Я научу тебя готовить

Это утро априори нельзя было назвать хорошим. И дело вовсе не в похмелье, которое дало о себе знать ужасающей головной болью, и уж тем более не в том, что Рихард лег спать голодным. Всю ночь он возился из-за предательски заложенного носа, а под утро покоя не давали странные сны, в которых за ним бегал разъяренный Тилль и грозился до смерти накормить блинчиками с мясом, если тот еще раз забудет поесть перед сном. Рихард находился в сладкой полудреме, не понимая, почему в нос ударяет пренеприятнейший запах чего-то сгоревшего. Разлепив один глаз и скептически оглядываясь им по сторонам, Цвен старался отчаянно найти источник зловония, который нарушил и без того неспокойный сон. «Мебель в порядке, шторы на месте, сигналок не слышно, — сонно размышлял гитарист, — значит не пожар…». Перекладываясь на другой бок и натягивая одеяло до подбородка, он вновь попытался заснуть, как вдруг поблизости что-то отвратительно зашкворчало. Выругавшись, Круспе не без труда разлепил второй глаз, внимательнее осматривая комнату. Никогда раньше в нос не ударял настолько тошнотворный запах. Даже после двухчасового концерта раммштайновцы вместе взятые воняли не так сильно. Единственным желанием Рихарда сейчас было не найти под кроватью полуразложившийся труп прежнего хозяина квартиры. Цвен готов был поклясться, что его глаза уловили еле заметный дым. — Пауль! Впервые за несколько лет Рихард вскочил с кровати быстрее, чем выучил свою гитарную партию к новой песне. Долго ждать Ландерса не пришлось — он моментально прибежал на крик любовника, на ходу потирая руки о кухонный фартук. Его волосы были взлохмачены и стояли ежиком, а на шее красовался внушительный след от муки. Неловкую паузу между музыкантами нарушил дым, который как ни в чем не бывало тянулся за Паулем в комнату тонкой шлейкой. Ритм-гитарист виновато улыбнулся, искоса поглядывая в сторону кухни. — Блинчиками пахнет? — С ноткой надежды спросил Хирше, нервно перебирая пальцами край заляпанного фартука. Ругаться с Рихардом с утра совершенно не хотелось. — Ты ебнулся? Адом пахнет. До Рихарда дошло, что инициатором сна с грозным Тиллем был не кто иной, как Пауль и его утренние кулинарные шедевры. Цвен частенько называл их «средством от запора», на что Ландерс, конечно, обижался: надувал губы, хмурил брови, на длительное время переставал готовить — тяжело угодить человеку с образованием повара. Рихард прекрасно понимал, что Хайко делает это ради него, но ничего не мог с собой поделать — еда никак не хотела лезть в горло. Тем временем дым за Паулем постепенно становился гуще. — Твои блины сейчас спалят хату… — Кинув взгляд за спину Хирше, монотонно произнес гитарист. У него было дикое желание закрыть нос рукой, но чтобы не обидеть Пауля окончательно, решил этого не делать. Предвкушая не самый приятный завтрак в своей жизни, Рихард поплелся за Ландерсом на кухню, откуда воняло чем-то поистине несъедобным. И нюх его не подвел: на включенной плите весело потрескивала сковородка, низ которой из-за сильного огня покрылся отвратительным черным пятном. Кажется, Пауль все утро будет оттирать сковородку железной мочалкой. Круспе настежь распахнул окно, выключил газ на плите и переставил сковородку на свободную конфорку. — Будто черти насрали. — Подытожил увиденное Круспе, указывая пальцем на черные угли, некогда напоминавшие блинчики. — С чем они? — Должны были быть с мясом… — Пауль стоял в дверном проеме, виновато разглядывая узор на полу, который, как ему вдруг показалось, отдает чем-то старушечьим. Теперь Рихард понял, почему блинчики в его сне были с мясом: видимо как раз в тот момент, когда за ним бежал Линдеманн, фарш сгорел. — Эмиль рассказывал мне, как их готовить. Я делал все по рецепту… Пытаясь оправдаться, Пауль переключился с паркета на обои, которые тоже показались ему не самыми современными. Еще несколько сожженных завтраков и Хирше сможет затеять кухонный ремонт. Круспе стоял рядом с плитой, тщательно просматривая каждый сгоревший блинчик в надежде найти среди них хоть один уцелевший. Ткнув пальцем в самый, по его