Лёд и пламень

      Его всегда окружал холод. Когда он радовался, когда грустил, когда благодарил или ругал кого-то, когда бодрствовал и когда спал. Морозный шлейф неустанно следовал за хозяином, а от спокойных лёгких шагов пол покрывался тонким слоем льда, который слугам приходилось долго растапливать. Он не замечал этого, никогда не кутался в меха и не жаловался, будто эта отталкивающая аура существовала только для нас. Только для тех, кого господин предпочитал не подпускать. Вечно держал на расстоянии, а если очередной смельчак пытался сблизиться, его ждало поражение и разочарование. Никто был не в состоянии проломить эту толстую промёрзшую стену между Господином льда и целым миром. Какой была причина такой отстранённости? Почему всеми любимый Покровитель предпочитал одиночество? Я не задумывался над этим, когда только принял имя его брата, призванного защищать Повелителя от возможных опасностей. Мне было всё равно. Один из десяти таких же юношей, случайно отобранных для служения господину. Кто-то называл это судьбой и предназначением, моя мать — проклятием. Несчастная обливалась слезами, когда меня забирали на обучение. От её криков я тоже боялся и плакал, но меня научили чтить закон и любит свою долю. «Наш уважаемый Кэйа принёс однажды мир в эти земли, и мы поклялись оберегать его от опасностей. В этот раз ты можешь стать его новым щитом. Радуйся столь почётной и достойной участи.» — неустанно повторял куратор, когда я в приступе ярости или разочарования закатывал истерику и отказывался служить высокомерного франту.       В день избрания мне уже было всё равно. Но всё же тихое желание вернуться к старой жизни не оставляло меня никогда. В тот раз я впервые оказался так близко к своему будущему хозяину. Он с мягкой улыбкой осмотрел каждого из нас, но подошёл лишь ко мне и протянул руку в перчатке. Я, как учили, покорно встал на колено, принимая новый пост. На этом пути назад были уничтожены, замурованы в плотные неразбиваемые куски льда. Я поселился в прекрасном дворце, я стал его верным спутником, его послушным псом, натренированным вгрызаться в горло врагов и разрывать плоть. Простая работа, не требующая усилий. Никто и без меня не смел прикасаться к господину. Хотя он никогда не показывал своих сил, я чувствовал трепет его паствы. Они дрожали, а я не понимал почему. Я единственный в городе видел, как он спит, как трапезничает, как проводит досуг. Жрец льда всегда казался таким слабым и хрупким… хрустальным. Случайно я проговорился об этом, когда он наслаждался свежестью вечера на балконе. Повелитель с таким удивлением взглянул на меня, изменяя своей привычной располагающей улыбке, что я смутился. С того момента всё изменилось. Всё чаще я замечал на себе его взгляды. Глубокие, пронзительные, проникающие под одежду, под кожу. Мурашки начинали бегать по спине, когда он произносил моё имя. По-другому, размеренно, наслаждаясь каждой буквой… с любовью. Мне сложно стало смотреть на его спящее лицо. Сердце ускорялось и не к месту разжигало врождённое пламя. Один раз я даже не заметил, как позволил своей энергии спалить шторы. Пока я бегал за водой, Кэйа уже потушил их. Он улыбался и шутил, будто это была не оплошность, заслуживающая наказания, а простой пустяк.       — Мы скажем, что кто-то пытался пробраться через окно, а ты его прогнал, — смеялся Господин, осматривая предмет моего преступления… а я… я глядел, как ночная рубашка лежит на его бёдрах, как тонкие руки касаются материала, разглаживая его, как улыбаются тонкие губы. Беспринципно, нагло.       — Мне кажется, тебе надо отдохнуть. Ещё немного и ты растопишь мою кожу взглядом, — его голос привёл меня в чувство и заставил вспомнить о долге.       — Я в порядке. Простите, что сорвался, — поклон позволил отвести неприличный взгляд, но мысли застряли в голове на целую ночь вместе с брошенной Покровителем фразой «не ты один…». Этот случай произвёл на меня неизгладимое впечатление. Как смел я думать об этих низменных вещах, как смел взглянуть на Жреца, словно он был девкой из подворотни! Мне стоило сосредоточиться на собственных обязанностях, а не гладкой смуглой мягкой коже своего господина; внимательнее смотреть по сторонам, а не разглядывать замёрзшие капельки воды на шее брата после душа. Сделав усилие, я всё-таки оторвал взгляд от Кэйи. Больше никаких вопросов, оговорок, неуместных замечаний, только формальные отношения. И к моему огромному сожалению и ужасу он принял это. Моё имя теперь звучало холодно в прекрасных устах, в голубых глазах читалась отстранённость. Я пытался убедить себя в обратном, заставить видеть то, чего не было, но отчаяние всё сильнее пожирало душу. Почему господин столь резко оборвал эту тонкую нить, едва я успел почувствовать её очарование?       Молодость не позволила мне выяснить правды, но время шло. Я рос, развивался, набирался смелости и дерзости. Хозяин подавлял её своим равнодушием, но не мог затушить до конца. Однажды я почувствовал себя достаточно уверенным, чтобы нарушить его покой во время досуга. Его стройная фигура блестела в лучах дневного солнца, слепя глаза. Прекрасное Божество с книгой в руках, я не мог позволить ему раствориться на фоне жизни. Жрец даже не поднял головы, пока не услышал прямого обращения. Яркие глаза оторвались от книги, блестя словно кристаллы.       — Могу я… дотронуться до Вас, — едва выговаривая слова, спросил я, наблюдая за его никогда неменяющимся лицом.       — Почему нет? — ответил он вопросом на вопрос и опустил руки с книгой, закрывая глаза. Повелитель знал, что хотел сделать его верный раб, и так спокойно позволил это. Я нагнулся и коснулся его холодных губ. Совсем слабо, лишь для того, чтобы проверить реакцию. Лёгкие покалывания на коже заставили меня отстраниться, и господин усмехнулся. Минутное замешательство сменилось моим удалением. Больше ни слова не было сказано. Однако ночью я позволил себе ещё одну дерзость.       — Могу я присутствовать при Вашем омовении? — строго спросил я, будто отчитывая ребёнка. Кэйа засмеялся и мягко ответил:       — Не стоит. Зачем так торопиться?       Хотелось нарушить его приказ. Распахнуть дверь, остаться с ним наедине и, наконец, исполнить то сокровенное желание, от которого я так рьяно отказывался всё это время. Но годы учёбы, а затем верной службы давали о себе знать. Брат не смел прикасаться к Жрецу… если тот не хотел этого сам. Оставалось только ждать. Безропотно я продолжал выполнять свой долг, и он в благодарность иногда позволял целовать себя. С каждым разом я всё больше привыкал к ледяным губам и переставал испытывать дискомфорт. Видя это, Повелитель продлевал вознаграждение. О неправильных отношениях названных братьев вскоре стало известно и другим слугам. Одна из девушек вдруг подошла ко мне во время обхода и вызвала на разговор.       — Прошу Вас, господин Дилюк, не сближайтесь с Жрецом. Он погубить Вас, — заплакала она. — Я не должна этого говорит, но мне жалко Вас… очень жалко!       Её тут же окликнула другая старшая служанка и, подозвав к себе, отчитала. Непонятное поведение особы осталось без внимания. Мне было всё равно, что говорят другие. Я готов был умереть ради Покровителя. Ради его улыбки, его прикосновений. И эта верность была однажды вознаграждена…