Цзинь Гуанъяо НЕ семейный психотерапевт

Цзинь Гуанъяо, Вэй Усянь, Лань Ванцзи Цзинь Гуанъяо долго не верил своим глазам — с этого все началось. Он уверял себя, что обманывается и надумывает, и ему все мерещится от нервов, потом он полушутя ляпнул перед Лань Сичэнем что-то вроде «Ванцзи удивительно терпелив с Вэй Усянем», и Сичэнь, вместо того, чтобы поддержать шутку, только улыбнулся рассеянно и сказал: «Так ты тоже заметил». Вот так Цзинь Гуанъяо медленно пришел к пониманию, что Ванцзи бесповоротно и безнадежно влюблен. В этой юношеской влюбленности было что-то очаровательное и нелепое, особенно в том, как упрямо Ванцзи отнекивался от собственных чувств и беззлобных подначиваний Сичэня на эту тему. Тот, впрочем, не усердствовал, потому что по природе своей был слишком отзывчивым и понимающим человеком и не хотел вмешиваться в личные дела брата больше необходимого. Но потом Вэй Усянь — вскоре после очень темной истории с убийством Цзян Яньли и Цзинь Цзысюаня, — со скандалом разорвал все контакты и без предупреждения уехал из страны, исчезнув почти на десять лет. И это было... плохо. В том смысле, что вот, казалось бы, всего пару месяцев назад они с Лань Сичэнем предавались ностальгии и обсуждали невероятное везение, что Ванцзи безболезненно прожил этап подросткового максимализма и подростковых драм, как случилась эта череда трагических событий. То время было сложным для них всех, по разным причинам. Когда Вэй Усянь вернулся, все стало еще запутаннее. Словно бы не было этих десяти лет радостей, печалей и взросления, и Вэй Усянь с Лань Ванцзи снова просто порывистые подростки. Например, однажды они вдвоем вломились в квартиру Цзинь Гуанъяо, нетрезвые до непотребства. Вэй Усянь нервно, дергано улыбался, громко смеялся и почти тащил на себе Ванцзи. — Привет! Прости, что без предупреждения, но уже поздно, и ты живешь ближе всех, так что... Он ненатурально захохотал, и Цзинь Гуанъяо проглотил все возможные язвительные комментарии. — Нет проблем, лао Вэй, прошу, проходи, — он посторонился, пропуская непрошеных гостей, которые подняли его с постели в начале второго ночи. Последующие полчаса они с Вэй Усянем потратили на то, чтобы по-человечески уложить бессознательного Ванцзи в кровать. Это был неожиданно нелегкий труд, и когда он увенчался успехом, Вэй Усянь тяжело вздохнул и вытер пот со лба. — Как ты вообще сумел его напоить? — спросил Цзинь Гуанъяо, направляясь на кухню. — Он ведь не пьет. — Я тоже так думал, — развел руками Вэй Усянь. — Я часто предлагал ему выпить, и раньше тоже... Честно, для меня это уже было что-то вроде старенькой шутки: знаешь, чем все закончится, но все равно весело. А сегодня он взял — и согласился. Вэй Усянь уселся на кухонный стул, подогнув ногу под себя, и уставился в потолок. А потом внезапно захихикал: — Никогда бы не подумал, что Лань Чжань будет на пьяную голову вести себя как ребенок! Ты бы видел! Цзинь Гуанъяо понимающе улыбнулся и поставил чайник. — Выпьешь чая или кофе? — Давай чая, нужно разогнать туман в голове. — Успокой меня и скажи, что вы не занимались ничем противозаконным, пока были пьяны. — Ну, — Вэй Усянь снова нервно хохотнул и потер шею. — Как посмотреть... Давай я скажу, что нас никто не видел? Он широко, заговорщически улыбнулся, и Цзинь Гуанъяо резко почувствовал, как у него начинает болеть голова. Он разлил по чашкам успокаивающий ромашковый чай, так удачно заваренный днем, и сел напротив Вэй Усяня. — Что ж, — улыбнулся он как можно более беспечно, — если так, то я надеюсь, что ты прав и вас действительно никто не видел. Вэй Усянь прыснул в чашку и сделал большой глоток. — Действительно. Но это все не я, а Лань Чжань. Я правда старался сдерживать его, как мог! Цзинь Гуанъяо попробовал на секунду представить, на что мог быть способен Лань Ванцзи в нетрезвом состоянии. Воображение его прискорбно пасовало перед этой задачей, рисуя вместо этого невозможные образы Лань Сичэня с мерцающим взглядом, рассеянной улыбкой и алыми скулами. — В самом деле? — вежливо поддразнил Цзинь Гуанъяо, и Вэй Усянь закивал головой: — Точно-точно! Хотя я очень удивился. Ты только представь — стоило ему выпить буквально стаканчик, и все. Я сначала подумал, что он отрубился, заснул и проспит до утра, но нет, он пришел в себя и потащил меня на подвиги, — Вэй Усянь засмеялся, махнул рукой с чашкой так, что чай едва не выплеснулся. Потом облокотился на стол, подаваясь ближе, и доверительно прибавил: — Он предлагал украсть для меня курицу, представляешь? Лань Чжань, что, считает, я не способен себя прокормить? Потом он рисовал на стене... Ничего пошлого, не подумай! Просто какие-то детские невнятности, я потом все быстренько затер, пока он не видел. Вэй Усянь говорил и говорил, а Цзинь Гуанъяо мысленно отсчитывал в голове: пьянство, распитие алкоголя на улице после двенадцати ночи, вандализм, кража — пусть даже неудачная ее попытка, — перечень подвигов заставлял задуматься. В первую очередь о том, все ли члены семьи Лань так деятельно переживают алкогольное опьянение, и если так, действительно ли стоит мечтать о трогательно захмелевшем Лань Сичэне? — ...