мнению, презентабельный, он мотнул головой, и Ландерс сразу понял — его тоже нельзя есть. На столе возле плиты образовалось скопище грязной посуды и остатков муки. Тут же лежали заржавевшие ножницы, полотенце, крышка от сковородки, пакет с остатками фарша, несколько банок с приправой и листок с рецептом. По уничижительному взгляду любовника Ландерс тоже понял — убирать все это утреннее искусство исключительно ему одному. Вообще Круспе уже давно заметил — стоит ему посмотреть на Хайко с легким прищуром, как тот сразу понимает, что сделал что-то не так. Пока Пауль наводил порядок на кухне и безжалостно выкидывал свою испорченную кулинарную стряпню, внимание Рихарда привлек листок с рецептом, написанный мелким неразборчивым почерком. К гадалке не ходи — писал Хирше. — Добавить четыре яйца на пол литра молока. Ты с ума сошел? В ответ Ландерс что-то промычал из-под шкафа, куда случайно уронил грязное полотенце и теперь, пыхтя и краснея, пытался его достать. — Добавить два с половиной стакана пшеничной муки и пол бруска сливочного масла. — Брови Цвена поползли вверх. — Мне кажется, Пауль, ты крысиный яд готовил. Хирше отрицательно покачал головой, стоя теперь возле раковины с закатанными рукавами, и прилагал все усилия к тому, чтобы оттереть дно сковородки от жирного пятна. Даже железная губка была в этой ситуации бессильна — она только царапала пятно, но никак не хотела его оттирать. Рихард продолжал зачитывать написанный Паулем состав блинчиков с мясом, что-то шепча себе под нос, а что-то громко спрашивая у любовника. Ландерс особо и не вслушивался в слова Цвена — напор воды в кране заглушал большую половину его реплик. Неожиданно в голову Круспе пришла самая замечательная мысль из всех пришедших к нему за последний месяц. Подарок, который подарил ему Хирше на прошедшее Рождество, еще ни разу не использовался по назначению, а значит пришло самое время для его распаковки. Он, как думал Цвен, точно должен научить Ландерса готовить вкусные блинчики. — Я научу тебя готовить, — крикнул Рихард из другой комнаты. Ему с трудом удалось достать с верхней полки шкафа подарок Пауля — увесистое нечто в яркой подарочной упаковке. Цвен прекрасно знал что там — он выступал заказчиком этого рождественского подарка и был свято убежден в том, что эта вещь принесет в их семейную жизнь чуточку красного перца. В глазах соло-гитариста заплясали чертята. Круспе подкрался незаметно… длинная деревянная трость с железной рукояткой в форме змеиной головы, рождественский подарок Ландерса, свистом рассекла воздух и глухим ударом опустилась на тощие ягодицы Пауля. Свист! Удар! От неожиданности и дикого болезненного жжения с губ Хирше сорвался крик — никогда ранее он не испытывал настолько адской боли. Даже через плотную ткань джинсов удар напомнил укусы тысячи пчел. Пауль ощущал, как на ягодицах постепенно образовывался кровавый пылающий след в форме линии. — Блять… — его голос задрожал, а руки рефлекторно опустились на пострадавший участок тела. — Рихард, ты последняя крыса! Цвен стоял позади Пауля, нависая над ним всем телом и тяжело дыша. Пальцы свободной руки жестко впились в предплечье провинившегося любовника. Сперва Ландерсу показалось, что Рихард не смешно пошутил и просто не рассчитал силу удара, однако спустя мгновение тщетных попыток высвободиться из крепких тисков, он понял, что Цвен-то вовсе и не шутит. Обессилев от проигранной схватки, Пауль не заметил, как на глазах выступили слезы. Он и сам не понял, отчего они появились — то ли от неожиданной острой боли на ягодицах, то ли от неспособности дать отпор Рихарду, который вдруг захотел выпороть ритм-гитариста за испорченный завтрак. Музыкант быстро заморгал, пытаясь сдержать слезы — Рихард ни за что не должен был их увидеть. Где-то внутри Пауля все еще жила крохотная надежда, что все происходящее — всего лишь дурацкая шутка Круспе. — Руки на стол. — Пригрозил Круспе, держа в руке тугую трость. — Что ты делаешь?! — От нарастающего негодования голос Хирше сорвался в крик. Пропуская вопрос любовника мимо ушей, Цвен без церемоний одним рывком стянул с него