кошак

Рюсуй едва сдерживает смех, зажав рот ладонью, Юкио, уже не сдерживаясь, хихикает, упершись рукой в плечо своего парня-капитана, Тайджу и Юдзуриха улыбаются как-то нежно и, кажется, даже умиляются открытой картине. Сенку по-своему выражает насмешку и удивление, изогнув брови и изучая двумя красными блюдцами нахмуренного Гена. Хром рядом в удивлении чешет макушку, наклонив голову. Словно так он сможет разобраться в ситуации и дать ей более менее нормальное объяснение. Да и мимо проходящие жители деревни иногда заглядывают на их собрание, сразу же уходя куда подальше. Во главе их круглого стола стоит Ген, на первый взгляд ничем не примечательный. Вот только на его голове пара кошачьих ушек, одно из которых в бешенстве дёргается, а по полу елозит длинный пушистый хвост, иногда задевая ноги Сенку и Хрома, стоящих по бокам от него. — Угораздило тебя, — первым заговаривает Рюсуй, стирая появившееся из-за тихих похрюкиваний слёзы, — и кто же это? — В том-то и дело, что я сам не знаю, — он едва не рычит, обнажая острые клыки, вид которых заставляет некоторых вздрогнуть. — Это нелогично, — фыркает Сенку, махнув рукой, — как ты позволил себе влюбиться в кого-то и не заметить этого? — Ты мало знаешь о любви, Сенку-чан, — Ген действительно выглядит разозлённым. Кажется, ещё секунда и он начнёт шипеть и стоять на четвереньках, выгибая спину и держа колом хвост. Хром ещё с минуту постоял, не вникая в их разговор, пока наконец не прервал их, насупившись: — А кто-нибудь объяснит мне, что происходит? Все обернулись на юного учёного, состроив одинаковые мины. Неужели никто в деревне ни разу не становился каким-либо животным? — У вас не было такого в деревне, Хром? — Юдзуриха чуть склоняется, чтобы взглянуть на юношу. Тот мотает головой, нахмурившись, — где-то в девятнадцатом-двадцатом веке у людей появилась странная особенность — когда они влюблялись, то становились полуживотным. Чтобы от этого избавиться, им нужно было добиться взаимности или отпустить эту любовь. — Видимо, за эти тысячелетия многое изменилось, — Сенку подавляет зевок, окинув оценивающим взглядом менталиста, — но это выглядит забавно. — Это же не повлияет на наши планы? — все кидают взгляд на мигом стушевавшегося Рюсуя, — нет, я не в том смысле, что это не имеет значения, а просто… можно совместить дела. И время тянуть не самое лучшее решение. Все согласно кивнули, даже Ген, который уже успел юркнуть к двери, а после и вовсе исчезнуть с глаз долой. Это было его особенностью и до становления таким, но теперь он стал ещё скрытнее. Некоторые остались ради поправок в плане. Сенку показал ещё чертежи для изобретений. В будущем хотелось бы и сделать наконец корабль, чтобы отправиться в другие части света и насобирать материалов. А пока у них ещё куча времени на постройку другого. Есть топливо — значит улучшенные машины и, может быть, даже моторные лодки. Глаза Сенку особо загорелись, когда он подумал о постройке самолёта. Тогда их будущий корабль можно будет сделать ещё и авианосцем. Оставшийся день каждый занимался своим делом, решая не мешать безумным идеям учёного. Он всё сидел безвылазно в лаборатории, постоянно крутясь у стола с кучей чертежей. К вечеру он поднялся в обсерваторию, что-то там делая. С улицы было видно лишь его силуэт у телескопа. Иногда оттуда доносились ругательства учёного, которые и привлекли внимание Гена. Он тихо скользнул наверх, пройдя мимо спящего Хрома. Замер напротив люка, обдумывая свои действия. Зачем он вообще пришёл сюда? Зачем заходит по вечерам к Сенку? Ген давно заметил за собой столь странное поведение: ему хотелось находиться ближе к учёному. По ночам они часто сидели вдвоём в обсерватории или в лаборатории, обсуждая что-то. Разговор в большинстве случаев касался темы прошлого. Иногда они просто смеялись с глупых ситуаций, произошедших за время пребывания в новом мире. И в эти моменты Сенку выглядел как-то по-особенному ново для Гена: расслабленно, счастливо. Он оказался милым собеседником, когда не нацеплял маску безразличия. Его насмешки никуда не делись, но в сочетании с этим мягким баритоном они казались чем-то особенным в его речи. — Долго будешь там принюхиваться к двери? — приглушённо раздаётся из комнатки. Ген смущённо фыркает, залезая внутрь и поднимая взгляд на повернувшегося к нему учёного, — я думал, ты уж решил нарушить нашу нескромную традицию. Нашу. Губы Гена непроизвольно растянулись в улыбке, а щёки покрылись едва заметным румянцем. Что с ним происходит? — Как твой первый день в новой форме? — Непривычно, — пробормотал