Театр поломанных судеб

Как и обещал Цзян Ванинь, все последующие дни стали и моральным, и физическим адом. Такой изобретательности и изощренности пыток от главы ордена Вэй Усянь не ожидал. Как его брат Цзян Ваньинь мог стать настолько жестоким? Конечно, те несколько дней, что удалось выкрасть Вэй Ину на свободе, он бродил не далеко от горы Дафань и узнавал последние новости. Конечно, тогда он так и не узнал, что с его смерти прошло тринадцать лет. Но зато узнал, что всего четыре месяца назад Цзян Ваньинь поймал неудачливого темного заклинателя и утащил к себе в орден, а через месяц труп того нашли недалеко от Пристани Лотоса, и тело его было до невозможности обезображено. Последние часы перед ужасной смертью темный заклинатель провел в питомнике клана, у столь любимых главой ордена псов. Так что, предельно ясно, что в столь сильной ненависти к темным заклинателям у Цзян Чэна, виноват сам Вэй Усянь. Но, между прочим, кажется для Цзян Ваньиня он является особым случаем, раз Вэй Ин задержался в руках главы не на месяц, как другие, а на целых пол года! Хотя чему удивляться? Он убийца. Он предатель. Он тот, кто не заслуживает даже покоя после смерти. И тот, кто должен сдохнуть в мучениях. Так что же происходило в те пол года заточения? Первый визит Цзян Чен нанес спустя три дня после того разговора. Некоторое время он молча стоял напротив Вэй Усяня, ледяным, колким взглядом смотря на подвешенную над полом фигуру, чьи пальцы ног едва касались холодного пола. Кольцо на его пальце потрескивало и искрило молниями, словно на пару со своим хозяином предвкушающе присматривалось, куда следует бить в первую очередь. Вэй Усянь ждал удара. Ждал, когда на теле появится столь знакомое чувство жжения, ждал, когда почувствует прокатившиюся по всему телу волну боли. Хоть это тело и не знало той боли от удара Цзыдянем, но душа помнила. Вэй Ин почти почувствовал ту фантомную боль. Но постояв над пленником так ещё некоторое время, Цзян Чэн ушел. Следующие 15 дней повторялось одно и тоже: Цзян Ванинь приходил, буравил своим колким взглядом, заставляя у Вэй Ина переворачиваться все внутренности, и через некоторое время уходил. И все же, для того это было все равно сродни пытке. Юноша не знал, как быть дальше. Он был в недоумении, почему же его братец все медлит? Сам бы он на месте Цзян Чэна поскорее бы избавился от ненавистного врага, да и ушел со спокойной душой. Но нет, тому надо было помучать его ожиданиями. Ожиданиями худшего, ожиданиями своих страданий. Но.... Наблюдая за своим состоянием ума, Вэй Ин понял. В его душе стали зарождаться зачатки надежды. Как он мог их не заметить? Когда они успели зародится? Тогда ли, когда глава ордена в каком-то смысле с ним заговорил? Возможно. В тот день Цзян Ванинь пришел в темницу как обычно. Он сел на табуретку перед темным заклинателем, и устремил колкий взгляд своих глаз цвета грозовых туч на него, смотря прямо в глаза Вэй Ина. Некоторое время он просто смотрел на него, прокручивая кольцо Цзыдяня большим пальцем. Сказать честно, Вэй Ину это было неприятно, неуютно, сердце барабаном стучало где-то в висках. Но также было волнительно, его душа вспоминала, как эти же глаза когда-то смотрели по-другому...... – Зачем ты это сделал? – в тишине эхом прозвучал вопрос. Голос был ледяным, как и взгляд его владельца. – Что? – переспросил заключённый, не веря своим ушам, что Цзян Чэн с ним заговорил. Впервые за эти семь дней. – Зачем ты сказал те слова Цзинь Лину? – его услышали не с первого раза, что главе очень не понравилось. Вэй У Сянь замолк, смотря в знакомые черты лица, усердно вспоминая момент со встречей со свои племянником. «Тебя что, родители не научили