А еще он такой покладистый становится. Что ему ни скажи — слушает, делает. Капризничает как ребенок. — Вэй Усянь снова засмеялся. — В самом деле! Кто бы мог подумать, что такой поборник дисциплины может вести себя так. Лань Чжаню повезло, что я его добрый друг и не стану над ним смеяться или использовать это против него. И в этот момент Цзинь Гуанъяо в голову пришла мысль, в которую он поначалу не захотел даже верить: Вэй Усянь, «добрый друг» Лань Ванцзи, действительно не понимал, что происходит. Цзинь Гуанъяо нахмурился и вгляделся в лицо собеседника: чуть раскрасневшееся лицо с подвижной мимикой, ничего необычного. — Я думаю, Ванцзи мог бы нарушить некоторые правила, чтобы весело провести с тобой время, — осторожно сказал он. Вэй Усянь махнул рукой. — Да брось! Ему давно пора было отвлечься от этих бесконечных правил-правил-правил. Удивительно, что никто из вас этим не занялся, пока меня не было. — Ванцзи довольно закрытый человек. Непросто стать для него... кем-то важным. Вэй Усянь широко улыбнулся и согласно кивнул. На лице его не отразилось ни тени понимания. — Точно-точно! Ему должно быть ужасно одиноко. Хорошо, что у него есть Лань Сичэнь и ты, и... — он нахмурился. — Я, кстати, даже и не знаю, появились у него друзья, пока меня не было? Должны были появиться. А может, и девушка, а? Я спросил, он сказал мне, что у него есть любимый человек, ты знал? Цзинь Гуанъяо медленно выдохнул. — Можно сказать и так. У него есть... давняя сердечная привязанность. — Долгая история любви? — Вэй Усянь заглянул в чашку, покачал ее в ладонях, улыбка его смягчилась. — Да, это в характере Лань Чжаня... А кто она? Она ведь хороший человек? Чем она занимается? Она достаточно о нем заботится? Она его любит? Цзинь Гуанъяо молчал, Вэй Усянь вздохнул, растеряв весь свой энтузиазм: — Лань Чжань заслуживает, чтобы его любили. Это наверняка какая-нибудь хорошенькая правильная девушка из хорошей семьи и с хорошим образованием. Да? — Лао Вэй... — А? — Этот человек... очень дорог Ванцзи. Пожалуй, это началось еще во время учебы. — Учебы? — он нахмурился. — Тогда это кто-то, кого я знаю? Почему они тогда до сих пор не поженились? Цзинь Гуанъяо поджал губы. — Потому что этот человек надолго уезжал, и они не поддерживали контакт. — Как безответственно! — воскликнул Вэй Усянь. — Как можно было так поступить с Лань Чжанем? Цзинь Гуанъяо одолевали злость пополам с весельем, хотелось встряхнуть Вэй Усяня за плечи, заставить осознать все то время, что он пропустил. Однако, подумал Цзинь Гуанъяо, обычным разговором он сейчас ничего не добьется. Поэтому он поднялся на ноги, сжал кулаки и воскликнул: — Да это ты! Он влюблен в тебя по уши уже много лет! Тонко продуманный маневр, но эмоции его поддельными не были. С затаенной неловкостью он представлял, как мог бы крикнуть такие слова в лицо Лань Сичэню, и как Лань Сичэнь в ответ сделался бы таким же удивленным, каким сейчас выглядел Вэй Усянь. И таким же счастливым. Если бы. Вэй Усянь вскочил с места — ножки стула с оглушительным скрежетом проехались по плитке пола, — на его лице одна эмоция сменялась другой, как в калейдоскопе. — Что ты... — Это от тебя он не мог отвести глаз с университета, это из-за тебя он нарушает правила, это ты исчез из его жизни внезапно и без предупреждения! — Я... Цзинь Гуанъяо медленно выдохнул, возвращая себе ровное спокойное дыхание. — Так что ты мне скажи, Вэй Усянь, достаточно ли возлюбленный Ванцзи заботится о нем? Любит ли его? Хотя нет, нет, — Цзинь Гуанъяо устало потер переносицу, — мне говорить не обязательно, лучше с ним нормально обсудите это. Завтра, ладно? Вэй Усянь потерянно моргнул и кивнул, садясь на место: — Да. Цзинь Гуанъяо улыбнулся, налил еще чаю и не стал уточнять, ответом на какой из его вопросов стало это «да». Цзинь Гуанъяо, Цзинь Жулань, Цзян Ваньинь Цзинь Гуанъяо слышал, с каким грохотом захлопнулась