The Empire Begins

У Техно напряжённые плечи, выпрямленная спина и кожа ненормально-розового оттенка, едва сдерживающая крепкие мышцы. Он устало прикрывает глаза и тяжело вздыхает, вставая с пола. В его замке нет тронного зала — это и не замок вовсе, любой, кто пытается победить их, взяв столицу, рано или поздно сталкивается с тем, что во всей их богом забытой (и найденной затем, да не тем, а Кровавым) империи, столицы нет. Здесь нет никого, кроме снега, пронизывающего до костей ветра и усталого укора правителей остальной части этой маленькой вселенной. В его замке нет тронного зала, и император, устало сидящий в собственной спальне, великим совсем не кажется. Захватчик, Анархист, Покоритель — вокруг него слишком много слухов и легенд, постепенно становящихся настолько далёкими от реальности, что разносящий их по всем землям ребёнок кажется глашатаем апокалипсиса. Вокруг него слишком много пугающих историй, и ни одного человека, который бы осмелился приблизиться хотя бы на расстояние меча. Фил не человек, кажется. Слишком стар, слишком крылат — будто клыки и уши Техно вкупе с гигантским ростом и массивной фигурой могут принадлежать человеку — слишком смел. Слишком сильно его не боится, слишком сильно бахвалится отсутствием у себя инстинкта самосохранения, с его-то хрупкими полыми костями и крыльями, на холоде зачастую замерзающими до крохотных льдинок на перьях. Крыльями, которые иногда хочется защитить, а иногда — с корнем вырвать, испепелить, тонко обрезать и вынудить навсегда остаться с ним, вдали от опасности, лишить возможности сбежать куда-то снова, не видеться с ним ещё несколько промозглых лет, проведённых в одиночестве. (Как оказалось после, отсутствие крыльев совсем не защитило его.) Фил точно не человек, как затем Техно убеждается. Во многих положениях убеждается, иногда даже не совсем доминирующих и не совсем главных, иногда с закрытыми чем-то мягким глазами и простым ч е л о в е ч е с к и м желанием отдать кому-то контроль над собой и просто отдохнуть. Фил точно не человек, потому что в одном человеке столько дружелюбия и доверия явно быть не может. И не должно. Но широкая ладонь проходится по розовым волосам, оттягивает их назад немного и позволяет себе прижаться к чужому подбородку, ободряя, убеждая, что всё нормально. Призывая продолжить. Техно не привык стоять на коленях, он совсем не привык к тому, что кто-то может ему верить настолько, что позволит грубым и слишком крупным пальцам снять броню, аккуратно расстегнуть пуговицы на чужих брюках и стянуть их вниз, отбросить к ногам и тут же прижаться губами к открывшемуся бледному бедру. Клыки в опасной близости от бедренной артерии, затем осторожно спускаются к большой подкожной вене, язык ведёт небольшую дорожку и пытается ощутить под собой мерные толчки крови. Получить доказательства того, что вот он, человек, живой, способный кого-то вроде него полюбить и испускать тяжёлые вздохи, но не испуганные. В жизни Техноблейда только что появились новые звуки, и, чёрт побери, они ему нравятся. До желания большего нравятся. До желания удовлетворять чужие желания нравятся. Техно не привык стоять на коленях и делать что-то для других, но этот новый опыт такой волнующий и он сам так взволнован, он ведёт маленькую дорожку к самой нежной части чужой кожи, на контрасте ещё более бледной, совсем свободной от шрамов и такой нетронутой, что зубы смыкаются сами, губы прижимаются сами, оставляют стремительно наливающуюся кровью безболезненную метку с едва заметными следами укуса. Фила хочется осыпать золотом, драгоценностями, покрыть каждый свободный от одежды участок тела своими знаками, только чтобы никто к нему больше не подходил. Фил для него такой красивый, даже уставший, как сейчас, в наспех снятой одежде и со странным выражением лица, с залегающими под глазами синяками. У него прокушенные губы от сдерживаемых стонов, и Техно это раздражает, практически убивает — ему хочется, чтобы он кричал. Он открыл в своей жизни новые звуки, и позволять скрывать их от него он не будет. Прорезанные шрамами губы оборачиваются вокруг чувствительной плоти, язык на пробу касается налившейся кровью головки, и Фил громкий. У его партнёра опыта нет, это видно сразу, он то напирает слишком сильно, то не делает ничего вовсе, но от того, что сам Кровавый бог открывает рот шире и впускает чужой орган дальше в тёплое и узкое горло, крышу сносит, и надежды на сохранения контроля над собой не остаётся вовсе. Бледная ладонь проходится по розовым волосам, аккуратно царапает затылок и придвигает голову ближе, не даёт отстраниться. Техно не против, так не против, что подаётся сам, открывается шире и впускает чужой член до конца, позволяет упругой плоти упираться в заднюю стенку так прекрасно сжимающегося горла. Техно, кажется, совсем не нужно дышать, он подаётся ещё глубже и проходится своим слишком длинным языком так далеко, как только можно — кто вообще разрешил гибридам иметь такие языки, такие горячие рты и такие идеальные губы? Бог сейчас не с ними, если не считать того, кто стоит на коленях и аккуратно отстраняется, только чтобы вернуться на прежнюю позицию, имитируя что-то, чего у них ещё не было, но точно будет в перспективе, руками он придерживает чужие бёдра в удобном для себя положении и оставляет на них крохотные синяки по форме пальцев, а язык надавливает на самый центр головки, проходится по чувствительной плоти вновь. Внутри живота Фила загорается новый огонь, мужчина прикрывает глаза и пытается сдержаться. Техно ощущает все тонкие изменения в чужом поведении и смеётся, посылая идеальные вибрации вверх по горлу, прижимается ещё теснее и ломает барьеры любого самоконтроля. Фил кончает слишком неожиданно даже для себя, он резко пытается подняться, встать, крылья вздрагивают и выпрямляются, он вздрагивает и выпрямляется. Липкие губы изгибаются в насмешливой ухмылке, и оставляют последний поцелуй на покрытых алыми пятнами бёдрах. Фил не просто кажется ангелом — он им и является. А он будет его богом. (Голоса впервые с ним соглашаются)