манерам?» – отчетливо прозвучал его же голос где-то с боку. Он немного скосил взгляд, смотря в ту сторону, и замечая как темные твари, смотря на него своими отвратительно красными "глазами" в ответ, повторяли те формы и движения, копируя голоса и слова того момента. Все же иногда Вэй Ин чувствовал благодарность к ним, хоть эти твари и сделали это в попытке его задеть. – Я не знал тогда кто это... – тихо прозвучал ответ из его уст. – Ты – и не знал? Никогда бы в жизни в это не поверил. Мне раньше казалось, что фигуры его отца и матери ты без ошибки различал среди тысяч людей. – со злой иронией хмыкнул Цзян Ванинь. Возможно, так было раньше. Но сейчас все по-другому. – усмехнулся в сердцах Вэй Ин. То, что Цзян Чэн не назвал имен тех людей, ничуть не облегчало ноющую боль в сердце. То, как смотрел на него Ванинь, ничуть не притупляло его желание вернуть прежние времена, когда они были ещё детьми. «Это они называют "вторым шансом"? Мне кажется, что это ничуть не лучше моей прежней жизни. Хотя правда, какой "второй шанс", когда эти твари ещё со мной?» Надежды на так называемый в легендах «втором шансе», разрушались также быстро, как каменные мосты при штормах. С грохотом, с до боли в ушах шумом. Надежда – вот на чем жил Вэй Усянь. Она как единственный оставшийся мост, поддерживала маленького мальчика, сжавшегося в клубочек от страха и грусти, проклиная себя и злую судьбу за несправедливость жизни. – Ты чего замолк? Помнится, давно как-то, ты плел мне лживые баллады о Двух Героях Юньмэна, о том, что ты никогда меня не бросишь... Чего же ты сейчас не заливаешься соловьем? Чего умолк, будто не ты когда-то насмехался над словами «стыд и совесть»? Или ты наконец понял значения этих слов? – Цзян Чэн с прищуром следил за каждым изменением в лице своего.... Врага? Он и сам не знал, что чувствует к этому человеку, кем обозначал в своем сердце. Неприязнь или ненависть? Отвращение или презрение? Но что-то внутри него приказывало дать этому человеку страдать, купаться в собственной крови, что-то хотело увидеть как разрушается от их рук чужая душа... А на лице Вэй Усяня появлялась странная ухмылка. Он нахально из подлобья посмотрел на главу ордена, и также с нахально ответил: – Что тогда, что сейчас, я не знаю что это за слова такие. Может достопочтенный глава Цзян разъяснит мне их смысл? – «зато слова "вина и скорбь" я знаю не понаслышке.» – уже в сердце сказал он себе. Цзян Чэн пришел в ярость после его ответа. В его темных глазах метались молнии, Цзыдянь яростно сверкал и шипел. Но так и нетронув темного заклинателя, ушел, также яростно ударив железной дверью напоследок. Вот что произошло в тот день. И в тот же день зародилась новая надежда, заменив старую. Надежда на то, что все же можно, хотя бы маленькую частичку их совместного прошлого вернуть. Но с того дня Цзян Чэн больше не разговаривал с Вэй Усянем. Лишь приходил, смотрел на него, и также уходил. Бывало конечно, что он спускал едкие словечки в его сторону, но не трогал. Пятнадцать дней Вэй Ин провел в относительно тишине и одиночестве. Тело нещадно болело, места переломов и ран напоминали о себе, незаживая и время от времени кровоточа. Режущая боль, острая боль, тупая боль, ноющая боль – все, что чувствовал темный заклинатель. Хотя он чувствовал еще и ужас, смятение, отчаяние из-за темных тварей, что ни на миг не замолкая кричали и смеялись. Голод, холод, жажда. Чего ещё мог боятся обычный человек? Никак иначе его сейчас не назовешь – без ядра, слабый, почти немощный..... Как маленький ребенок. Ещё младенцем нас учили поддержке и доверию, но он не считал себя достойным этого. *** На шестнадцатый день Цзян Чэн пришел, осторожно неся в своих руках