Кожаная куртка

Тяжесть чужой куртки на плечах, налет сигаретного дыхания на коже. Я думаю о мужчине, который, наверное, одного возраста с моим отцом. Нет, они явно ровесники. Те же серебряные нити в висках и недельной небритости, сетка морщинок у глаз. Кто знал, что я пересчитаю все его родинки, подтягиваясь за ленивым поцелуем на диване? Что буду плакать на футболке, пропахшей виски и сигаретами, когда в очередной раз поссорюсь с родителями? Кстати, он обещал бросить. Не меня, конечно, а курить. А потом он будет успокаивать, подсовывая в дрожащие руки дымящуюся кружку чая и подтирая слезы большим пальцем. Писать за меня сообщение матери, что все в порядке и я ночую у подруги. Знать о том, что мы с «подругой» будем спать на одной койке, матушке совсем необязательно. Когда чай не помогает, он вздыхает и вытаскивает из закромов бутылку бурбона. Хотел сохранить на черный день, но как мне откажешь? Через минуту мы оба пьем чай с бурбоном или бурбон с чаем — как больше нравится. Целуемся, пока реальность между нами не задрожит и воздух не польется в легкие горячим расплавленным воском. Я перебираюсь к нему на колени. Ставить поцелуи сначала колко, но я привыкаю. Даже если я все время буду уходить от него с лицом в алую крапинку, он не избавится от щетины. Я тихо веду пальцами от скулы к шее, нарочно задеваю мочку. Мне нравится, когда он просто дышит мне на ухо, пока внизу его руки проводят нехитрые манипуляции с моим платьем. Я проделываю то же самое сейчас с ним, только касаюсь ткани джинсов. Он старается держать лицо, оставаясь «дядей» Аароном, но что-то идет не так, и я слетаю с него на диванную обивку. На меня смотрят сверху вниз и прикидывают, что лучше со мной сделать. Мои советы и пожелания сразу отклоняются, потому что «ну мне же лучше знать». Быть с Аароном Хиллом наедине — это наказание и благо одновременно. Он угадывает желания с полувзгляда — опыт научил — и делает именно так, как ты хочешь. Даже если ты сначала не представляешь, как твое тело отзовется на него. Когда мы лежим рядом и кончик его сигареты огненной точкой освещает комнату, Хилл говорит: — Ты должна завтра помириться с отцом. Он ждет, что я тут же кивну, как любая послушная девочка. Привык, что женщины Хилла подчиняются. — Ты не знаешь, какие вещи он говорит обо мне. И как треплет нервы перед экзаменами. — Сара, — Дракон выпускает дым. — Послушай меня… — Не хочу, — перебиваю. — Я не просила твоих советов, нравоучений. Ты не можешь учить школьницу, с которой спишь, понимаешь? Хилл, конечно же, не будет рвать на себе волосы из-за выпадов какой-то там Сары. Я придвигаюсь к краю кровати, потому что жду, что меня грубо накажут за мою выходку. Ничего не происходит. — Сара, — он тушит сигарету о бортик пепельницы, хотя там еще почти целая мешка. — Я тебя чем-то обидел сейчас? — Н-нет, — я звучу зашуганно, и образ отца с красным от злости лицом транслируется в мыслях, как бесконечный фильм. — Но ты должен меня наказать за мои слова, — выдыхаю. Я все еще на кроватном углу, но Аарон меня не тронул. Это знак, что, может, все обойдется? — Мой отец никогда бы не позволил себе поднять руку на мою мать. Даже когда он приходил после шестнадцатичасовой смены, а на кухне не было ни крошки, потому что его жена не могла сварить суп из пустоты, он ничего не говорил. Молча ложился спать, отдавая мне сухой крекер, что завалялся на работе. Это был единственный раз, когда он говорил про свою семью. Обо мне Аарон знал все, вплоть до названия любимых маминых духов со сладким апельсином. Я болтала без умолку рядом с ним и даже не спрашивала, достало ли. — Я надоела тебе? — спрашиваю я, возвращаясь на подушку и упираясь взглядом в потолок с трещинами, напоминающими старую паутину в гараже отца. — Нет. Если бы надоела — выгнал. Сама знаешь. Он такого не говорит, но думает. Я зарываюсь носом в подушку, которая пахнет им, и дышу. Хотя Аарон сам в паре касаний от меня, точно такую же вещь с ним повторить не могу. Что будет, когда уеду, не представляю. Мне придется возрождать своего Хилла из сигаретного дыма, кожи и какого-то морского одеколона. Но это все равно еще не будет его запах. — Дай мне что-нибудь из своих вещей на память, — я сажусь перед ним с неожиданной просьбой, забывая, что под простыней на мне всего лишь ничего. — Кожанку, например. Он, как настоящий джентльмен, смотрит в лицо и ни сантиметром ниже подбородка. — Как интересно, — сухо замечает мужчина. — Мы же какое-то время не будем вместе, — поясняю. «Какое-то время» — это слабо замаскированное «долго». По идее, это вообще «всегда», но только Аарон об этом знает. А я могу пока, в силу возраста и влюбленности в мужчину старше, только догадываться. Я хочу закончить колледж в Балтиморе и вернуться сюда. Быть с ним, когда уже можно сказать родителям и, не прячась, ходить по улицам. По-настоящему ощущать его руку в руке. Это единственное, что вообще мотивирует меня на учебу. Интересно, он понравится маме, когда я познакомлю их? Куртка свалилась с плеча, потому что я надела скользкую блузку из атласа. Да и вообще в спине Хилл помощнее был. Я жалела, что выбрала именно куртку — как оказалось, ее кожа запах совсем не впитала, оставила только свой. Я потихоньку курила сама. На втором году обучения до зимних каникул я написала Аарону, что приезжаю и хочу заглянуть в гости. Он не ответил, и сначала — по глупости или из-за острой нехватки моего Хилла — я подумала, что он просто занят. Ответа не было и через неделю, через две, три. На четвертую я сдала билеты и в Сентфор не приезжала. Мама звонила и плакала. Потом злилась, говорила, что под окнами у меня бродил высокий парень (но я-то знала, что это на самом деле уже целый мужчина). Я, желая подшутить над ней и самой собой, спросила, какого цвета у него волосы. — Вроде рыжий, — ответила тогда она. — Знаешь, он вообще, кажется, с тобой в одной школе учился. Точно, вспомнила.