Я такой невезучий рядом с тобой...

Воля в кулаке, мысли в разные стороны. По моей комнате гуляют черные вороны.

На собственное отражение в зеркале смотреть все так же неприятно. Как и вчера. Как и неделю назад. Как и всегда. На стеклянной поверхности, покрытом разводами мыльной воды, даже сквозь мрачную полутьму такого же мрачного зимнего вечера, Счастливчик, распахнув серые глаза, тщательно рассматривает свое бледное лицо. Выпирающие из-за болезненной худобы скулы выглядят… жалко. Копна выцветших волос все такая же неухоженная и растрёпанная, с торчащими во все стороны прядями. Под большими, некогда красивыми и счастливыми глазами залегли большие мешки, причиной которым являются частые и яркие кошмары, из-за которых Комаэда не спит ночами. Попытка найти на своем лице небольшую царапинку, которую Комаэда получил из-за своей неуклюжести, обернулась в то, что Нагито снова чувствует в горле тугой ком нарастающего волнения и рвоты. Ему противно лишь от своего лица. В попытке унять волнение и подступающую тошноту, Нагито сглатывает и сильнее сжимает тонкими, узловатыми пальцами одной руки – вторая, мертвая рука Эношимы буквально не функционирует – бортик керамической раковины, на которой остались небольшие, засохшие пятна крови после прошлой попытки избавить мир от никчемного мусора, который не заслуживает ничего. Уродлив. Ужасен. От одного лишь взгляда на себя и свою противную внешность, которая служит для парня напоминанием о том ужасе, что он пережил, его бросает в дрожь, заставляя вспоминать все то, что Нагито так усиленно пытался забыть и попытаться вернуться в нормальный ритм жизни. Хотя бы ненадолго испытать счастье, почувствовать его сладкий вкус и забыть о своем цикле. Но чужая, но в то же время своя рука Джунко, с которой Нагито не хотел расставаться – верил, что та дарует ему силу Абсолютного Отчаяния, и Нагито сможет ею воспользоваться в правильных целях и создать из нее яркую, Абсолютную Надежду, побеждающую все; пара таблеток успокоительного рядом с краном и маленькие пятна засохшей крови, которые он не заметил и не стер – все это не дает забыться, успокоиться и охладить голову хотя бы на секунду. Не даёт забыть и отпустить тот ужас, что он пережил, начать новую жизнь с новой надеждой. По мере воспроизведения ярких картинок убийств в голове, к волнению медленно добавляется ещё и экстаз, растекается горячими волнами по тщедушному телу. Губы парня будто бы самостоятельно растягиваются в улыбке странной. Нездоровой. В вечерней полутьме, заключённой в четырех стенах ванной комнаты, это выглядит по-особенному жутко, что подмечают стремительно умирающие отголоски здравого рассудка Комаэды. Комаэда кидает взгляд на руку Джунко, что просто болтается нефункциональным куском мертвого, но все же не гниющего мяса и костей, пришитого к запястью Комаэды. Некоторое время смотрит на нее внимательно, и в один момент в его голове рождается внезапная мысль о том, что, может, стоит воспользоваться силой отчаяния самой Джунко Эношимы? Не зря ведь она дарована ему. Воспылать им, стать его олицетворением, чтобы из него потом родилась сильная, яркая надежда, которую Комаэда так желает видеть, наблюдать за ней, стать ею. Абсолютная. Нагито верит, что после этого поступка его все же смогут уважать, полюбить и в кои-то веки признать не таким уж и бесполезным, избавить от клейма мусора, потому что человек с титулом абсолюта не может быть бездарностью. От этой сладкой мысли Счастливчика с ног до головы обдает такой сильной волной горячего возбуждения, что его колени начинают мелко дрожать. Парень ещё крепче сжимает раковину, чтобы ненароком не упасть на холодный кафель и не разбить себе череп, ударившись затылком о угол тумбочки. Мало ли что может произойти из-за его удачи. Глаза Комаэды мутнеют, и, кажется, снова расплываются по контуру, закручиваясь жуткими спиралями, которые вот-вот норовят вытечь из глазниц, стечь по розоватым от экстаза щекам темными струями. От приятного волнения ком в горле только нарастает, усиливается тошнота, и Комаэда склоняется над