он, подходя к учёному и подсаживаясь рядом. Он заметил два стакана с чем-то горячим и пускающим по комнатке приятный аромат, — серьёзно ждал? — Ну а как же. Даже освободился раньше, — он усмехнулся, беря свой стакан, — заметил тебя неподалёку и решил приготовить чай. Зелёный. Или его подобие, — он непроизвольно махнул рукой, отпивая горячий напиток, — я не Франсуа. — Жаль. В такого я бы влюбился, — он засмеялся, махнув хвостом. — Выяснил, кто вызвал у тебя это? — учёный задержал взгляд на лениво качающемся из стороны в сторону хвосте, о чём-то задумываясь. — Мм… неа, — он тоже схватил стакан, желая спрятать своё смущение за ним. Догадки явно были, но он не мог это принять. Какая такая химическая реакция внутри него решила, что надо любить именно его? Этого упёртого, заносчивого, занудного позёра с непревзойдённой улыбкой, тягучей лавой в глазах, умелыми руками в мозолях и ссадинах и не останавливающим ни на минуту свою работу мозгом? Ген сильнее раскраснелся от своих мыслей, нервно хлебая чай. Он неприятно обжигал язык, который на ощупь, как и ожидалось, оказался шершавым. — Всё нормально? — Ишигами вскидывает бровь, оглянув красного парня. Он касается его лба рукой, задумавшись, — вроде холодный. Что с тобой? — Видно побочное, — он хихикнул, махнув рукой, — неважно. Я хорошо себя чувствую. Сенку оглянул этого первого лжеца планеты, мотнув головой и решив не спорить. Ген будет стоять на своём до последнего, так что даже пытаться не стоит. Они продолжили пить чай. Разговор так и не шёл. — Ты сам управляешь хвостом или он дёргается так только в зависимости от эмоций? — В основном, как я заметил, из-за моих эмоций. Так-то он очень сильно выдаёт меня. Когда я проснулся утром, ну, так уж получилось, что заснул я в одежде, этот настырный хвост проделал чудным образом дыру в моих штанах. Круто конечно, что не пришлось делать это самому, но потом явно придётся их поменять. Я рад, что хаори хотя бы немного его скрывает. Но он достаточно длинный. Странно для кота. — Для лживого кота самое то, — Сенку ухмыльнулся, заметив в глазах понимание отсылки. Ген не сдержал порыв ткнуть учёного под рёбра. Тот дёрнулся, тихо ойкнув и кинув на менталиста взгляд, обещающий скорое начало войны. Ген, понимая всё без слов, медленно отставил чашку, тут же резко подрываясь и хватая с кровати импровизированную подушку — до жути колючую, но довольно-таки лёгкую. Она под завязку набита травами и пухом. — А мне? — учёный не решился подступиться, пока сам не был вооружён, — или хочешь, чтобы я сражался химическим оружием? — Ну уж нет, — он засмеялся, кинув ему подушку. Сенку ловко поймал, сжимая её в руках и медленно наступая, — команды не было! — На войне такого не будет! — Ишигами рванул вперёд, замахиваясь подушкой. Ген быстро закрылся своей, не сдерживая смеха. Спящий в комнатке внизу Хром недовольно сморщился сквозь сон. Ночь обещала быть весёлой. Даже и три месяца спустя, когда уже абсолютно всё было готово — даже мечта Сенку в виде хотя бы одного самолёта и авианосца, Ген начинал чувствовать вину. Он просто не был физически готов к этому путешествию. С каждым днём он всё больше становился похожим на кота: в конце первого месяца его зрачок стал вытянутым и расширялся лишь иногда, некоторые места на теле покрылись шерстью, ногти стали когтями, которые каждую неделю нужно было подстригать под самый корень — они оказались до жути острыми. Ген уже начинал забывать некоторые слова, выдавая вместо них тихое «мяу» или рычание. Это пугало абсолютно каждого до чёртиков. Конечно, последствия были на лицо — проходи он так ещё месяца два-три, точно станет котом. Ген упал прямо на чертежи, растянувшись на столе учёного. Тот оглянул ставшего совсем борзым парня, вскинув бровь. — Сенку-ча-ан, — протянул Асагири, широко зевнув. Его клыки в который раз привлекли внимание. Ещё одна особенность — спал он просто п-о-с-т-о-я-н-н-о, — мне так скучно. И одиноко. — Ты совсем не осмысливаешь свои действия, болтолог, — пробормотал Сенку, почесав макушку менталиста. Тот заурчал, ткнувшись носом в бумаги. Парень вздохнул, пытаясь писать хотя бы на небольшом куске бумаги, который Ген не закрыл собой, — что ты делал этой ночью? — Мм… гулял, — пробормотал Асагири, утыкаясь щекой в стол и следя за карандашом, — а утром Суйка начала со мной играть, — он насупился, фыркнув, — как с домашним животным. Но я не мог остановиться. Почему этот колос такой… притягивающий? Ишигами тихо посмеялся, почёсывая друга за ухом. Тот крепко зажмурился, вильнув хвостом. Чувства он совершенно