дверь. О, сколько раздражения и бессильной ярости было в этом звуке. Он подумал было сразу написать Цзян Ваньиню, но решил, что сначала поговорит с А-Лином. Нужно только переждать полчаса. Словно в подтверждение его мыслей из комнаты А-Лина раздался глухой звук удара: в стенку наверняка что-то полетело. Хорошо, что А-Лину уже хватало самообладания не швыряться в стену стеклянными предметами. Цзинь Гуанъяо прошел на кухню и поставил кипятиться чайник, мучительно раздумывая, ограничиться чаем или все-таки сделать какао. Обычно какао шло как тяжелая артиллерия и нечестная игра на слабостях племянника. С другой стороны, какао могло стать и жестом доброй воли. Если они с Ваньинем опять рассорились в пух и прах, тогда больше сладостей помогут быстрее успокоить разгневанного и расстроенного А-Лина. Так и решив, Цзинь Гуанъяо выставил на стол пачку имбирного печенья и сварил какао. Хоть полчаса еще не прошло, он все равно постучал в закрытую дверь. — А-Лин, — позвал он, — я сделал тебе какао. Из-за двери послышалось недовольное насупленное бурчание, а потом А-Лин вышел из комнаты. Цзинь Гуанъяо оглядел его с ног до головы, отметил покрасневшие глаза, нахмуренные брови, напряжение в плечах, а также то, что племянник даже не переоделся до конца. А-Лину было пятнадцать, и сейчас вся его фигура выдавала настороженное напряжение. Цзинь Гуанъяо ласково ему улыбнулся и пообещал себе, что нажалуется на устаревшие век назад методы воспитания Цзян Ваньиня кому-нибудь из особенно надоедливых общих друзей. Например, Вэй Усяню. Пускай скандалят, если им так угодно, а мальчик и так слишком нервный для своих лет растет. — Пойдем? А-Лин кивнул, и они в молчании двинулись на кухню. Там А-Лин уселся за стол и придвинул к себе тарелку с печеньем, а Цзинь Гуанъяо разлил какао по чашкам и сел напротив. Какое-то время на кухне стояла тишина, А-Лин сосредоточенно хрустел печеньем и прихлебывал какао. На мгновение Цзинь Гуанъяо пожалел, что в холодильнике не нашлось взбитых сливок или маршмеллоу, тогда можно было бы украсить какао. Несколько минут спустя Цзинь Гуанъяо, словно опомнившись, вздохнул и отставил свою кружку, поджал губы. — Ах, надо было сначала покормить тебя нормально. А так я тебе весь аппетит перебил, — он покачал головой с расстроенным выражением лица. — Прости, А-Лин, ты ведь наверняка голодный. — Нет, — поспешно отозвался А-Лин, доброе дитя. — Нет, что ты, я не голодный, спасибо. Я поел. — В самом деле? — Да. Я же ходил к дяде. — Извини меня, А-Лин, — начал Цзинь Гуанъяо с кроткой улыбкой, — но я иногда сомневаюсь в способности Цзян Ваньиня запомнить, что простым людям нужно здоровое питание. А-Лин хихикнул в кружку и сделал еще один глоток, судя по всему, последний. — Да, наверное. Но я поел. Я, в отличие от него, точно способен запомнить, что мне нужно есть. — Что ж, тогда я рад. Хочешь еще какао? Там осталось. А-Лин кивнул, и Цзинь Гуанъяо вылил ему в чашку остаток какао. — Жаль, что у меня нет взбитых сливок, не так ли? С ними было бы лучше, — улыбнулся он, снова усаживаясь напротив А-Лина. — Да, было бы здорово, — кивнул А-Лин, а потом хитро хмыкнул: — Хотя тогда получается, что тебе пришлось бы купить взбитые сливки только ради меня. Ты же не любишь их. Он развеселился, как будто это была шутка. Цзинь Гуанъяо с готовностью рассмеялся и не стал говорить о том, сколько всего в его доме куплено только ради А-Лина. Или что он, например, не любит еще и имбирное печенье. Впрочем, если бы он признался, что не любит печенье, то А-Лин, возможно, был бы в ужасе. Они еще немного поболтали ни о чем, потом А-Лин достал салфетку и принялся вытирать со стола капли какао и сметать в кучку крошки от печенья. — С тобой всегда так легко, — пробормотал он, не глядя на Цзинь Гуанъяо. — Я прихожу к тебе — и мне не нужно волноваться о том, что я не оправдал твоих ожиданий, или что я веду себя «недостойно», или что ты снова будешь кричать на меня, просто потому что я забыл тебе вовремя позвонить. Я знаю, что дядя любит меня, знаю, что он волнуется обо мне, я знаю, правда! Просто иногда... просто иногда это слишком, понимаешь? А-Лин вскинул голову, глаза у него горели. «Иногда быть любимым — это больно», — мог бы сказать Цзинь Гуанъяо, как будто в самом деле понимал это. «Ты — все, что у него есть», — мог бы он сказать, потому что в конечном итоге так и было. Вместо этого он промолчал и только кивнул. — Я могу сам решить, с кем мне общаться, а с кем нет. Мне уже не десять, чтобы он контролировал