миску каши. Ароматная, ещё горячая, густая, совсем не та, что ел он на курганах. Та была холодной и жидкой словно суп, с шестью рисинками на каждого человека, а их там было полсотни. Но почему-то сейчас Вэй Усяня мутило от одного лишь вида еды. В ожидании он поднял свой взгляд на Цзян Ваниня. Тот на мгновение потупился, остановившись, но после он спокойно подошёл к темному заклинателю, отвечая. – Я не хочу чтобы ты тут подох от голода, у меня ещё есть к тебе вопросы, – глава клана поднес миску ближе, зачерпнул кашу ложечкой и поднес к бледным сжатым губам, – открой рот и ешь, или останешься голодать, – сказал он до боли знакомым грубым и немного язвительным тоном. Раньше его А-Чэн всегда говорил так, скрывая за своими словами и действиями заботу и нежность. Едва не сдержав одинокую слезу и скрыв в тени тусклого освещения едва заметную счастливую улыбку, Усянь послушно открыл рот, позволив горячей еде скользнуть на язык. Почувствовав едва заметный вкус острого перца, он радостно подметил, что А-Чэн до сих пор помнит его предпочтения... В душе возрос бутон только проклюнувшейся надежды. Вей Ин надеялся, что когда этот бутон распустится, это будет прекрасный цветок, который будет может и не вечно, но долго жить. В следующие пять дней, трижды в день Цзян Чэн приносил еду и сам кормил, хотя даже не думал о освобождении темного заклинателя. Цветок надежды стал распускаться, приобретая ясные черты, и, наконец расцвел. О, это был прекраснейший в своем роде лотос, белоснежный, словно первый снег. Лепестки его были словно бархат, мягкими и упругими. На шестой день, Цзян Ванинь снова пришел с миской каши. Он также молча накормил, но не ушел. Поставил миску на низкий столик, сел на табуретку чуть поодаль, и стал испытывающе прожигать своим холодным взглядом. Вэй Усянь не знал, чего от него ждали. Благодарности? Или чего-то другого? Он молчал, опустив взгляд в пол, потому что знал, что если он скажет что-то не так, то снова разозлит Цзян Чэна. Тишина давила. Но через некоторое время...... Лепесток прекрасного лотоса отпал и сгнил. Надежда начала гаснуть, ведь носитель этой самой надежды горел в агонии боли и смятения. Слишком сильно он открыл створы своей души, слишком близко подпустил он надежду к своему сердцу. – Ты правда думал, что я забочусь? – с ледяной усмешкой спросил Саньду Шеншоу, – уж прости, я все это время кормил тебя медленно действующим ядом. Он хоть и не убьет, но принесет боль, сгорая у тебя внутри. Крепко стиснув зубы, Вэй Ин закрыл глаза. Как ему хотелось кричать! От боли, от страданий своего прошлого. – Я специально для тебя привез его из имперской столицы! Знаешь ли ты, как называется этот яд? Его называют Шуэ Хо. В течении пяти дней нет ни какого признака этого яда. Хоть и не приносит почти ни какого особого вреда, но тебе будет казаться что органы и все тело охвачено пламенем! – все слова Цзян Ваниня были насквозь пропитаны ядом. Таким же жгучим, как и яд в его теле. Но горел не само тело Вэй Ина. Горела его душа, его сердце. Медленно – медленно, белоснежный лотос стал тлеть под языками этого пламени. Это причиняло в сотни раз больше страданий. А темные твари гадко смеялись своими искажеными голосами, наблюдая за страданиями того, кто тринадцать лет назад хотел от них избавиться, уничтожить их, прервать их существование..... Вот твое наказание, Вэй Усянь, вот! *** Что-то трескалось. Что-то откалывалось от его души. Он слышал звуки разбивающегося стекла в своих ушах, он чувствовал боль от каждого отломившигося осколочка..... Что осталось от того прекрасного, белоснежного цветка, что носило название "лотос"? Лишь засохшие лепестки. Но то, что должно приносить плоды в своем