Двадцать минут

      Арсению сегодня досталось больше, чем обычно. Дважды в шокерах, столько же в мышеловках, в которых ему то «кольца» на пальцы наденут, то в порыве «страсти» уложат на пол под визги зрителей.       Паша заходит в свою гримерку и смотрит на устало развалившегося на маленьком диване Арса. — Живой? — тихо спрашивает Воля и запирает за собой дверь.       Попов что-то мычит в ответ и так же продолжает лежать с закрытыми глазами. На нем всё ещё одежда с шокеров, неудобная и заляпанная в краске.       Паша молча садится на край дивана, подкладывает под спину декоративную подушку, после чего кладёт руку ему на голову. — Мне начинать мурчать? — спокойно спрашивает Арсений.       Паша замечает на его расслабленных губах намёк на улыбку и хмыкает, после чего начинает перебирать чёрные волосы. — Кто следующий гость? — тихо спрашивает Арс и елозит, пытаясь лечь Паше на грудь.       Воля чуть спускается с подушки, и Попов с довольным видом укладывает голову. — Сабуров. Это последний, — в его голосе проскальзывает грусть, потому что дни съёмок окончены.       Арс снова уедет к себе в Питер уже на следующий день, и встретятся они в лучшем случае через месяц. Если концерт не отменят. — Надо билет купить, — оброняет Арс и приобнимает Волю за талию. — Поедем со мной? — Не могу, — качает головой он и тут же говорит: — Останься хотя бы на неделю, Арс. — Не могу, — улыбается печально, устало. — Мне нет места… в Москве. Паша знает — он хотел сказать «рядом с тобой». Паша знает — это правда. Поэтому Паша молчит, утыкаясь носом в пахнущие шампунем волосы, смотрит на часы и понимает — у них осталось двадцать минут.