джинсы, плотная ткань которых больно царапнула худые ноги. Сильный звук сердцебиения Ландерса в ушах казался просто оглушительным. Свободной рукой Рихард взял со стола ножницы и бесцеремонно разрезал тугую резинку нижнего белья. Лицо Пауля вспыхнуло. Конечно, это был не первый раз, когда Цвен видел его голым, но сейчас это было до ужаса неожиданным. Панический страх и стыд брали верх над разбушевавшимся чувством вины — Паулю еще никогда не приходилось быть отчитанным за испорченный завтрак подобным образом. — Ты заставляешь меня повторять дважды. — Ты просто ебнутый… — Хирше стал сомневаться в реальности происходящего. Нет, такого определенно не может быть. Сейчас он больно ущипнет себя за руку, проснется в теплых объятиях Круспе, постарается забыть детали сна и все будет как прежде. Из глубоких раздумий Пауля вытащила тяжелая затрещина, упавшая на щеку музыканта. — Это тебе за «ебнутого». Пауль стиснул зубы от несправедливости и прижал ладони к краю холодного стола. След на ягодицах пылал, но жжение постепенно становилось слабее. Вырываться сейчас было не самой лучшей затеей — Рихард был вдвое выше и вдвое сильнее Хирше, и, как правило, всегда добивался того, чего захочет. Так просто он бы Пауля ни за что не отпустил. Только дурак стал бы сейчас злить Круспе сильнее. Ландерс вновь почувствовал прикосновение прохладной деревянной трости к своей заднице, но на этот раз удар намечался чуть ниже первой кровавой полоски. Пауль в тысячный раз проклял свою навязчивую идею подарить Круспе эту трость на Рождество, даже не предполагая, что опробует ее первым. — Раздвинь ноги, — вальяжно произнес Цвен, постукивая тростью по внутренней стороне голых бедер любовника. Выполняя указания, Пауль поймал себя на мысли, что перед тем, как его выпороть, Рихард, возможно, прочел какую-то инструкцию о том, как правильно это делать. — Считай, — добавил Цвен, отмечая место предстоящего удара. Трость со звонким свистом рассекла воздух и легла на ягодицы. У Пауля сперло дыхание, а ноги предательски подкосились. Вцепившись в угол стола, Хайко понадобились все силы, чтобы не упасть. Он испытывал шок и адскую боль на месте нового удара, надеясь, что экзекуция вскоре кончится. — Я не слышу. — Один… Рихард завороженно наблюдал, как на месте удара кожа в одно мгновение поменяла цвет с бледной на кроваво-красную, а вокруг раны постепенно расползалось нежно-алое пятно. «Волшебно…» Насладившись игрой кровавых красок на заднице любовника, Круспе вновь отметил место чуть ниже — под ягодицами, где начиналась чувствительная часть бедер. С возобновившимся стуком трости Пауль начал молиться всем богам, которых только знал, чтобы выйти из кухни живым. Свист! Удар! — А-ах! — С губ Пауля сорвался крик — этот удар показался ему гораздо больнее предыдущего. Кожа кричала в агонии и умоляла истязателя остановиться. — Два! Рихард, перестань! Но Цвен и не думал останавливаться. Он приложил пальцы к располосованным ягодицам, проверяя отметины. Ритм-гитарист сдавленно зашипел, жмурясь от боли. Его руки все еще оставались на столешнице — он не решился прикоснуться к ране перед носом Цвена. Не хватало еще, чтобы соло-гитарист накинул пару ударов за непослушание. Кровавые раны слегка распухли и теперь на тощей заднице Пауля они выглядели чертовски сексуально. В перерывах между ударами Ландерс судорожно пытался отдышаться. «Будь проклят ебаный ты, ебаная трость и ебаные сгоревшие блинчики!» Стук… стук… свист! Удар! — Три! — Из глаз Хайко брызнули слезы. Адская боль, которую он раньше никогда не испытывал, сломила его. Пытаясь привести себя в чувство, музыкант тяжело сглотнул и облизнул пересохшие губы. Казалось, слова комом застряли где-то в горле, а ноги совсем перестали его держать. Ландерс медленно опустился на колени, пряча мокрые от слез глаза. Неужели за сгоревшие блинчики полагается настолько суровое наказание?! — Встань на место, — прозвучал над ухом Пауля ледяной голос. С неприсущей Хирше медлительностью, уверенный, что его задница уже превратилась в абсолютно кровавое месиво, Ландерс встал, вновь пытаясь отдышаться