каждую минуту моей жизни! И когда я пытаюсь ему это нормально сказать — ну, по-человечески, словами, пытаюсь, ну... аргументировать и все такое. Типа, я уже не ребенок, понимаешь? Чтобы доказать, что со мной можно говорить как со взрослым. Цзинь Гуанъяо подавил улыбку, гадая, чьи же такие разумные слова звучат в речи его племянника — не его и не Вэй Усяня. Возможно, у А-Лина появился очень рассудительный приятель. Если так и было, Цзинь Гуанъяо мог только порадоваться. А-Лин тем временем продолжал: — Ничего не получается. Он как будто... как будто специально игнорирует любые мои попытки с ним поговорить! Я тебе, говорит, ноги в следующий раз оторву, — ну серьезно, ну кто так выражается вообще? А-Лин вздохнул и снова уперся взглядом в столешницу. — Я не хочу, чтобы ты подумал, что я эгоистичный и ничего не понимаю, и мне лишь бы пожаловаться, — он подправил салфеткой горку крошек, словно в попытке сделать ее ровнее. — Я, ну, я понимаю, сколько всего он для меня делает — и сколько для меня делаешь ты. Я знаю, просто... Это как будто какой-то тест на выдержку — как будто чтобы вставить еще одно слово мне надо потерпеть, пока он проорется. И все начинается по новой. Но я не могу! Кто вообще в здравом уме будет просто стоять и слушать, как он орет? Тут либо поскорее драпать, либо орать в ответ. А-Лин нахмурился и резким движением ссыпал крошки себе на ладонь. Затем встал и стряхнул их в мусорку. Напряженно выдохнул, переводя дыхание. — Я не знаю, что делать. Сычжуй говорит, что да — я должен терпеливо подождать, пока он успокоится, потом попытаться снова, и однажды он услышит меня. Но я не могу! Нет, правда, он начинает вот это все — и в следующую секунду я уже не могу удержаться. И все опять кончается тем, что он грозится оторвать мне ноги, или запереть в комнате, или не давать денег! И я — я тоже начинаю, говорю, что вот вообще никогда ему больше не позвоню, или что перееду жить к тебе или Сычжую, или что не сдались мне его деньги и вообще... А-Лин как-то сухо всхлипнул, упал на свой стул и взлохматил волосы руками. — Я не хотел ему этого говорить. Цзинь Гуанъяо подошел к нему, мягко сжав плечо. — Я просто думаю, вдруг однажды он так разочаруется во мне, что... А-Лин снова вздохнул, все еще не поднимая головы. Голос его, впрочем, был ровным. — Не знаю. С ним иногда... так трудно. — Он... непростой человек, А-Лин, — тихо сказал Цзинь Гуанъяо. — И все-таки я уверен, что он никогда не разочаруется в тебе. Ты же знаешь: чем больше он беспокоится, тем больше злится. Внезапно А-Лин подался вперед и уперся лбом Цзинь Гуанъяо в живот. Цзинь Гуанъяо тут же положил и вторую руку племяннику на плечо, осторожно погладил. Ребенок вырос таким нежным. А-Лин пробурчал невнятно: — Пускай он сначала разберется со своими проблемами. Цзинь Гуанъяо негромко хохотнул. Чтобы разобраться с проблемами Цзян Ваньиня потребовалось бы лет десять. Цзинь Гуанъяо, Вэй Усянь, Цзян Ваньинь Это было уморительное совпадение, правда, очень смешное, — Цзинь Гуанъяо с радостью бы посмеялся над ситуацией, не окажись он в ее эпицентре. Вэй Усянь и Цзян Ваньинь угрюмо пялились друг на друга. ...Все началось с пустяка. Цзян Ваньинь собирался к нему зайти за вещами А-Лина, которые тот забывал то у него, то у самого Цзян Ваньиня, но это обычное дело, когда взбалмошный подросток вынужден жить на два дома, все они к этому привыкли. Это был плановый визит. А потом, за десять минут до планового часа икс, ему позвонил Вэй Усянь, протараторил в трубку что-то, чего Цзинь Гуанъяо даже толком не разобрал, и в конце выпалил: — ...В общем, открой, я у твоей двери. Цзинь Гуанъяо открыл — потому что он был исключительно вежливым человеком, и не имел причин отказывать романтическому интересу брата Лань Сичэня. Лань Сичэнь очень переживал за эти отношения. Так что да, Цзинь Гуанъяо открыл дверь, пропустил Вэй Усяня в комнату, успел спросить «Какой черт принес тебя именно сейчас?», только в более вежливой форме, как снова раздался звонок. — Кого-то ждешь? — удивился Вэй Усянь, развалившийся на диване в гостиной. — Кого-то жду, — вздохнул Цзинь Гуанъяо и пошел открывать дверь. Цзян Ваньинь — будь проклята его болезненная пунктуальность и цепкая параноидальная внимательность, — Вэй Усяня заметил немедленно, хищно прищурился и холодно бросил: — А он здесь что делает? Вэй Усянь широко улыбнулся, помахал рукой и воскликнул: — Цзян Чэн! Давно не виделись! Вот уж не ожидал, что из всех мест мы встретимся именно здесь. Цзян Ваньинь его