Виолончель

День? Ночь? Непонятно. Было довольно прохладно. Над Йокогамой навис туман. На улицу выходить не хотелось. Достоевский, Дазай и Шибусава сидели в комнате втроём, а вокруг них вилась прекрасная мелодия. Это Фёдор играл на своей виолончели. Выходило у него просто великолепно. Татсухико глядел на него, оперевшись рукой на стол и положив на неё голову. Глаза были слегка прикрыты, а на лице сверкала улыбка. Осаму сидел рядом с ними, жуя яблоко, которое он взял из вазочки, стоящей на столе. В той стеклянной, напоминающей при этом хрусталь, вазочке были ещё яблоки с мандаринами. Звук еле слышного чавканья по началу игнорировался, но после он стал раздражать как музыканта, так и одного из слушателей. Кареглазый это замечал, но не обращал внимания, пока в один момент с лица беловолосого не пропала улыбка. Его лицо сменилось на более серьёзное в тот момент, когда рука суицидника потянулась за другим яблоком. Алоглазый резко стукнул рукой по́ столу. Виолончелист прекратил игру и вопросительно глянул на своего главного слушателя. Скумбрия поднял взгляд, взяв заветный фрукт. –Осаму, не мог бы ты перестать есть? Раздражает твоё чавканье,–грубо сказал Шибусава, глядя на объект раздражения. Тот откусил от красного, как кровь, яблока кусочек. –А не мог бы ты не слушать меня? Я с самого момента, как проснулся, ничего не ел. Раз раздражает, не обращай внимания,–сказал Осаму, жуя яблоко. Нервы и терпение блондина постепенно кончались. Кареглазый это видел. Ему нравилось бесить своего собеседника. Он вспоминал, как же это весело, бесить людей. Особенно Куникиду. Сейчас алоглазый как раз напоминал Доппо. А демон молчал, глядя на то, как его товарищи ссорятся. Как же любопытно, чем всё это кончится? В голове тёмноволосого промелькнула мысль, что его товарищи похожи на двух уличных котов, шипящих друг на друга. От этого на его лице промелькнула еле заметная улыбка. –Я не виноват, что ты не завтракал, так что страдать не мне,–фыркнул беловласый. Забинтованный что-то хотел сказать, но передумал. Он взял вазочку с фруктами и направился к сторону дверей, после чего и вовсе удалился из комнаты. Шибусава почти сразу успокоился, вновь положив голову на руку. Он взглянул на Достоевского. Тот глядел в двери, о чём-то задумавшись. –Фёдор,–тихо и ласково сказал Татсухико,–Не мог бы ты продолжить? На эти слова музыкант улыбнулся. Счастье от того, что хоть кто-то слушает его игру на виолончели, пробрало темноволосого. Виолончелист продолжил играть, а слушатель - наслаждаться сие великолепной музыкой. Прикрыв глаза, беловолосый широко улыбнулся от восхищения. Как же он любил, когда демон играл различные мелодии на этом прекрасном музыкальном инструменте. Прошло пару минут с ухода Дазая. Фёдор продолжал сочинять на ходу. Шибусава неожиданно и довольно плавно встал из кресла. Алоглазый подошёл к музыканту, стараясь делать более мягкие и тихие шаги. Спустя несколько таких шагов, Татсухико остановился прямо за Достоевским. Музыкант замолчал, но при этом даже не дрогнул. Глаза его сомкнулись. –Что-то не так?–вздохнув сказал тёмноволосый. Ответа не прозвучало. Лишь холодные руки обвили талию, а голова упала на плечо. Демон не шелохнулся. –Всё прекрасно,–прошептал алоглазый, словно обжигая ухо горячим дыханием, что никак не клеилось с его вечно холодными руками, которые порой так и хочется согреть. Словно руки принадлежали не ему, а кому то другому. Пара секунд молчания вывели виолончелиста из себя, и тот задал вопрос. –И что это за концерт?–спокойно спросил Фёдор. –Ну уж точно не выступление Моцарта,–с тихой, еле слышной усмешкой произнёс блондин, после чего получил по голове смычком. Удар был несильным. Лицо алоглазого показало его лёгкое недовольство. Достоевский же от этого слегка улыбнулся. –Не будешь концерты такие устраивать, по голове получать не будешь,–посмеялся демон. Беловолосому смешно не было. –Что, теперь нельзя тебя обнять? –Нет. –Ну ты и зануда... С этими словами Шибусава выпустил собеседника из объятий и отправился на искомое место. Сев в кресло, Татсухико вновь услышал, как музыкант начал творить. Виолончель вновь заполнила комнату восхитительной мелодией, которая так нравилась алоглазому. Конечно, ему до сих пор было немного обидно, но музыка утешала его сердце.