговорчивым и отстранённым, аякаши под смиренное молчание читает несколько глав. ᅠ ᅠᅠИстория та — о доблестном воине, ведомом благородства и альтруизма идеалами; о глубоких рвах вокруг средневековых замков с донжоном; об изящности фехтования длинным мечом с золотой отделкой и широкой крестовиной; о жертвенности, прикрытой вычурными речами — что в интерпретации автора было самим собой разумеющимся. Чун Юнь восхищается, не отрывает глаза, в которых поблёскивает восторг, от перелистывающего страницы иллюзорной книги духа, внемлет каждому слову. А после, когда аякаши замечает слишком увлечённый взгляд, Чун Юнь вопрошает, каковы же имя автора и название. ᅠ ᅠᅠ— Тебе интересно? — нерешительно прикрывает лицо прозрачной завесой книги. — Насколько я помню… Третий том «Легенды о мече» Син Цю. ᅠ ᅠᅠЭто имя ярко отпечатывается в памяти, становится ориентиром в следующий раз, когда Чун Юнь с нетерпением наведывается в библиотеку. Аякаши умеет интриговать, ведь нескольких глав ничтожно мало, несколько глав — средоточие интереснейших событий в сюжете, о развязке которых без прочтения книги до конца останется лишь догадываться. Но возвышающиеся над Чун Юнем стеллажи непоколебимы, голос библиотекаря — отрезвляющ: ᅠ ᅠᅠ— Третьей части никогда не существовало и, судя по тому, что автор давно покинул наш мир, не будет. Но вы все ещё можете взять первые две. ᅠ ᅠᅠЧун Юнь хмурится с лёгким раздражением, недовольно бурчит нечто невнятное в ответ и берёт с собой злополучные книги. Очевидно, над ним вновь подшутили — как раз в тот момент, когда он не сомневался в искренности слов аякаши, когда проникся каждым зачитанным словом. Обыскал всю библиотеку и в итоге узнал, что эта часть вовсе никогда не издавалась. ᅠ ᅠᅠПоэтому при следующей встрече с духом Чун Юнь в шутку делает вид, что запускает в него тяжеленный томик, который в действительности выскальзывает из рук. Но аякаши, трепетно радеющий о книгах, спасает ту от участи быть погружённой в воду, наделяя водную материю физической силой. Вздыхает: ᅠ ᅠᅠ— Я выгляжу как мишень для метания книг? Каждая из них заслуживает аккуратного обращения, — разглядывает название на обложке. Внезапно его лицо меняет несколько выражений: озадаченный прищур глаз ли, удивление ли, туманная грусть ли — и наконец становится увенчанным мрачной улыбкой. ᅠ ᅠᅠ— Извини, но… Почему ты подшутил надо мной? Библиотекарь счёл меня идиотом из-за того, что я искал третий том, которого не существует, — скрещивает руки на груди. ᅠ ᅠᅠАякаши вручает ему книгу, прячет взгляд в лазури тяжёлых небес, овеянный невидимой тюлью холодного ветра. Прикладывает палец к губам с выражением таинственным — но в глазах его не плескаются игривые отблески заката, лишь глубокий сумрак: ᅠ ᅠᅠ— Ах, как же ты несмышлён, дражайший. Эта книга действительно существует… существовала бы, если бы только судьбою мне отведено было чуть больше времени для того, чтобы её закончить. ᅠ ᅠᅠ— Что? Разве ты не говорил, что забыл о своём прошлом? ᅠ ᅠᅠЧун Юнь вскидывает бровь недоуменно, потерявший нить разговора. Аякаши смотрит в его глаза выжидающе и наконец выдавливает, гордо разворачиваясь на каблуках: ᅠ ᅠᅠ— Имя автора этой книги — имя, которое я носил, будучи живым. Но сейчас об этом говорить бессмысленно, как и о моём прошлом, — дух легко перебирает пальцами, немного разжимая и сжимая их. — Твой долг как экзорциста — найти способ изгнать меня, забыв о любых чувствах. У людей есть неприятная привычка сопереживать каждому, в ком они видят подобного себе. Поэтому для тебя мне лучше оставаться злобным духом, а не жалким воспоминанием о когда-то живом человеке. Не забывай об убитых мной людях. ᅠ ᅠᅠПред Чун Юнем вмиг предстаёт