Львица, Орлица, Змея, Барсучиха

      Вечером в гостиной собралось всё семейство Марч. Мистер Марч — высокий седой мужчина, одетый во всё чёрное, с длинным носом и необыкновенно пронзительными голубыми глазами — сидел во главе стола. Его тяжёлые щёки покоились на тонкой белой полоске пасторского воротничка. По правую руку от него сидела миссис Марч, а по левую Мэг, и сейчас, когда они были повёрнуты лицом друг к другу, их сходство особенно бросалось в глаза. Маргарет-младшая смотрелась в материнское лицо, как в зеркало, способное показать ей её будущее: нити серебра в по-прежнему густых и красивых каштановых волосах, убранных в строгую причёску; лицо, которое всегда казалось немного усталым, даже когда миссис Марч улыбалась; маленькие изящные руки, чью аристократическую форму так и не смогли испортить десять лет тяжёлой работы. Однако более внимательный взгляд мог заметить некоторые отличия. Конечно, не было ничего удивительного в том, что миссис Марч не могла похвастать свежестью и полнотой своей старшей дочери, чьё лицо — нежное и округлое — казалось, излучало невинную прелесть и какое-то розоватое свечение. Но иногда казалось, что спокойной плавностью своих движений — совсем чуть-чуть излишне медленных — миссис Марч хотела смягчить линии, которые, возможно, вовсе не были такими уж плавными от природы. Её подбородок был более твёрдым, чем это привычно для женского лица, а в очертаниях её рта, пусть и смягчённого улыбкой, полной материнской заботы, угадывалось что-то от Джо.       — Как прошёл день, мои дорогие? — обратилась миссис Марч к дочерям, остановив взгляд на каждой. — Вы закончили сборы?       Её глаза задержались на Джо, которая, к своему удовольствию, смогла прямо встретить этот взгляд.       — Да, мама, — ответила она за всех. — Мэг нам очень помогла.       Миссис Марч улыбнулась своей старшей дочери.       — Вот как?       — Я воспользовалась твоими советами, мама, — произнесла Мэг. — Свёрнутые ленты и прочие мелочи сунула внутрь туфель, чтобы сэкономить место, и сложила платья и сорочки так, как ты показывала.       Мать одобрительно кивнула и протянула через стол руку, чтобы погладить её по щеке.       — Ложись сегодня пораньше, милая. У тебя усталый вид. И вы все тоже, девочки. Вам всем следует выспаться перед отъездом.       — И я уверен, что спать вы будете прекрасно, — произнёс мистер Марч. Он говорил негромко, но его голос — глубокий, звучный, привыкший разноситься с кафедры и достигать самых дальних церковных скамей и самых тёмных душевных уголков своей паствы, — заполнил собой маленькую гостиную. — Труд — лучшее снотворное, мои дорогие. Если день ваш будет занят трудом, вам никогда не понадобится лауданум или другие ухищрения. Полагаю, те маги и ведьмы, которые избегают физического труда, постоянно прибегая к заклинаниям, расплачиваются за свою праздность бессонницей.       — Но магия тоже истощает силы! — вдруг раздался голос Джо. Мистер Марч взглянул на неё и слегка нахмурился.       — Неудивительно, — произнёс он веско. — Безделье тоже утомляет и мучает. Но оно приносит не здоровую, приятную усталость, которая покоится на чувстве удовлетворения от исполнения своего долга. Нет, оно именно истощает, поскольку силы человека, не растраченные в труде, обращаются против него. Мозг его, не занятый делом, работает вхолостую, погружая сам себя в круговерть пустых, суетных мыслей.       Джо открыла было рот, чтобы возразить, но Мэг кинула на неё предостерегающий взгляд, угрожающе подняв брови. Однако внимание отца уже обратилось к Эми.       — Это первый год для тебя, моя дорогая, — сказал он ласково. — Тебе предстоит многому научиться. Тебя ждёт множество нового и интересного, даже чудесного, — он особенно выделил последнее слово, произнеся его таким тоном, из которого следовало, что, по его мнению, «чудесное» — понятие, отнюдь не синонимичное «прекрасному» или «великолепному». В его устах оно скорее приблизилось по значению к «соблазняющему» и «обольстительному». Эми слегка покраснела: в её представлениях Хогвартс сливался со сказочными образами пещеры Али-Бабы (и вина в этом отчасти лежала на Джо, которая, одержимая духом красноречия, живописала чудеса и красоты Хогвартса с пылом, производившим неизгладимое впечатление на воображение младшей сестры). Она всю жизнь мечтала увидеть волшебные портреты, звёздное небо вместо потолка, движущиеся лестницы — простота домашней жизни, где всё подчинялось отцовским аскетическим представлениям о необходимом и достаточном, не давала простора для её развивающегося художественного дара, поэтому, испытывая неутолимую жажду красоты, она воплощала её в своих рисунках (которые никогда не были настолько яркими, живыми и прекрасными, как ей того хотелось) и фантазиях (которые были лишены этого недостатка, поскольку в своём воображении она не только могла воплотить формы, на которые пока не хватало её мастерства, но и покрыть всё такими причудливыми оттенками пурпура и позолоты, перед которыми пасовала её палитра). Хогвартс рисовался ей чем-то вроде Небесного Града (хотя она никогда не посмела бы высказать вслух подобное богохульство) — миром полным добра, изысканности и красоты, куда она мысленно помещала всю роскошную мебель, посуду, платья и безделушки, которые не могла иметь в реальности.       — Старайся не льститься внешней вычурностью, — продолжал отец. — Не отвлекайся на наружные атрибуты. Помни, что главные сокровища ты должна взращивать в своей душе — и уже с их помощью преображать внешний мир.       — Да, отец, — пробормотала Эми, старательно глядя в свою тарелку.       Остаток ужина прошёл в молчании — мистер Марч давал дочерям время подумать над своими словами. Когда же ужин был окончен и Бет помогла Ханне убрать со стола, глава семейства благословил дочерей, пожелал им спокойной ночи и удалился к себе в кабинет, чтобы посвятить вечер размышлениям и трудам. Мэг, у которой от дневных забот разболелась голова, ушла спать вслед за младшими сёстрами. Джо хотела было тоже удалиться, чтобы перед сном уделить немного времени своей «чепухе», но миссис Марч окликнула её:       — Джо, дорогая. Постой минутку. Мне бы хотелось поговорить с тобой.       Джо, бросив на мать смущённый взгляд, последовала за ней в дальний уголок гостиной, к небольшой низкой скамеечке, обитой потрёпанным плюшем, которая стояла у окна, украшенного горшками с комнатными растениями, в том числе любимой чайной розой Бет. Сюда, в этот укромный закуток, миссис Марч приводила своих дочерей, когда ей хотелось поговорить с ними наедине. Здесь, под розой, велись тихие и серьёзные беседы, поверялись тайны, открывались сердца. Каждая из сестёр была уверена, что может говорить, как на исповеди: мать выслушивала признания, давала советы, ободряла, утешала, пестовала, отпускала грехи — а в некоторых случаях рекомендовала дочерям самим поведать о них отцу, но никогда не позволила бы себе самой нарушить тайну и предать их доверие, рассказав мужу или другим дочерям о том, что было ей сообщено.       Джо уселась на скамейку и уставилась в пол, теребя юбку на коленях. Мать присела рядом.       — О чём ты хотела поговорить, мама? — запинаясь, спросила Джо.       — Джо, — мягко произнесла мать. — Я беспокоюсь за тебя.       Дочь вскинула на неё взгляд — и тут же снова его опустила.       — Обо всех вас, конечно, — добавила миссис Марч, ласково гладя её по руке. — Но о тебе особенно.       — Я что-то опять натворила, да? — спросила Джо со вздохом. Слова матери вызвали в ней целую бурю противоречивых чувств. Особое внимание льстило ей, наполняя теплом её голодное сердце — но она всегда стыдилась этого голода. Ей хотелось бы походить на Бет, которая всегда оставалась доброй, приветливой и спокойной — вне зависимости от того, видел её кто-то или нет, — словно её не волновало ничьё одобрение, кроме одобрения того единственного Свидетеля, который никогда не отводил от неё глаз. Джо казалось, что сама она, со своей вечной склонностью влипать в неприятности, нуждается в материнской заботе больше всех — больше Мэг, которая всегда знала, что правильно, а что нет; больше Бет с её ангельским характером и голубиной кротостью; и уж конечно больше Эми, которой всегда всё давалось легко. С другой стороны, она чувствовала вину за то, что приносит матери столько хлопот.       — Ты мне скажи, — последовал мягкий ответ.       Джо снова вздохнула — на этот раз с лёгким раздражением. Пожевала губы — миссис Марч терпеливо ждала.       — Тебе не нравится то, что я сказала папе? — наконец, выдавила из себя Джо.       — И то, как ты это сказала, — кивнула мать. — Ох, Джо. Все твои чувства можно легко прочитать на твоём лице. — Миссис Марч нежно погладила Джо по щеке, и та едва удержалась, чтобы не дёрнуть скулой от этого прикосновения, словно она была норовистой лошадью, чувствующей, что её хотят взнуздать. — Ты сейчас в самом трудном возрасте.       — Я всегда в трудном возрасте, — буркнула Джо. — Мне кажется, даже в семьдесят я буду всё такой же несносной.       Обращённый к ней материнский взгляд был столь полон любви и сочувствия, что что-то внутри неё дрогнуло, и речь её полилась горячим, быстрым потоком.       — Ох, мама! Я так стараюсь стать хорошей. Но это просто невозможно! Как будто внутри меня всё время что-то кипит, и я просто не могу я этим справиться. Я знаю, что каждому Бог даёт ношу по силам, но моя уж слишком велика. Легко бороться со своими внутренними демонами, когда у тебя характер, как у Бет. Не знаю, иногда мне кажется, что её внутренние демоны похожи на бабочек или ласковых котят. Но мои демоны саблезубые и огненные, как драконы. И мне кажется, что они сожгут меня изнутри, если я не выпущу их наружу.       — Но если ты выпустишь их, Джо, то они сожгут всё вокруг, — сказала миссис Марч серьёзно.       Джо закрыла лицо руками, стараясь совладать со своими чувствами. Потом, не отнимая ладоней от лица, раздвинула пальцы и сквозь них взглянула на мать.       — Можно я скажу тебе кое-что ужасное, Марми?       Мать взглянула на неё серьёзно, и некоторое время молчала, словно и впрямь раздумывала над тем, действительно ли хочет выслушать нечто «ужасное». Потом она кивнула и спокойно произнесла:       — Я слушаю.       Джо, собравшись с духом, выпалила:       — Я не думаю, что папа прав, запрещая нам колдовать. — Не давая миссис Марч времени что-то ответить на это возмутительное заявление, она быстро продолжила: — Я знаю, что он считает это соблазном, но я не могу согласиться с ним. Ведь магия — часть меня. Я думаю, что если бы папа был волшебником, он бы понял!       Миссис Марч молчала.       — Ты думаешь, что то, что я говорю, ужасно? — смущённо спросила Джо.       Мать медленно покачала головой и ответила, тщательно подбирая слова:       — Нет, моя дорогая. Я думаю, что твои сомнения вполне естественны.       — Ты не думаешь, что сомнения — это… Ну, то есть, не означают ли они, что со мной что-то не так? Что моя душа… что во мне есть какая-то гниль? Ведь ни у кого из вас не возникает таких сомнений.       — Ты так уверена в этом?       — Да! — Джо усмехнулась. — Не зря же отец прозвал меня Фомой. Помнишь, он тоже всё требовал, чтобы ему дали всё увидеть своими глазами и потрогать своими руками, даже если для этого ему придётся засунуть пальцы прямо в раны Спасителя.       — Я тоже сомневалась, — произнесла миссис Марч, вздохнув.       Дочь уставилась на неё в немом изумлении.       — Ты, мама? Нет, только не ты!       — Когда мы с твоим отцом поженились, мы вели долгие споры об этом. Он всегда был так добр, и так терпелив. Моя семья…ты знаешь, они… Твой отец открыл для меня Господа, и это изменило мою жизнь. Но я не могла понять, почему он хочет, чтобы я отказалась от магии. Я убеждала его, что можно верить в Бога — и оставаться ведьмой.       — Я тоже так думаю! — воскликнула Джо со страстью.       — Терпение твоего отца было безгранично. Он вновь и вновь объяснял мне, что колдовство противно воле Господа. Я возражала, что иначе Он не создал бы меня волшебницей. Но твой отец говорил, что Господь создал людей свободными, а значит, потенциально способными ко греху, чтобы мы могли свободно выбрать путь добродетели. Он говорил, что ни один человек не должен пытаться избежать тех испытаний, которые ниспосланы ему свыше, чтобы укрепить его веру. Я отвечала, что, на мой взгляд, не меньший грех — отвергать помощь, дарованную Господом, потому что магия — это Его помощь нам на пути страданий.       — Да, да! — от восторга Джо едва не захлопала в ладоши.       — Но твой отец в ответ напомнил мне о ночи, проведённой нашим Спасителем в Гефсиманском саду. Он мог использовать свою Божественную природу, чтобы избежать своей судьбы. Но Он сознательно решился вести себя так, словно Он — всего лишь человек, а не Сын Божий, и испить всю полноту страданий, которые свершались с Его человеческой плотью. Он мог бы сделать все раны, нанесённые Ему, безболезненными для Себя, но не сделал этого, а испил всю чашу, как Сын Человеческий. И этим спас всех нас.       Миссис Марч остановилась, ожидая, что Джо снова захочет высказаться. Но на этот раз та молчала.       — Твой отец считает, что мы должны поступать так же, — произнесла мать. — Ты знаешь, что он верит в то, что колдовство наполняет мир иллюзиями, а значит оно сродни обману.       — Да, я много раз спорила с ним об этом, — сказала Джо. — Я думаю, что это мнение ошибочно, по крайней мере, отчасти. Он считает, что, когда мы трансфигурируем вещи, мы сознательно потакаем обману чувств. Но Мэг показывала мне одну статью в «Транфигурации сегодня» за прошлый год. Её автор последовательно доказывает, что мы изменяем саму природу вещи, а не просто придаём ей определённую форму. Он проводил опыты, доказывая, что трансфигурированная вещь по-другому реагирует на некоторые зелья, и…       Мать покачала головой.       — Джо, неужели ты действительно считаешь, что твой отец согласится с тем, что изменять природу вещи — меньший грех, чем придавать ей иной внешний вид?       Джо сникла.       — Нет, — со вздохом согласилась она. — Папа сказал мне, что это ещё хуже. Это уже попахивает вмешательством в Божий промысел.       — Конечно. И потом, ты и сама знаешь, что это просто демагогия. Многие виды колдовства всё же завязаны на иллюзиях. И они отдаляют нас от истины. Ты помнишь, как отец, когда вы были маленькие, рассказывал вам миф о Пещере Платона?       — Конечно, — улыбнулась Джо. — Он даже разыгрывал для нас театр теней: мы садились на пол спиной к нему, а он, используя свет и разные предметы, показывал нам на стене целые представления.       Джо умолчала о том, как она научилась складывать пальцы, чтобы они были похожи на пасть крокодила или голову волка, и потом в спальне до слёз пугала маленькую Эми, изображая, как страшное чудовище крадётся к её кровати.       — Когда-то он впервые рассказал его и мне. Я ведь до замужества не читала книг, написанных магглами, и даже не сознавала тогда степень своего невежества. Он рассказал мне об этой идее Платона, а потом показал одну гравюру.       