энтузиазма не разделял. Даже притвориться не захотел. — Действительно. Ведь сунуться домой тебе не позволяет трусость. — Цзян Чэн... Цзинь Гуанъяо было почти неловко наблюдать за тем, как у Вэй Усяня нервно дернулся угол рта, как Цзян Ваньинь скрестил руки на груди, стремясь, кажется, максимально отстраниться от присутствующих в комнате. Первым стыдным и малодушным порывом Цзинь Гуанъяо было выгнать обоих гостей за порог, чтобы они разбирались со своим дерьмом сами. С Цзян Ваньинем про А-Лина он мог поговорить когда угодно в следующий раз, а Вэй Усянь, какой бы ветер его ни принес, очевидно, не находился на грани смерти или в муках тяжкого выбора, так что помочь ему Цзинь Гуанъяо мог и потом — или никогда, если Вэй Усянь найдет себе более чуткого слушателя. Однако, во-первых, выгнать их теперь не представлялось возможным, а во-вторых, Цзинь Гуанъяо был действительно очень вежливым человеком. — Цзян Чэн, я не хотел лишний раз беспокоить тебя, — мягким уязвимым тоном начал Вэй Усянь, поднимаясь на ноги. — Я знаю, как ты занят. — Да, именно, «не хотел беспокоить», и поэтому я узнаю о том, что ты вернулся, от третьих лиц! К твоему сведению, один звонок — или черт с тобой, одно электронное письмо, которое ничего бы тебе не стоило, меня бы «не побеспокоило», и мне не пришлось бы выглядеть дураком из-за тебя. Из-за того, что ты в очередной раз решил просто наплевать на меня и мое мнение. Но о чем это я — ты ведь всегда так и поступаешь, да? Сам решаешь, что для других лучше, — сам принимаешь решения, никого не ставя в известность, — сам сбегаешь, не сказав ни слова. Вэй Усянь замер и побледнел. Цзян Ваньинь выглядел откровенно распаленным и злым. Цзинь Гуанъяо не хотел, чтобы они начали громить его квартиру. — Цзян Чэн, послушай, я... Я сейчас тебе все объясню... — Где ты был со своими объяснениями, когда я тебя спрашивал! — прикрикнул Цзян Ваньинь, и Вэй Усянь сжал кулаки и ответил в том же тоне: — Как будто ты был готов меня слушать! Они смотрели друга на друга, взвинченные, раздосадованные, злые на себя и друг на друга, с одинаковыми выражениями лиц, с одинаковыми позами: иногда привычки или общие повадки так сильно выдавали в них братьев, что становилось не по себе. — Ты мог хотя бы попытаться. Не... не делать вид, как будто мы не знакомы! — А-цзе... — Не смей говорить про нее! Неужели моя семья причинила тебе так много зла? Неужели они не заслужили хоть немного уважения?! Милосерднее было бы Вэй Усяня ударить, подумал Цзинь Гуанъяо. Или убить. Он пошатнулся, плечи его поникли, и он обессилено закрыл лицо руками. Голос его раздался глухо и слабо: — Это не так, Цзян Чэн, я не хотел, чтобы так получилось... Я не хотел... Цзинь Гуанъяо с ужасом понял, что еще немного, и Вэй Усянь разрыдается. Поломается, как ломается сухое печенье, сорвется, и, может, снова сбежит — подальше от старых воспоминаний и слишком близких людей. Цзинь Гуанъяо громко откашлялся, привлекая к себе внимание: — Господа... Оба уставились на него с недоумением, как будто забыли, что находятся в его квартире, — или как будто надеялись на его блестящее чувство такта. — Прошу вас, давайте пройдем на кухню. В самом деле, это далеко не тот разговор, который стоит вести в прихожей. И на трезвую голову. Цзинь Гуанъяо улыбнулся, но последний комментарий оставил при себе. Цзян Ваньинь раздраженно цыкнул и повернулся к нему: — Это не тот разговор, который вообще стоит вести. У меня нет времени. Просто отдай мне сумку, и я пойду. — Не торопись так, я не успел собрать все вещи, поэтому тебе все равно придется задержаться, — Цзинь Гуанъяо в извиняющемся жесте развел руками. — Пойдемте на кухню. У меня как раз есть бутылочка неплохого вина. Цзян Ваньинь фыркнул, но без возражений направился на кухню. Вэй Усянь напряженно выдохнул и пошел следом. За кухонный стол они уселись в похоронном молчании. Цзян Ваньинь откинулся на спинку стула, Вэй Усянь прислонился плечом к стене. Оба старательно не смотрели друг на друга. А ведь Цзинь Гуанъяо даже не платили за это. Он с мысленным вздохом достал с полки бутылочку вина и разлил по кружкам, не размениваясь на бокалы. Бокалы в его квартире были из дорогого хрусталя и предназначались исключительно для безалкогольных напитков Лань Сичэня. Кто бы что ни говорил. Цзинь Гуанъяо откашлялся. Ему нужно было на время перевести фокус внимания, и для этого существовал только один вариант. — Я полагаю, что всем нам стоит перевести дух и немного отвлечься, — улыбнулся он, поставив перед