картина погибающего в объятьях волн юного писателя. В строках его, в венах его — вкрадчивый зверь индивидуализма. Он мог бы резать жилы пером, лить чернил серебро, но... ᅠ ᅠᅠПустынный берег — вакуум, за пределы которого не позволено ступать. Пронзительные строки, которые могли быть написаны, утопают вместе с ним, оставаясь лишь в омуте сознания. А затем только вечный плен волн и вынужденное непреодолимое уединение в бесплотном облике. ᅠ ᅠᅠ— Незаконченная книга — твоё сожаление, — уверенно чеканит Чун Юнь, не оставляя других вариантов. — И для того, чтобы ты смог наконец упокоиться… Должен быть способ. Фальсификация рукописей. Моими руками. ᅠ ᅠᅠВедь только так он сможет изгнать заблудшую душу, верно? ᅠ ᅠᅠВедь только так он сможет оправдать статус несокрушимого экзорциста, верно? ᅠ ᅠᅠМертвецам не место в этом мире. ᅠ ᅠᅠДух медленно и содержательно объясняет, что воспользоваться типичной практикой завладения чужим телом ему не получится, ведь та отнимает слишком много духовных сил и ощущается весьма неприятно — учитывая, что агрегатным состоянием аякаши является водная масса. Вариант с подделыванием почерка отметает, загадочно посмеиваясь над Чун Юнем, требующим объяснений. Затем вежливо просит листок и карандаш, которые должны находиться в арсенале экзорциста для того, чтобы делать заметки об аномалиях в поведении демонов. Выводит иероглифы с терпеливым усердием, наделяя руку твёрдой формой — но те оказываются не каллиграфическими и убористыми, как Чун Юнь предполагал… ᅠ ᅠᅠ— Видимо, ты слишком долго не держал в руках карандаш, — Чун Юнь растерянно щурится, с тяжестью разбирая каждый иероглиф, что написан размашисто и неаккуратно. ᅠ ᅠᅠ— Дело в том, что это мой обычный почерк, — вздыхает, наблюдая ожидаемую реакцию, — никто не сможет его подделать или разобрать. ᅠ ᅠᅠ— Я постараюсь, — понижает голос, — Син Цю. * * * ᅠ ᅠᅠПальцы Чун Юня всё чаще пачкаются в чернилах, зазубренное перо становится полностью подвластным ему лишь по прошествии долгого отрезка времени — маскировать свой мелкий угловатый почерк под неразборчивый становится довольно трудной задачей. Под тщательным контролем Син Цю выводит первые строки эпиграфа. Одобрительный кивок — знак начала длительной работы. ᅠ ᅠᅠЛинии букв кривоваты, хаотично петляют по периметру листа, что сначала задевает перфекционистскую сторону Чун Юня. Но позже он перестает замечать уродливость имитируемого им почерка: заслуживает ли этот недостаток внимания, когда в абзаце умещается великолепие ночи, что светла от звёзд? В витиеватых предложениях — глас таинственных гор, баллада о героизме, моральный выбор между честью и бесчестием. ᅠ ᅠᅠОни долго обсуждают предстоящий сюжет, совсем не замечая, как безоблачное небо над морем становится напоенным естеством заката. Син Цю с некоторой тревогой замечает, что старания над рукописью в ночное время могут испортить Чун Юню зрение. Прощаясь с ним и теряя силуэт в вечерних красках, застилающих живописный обрыв, Син Цю позволяет себе — считая эту мысль чужеродной для мертвеца — признать, что общение с Чун Юнем приносит ему удовольствие, сравнимое с чувствами от написания тома. ᅠ ᅠᅠНа следующий день, на следующей неделе, в следующем месяце они встречаются на том же береге вновь. Чун Юнь привыкает к твёрдой гальке под его ступнями, к рёву волн и любезным интонациям Син Цю. Дилетант в литературе — но когда видит, что Син Цю слишком долго задумывается над ходом событий, тот подаёт идеи… не всегда удачные. ᅠ ᅠᅠ— То есть, мы уже час отвлекаемся от написания лишь потому, что ты не помнишь, как иначе сказать «поднять руки вверх»? — многострадальческий вздох. Чун Юнь всегда призывает Син Цю не поддаваться прокрастинации