Проблемы находятся, когда их не ищешь

– Нгх. Как же херово-то, блять. Пальцы стягивают волосы до омерзительной боли. Легче не стало. Сегодня в принципе не может. Но хочется боли. Хоть кислотой избавляться от этого грёбаного зуда на коже. Грубые пальцы ползут медленно по талии. Их бы отгрызть, да сил сегодня не хватит. – Ещё? – уточняет чей-то голос, тронутый сонной хрипотцой. А толку-то ещё, если не хватает? Всё равно, что игрушку себе в задницу пихать. – Нет, – горло резануло сухостью. Пришлось прокашляться, чтобы произвести на свет второе слово. – Исчезни. Вроде, это не должно восприниматься, как нечто приятное, но ощущения поднявшегося с кровати тела позади принесли практически радость. Одному в течку трудно, но в партнёре есть смысл только если он хоть немного тянет аппетиты. А так лежит, блять, дышит, ничем не пахнет, ничего толком не делает. Бесит. Ногти вонзаются в кожу на шее. Давай же, стряхни эту мерзость, хоть секунду облегчения подари. Кулак врезается в прикроватную тумбочку, и грохот производит страшный, но не чувствуется вообще. Это чертовски странно, но в такие дни Итачи не может не думать об отце. Не может не представлять, как душит эту альфанутую тварь за все его ценные жизненные уроки. До сих пор чётко помнит тот день, когда проснулся под утро со страшной тахикардией. Его температурило ещё предыдущим вечером, и он понадеялся, что сон это исправит, но утро принесло такое состояние, ему подумалось, что он умирает. Это же не нормально, когда сердце пытается вырваться из-под рёбер, когда тебя крупно знобит и кидает из холода в жар. Парня вывернуло практически сразу же. Все запахи в мире, кажется, преумножились в сотню раз. В детстве это представляется волшебным подарком: не круто ли различать чужое настроение по одним лишь феромонам? Это грань телепатии, не иначе. Да? Да, блять. Какофония запахов, причём не только человеческих, создают воистину омерзительный для существования фон. Можешь отвлекаться от него в чьей-то шее, можешь глушить сигаретами, но он там всегда, и ты его чувствуешь. А тот переходный возраст, о котором все мечтают, который в историях лепит из тебя существо страшной силы, либо страшной красоты… Это учиться заново есть. Пробовать воду, как в первый раз, и понимать, что у неё есть отчётливый вкус, и сколько ты её не фильтруй, на ней всегда будут запахи всех, кто к ней прикасался. Но это ладно, от голода ты вряд ли подохнешь, пара лет, и не вспомнишь уже, что еда была в детстве другой. Реакции собственного организма – вот наука, которой можно жизнь посветить и ничего не добиться. А начинать тебе лет в тринадцать, когда ты слова-то чужие ещё игнорировать умеешь не всегда, а попробуй-ка теперь на пару с запахом. Но есть же отец. Он всё знает всегда, он любит учить, как быть достойным мужчиной, он гордится всем, в чём ты уже преуспел. Он не даст потеряться. – Ха-ха… Тот день, то состояние и ту минуту Итачи запомнил в мельчайших деталях. Как родное лицо показалось чужим, как в лёгкие попал этот ядовитый удушающий запах. Он показался ему тогда гелием. Лёгкие стали буквально невесомыми, неощутимыми, совершенно пустыми. А потом и всё тело. Кроме сердца. Парень в жизни так ни разу не кричал. Ни до, ни после. Фугаку ненавидел, когда его дети кричали. Тогда ему на полном серьёзе показалось, что это конец. Не может быть так страшно просто так, организм ведь не дурак, он бьёт тревогу только при реальной опасности. Шаблон номер два вдребезги. Если бы Фугаку его бил, точно было бы легче. Но он его и пальцем не тронул ни разу. Ему было не нужно. Омега по сей день ещё не встретил альфы сильнее собственного отца. Он умел в прямом смысле душить феромонами. Прогибать под своё настроение. Подавлять человеческую волю. Саске, вероятно, тоже бы смог, но в нём недостаточно ярости. Такой уровень влияния достигается только искренним желанием навредить. В брате подобного порыва не бывает. «В глаза мне смотри», – любил отец повторять, когда выпускал в мир всю свою ярость. И Итачи смотрел. Научился притворяться, что ему всё равно, во имя самосохранения. Фугаку было важно, чтобы сын, хоть он и омега, был самым сильным омегой, которого мир только видел. Таким, чтобы феромоны, от которых остальные ломаются, были до лампочки. «Не можешь быть альфой, научись ставить альф на колени». История его жизни. Не