незваными гостями кружки. Выпили. — Как я говорил ранее, я не успел собрать сумку А-Лина до конца. Этот ребенок обладает поистине фантастической способностью заполнять своими вещами все доступное пространство. Он покачал головой, как бы сетуя на эту досадную привычку племянника, и Цзян Ваньинь согласно фыркнул в ответ: — Он просто никак не научится следить за собой. Давно пора бы. Вэй Усянь улыбнулся, все еще не глядя на них. Но в конце концов Цзинь Гуанъяо был прав: у них троих была одна общая чудесная и неисчерпаемая тема — А-Лин. — Не будь так строг к нему, мальчик учится. — Учился бы он чему-нибудь полезному, — проворчал Цзян Ваньинь. Напряжение медленно покидало его плечи. — Поучился бы манерам, у него совершенно несносный характер. Цзинь Гуанъяо только мысленно закатил глаза: что-что, а несносный характер А-Лин унаследовал от Цзян Ваньиня. Вэй Усянь, как заметил Цзинь Гуанъяо, тоже расслабился и даже хмыкнул себе под нос. — ...весь в отца! — закончил Цзян Ваньинь и отхлебнул вина. Вэй Усянь прыснул в голос. — Да ладно тебе, Цзян Чэн, — улыбнулся он и обнял ладонями свою кружку. — Цзинь Лин больше похож на тебя, чем на Цзинь Цзысюаня. — Откуда тебе знать, на кого он похож? — огрызнулся Цзян Ваньинь. — Тебя не было десять лет, и ты за все это время даже не удосужился позвонить и поговорить с собственным племянником. Ты здесь едва ли месяц, и сколько ты видел Цзинь Лина? Раза два? Вэй Усянь уставился в кружку, сказал негромким ломким голосом: — Такое видно даже после первой встречи. И Цзинь Гуанъяо с ним мысленно согласился. От А-Лина волнами шла эта уверенность, настороженность и готовность к драке. Возможно, мальчику все-таки не хватало женской руки, но они воспитывали А-Лина по большей части вдвоем с Цзян Ваньинем. И не сказать, что получилось очень плохо. — Он прав, — поспешил прокомментировать Цзинь Гуанъяо, пока Цзян Ваньинь не успел сделать неверных выводов и не разозлился окончательно. — В А-Лине и правда очень много от тебя. Твоя манера речи, твои привычки... Цзинь Гуанъяо покачал головой и отпил из своей кружки воды. — И твоя тяга использовать всех в своих интересах, — заметил Цзян Ваньинь. Цзинь Гуанъяо улыбнулся: — Мальчик для этого слишком прямолинеен. — В нем очень мало от Цзинь Цзысюаня, — осторожно сказал Вэй Усянь, все еще не поднимая взгляд. — А вот... Цзян Ваньинь нахмурился, отпил вина. — Улыбается он как А-цзе. Вэй Усянь коротко кивнул, сделал глоток. — Ты тоже, — добавил он, совсем тихо. — И ты, и она. У вас одинаковая улыбка вообще-то. Как у дяди Цзяна. Только ты почти не улыбаешься, Цзян Чэн... Цзинь Гуанъяо подумал: и правда. Нежных искренних улыбок за Цзян Ваньинем почти не водилось, вот злых усмешек и иронических оскалов — хоть сколько. — Было бы чему. — Цзян Ваньинь дернул плечом, вышло как-то неловко, без злобы и задора. Они замолчали, и Цзинь Гуанъяо долил им еще вина. Они снова выпили синхронно. Как ни странно, в наступившей тишине больше не чувствовалось приближающейся угрозы, не стояло ожидание бури. Цзинь Гуанъяо медленно выдохнул и подумал, что вот, кажется, можно и ему немного расслабиться. — А-Лин очень ласковый для своих лет. — И говорит быстрее, чем думает, — заметил Вэй Усянь. — И делает не подумав, — закатил глаза Цзян Ваньинь. — Во многом он очень обязательный, — покачал головой Цзинь Гуанъяо. — Но скажите мне, кто заворачивает носки в футболки? Вэй Усянь подавился вином и громко расхохотался: — Цзян Чэн! Вечно так делал! Цзян Ваньинь покраснел и стукнул кулаком по столу. — Заткнись вообще! Твои вещи зато по всему дому вечно валялись! После этого они пили, переругиваясь привычно и беззлобно, и Цзинь Гуанъяо с благостным снисхождением решил, что ему даже не жалко истраченную на них бутылку вина. Цзинь Гуанъяо, Цзинь Жулань, Лань Сычжуй — Кстати, А-Лин, — позвал его Цзинь Гуанъяо однажды, когда А-Лин, будучи исключительно сознательным племянником, мыл посуду после ужина. — Что насчет Сычжуя? Последствия такого невинного в целом вопроса были колоссальными: А-Лин дернулся, мыльная тарелка выскользнула у него из пальцев, в мойке загрохотала оставшаяся посуда, А-Лин в панике обернулся, локтем сбивая со стола плетеную миску с яблоками, яблоки рассыпались по полу. В середине всего бедствия стоял А-Лин с красным лицом и широко открытыми глазами, в которых не было ничего, кроме чистой паники. Цзинь Гуанъяо мысленно присвистнул, удивившись размаху, и улыбнулся. — Разбилось что-нибудь? А-Лин сглотнул и отвернулся, поспешно переставляя