через нос. Кто бы мог подумать, что задницу, на которую молятся миллионы малолетних фанаток Раммштайн, сейчас превращают в одну сплошную багровую рану. Свист! Удар! Трость звонко рассекла воздух, глубоко врезавшись в нежную кожу бедер. Этот удар был нанесен без предупреждающих постукиваний, а потому Хирше даже не успел подготовиться. Он рухнул на пол, не находя сил даже на то, чтобы смахнуть капающие на щеки слезы, не говоря уже о том, чтобы сосчитать очередной удар. Сколько еще ему предстояло вытерпеть он не знал, но был уверен, что через два-три удара из кухни его будут выносить вперед ногами. — Ты не сосчитал. Придется повторить, — произнес Цвен, наблюдая за жалкими попытками любовника подняться на ноги. Пауль взвыл, сломленный этой новостью. Он больше не мог дышать через нос, а в голове неприятно зазвенело. Больше всего ему сейчас хотелось принять ледяной душ и забыться в беспамятстве. Стук… свист! Удар! — Четыре! — Хирше завопил от нестерпимого жжения: удар пришелся на место предыдущего. Потеряв контроль над руками, музыкант опустил их на покалеченную кожу. Подушечки пальцев ощутили кровавую влагу. Пауль не сомневался, что его задница похожа на исполосованное месиво; ощущать собственную кровь на пальцах было отвратительно. — За это ты получишь два дополнительных удара, — тихо прошептал Рихард у самого уха любовника, одним движением перехватив его ослабленные руки. Мертвая хватка Цвена полностью уничтожила последние попытки Ландерса хоть как-то защитить себя от потока безжалостных ударов. Теперь к боли на ягодицах и бедрах добавилась резкая боль в плечах — Рихард заломил руки Хирше за спину. На этот раз вновь не было никаких постукиваний тростью по телу Пауля, только очередной свист, разрезающий воздух. — Пять… — Гитарист закрыл глаза. Ему показалось, что кожа ягодиц и бедер на мгновение потеряла чувствительность, а в голове, будто издеваясь, мелькнули обрывки воспоминаний. Довольные и абсолютно счастливые они стоят на пороге съемной хаты, держась за руки, в предвкушении совместной жизни. А вот Рихард материт Ландерса всеми возможными словами за то, что этот гном простыл, стоя у распахнутого окна. Вот и день рождения Цвена и искрящийся от волнения и радости Хирше дарит ему радиоуправляемый вертолетик, о котором так мечтал соло-гитарист… Очередной удар пронзительным свистом выбил все воспоминания из головы Ландерса. Он снова оказался на кухне, стоя у холодной столешницы со спущенными штанами, а позади него все так же находился Цвен с тростью в руках — подарком Хирше на Рождество. «Господи, кончай драматизировать, Пауль. Тебя всего лишь наказывают за испорченные блинчики…» — Шесть… Последующие три удара оказались не такими болезненными. Хайко даже показалось, что Круспе ослабил хватку рук любовника, которые он все это время держал заломленными за его спиной. Возможно, исполосованные ягодицы каким-то чудеснейшим образом уговорили мозг отключить все нервные клетки в организме, а может быть, что было более вероятным, рука Рихарда просто-напросто устала. Цвен обошел Пауля и встал с другой стороны, перекладывая трость в левую руку. Правой он перехватил заломленные кисти ритм-гитариста и гораздо крепче прижал их к его спине. Следующий удар, как рассчитывал Хирше, должен был быть не таким сильным. И действительно, десятый удар пришелся чуть выше ягодиц, на ту зону, где кожа была уже не такой мягкой, но левая рука заметно уступала в силе удара правой. — Десять, — поморщившись, произнес Пауль. Он искренне надеялся, что на этом ударе Цвен, наконец, оставит его в покое. Десять — отличное число, чтобы кончить истязание. Но Рихард думал иначе. — Мы могли бы на этом остановиться, — промурлыкал Круспе, касаясь губами шеи Пауля, — но своей глупостью ты заработал два дополнительных удара, помнишь? «Чертовы руки!» Ландерс ощущал на своей шее горячее дыхание любовника, который явно наслаждался происходящим, вальяжно растягивая слова. Рихарду нравилось контролировать ситуацию, нравилось, что все здесь и сейчас было подчинено ему. Нравилось, что Пауль будет свободен только тогда, когда этого