и сосредотачиваться на романе, но тот из раза в раз уводит беседу в иное русло. ᅠ ᅠᅠ— Воздеть! Я наконец вспомнил. ᅠ ᅠᅠСоздаётся ощущение, будто собственное упокоение для Син Цю значения уже не имеет — тот рассказывает о неосуществимом желании снова попробовать сладкую выпечку, о потаенных страхах, таких незначительных. И Чун Юнь поддаётся: растворяется в его ласковом взгляде, подобном глотку студёной воды. Никто прежде не говорил с ним обо всём и ни о чём одновременно. Рукописи становятся отложенными в сторону на долгие часы. ᅠ ᅠᅠОднажды Син Цю рефлекторно закусывает губу нервно и говорит сбивчиво: ᅠ ᅠᅠ— При жизни я часто задумывался о разных экзистенциальных понятиях, например, о любви. То есть, это глупо — меня так или иначе ждал брак по расчёту, как наследника гильдии. Но если бы был человек, которого я мог бы искренне полюбить... ᅠ ᅠᅠЧун Юнь теряется: для него любовь кажется губительным, чересчур сильным чувством, которое он должен подавить наравне с другими. Уничтожить любые задатки. ᅠ ᅠᅠ— Могу я… поцеловать тебя? — произносит Син Цю так тихо, что сначала слова кажутся неразборчивыми. ᅠ ᅠᅠЧун Юнь кивает, опустив взгляд — естественное желание для духа, огражденного от тактильных ощущений и любых прикосновений. В данной просьбе нет ничего странного, что можно было бы связать с влиянием несовершенных человеческих эмоций; было бы странно, если бы Чун Юнь отказал. Син Цю принимает воплощение, близкое к человеческому телу — временное, неустойчивое, слабо контролируемое. Нерешительно касается горячих губ, ощущая сладковатый привкус и аромат диких трав, затерявшийся в волосах Чун Юня. Ощущая наконец хоть что-то. ᅠ ᅠᅠВстретив лишь неуверенный непродолжительный ответ на спонтанный поцелуй, Син Цю отстраняется. Чун Юнь все ещё ощущает его губы на своих — хладные, непохожие на человеческие, сухие. Он не знает, что чувствует. И тем более не знает, что должен чувствовать. Переводит тему, напоминая о рукописях и видит одобрительный кивок — в этот день они больше не отклоняются от написания книги, не прерываясь даже на незначительные разговоры. Не пересекаются взглядами. ᅠ ᅠᅠИстория начинает подходить к развязке, когда главный герой погибает, поставив идеалы выше ценности жизни. Чун Юнь возмущенно сетует на такое решение, искренне веривший, что герою предначертана долгая и счастливая жизнь. Син Цю лишь сдержанно улыбается — сгореть в огне молодости на пьедестале собственных воззрений кажется ему достойным концом. ᅠ ᅠᅠВместе с развязкой к Чун Юню приходит медленное осознание: близок конец процесса подделывания рукописей, следовательно, близко изгнание и исчезновение духа. Эта задача не кажется ему теперь несомненным долгом экзорциста — кажется обязанностью, что претит и раздражает. Чун Юню пришлось ограничивать контакты с людьми, лишить себя эмоций, превратить чувства в идеально отлаженный механизм; в таких условиях он не имел друзей, не имел собеседника, которому мог бы открыть свою душу, не боясь быть осмеянным. ᅠ ᅠᅠВозможно, поэтому он смог открыться Син Цю — тот не был… человеком в привычном понимании. Располагал к себе покладисто, заботливо интересовался о состоянии Чун Юня, нарочно выводил на эмоции, не осуждая за их проявление. ᅠ ᅠᅠБудет ли место, куда Чун Юнь сможет возвратиться, когда всё закончится? Будет ли человек, что сможет понять его, спрятавшегося в скорлупе защитных механизмов? Будет ли кто-то, кто даже повседневные явления сможет описать так, что те начнут казаться не лишёнными изящества? ᅠ ᅠᅠЧун Юнь сильно сжимает рукописи в руке, позволяет себе тихо выругаться и больше не сдерживает нарастающее разочарование в самом себе. Он все ещё остаётся человеком, который