посуду в мойке. — Нет, ничего, — сдавленно ответил он, пока Цзинь Гуанъяо собирал укатившиеся яблоки. — Вот и хорошо, — кивнул Цзинь Гуанъяо и поставил миску обратно на стол. Надо будет сполоснуть яблоки еще раз. — Я несколько раз слышал от тебя его имя, не знал, что вы общаетесь, — ласково сказал Цзинь Гуанъяо, когда вернулся на стул. — Если ты не хочешь, то тебе не обязательно мне рассказывать, А-Лин. — Да нет. — Уши у А-Лина тоже были красные. — Я расскажу, это не секрет. Это... Сычжуй, Лань Сычжуй, он мой... друг. Мы вместе ходим на стрельбу. Он замолчал. Шумела вода, звякала посуда и столовые приборы. Когда в мойке не осталось ничего, А-Лин вымыл руки и тщательно вытер их кухонным полотенцем. Затем расстелил полотенце на столешнице, выровнял вдоль края, разгладил так, чтобы не осталось загибов. После этого А-Лин замер, как будто в растерянности, но к Цзинь Гуанъяо не повернулся. — Если тебе не трудно, помой пару яблок, пожалуйста, — попросил Цзинь Гуанъяо и заметил, как плечи А-Лина расслабились. — Конечно! — он достал керамическую тарелку и вымыл три яблока. Цзинь Гуанъяо взял нож и доску и принялся нарезать их на дольки. — Я не знал, что Сычжуй ходит на стрельбу, — нарочито беспечно заметил он между делом. Сичэнь и правда ему не говорил. Впрочем, они вообще нечасто говорили про Сычжуя. Цзинь Гуанъяо подумал, как весело будет потом рассказать Сичэню, что их племянники, кажется, сдружились и неплохо ладят, более чем неплохо ладят, если учесть, что строптивый А-Лин прислушивается к его советам. — Он новенький. Но у него получается неплохо. Думаю, у него есть большой потенциал, — серьезно заявил А-Лин, выкладывая яблочные дольки на тарелку. — Только мне кажется, ему не особенно это нравится. Сычжуй говорил, что занимается еще каллиграфией и состоит в литературном клубе. Думаю, ему это интереснее. — Вот как. — Да, — А-Лин глянул на него исподлобья, словно проверяя реакцию, и, не найдя того, чего, видимо, опасался, вдруг набрал в грудь воздуха и зачастил: — Да! Он удивительный. Он много чем интересуется, на самом деле, не только литературой, каллиграфией и стрельбой, он занимался гимнастикой и рисованием, и он хорошо бегает, а когда я рассадил колено, у него оказалась аптечка, и он вел себя так спокойно. Он потом сказал мне, что его кузен часто падает, набивает синяки и ссадины, так что для него обычное дело — заняться чьей-то травмой. И он все время такой собранный, такой... такой спокойный! Я иногда думаю: да ладно, ничто не может сбить этого парня с толку! Честное слово, это чистая правда. На прошлые соревнования мы договорились поехать вместе, но сели не на ту электричку, и мы опаздывали, это был кошмар, я так запаниковал, я как подумал, что дядя снова будет орать, что ты расстроишься, а Вэй Усянь будет надо мной смеяться — так все, у меня как землю из-под ног выбило. Я подумал: да лучше бы на нас вот прямо сейчас дерево рухнуло! А Сычжуй — а Сычжуй все еще не волновался, и не паниковал, он спросил у проводника, где нам лучше выйти, чтобы добраться до места, сверился с картой и позвонил тренеру. И все — представляешь, парочка простых действий, и ужасная ситуация, которая казалась мне буквально концом света, вдруг стала «досадным недоразумением», которое легко решается. И — я знаю, что я тупой, — но я только совсем недавно узнал, что он сын Лань Ванцзи. Я что-то ему рассказывал — ну, я обычно рассказываю что-нибудь про семью: про тебя, про дядю, про Вэй Усяня... в тот раз было, кажется, про то, как Вэй Усянь меня бесит и какой он иногда доставучий — и это правда, ты не можешь со мной спорить! — и вот, я говорю это, и Сычжуй такой: «Да, пожалуй учитель Вэй может быть довольно назойливым, но я думаю, к его манере поведения нужно просто привыкнуть, он очень добрый». И я мигом обалдел, потому что — «учитель Вэй», серьезно? Чему этот клоун вообще может научить? И вот только потом до меня дошло, что у Сичэня есть брат, который крутит роман с Вэй Усянем, и что у Лань Ванцзи есть сын, которого зовут Лань Сычжуй, и я такой — аааааа, как такое возможно!.. Да, я знаю, что я медленно соображаю. Но я осознал это в один момент, и я, кажется, был очень... ну, несдержан в эмоциях, и сказал что-то не то. И Сычжуй покраснел. И он такой... такой... ну, такой милый, когда краснеет. Он прямо смутился! Я тут же заткнулся и просто пялился на него, как умственно отсталый. Серьезно, Вэй Усянь поднял бы меня на смех... А-Лин говорил торопливо и сумбурно, он взмахивал руками, а взгляд его