коробке, засохло прежде, чем что-то в нем зародилось. Засохший обрубок стебля, что пока ещё не рассыпался в прах вместе с его верхушкой, настойчиво кренилось в бок, норовя упасть в черные воды души. Что было раньше в этих водах? Жизнь. Что там сейчас? Мусор, состоявший из ужасного яда, загубленных надежд и мечтаний. Но если приглядеться повнимательнее, то в темных водах можно было увидеть лица. Кем были носители этих лиц? Они были теми, что маленький мальчик бережно хранит в своем сердце, но так же и тем, что он когда-то потерял. Вот и сейчас, на единственным маленьком, полуразрувшимся островке, сидел мальчик с глазами цвета стали, и надрывно рыдал, пытаясь дотянуться до этого стебля. Но он рос дальше, мерно покачиваясь, а маленькое тельце все больше и больше утягивало в воду. Он хотел сберечь этот остаток. Почему все, что было в этом месте, стало лишь пустошью? Почему прекрасные цветы иссохли, и осыпались в прах? Почему чудесные цветущие поля стали обламываться, рушится и уходить в эту темную жижу? Словно болото, утягивающее в свои воды все живое, оно утягивало и малыша. *** Шесть месяцев, не считая семи дней. Покрытое сеточкой глубоких шрамов, ран и язв тело покачивалось над полом. Омерзительный запах крови, отходов и всего остального яростно ворвался в чувствительный нос, что раньше таких острых запахов никогда не чувствовало. Глаза щипало и резало, не давая разглядеть ничего дальше метра в темноте темницы. Но он знал точно, кто-то там есть. – Эй! – эхом пророкотал от каменных стен, разрывая тишину юношеский голос. Тихий звон цепей был ему ответом, – Ты здесь, Вэй Усянь? Теперь юноша услышал, что чье-то хриплое дыхание стало громче. Он теперь уверился, что пришел по адресу. Кивнув своим мыслям, мальчик подошёл ближе к заключённому. – Фу, ни и воняет же от тебя, от свиней и то лучше! – в отвращении сжал нос юноша. – Ну, что есть, то есть. Я не выбирал, каким мне быть... – наконец услышал он еле слышимый голос. Человек немного приподнял свою голову, смотря на нового посетителя. О да, он узнал его почти сразу, – что же понадобилось молодому господину Цзинь в этом.... Месте? – ненайдя подходящих слов для описания места, в котором он был уже долгое время, спросил Вэй Ин. Он жадно всматривался в лицо Цзинь Лина, его племянника, ища в мальчике черты его родителей. Нет, не думайте что он циничный и все такое, просто ему жизненно важно вспомнить черты дорогих ему людей. – Как-то ты совсем неважно выглядишь....– тихо, медля с ответом на заданный вопрос, пробормотал мальчик. В ответ ему прозвучал тихий смех, – я видел других темных заклинателей, но такого не видел пока ни у кого. Мальчик указывал на глаза. То, что раньше можно было назвать цветом стали, сейчас было уже не сталью, а так, почти сливающимися с белком радужки. Неживые шарики, как у слепцов. Даже зрачек, что должен быть темнее радужки, сливался. Цзинь Лину казалось это очень странным. Он видел такое явление впервые. Вэй Ин не ответил. – Так что же ты забыл в таком месте? – повторил он свой предыдущий вопрос. Юноша как-то вздрогнул, подобрался, пробормотал что-то себе под нос и наконец ответил. – Я.... Я хочу чтобы ты рассказал мне что нибудь о родителях. Ну.... И о жизни дяди... Ты же почти единственный кто их видел. А дядя и остальные не отвечают на мои вопросы.... – конечно, раньше Цзинь Лин почти никогда никого не просил. Поэтому сейчас он немного стушевался, щеки его немного покраснели, и мальчик нервно теребит край своего ханьфу. – Поздравляю! Ты пришел по адресу.... – с неким весельем хмыкнул Вэй Усянь, но глаза его остались равнодушными.... Долго Цзин Лин слушал своего почти врага. И все больше пытался перебить, спросить свое.