раковиной, заходится тихим кашлем, боясь, что его прямо сейчас вырвет. Сердце гулко бьётся, словно птица, запертая в клетке. Быстрый ритм сердцебиения отдается стуком кипящей крови в ушах, затмевая все звуки вокруг: тихий шум вентилятора, тихую музыку старого радио и чьи-то шаги в коридоре. Дрожащая рука открывает небольшой шкафчик рядом с раковиной и достает из-под круглой баночки какого-то крема или бальзама для волос небольшое лезвие. Да, Нагито иногда даже готовится к тому, что такие случаи повторятся и каким бы невезучим в такие моменты он ни был, у него все равно получалось где-то спрятать небольшие лезвия от бритвы. Например, под стиральной машинкой, в забытых банках от крема или под корзиной для белья. Обычно это помогало, и «тайники» Нагито никогда никто не находил. Пора покончить с этим. Прежде чем нанести парочку глубоких царапин вдоль синеватых вен, Нагито подносит свою руку к зеркалу и помутневшим взглядом разглядывает– пытается разглядеть в сгустившейся полутьме холодной комнаты– белесые шрамы, оставшиеся от прошлых попыток покончить со всем этим. Он их почти не видит, но знает, что они там есть и никуда не делись. Они останутся с ним навсегда как напоминание о собственной никчемности и возможности стать чем-то большим, чем просто кусок мусора. И вот, он наконец-то заносит лезвие над собственным запястьем, пока на лице все ещё играет нездоровая улыбка, но… Но… — Нагито! Крик за спиной. Комаэда от неожиданности распахивает глаза и выпускает лезвие из рук, оно с металлическим лязгом падает на раковину, оставаясь покоиться там. Он готов поклясться, что первые пару секунд видит за своей спиной в отражении зеркала струящиеся пряди иссиня-черных волос, школьный костюм с пиджаком и будто бы светящиеся в темноте красные глаза, полные отчаянного безразличия, что так хорошо запомнились Комаэде. Изуру Камукура. Комаэда уверен, что его просто глючит. И это действительно так. Ему хватает лишь проморгаться пару раз, чтобы образ Абсолютной Надежды сменился колючим ёжиком русых волос и гетерохромными глазами, полными уже не безразличия к происходящему, а чистым волнением. Теперь за его спиной, в дверном проёме ванной стоит Хаджиме Хината. Тот самый непримечательный ученик резервного курса, которому посчастливилось стать главной надеждой этого мира. — Ой, Хината-кун… — Хрипит сквозь нервную улыбку Комаэда, понимая, что у него опять ничего не вышло. Самый настоящий неудачник, не умеющий ничего. – Я такой невезучий рядом с тобой... Хината в ответ на это лишь молчит тяжело, и свет ламп, который он включает в этот же момент, тут же рассеивает прежнюю темноту, заполняет собой всю ванную комнату, и из-за этого кажется, что в помещении стало теплее. Это заставляет Комаэду тут же зажмуриться и, недовольно мыча, протереть глаза из-за резкой смены освещения. — Нагито… — Тихо повторяет Хината, стыдясь того, что он мог напугать нервного парня своим резким криком. Медленно, неуверенно подходит к нему со спины и через его плечо заглядывает в раковину. Заметив там лезвие, в его голове сразу выстраивается картина того, что здесь произошло. Могло произойти. — Ты… Зачем тебе это? — Я хочу умереть. Хочу стать Абсолютной Надеждой этого мира! — Искренне сознается Нагито, пока губы все ещё тянутся в жалком подобии улыбки, из-за чего она выходит нервной и страшной, однако возбуждение и экстаз постепенно сходят на нет. Хината без слов кидает полный боли и волнения взгляд на грязное зеркало, в которое так внимательно всматривался Нагито, а затем на него самого. Больно понимать, что тот все ещё не меняется, потому что он уже не раз застаёт его за попыткой покончить с собой. Того до сих пор кроют тяжёлые воспоминания, врезавшиеся в слабую психику парня глубокими психическими травмами, от которых трудно избавиться. Криками этого уж точно не получится сделать, а вот лаской– вполне возможно. Именно поэтому Хината без слов осторожно обхватывает Нагито за талию, прижимается широкой грудью к его спине и в плечо тяжко вздыхает. От такого резкого проявления заботы и всепоглощающей