метался по всей кухне. Это было почти трогательно. Нет, это было очаровательно. При том, что А-Лин рос довольно ласковым ребенком, постоянные семейные склоки сделали его угрюмым и неприветливым с чужими людьми, а еще временами он был слишком заносчивым и неуступчивым, так что друзей у него не было, и Цзинь Гуанъяо впервые видел, чтобы А-Лин с таким искренним восторгом говорил о сверстнике. Ему показалось, что он уловил в этой хаотичной речи намек на что-то большее, чем крепкая дружба, но это, пожалуй, было не его дело. Когда А-Лин выдохся и замолчал, пытаясь отдышаться, Цзинь Гуанъяо широко улыбнулся. — Звучит очень здорово, А-Лин. Я уверен, Сычжуй — замечательный человек, — он торжественно положил последнюю дольку на тарелку. — А теперь давай зальем яблоки шоколадом. Цзинь Гуанъяо, Лань Сичэнь Провести время вдвоем им удавалось несправедливо редко, поэтому каждый раз можно было сравнить с маленьким праздником радости. Цзинь Гуанъяо тщательно готовился к каждой такой встрече. В это воскресенье Лань Сичэнь обещал прийти на ужин, и они могли спокойно насладиться обществом друг друга. У Цзинь Гуанъяо подгибались колени от предвкушения, и внутри все дрожало и сжималось в горячий комок, словно ему пятнадцать, и он волнуется перед самым важным свиданием в своей жизни. Встречи с Лань Сичэнем не были свиданиями, разумеется. И все же. Лань Сичэнь принес ему подслащенные сухофрукты — единственную сладость, которую Цзинь Гуанъяо по-настоящему любил, — и коробочку с травяным сбором из своей последней поездки. Работа часто забрасывала Лань Сичэня в разные уголки страны, откуда он постоянно привозил небольшие подарки. Цзинь Гуанъяо накрыл на стол, едва сдержав желание достать свечи — это было бы так ужасно вульгарно. Смутился бы Лань Сичэнь? Покраснел бы? — Я надеюсь, твоя поездка выдалась удачной? — спросил Цзинь Гуанъяо, когда разливал по чашкам свежезаваренный белый чай. — Да, в этот раз все сложилось как нельзя лучше. — Лань Сичэнь поднес чашку к лицу, послушал аромат и улыбнулся: — Я не устаю удивляться, какие изумительные сорта чая ты можешь разыскать, А-Яо. — Часть моих находок привез мне ты, — напомнил Цзинь Гуанъяо. Глупая улыбка рвалась наружу так сильно, что у него, кажется, дрогнул угол рта. Каждое слово Лань Сичэня, каждая его улыбка и каждый его жест заставляли Цзинь Гуанъяо страстно желать улыбнуться в ответ. Такая нелепость. — Но не этот, — с улыбкой заметил Лань Сичэнь. — Не этот. Они сидели, обсуждая еду и чай, и погоду, и недавнюю поездку Лань Сичэня, и последние новости, и Цзинь Гуанъяо чувствовал, как растворяется в звуке его голоса, как время перестает иметь значение. Он мог бы просидеть вот так, глядя на Лань Сичэня, целую вечность. — Ванцзи в последнее время выглядит таким счастливым. Компания Вэй Усяня удивительно хорошо на него влияет. Цзинь Гуанъяо хмыкнул: — Даже не верится, не правда ли? — Точно, — Сичэнь тихонько рассмеялся. — Я надеялся, но никогда всерьез не думал, что дойдет до этого. Но они, кажется, неплохо ладят. — Я рад, что они наконец во всем разобрались. Хотя бы они, — Цзинь Гуанъяо потер висок. — Честное слово, я не выдержу еще одного семейного разбирательства в своей квартире. — Извини за доставленные неудобства. Ты очень им помог. Цзинь Гуанъяо качнул головой: — Мне было в радость. Я знаю, как Ванцзи важен для тебя, я тоже хочу ему счастья. — Думаю, они смогли прояснить ситуацию только благодаря тебе. — Благодаря тому, что вломились в мою квартиру посреди ночи, — иронично усмехнулся Цзинь Гуанъяо. — Я, кстати, заметил эту настораживающую тенденцию. — Я полагаю, многие люди вокруг тебя инстинктивно ищут твоей помощи и твоего совета, потому что знают, что на тебя можно положиться, — Лань Сичэнь накрыл его ладонь в знак поддержки. Взгляд его выражал бесконечную нежность и понимание. Этого было так много. И так мало. — И это правда, — закончил Лань Сичэнь, крепче сжимая его руку. — Спасибо, А-Яо. Лань Сичэнь улыбнулся, и Цзинь Гуанъяо бессильно подумал, что за одну такую улыбку он готов терпеть приступы нервного возбуждения Вэй Усяня, гневные скандалы Цзян Ваньиня и разрушительные последствия пьянства Лань Ванцзи. Только бы Лань Сичэнь улыбался так ему одному. Цзинь Гуанъяо вздохнул и откинулся на спинку стула. — Ты устал. Пойдем на диван, А-Яо, — мягко позвал Лань Сичэнь. — Хорошая идея. — В поездке мне пришел в голову один занимательный мотив. Если хочешь, я мог бы сыграть тебе сегодня. — Было бы замечательно. И Лань Сичэнь увел его в гостиную.