захочет Рихард и нравилось, что Пауль стоит перед ним с оголенной задницей, выполняя любые требования. Круспе ослабил хватку, и плечи Хирше заныли от покалывающей боли. Она была сродни «ночной», когда какая-то часть тела затекает из-за неудобного положения. Ритм-гитаристу понадобилось время, чтобы размять руки и вновь опустить их на край столешницы. — Надеюсь, ты понял, что опускать руки не следует? — Язвительно поинтересовался Цвен. — Прогни спину. Пауль неохотно выгнулся, подставляя Рихарду измученную задницу. Он прекрасно понимал, что такая поза делает его еще более беззащитным перед упругой тростью. Вновь переложив рукоять в правую руку, Рихард стал отмечать место следующего удара. Свист! Удар! Пауль оглушительно взвыл и впервые почувствовал, как ягодицы начали бешено пульсировать. — Одиннадцать! Удовлетворенный счетом, Круспе еле заметно улыбнулся. Не в силах свести взгляд с оттопыренной задницы любовника, он мягко дотронулся кончиками пальцев до пылающих багровых линий, проверяя их глубину. От неожиданности Пауль отпрянул, но Рихард удержал его за бедра. «Максимум через две недели следов не останется» — Если ты будешь хорошо себя вести, следующий удар может быть последним, — ядовито произнес Рихард. Хирше чувствовал на себе его внимательный взгляд, от которого любому стало бы не по себе. Зажмурившись, он пытался абстрагироваться от внешних раздражителей в лице Рихарда, и настраивал себя на то, что спустя мгновение все прекратится. Цвен услышал, как Ландерс нервно сглотнул. — Вот так всегда, солнце. Накосячил ты, а страдаю от этого я. — Цвен потер уставшее плечо, не торопясь нанести последний жалящий укус. — Не забудь посчитать. Пауль с силой втянул носом воздух, когда трость с глухим шлепком опустилась на ягодицы, вызывая новую волну нестерпимой жгучей боли. — А-ай! Двенадцать! Рихард медленно провел ногтями по избитой плоти, наблюдая, как Пауль, задыхаясь, извивался и пытался укрыться от болезненных прикосновений. — Что нужно сказать, малыш? — Спасибо, — едва слышно произнес Хайко. Отбросив трость на столешницу рядом с Паулем, Рихард прильнул к его спине всем своим телом. На удивление Цвена, спина Хирше была разгоряченной, а сам ритм-гитарист дрожал от плохо скрываемого возбуждения. Теплые руки музыканта заползли под футболку Ландерса, массируя уставшие плечи — боль в них еще давала о себе знать. Взгляд Рихарда неожиданно метнулся на оголенный член Пауля. Его глаза опасно сверкнули, а сам гитарист затрясся от беззвучного смеха. Он был загипнотизирован увиденным… Стараясь сохранить невозмутимое выражение лица, Круспе скривил губы в легкой усмешке. — Пауль. — М-м, — ритм-гитарист не хотел нарушать воцарившуюся на кухне тишину. — Тебе понравилась порка? — Едва сдерживая смех, изобразил невинное любопытство Цвен. — Ну признайся. Сердце Ландерса сделало кульбит и уже готово было выпрыгнуть из грудной клетки. Чувствуя как краснеет, он робко взглянул на Круспе через плечо, пытаясь прочитать хоть что-нибудь по выражению лица любовника. Цвен издевательски молчал, с интересом наблюдая за метаниями Пауля. Вопрос Рихарда выбил ритм-гитариста из колеи. Его движения стали неуклюжими, что лишний раз подчеркивало его бессмысленные попытки скрыть нарастающее волнение. — Признайся, Пауль, — тонкие губы Рихарда изогнулись в довольной улыбке. На этих словах руки Круспе выскользнули из-под футболки любовника и обвили его голые исполосованные бедра, костяшками пальцев задевая легкую эрекцию. Глаза Хирше мгновенно распахнулись, а уши залились краской. Соло-гитарист явно наслаждался происходящим, смакуя то, как Пауля кидало из жары в холод. Тяжело сглотнув, он облизнул губы. Казалось, он разучился говорить, а по спине пробежал табун колких мурашек. — Что это у тебя? — Щелкнув указательным пальцем по стояку Хирше, не унимался Цвен. От стыдливого возбуждения внутренности Ландерса скрутило в тугой узел. Он не мог найти ни слова, чтобы хоть как-то оправдаться — Рихард раскусил его с потрохами. — Значит, — подытожил он, — наказывать тебя поркой не имеет смысла… — Наверное, — шепотом произнес Пауль.