Доброе утро

Длину всей комнаты, от окон до самой дальней стены, покрывали оранжевые полосы света восходящего солнца. Некоторые растянулись по двуспальной кровати, нагло заползая на лицо шатена, которому не повезло лежать повернутым к окну. Стараясь не обращать внимания на свет, Хаджиме пытался сохранить остатки сна, что, однако, не увенчалось успехом, и после нескольких минут он медленно открыл глаза. Бессмысленно пялясь на жалюзи, которое не лучшим образом исполняло свое назначение, Хината мысленно сделал пометку присмотреть плотные шторы, после чего перевел взгляд на человека, спящего рядом. Нагито лежал на животе, подсунув скрещенные руки под голову, развернутую в противоположную от окна сторону, одеяло не закрывало тело выше лопаток. Хината почти каждое утро заставал своего парня все еще спящим, но никогда не отказывался от возможности вновь и вновь пристально рассматривать его. И, черт, он был готов простить каждое раннее пробуждение за такой шанс. Оттенок завивающихся кончиков пушистых выцветших волос, сохранивших слабый каштановый цвет, выглядел более насыщенным, благодаря лучам солнца. Белесые ресницы изредка слабо подрагивали. Пара родинок на левой щеке резко выделялись на фоне бледной кожи, что всегда казалось Хинате некой изюминкой, пусть Нагито и старался вечно скрыть их. Он протянул руку, невесомо проводя кончиками пальцев по острой скуле, приоткрытым сухим губам, подбородку, вновь запечатляя в памяти каждый сантиметр, пока не дошел до закрытой волосами шеи. Отодвинув их в сторону, Хаджиме увидел недавние засосы. Обычно он старался оставлять их на менее заметных местах, чтобы Нагито, при желании, мог их без проблем спрятать. И обычно всегда, в конечном итоге, позволял себе наглость в виде метки повыше ключицы, удовлетворяя эгоистичное желание показать, что Комаэда — его. Слабо улыбнувшись своим мыслям, Хаджиме осторожно подался вперед, нежно целуя белоснежный участок шеи, тихо отстраняясь. Он перевёл взгляд на плечи и спину, по которым также разливался утренний свет. Из-за такой бледной кожи, Хината невольно ассоциировал Нагито с холстом. Обычным белым холстом. Самому Нагито не сильно польстило подобное сравнение, и в ответ Хаджиме получил лишь вежливую улыбку и короткий смешок. Но сейчас, видя еще одну причину, он не сомневался, что точнее сравнения не придумать. Оранжевые полосы были словно мазки краски на чисто-белом фоне. При таком освещении Комаэда выглядел еще более мягким и теплым, будто сам излучал этот свет. Он определённо был произведением искусства, у которого был как минимум один восхищённый наблюдатель. Хината вновь возвращается к лицу своего парня, не в силах перестать любоваться. — Ты такой красивый, — шепот невольно вырывается изо рта, озвучивая мысли парня. Пускай. Все равно никто не услышит. Комаэда, не в силах сдержать улыбку, выдает себя и прячет лицо в сгиб локтя, пытаясь скрыть выступивший румянец. — Ты… — Хаджиме выдавливает из себя слова, борясь со смущением от того, что его так поймали. — И как давно ты не спишь? — Скажу, что явно проснулся раньше тебя, — Нагито наконец поднимает голову и открывает глаза. Хината двигается ближе, прислоняясь лбом ко лбу Комаэды, пристально смотря в серо-зеленые глаза. — И почему же притворялся? — Может не хотел портить тебе развлечение, — улыбку Нагито теперь можно было назвать ухмылкой, а в его глазах будто блеснули искры. Хаджиме шуточно закатывает глаза, цокнув языком, за шею притягивает парня к себе и целует в губы. Нагито выдыхает носом и улыбается в поцелуй, тепло отвечая, положив руку на чужую щеку. — Доброе утро, Нагито, — Хината отстраняется первым, наблюдая как беловолосый тянется за еще одним поцелуем. — Доброе утро, Хаджиме, — Комаэда отвечает и вновь приникает к губам.