Калейдоскоп

      Дождевые облака дымной пеленой заволокли небо, загораживая луну, вытесняя её всевластные лучи. В небе не видно проплывающих спутников, нельзя разглядеть мерцающих звезд — всё скрыто серым тонким шарфом, который нескоро должен рассеяться.       Они в этом сквере не в первый раз. Гэвина все так же тянет на вечерние прогулки после работы. Он всегда уверенно выходит туда, где тишина давит на виски. Где можно эмоционально разгрузиться: вдох — тягучий и полный — и только затем шумный выдох до полного опустошения легких.       Ричард на таких прогулках почти всегда молчал. Он смотрел на звездное небо сквозь тучи и все равно умудрялся считать мерцающих светлячков на бесконечном, черном полотне. От блестяшки к блестяшке он проводил линию, создавая известные программе созвездия, о которых его человек толком и не знал.       Гэвин мало думал о том, что за гранью стратосферы. Он искоса поглядывал на бледное лицо напротив, украшенное родинками. Возьми в руки маркер, соедини их линиями и увидишь еще одну тайну, скрытую на изредка сползающем скине.       — Там красиво, — говорит он ровным голосом, смотря переливающимся бликами оптическим блоком в мутный небосвод, — столько скоплений.       Рид верит на слово. Он редко мог лицезреть чистое небо без туч. Днем забывал и вовсе о том, что такое яркие планеты среди ничего, но вот программа Ричарда могла запросто в любое время создать проекцию карты звездного неба без особых затрат важнейший ресурсов, без поглощающих энергию мощностей.       — Да. Там рай, — шутливо и как-то двусмысленно выдает Гэвин, не уловив взглядом короткой ухмылки на лице андроида.       В свете выстроившихся ровной линией фонарей лицо андроида достаточно хорошо освещено, чтобы можно было большим пальцем провести от родинке к родинке, выискивая возможность начертить известное созвездие: выходит что-то незаконченное, особенное. Такое астрономы еще не обозначили, но Рид сам желает дать открытию название.       — Инверсия, — детектив щурится, рассматривая пятно плывущего скина на чужом лице.       Андроид сводит на переносице брови, находит точное определение слова и не понимает смысла его применения. К этому короткому обозначению Рид не собирается его находить. Он углубился в собственное сравнение, не желая останавливаться на узких рамках.       — Замена «белого» «черным». И прочее,  — поясняет детектив, осторожно надавливая подушечкой большого пальца на скулу Ричарда, наблюдая, как синим подсвечивается кайма сползающего скина под давлением теплого, так остро ощущающегося самым тириумным насосом. — Замена «ненастоящего» чем-то «живым».       Девятисотый заглядывает в зеленцу чужих глаз, ищет там более ясный ответ. Всматривается, натыкаясь на человеческую теплоту и неясное программе снисхождение.        Он знает, что такое чуткость и комфорт, принимает эти человеческие «сигналы» всем телом, не в силах остановить проявление истины перед человеком, которому обычно неприятен настоящий вид.       — Это называется… — не успевает Ричард договорить, как перед ним возникает ладонь Рида в предупреждающем жесте.       — Не начинай вот. Я знаю тебя, гребаный ты Кембриджский словарь. Остановимся на инверсии.       Андроид ухмыляется, копируя лукавую усмешку человека, изучаемую месяцами изо дня в день.       — Инверсия! — гордо обозначает Гэвин свою победу. — Она сакральна. Хрен ты её поймешь, если не почувствуешь.       Ричард чувствовал так же ясно, как видел тысячи звезд, недоступных глазу человека. Не понимал значения слов точнее, чем кто-либо, но все равно не умел выходить за рамки, отбрасывая занесенную в базу копилку с пояснениями.       — Я попробую, — андроид вновь вскидывает взгляд на небо, — пока ты пробуешь посчитать звезды за тучами.