альфа. Уже больше не омега. Что-то между, способное ужас наводить не хуже сильного пола, но болезненно нуждающееся в сильных феромонах в моменты слабости. Такие, как сегодня. – Хах, – выдохнул, долбанувшись бедром обо что-то, пока выбирался из влажной кровати. Боль ослепила на пару мгновений, но после оставила мужчину наедине с его демонами. В кровать возвращаться нет смысла – на ней абсолютно всё нужно стирать. Она омерзительно пахнет, отнимает тепло и даёт ощущение грязи. Лучше на ноги. Ходьба отвлекает. Стакан воды практически одним глотком и пару кругов по комнате, пока сознание не оклемается чутка от болезненного состояния. Течка – ещё одна вещь, которую в СМИ агрессивно романтизируют. «Сладкая истома на несколько дней», «удовольствие, сравнимое с нирваной», «неземная связь с партнёром» … Полнейшее разочарование. На деле это в первую очередь омерзительный зуд по всему организму, который ничем не отскребёшь. Иррациональный, невозможный голод до прикосновений, и тебе кажется, что любые сойдут, но это не так. Есть в мире руки, от которых тошнит. Если альфы, которые брать как надо не умеют. Есть особи, феромоны которых пьянят остальных, но которые ты даже не ощущаешь. Для Итачи этот мир полон бет. Неплохой бонус, когда время работать, но настоящая пытка, когда хочется альфу. Хочется жёстко, сильно и много, так, чтобы колени от страха тряслись. Хочется боли и подчинения, а кругом одни сопляки. «Ещё»? Ни один нормальный альфа не спрашивает омегу на пике течки, хочет ли он, блять, ещё. Не надо обнимать, не надо говорить и не надо дышать. Просто бери. Самый базовый и просто удовлетворимый порыв, полнейший идиот будет знать, что с ним делать. Какая-то посуда летит на пол с громким звоном. Толстые керамические осколки разлетаются по всей кухне, кажется, даже на столешницы попадая. Пьяному сознанию вообще кажется, что гравитация поменяла направление, и всё летит вверх, а не вниз. А может и вовсе привиделось. Босые ноги не режет болью, когда он выходит в гостиную. Пачка сигарет на журнальном столе уже почти опустела. Мысль о том, что в ней ничего сейчас не окажется, серьёзно пугает, но, кажется, у него где-то в квартире ещё одна… Или две. Течка же не сюрприз, к ней готовятся заранее. И он не мог не купить сигареты. Про еду бы забыл, но про них никогда. Температура на двенадцатом этаже нечеловеческая, особенно по голому телу, но на балконе лучше, чем внутри. Пальцы ног мгновенно немеют, но озноб отступает. Ледяной ветер кусает кожу, позволяя на время забыть обо всём. Тут привычно. На холоде и с сигаретой в зубах. Одна из любимых привычек. Затяжка. – Ммм… Сколько же в теле энергии, его просто трясёт от неё. Гормоны – невероятная вещь, могут подарить тебе силы на целый марафон, когда последние пару дней у тебя не было во рту ни кусочка. Если бы только можно было включать эту функцию по желанию в дни изнурительных перекапываний документов с мелким шрифтом, это было бы чудесно. Как же хочется трахаться… Легко было жить, зная, что в мире не найдётся альфы на его придирчивый вкус, но нет же, нашёлся. Всегда, оказывается, был. Кто же, блять, знал, что его солнечный мальчик Наруто, этот очаровательный ребёнок, умеет брать так, что, кажется, сдохнешь. Итачи не особо помнил, почему не дал ему тактично сбежать. Вероятно, словил азарт от того, что нельзя. Да и парень под вкус подходил, как не закрывай ты глаза: высокий, наглый и светленький. Много ли надо голодному до сладкого человеку, чтобы потянуться к десерту? Кто бы знал, как же он охренел… Узумаки отключило, у него та ночь едва ли останется в воспоминаниях, а вот Итачи помнил всё. Каждый укус, каждый рывок, каждый судорожный вдох, который сделал под чужими феромонами. Помнит, каким маленьким себя ощущал под весом этого парня, как беспомощно стонал, когда зубы прокусывали шею, и как больно ныло тело сутками после. Был немного не в себе, когда летел к нему неделей позже, но отчётливо помнит, как сладко было шагать в его руки. Выдох. Вторая сигарета пошла. Сейчас если взять минутку честности с самим собой, омега в лёгкую сел бы на этот самолёт ещё раз. Два часа – это разве много, когда знаешь, что пытка закончится? Когда фантомно чувствуешь сильные руки вокруг своей шеи? Слава. Богу. На самолёт не пускают в течку. Иначе не было бы места на этой бренной планете, до