не может поставить долг выше чувств. Огонь камина близок, плотояден, притягивает — соблазн почти берёт верх, но Чун Юнь вовремя убирает рукописи подальше от огня. Безумство. Рукописи не горят, верно? ᅠ ᅠᅠКогда работа над рукописями наконец заканчивается, Чун Юнь даёт обещание действовать по их совместному с Син Цю плану. Линия торговой гильдии Фэй Юнь продолжается и по сей день, а воспоминания о писателе, что обрел свою популярность в Ли Юэ лишь после смерти, все ещё передаются новым поколениям. Добавив в рукописи на некоторых страницах сведения, что могли быть известны лишь человеку, непосредственно связанным с гильдией, Чун Юнь делает фальсификацию ещё более правдоподобной. Обстоятельства нахождения обоснованы: отсыревшие и потрёпанные временем страницы обнаруживаются в сумке, выброшенной на берег после смерти писателя. ᅠ ᅠᅠЧун Юнь напрасно убеждает себя в том, что обман провалится, а издательство может отклонить роман. Через несколько месяцев выпущенная книга становится настоящей сенсацией, разговоры о которой блуждают на устах тех, кто хотя бы немного вовлечён в литературу. ᅠ ᅠᅠЕго цель достигнута — сожаление, державшее в этом мире Син Цю, исчезает. Но… хотел ли он достигать её? ᅠ ᅠᅠЧун Юнь долго не желает являться с хорошими вестями, долго откладывает встречу с призраком, погружаясь в работу. Больше не останется ничего, что их связывало бы; писатель наконец сможет погрузиться в вечный сон, когда у Чун Юня впереди — целая жизнь, пугающая неизведанностью и гнетущим одиночеством. ᅠ ᅠᅠЕму стоит забыть о сожалениях — но в который раз он печалится от мысли, что всё закончилось. ᅠ ᅠᅠЗамечая пурпурный закат во время одной из тренировок по оттачиванию техники владения мечом, задумывается мечтательно. ᅠ ᅠᅠНа море закаты всегда красивее. ᅠ ᅠᅠЧун Юнь решается — он не сможет оттягивать этот момент вечно, не сможет тонуть в жалости и неприязни к самому себе; увековечив тёплую улыбку духа в воспоминаниях, смиряется с тем, что сегодня видит его в последний раз. Приходит на берег, негромко повторяя имя аякаши — когда фигура его, вытканная из шёлка воды, обретает чёткие очертания, Чун Юнь рассказывает, натянув добродушную улыбку, об успехе книги. ᅠ ᅠᅠНа лице Син Цю застывает неоднозначное выражение, невнятная эмоция — которую он, крепко обняв Чун Юня, с трудом преобразует в слова: ᅠ ᅠᅠ— Почему ты не навещал меня несколько месяцев? Я думал, ты позабыл обо мне или, что ещё хуже, с тобой что-то случилось, — смотрит прямо в глаза, поджав губы. — Тем не менее, роман… положительно восприняли, не осуждая за избитость сюжета? ᅠ ᅠᅠЧун Юнь опускает взгляд, спокойно рассказывая о коммерческом успехе книги и о том, что отчисления с её продаж поступают на счёт нынешнего главы торговой гильдии. Син Цю эти слова особо не волнуют, но он улыбается неподдельно — идея, горячо любимая им, заинтересовала массы: вдохновила ли, разочаровала ли? Не столь важно. Сюжет, вынашиваемый на протяжении нескольких лет, претворён в жизнь. ᅠ ᅠᅠЧун Юнь сжимает в своих объятьях Син Цю сильнее, чем стоило бы, прокручивает многочисленные вариации того, что хотел бы сказать — от нелепых комплиментов до искренней благодарности за время, проведённое вместе. Но внезапно видит, как дух тает на его руках, тонкими струйками соединяясь с бескрайним морем, превращаясь в обезличенную массу воды. ᅠ ᅠᅠ— Спасибо, — Син Цю шепчет с надломленностью в голосе, — за всё. ᅠ ᅠᅠУзок путь по лезвию дождя, сколько бы Чун Юнь не искал — не найдёт следов, что благородный писатель оставил, уходя. Чун Юнь поклялся, что не предастся больше сожалениям; механически, флегматично произносит в пустоту, тяжело вздыхая: ᅠ ᅠᅠ— Ещё один удачно выполненный заказ.