Миссис Марч встала с места и подошла к книжному шкафу. Там она взяла с полки одну из книг и, открыв её, долго листала в поисках определённого места. Затем, держа книгу открытой, она вернулась к дочери и положила книгу ей на колени. Джо внимательно рассмотрела иллюстрацию: картинка изображала внутренность пещеры с небольшой аркой входа, пропускающей внутрь свет. Справа у стены было что-то вроде каменного уступа, на котором лежала смятая ткань.       — Не похоже на Платоновскую Пещеру, — нахмурилась Джо, склонив голову на бок. — Где же прикованные люди?       — Это другая пещера, — сказала миссис Марч. — И всё дело как раз в том, что она пуста.       — Как это? — не поняла Джо.       — Там действительно должен был быть один человек. Но, как видишь, Его там нет.       — О! — воскликнула Джо, просияв. — Так эта ткань — плащаница!       — Да, — улыбнулась миссис Марч. — Это пустая гробница Христа. Твой отец, показав мне эту гравюру, сказал, что Христос вывел нас из пещеры на свет. И все иллюзии плоти, иллюзии смерти были развеяны, и всё осветил свет Слова. А мы, когда творим волшебство, вновь погружаем себя и других во тьму Пещеры.       Джо долго молчала, не поднимая взгляд от книги. А потом сказала робко:       — Но Марми, почему же ты тогда разрешила нам поехать в Хогвартс? Если ты согласна с отцом насчёт колдовства? Ведь там-то мы всё равно колдуем, да ещё как!       Миссис Марч провела рукой по густым каштановым волосам дочери.       — Я убедила вашего отца, что, если не позволить вам учиться, вы никогда не научитесь контролировать свою магию. Когда у вас с Мэг начала проявляться детская магия… Мэг могла перекрасить своё платье или заставить куклу танцевать, но с тобой всё было иначе. У тебя магия проявилась особенно бурно. Ты постоянно что-то поджигала, взрывала, отшвыривала, и прошло несколько лет, прежде чем ты научилась хоть немного с этим справляться. Кроме того, я рассказала твоему отцу, что бывает с детьми, которым не позволяют колдовать, — голос миссис Марч дрогнул, и она стиснула руку дочери.       — Что? — удивилась Джо. — А что с ними бывает?       Мать покачала головой.       — Это мрачная легенда. В чистокровных семьях ею пугают детей. Я ни разу не видела этого своими глазами, но никогда бы не позволила, чтобы с кем-то из вас случилось такое.       — Что случилось, Марми? — нетерпеливо спросила Джо.       — Мне не хотелось бы говорить об этом, — нахмурилась миссис Марч. — В любом случае, маленьких детей-волшебников нельзя полностью лишать магии. И мы с вашим отцом приняли решение, что отправим вас в Хогвартс, где вы сможете научиться контролировать свою магию, чтобы со временем прибегать к ней лишь в крайних случаях, но при этом не допускать вспышек стихийной магии.       Джо глубоко вздохнула.       — Я не уверена, Марми, что смогу отказаться от магического мира. От всех его чудес, — пробормотала Джо смущённо.       — Ох, Джо. Ты ещё так молода. Со временем ты поймёшь, что есть множество вещей, куда более чудесных, чем летающие свечи и говорящие портреты. Твой отец всегда цитировал мне строчку из сто восемнадцатого псалма: «Вымыслы человеческие ненавижу, а закон Твой люблю».       Джо поджала губы и опустила глаза.       — Продолжай стараться, милая, — проговорила миссис Марч, целуя её в лоб. — Никто из нас не идеален, и все мы проходим через испытания.       — Конечно, Марми.       Отправляясь спать, после того, как Марми ещё раз поцеловала её, желая доброй ночи, Джо почему-то не чувствовала себя умиротворённой, как обычно бывало после доверительных разговоров под розой. На самом деле она чувствовала себя усталой и сбитой с толку.       «Что же мне делать, — думала она про себя с тревогой, — если вымыслы человеческие я тоже люблю?»