которого бы он не добрался. – Блять, – выдохнул Учиха себе, состоянию и миру в целом. Память рисует голубые глаза, подёрнутые тьмой животной похоти. Такие страшные. Такие красивые. От одного их оттенка всё сводит внутри. Нет, Итачи. Он не игрушка. Родной человек. У тебя их не много. В мире в принципе ничтожно мало важных для сердца людей. На его рода работе человеческие создания вообще начинают восприниматься неодушевлёнными единицами. Они врут, продают, предают, оставляют ножи друг у друга в спине. Всё доступно по какой-то цене: все их принципы и обещания. Нет смысла пытаться понять или делать своими. Человечество бесконечно уродливо. Тебе ли не знать. Но есть всё же несколько, которых ты не можешь не любить. Они были рядом в нежное детское время, до того ещё, как ты заметил всю грязь. Забрались тебе в самое сердце, да там до конца твоих дней и останутся. С этим поздно бороться. Отправишь в жопу всех остальных, но этих не посмеешь калечить. Уж точно не ради удовлетворения своих идиотских желаний. Где там телефон? Пора отвлекаться от собственных мыслей. Экран не регистрирует ледяные пальцы, и на поиск нужного номера уходит чуть дольше, чем ожидалось. Пара гудков. – Мы, кажется, договорились, что ты мне не звонишь в эти дни, – заходит сразу с претензий. – Бред всякий несёшь. Шисуи всегда начинает ворчать, если он на работе. Видимо, это проклятье их клана. Было бы омеге, кого ещё доставать, он бы, вероятно, оставил друга в покое, но тот был единственным, кто его до конца понимал, так что кто его, собственно, спрашивает. – Я слушаю твой бред на постоянной основе, – напомнил брюнет, – не убьёт тебя время от времени слушать и мой. Страдальческий выдох. – У меня собрание через полчаса, так что организуй как-нибудь своё нытьё. – Никакого нытья, – заверил мужчина, – позвонил спросить, как дела. – Мм-хм, – протянули под шелест бумаги, – скажи хотя бы, что вышел в одежде. – С чего ты взял, что я снаружи? – улыбнулся он в трубку. – Ещё и без одежды. – Когда тебе херово, ты куришь, – бросил Шисуи, что-то быстро печатая. – Когда у тебя течка, ты ходишь по дому без одежды. Да что б тебя, – себе под нос. А, то есть и правда работаем? – Два плюс два дают пневмонию. – Это если повезёт, – покачал головой, обдумывая, закуривать третью или оставить её на потом. – Я вот всё жду, но здоровье – мразь крепкая. – А это обратный дарвинизм, – заметили на том конце, – в истории много случаев, когда тупейшая особь живёт дольше всех. – Если ты признал во мне своего, не значит ещё, что ты прав, – не смог не оспорить. – Не намекаешь ли ты, что твой мазохизм – нечто умное? – хохотнул альфа, похлопав дверьми. – Уточни-ка какую часть моего ритуала ты считаешь мазохизмом? – и всё же курить. Стоять просто так на холоде действительно выглядит по-идиотски. – Ту, в которой ты выбираешь одиночество, чтобы от него же и загибаться, – выдохнул, кажется, тоже покинув помещение. Ветер на секунду перекрыл вообще все звуки с той стороны. Действительно. Какой же это перекур, если ты не куришь? – Выбираю? – усмехнулся омега. – Думаешь, будь в этом мире альфа, способный меня удовлетворить, я не спал бы сейчас с ним? Окей, ну немного соврал. Сам факт того, что партнёров выбирают не внутри семьи, очень важное правило. Если бы он нашёл ещё одного альфу, который трахается, как Узумаки, он, вероятно, перманентно бы спал с ним. Дело тут не в том, что ему претит постоянного партнёра иметь, а в том, что вариантов действительно нет. – Не удовлетворяет один, позови себе нескольких. Вообще не вижу проблемы, – буркнул Шисуи. – Ха-хах, – не удержался, представив лицо этого болвана, когда бы он слушал подробности этой ночки. – По-твоему, дерьмовое качество партнёров можно исправить количеством? – По-моему, – глубокая затяжка, такой же глубокий выдох, – никогда не узнаешь, если не попробуешь. – Чудесный совет, Шисуи-нии-сан, – растянулся омега в улыбочке. Он-то знает, что этот альфа только с виду такой беззаботный, а на деле ревнует своего отото к остальным не меньше, чем Саске. – Знаю, – цокнул он, – но вряд ли ты станешь ещё большей блядью. Твой корабль нравственности и хоть какой-то избирательности уплыл уже и затонул в Японском море. – А, то есть нет смысла уже там что-то спасать, – голос дрожит. – Ну, – согласился альфа. – Всё, тащи свою задницу в тепло, пока