разучился скрывать, а эти атрибуты только больше на них указывали. За это время Сенку успел выучить менталиста. — Потому что ты всё больше мыслишь как одомашненный кот, — Сенку вздыхает, надеясь, что в итоге им не придётся приглядывать за назойливым котярой в лице Гена. Хотя, с одной стороны, уже приходится. Ген скучающе зевнул, поднимая взгляд на задумчивого учёного. Тот ответил ему взглядом, вскинув бровь. Он склонился ближе к лицу кошака, шепча: — Кого ты любишь? Насильно заставим его полюбить тебя, — он на секунду отвёл взгляд, прикинув что-то, — кроме тех, у кого есть пара. Надеюсь, ты не в Хрома втрескался. — Близко, Сенку-чан, — Асагири улыбнулся, тут же осознавая свои слова. Он замер и отвёл взгляд, надеясь, что Сенку ничего не поймёт. — Не скажешь значит? — Сенку сощурился, выпрямляясь, — как хочешь, болтолог. Моё дело — предложить помощь. Ближе к концу четвёртого месяца Ген действительно перестал соображать. Он часто зависал на вопросах, особенно на тестовых, которые Сенку начал проводить через каждые два дня сразу по окончании третьего месяца. На половину Асагири отвечал неправильно, хотя остальные давали ответы на двадцать пять процентов правильнее. Он всё чаще спал, игрался, урчал, заменяя этим свою речь, уже не игрался на чужих чувствах и совершенно не скрывал своих. Протянутая рука — значит надо ластиться. Злой взгляд — лучше уйти. Широкая улыбка — можно поиграть. Он, как дрессированный, бродил за всеми подряд, но только замечая Сенку, сразу переключался на него. Котяра совершенно не отлипал от него, преследуя днями и ночами. Однажды Сенку пришлось проснуться от собственного визга — на нём, сверкая во тьме своими страшными глазами, сидел Ген, как-то странно облизывая клыки. На крики прибежал Хром, а с ним и Кохаку, которые быстро оттащили поехавшего от одиночества кота. Он что-то долго рычал, пока не пришёл в себя и не начал вымаливать прощения у бедного учёного, напуганного до смерти, но при этом какая-то его часть явно хотела вернуть Гена в это положение. Сенку перевёл взгляд на свернувшегося в кресле Гена. Он мог залезть на спинку, каким-то образом там уместившись, лежал и вниз головой, и на подлокотниках, и вниз животом, и на боку, и как в общем он только не лежал — главное, что среди этого никогда не было нормальной позы обычного сидящего человека. Ишигами подошёл к сопящему менталисту, аккуратно присаживаясь на подлокотник и зарываясь пальцами в без того взъерошенные волосы кота. Он тихо заурчал, ластясь к его руке. Сенку не сдержал улыбки, продолжая наглаживать его по голове. Было в таких моментах что-то особенное. И если бы Ген сейчас осознавал себя в полной мере, точно бы отпихнул учёного и сбежал, потом ещё и избегая. Ишигами горько улыбнулся, скользнув ладонью на розовую щёку. Кожа у него невыносимо мягкая. Такую бы только трогать днями напролёт для спокойствия душевного. Сенку фыркнул от своих мыслей, мотнув головой. Ну что за бред? — Сенку-чан, — сквозь сон пробормотал Ген. Сенку склонился ближе, думая, что кошак его зовёт, — люблю Сенку-чана, — продолжил бредить Асагири, прижавшись щекой к грубой ладони. Ишигами замер, во все глаза смотря на сопящего менталиста. Он продолжил что-то шептать, но учёный уже не слушал, снова и снова повторяя про себя его слова. Любит меня? — Ген, — он начал звать его тихо, ещё не отойдя от шока, — эй, менталист, — он мягко похлопал тут же пробудившегося кота по щеке, глядя в его недовольные глаза с суженными зрачками, — почему ты молчал? Кот нахмурился, вскинув бровь. После он наконец сел, заглядывая в лицо Сенку, щёки которого почему-то были очень сильно красными. Покраснели даже кончики ушей. Он резко опустил свои ладони на щёки Гена, который неожиданно для себя начал мыслить ещё как здраво. Мир перевернулся с ног на голову, когда он заметил слёзы в уголках глаз Сенку. — Я столько раз говорил тебе разлюбить, а ты… упёртый котяра, — он засмеялся сквозь слёзы. Ген молча следил за ним, пока до него не дошло: он случайно выдал свою страшную тайну. И что это значит? Почему Сенку плачет и смеётся? Менталист почувствовал странную влагу на щеках, удивлённо моргая. Теперь и он разревелся. Сенку с тихим смешком стёр ему слёзы, замечая озадаченность на лице уже бывшего кота. Он глянул туда, где должны быть кошачьи атрибуты, но заметил лишь взъерошенные им же волосы да небольшие остатки шерсти, которые можно было смахнуть. Снова взглянул в обычные глаза удивлённого Асагири. Закончив осмотр, он широко улыбнулся, отвечая на все вопросы Гена банальным: — Я тоже люблю тебя, идиот.