волны тепла, что быстро распространялась по телу, у Нагито подкашиваются ноги, чем решает воспользоваться Хината. Он, обхватив его покрепче, тянет на себя и приземляется на холодную кафельную плитку, а сам усаживает Комаэду на свои колени. — Не-е-ет… — Сипит Нагито, не без труда приподнимается, пытается выпутаться из нежных объятий и снова хватается за бортик раковины, пытаясь рукой нащупать там лезвие. Хината, что удивительно, не прижимает его покрепче к себе, не давая возможности хотя бы шевельнуться, а наоброт– объятья у него осторожные, и он не останавливает Нагито, потому что не хочет насильно останавливать его, а сделать так, чтобы Счастливчик самостоятельно отпустил лезвие и больше не пытался убить себя. Хината порой боится собственной прямолинейности и грубости, издержки которой, похоже, часто расстраивали Комаэду и вводили в ступор, заставляя Хаджиме изрядно понервничать. Поэтому он старается быть мягким с ним и каждый раз обдумывает свои слова в голове, прежде чем что-то сказать. — Нагито, — Мягко, но строго звучит голос Хинаты. — Не надо, пожалуйста…  Он почти с мольбой смотрит на спину Нагито, надеясь, что Комаэда все же не станет этого делать. В это время Нагито уже держит лезвие в руке, но когда его уши улавливают тихие, искренние мольбы Хаджиме, он перестает понимать, что ему нужно делать, чего он хочет именно сейчас. Через несколько секунд Счастливчик все же выпускает металлическую бритву их рук, повинуясь чарам мягкого голоса, и с тяжёлым вздохом он возвращается на колени Хинаты, который в этот момент, наверное, светится радостью. — И что дальше? — Задаёт риторический Комаэда, впадая в прострацию. Он пустым взглядом серых глаз сверлит кафельную плитку пола, мысленно пытаясь понять и разобраться в том, что ему сейчас нужно, и чего он хочет. Нагито запутался. В голове сейчас у него крутятся лишь два желания: либо все же умереть, либо остаться сидеть на коленях у Хинаты. Он не знает, что на данный момент его привлекает больше. — А что дальше… — Хаджиме сцепляет смуглые ладони на животе Нагито в замок, осторожно поглаживает его сквозь футболку и, уткнувшись носом в его плечо, вдыхает приятный запах стирального порошка. Нагито всегда был чистюлей и любил стирать свои вещи. — Ничего. — Как это?.. — Давай просто не будем сейчас ни о чем думать. Тебе не нужно нагружать себя лишними и навязчивыми мыслями о том, что уже прошло. Я буду рядом, Нагито. «Было бы это так легко». – Мысленно усмехается Комаэда, но перечить словам Хаджиме не решается. Тот и так тратит очень много сил и стараний на возню с проблемами никчемного мусора, который вообще не заслуживает этого. Однако в объятьях Хаджиме тепло и хорошо. Крепкие руки, что обвивают торс Нагито, создают ощущение защищённости, Комаэда накрывает их своими, холодными и поглаживает осторожно. Может быть, ему и правда стоит прислушаться к словам Хаджиме, попытаться забыть о произошедших событиях и просто… Впервые побыть счастливым, обрести свою надежду, ведь у него для этого есть хороший шанс в лице Хаджиме Хинаты. Единственного человека, кому не безразличен Счастливчик. Хотя бы попробовать на вкус это счастье.

Мои мысли, идите на четыре стороны! Ну, не трогайте, не трогайте меня, вороны!

Но Комаэда все же осторожно вылезает из теплой хватки, однако тут же разворачивается лицом к Хинате. Поймав его вопросительный взгляд, он уже сам садится на колени резервника, робко обнимает его и прижимается щекой к широкому плечу, носом утыкаясь в смуглую шею и обдавая ее теплым, размеренным дыханием. Хаджиме в ответ на этот жест улыбается довольно и уже нежно поглаживает спину того, пока Нагито блаженно прикрывает глаза, чуть ли не мурлыча от удовольствия. — Найти хоть что-то хорошее в столь безнадежном мусоре, вроде меня… В тебе действительно сильная надежда, Хината-кун. Ты заслуживаешь являться Абсолютной Надеждой. В ответ Хината лишь молчит с нежной улыбкой на лице и продолжает мягко гладить Комаэду по его худой спинке.

Не страшно! Не страшно! Не страшно! Не страшно! Не страшно! Не страшно! Не страшно!