ходить ещё можешь. Набери пару номеров, открой бутылочку красного и отдайся, как последняя сучка. Если попробуешь и не поможет, я готов повторить этот подвиг. – Наконец-то, достойные ставки, – протянул Итачи коварно, действительно шагая с ледяного балкона в квартиру. А то говорить уже тяжело. – Я на многое готов, чтобы доказать свою правоту, – усмехнулся Шисуи, отключившись почти сразу же без всяких прощаний. Звонить нескольким дерьмовым партнёрам Итачи, конечно, не стал. От предыдущего-то тошнило ещё. Но вот совету выпить немного вина решено было последовать. Ну, или не немного. От симптомов не избавит, но поможет быстрее заснуть. Стоило оттаять немного от улицы, всё его доброе настроение улетучилось вмиг. Первым вернулся озноб, вторым зуд, третьим вновь потекло по ногам, четвёртым немного стошнило. Омега набрал себе ванную и залёг, прихватив телефон и бутылку. Если и от этого легче не станет, то чёрт с этим всем, он готов вытерпеть несколько членов, чтобы заставить своего придурошного друга нагнуться перед парочкой альф. Горячая вода, оказывается, избавляет от зуда не хуже могильного холода. Но голова от неё кружится только сильнее, так что проваляться здесь до завтра – вариант нерабочий. – Хах, – выдыхает, откинувшись полностью и перекинув волосы через край. Сушить их – настоящая головная боль. Когда же эта течка закончится, господи? Хочется снова быть собой, хочется ходить в одежде, мать её, контролировать запах и порывы свои. Спать. Есть. Дышать. Омега прикрывает глаза, надеясь, что сон найдёт его прямо здесь и заберёт из суток хотя бы час этой пытки. Но сон не хотел приходить. Может, стоило действительно вложиться в одеяло с утяжелителями? Многим омегам, говорят, помогает. Но Итачи очень сомневался в том, что телу нет разницы, одеяло на нём лежит или живой человек. Будь всё так просто, сотни тысяч омег не ломало бы каждую течку. Воображение с завидным упорством рисует ему ясное небо. Правда, не то, что вверху, а то, что в глазах. Единственные в мире глаза, которые не какого-то цвета, а... небо. Пальцы пережимают тёмные пряди, натягивают их, словно мысли в голове можно физически из неё удалить. Хватит. Больно понимать, что образ улыбающегося пацана, которого он любил, как своего, безвозвратно утерян. Никогда больше та шкодная улыбка не явится мужчине, когда кто-нибудь произнесёт имя этого альфы. Ассоциации теперь навеки будут страшными. Тёмными. Такими сладкими. Съездить бы себе по лицу, да он им работает. Так, нет. Хватит страдать. Если он проведёт хоть немного ещё в одиночестве… – Приезжай, – бросает в трубку, не помня, какой набирал номер, но прекрасно зная, что за человеку звонит. – Выходной сегодня не у всех, – напоминает Хатаке. Прелесть этого альфы в том, что он не боится делать больно. Недостаток этого альфы в том, что они работают вместе. Ну и тот факт, что, какую бы боль он омеге ни причинил, никогда не будет достаточно. – Дёргать Конан – это не работа. Этим ты и из моей спальни заниматься можешь, – всё, задолбала эта ванная. Она смывала мерзость только первые пару минут. Смешок. – Я сижу над договорами Чизао. У тебя с ним в воскресенье встреча. – Тц, – этот мужик – чертовски крупный инвестор, не тот, с которым можно что-то проглядеть, но до воскресенья – это вагон времени, – давай так: если ты не у меня через десять минут, я еду к тебе сам. – Десяти минут точно не хватит. – Вот и не трать их впустую, – посоветовал, уже почти отбросив телефон от себя, но… – хей, тебя не коробит спать с другими альфами? На том конце на секунду затихли. – Спать… В прямом смысле спать? – Да нет, блять. – Хах, ну, если я сплю с тобой, мне в общем-то плевать, кто ещё в это же время спит с тобой. Но вряд ли они смогут этим насладиться, – да, в офисе поговаривают о силе этого альфы, только вот Итачи что-то не замечал укатывающих в землю феромонов. – Если знаешь кого-то, кто сможет, пусть приезжает, – бросил он, с чистой совестью отбросив аппарат от себя. Вроде бы, чтобы наслаждаться подобным, альфе нужно быть как минимум немножко мазохистом. Чтобы ездящие по мозгам феромоны другого альфы не перекрывали полностью удовольствие от секса. Техническая сторона вопроса Итачи как-то вообще не парила. Не его проблема. Ему вообще похоже до лампочки, кто у него в спальне: альфа, бета, один или несколько. Всё, блять, одно.