Смерть милее мне

      — Вэй Усянь!       Делая резкий выпад вперед, Цзян Чэн схватил разозленного Вэй Усяня за шиворот, оттаскивая его назад себе за спину. Открывшего было рот шисюна он одарил взглядом, полным лютой ненависти. Всем своим видом Цзян Чэн словно говорил, как сильно он его презирает, как хочет ударить.       Вэй Ин вздрогнул, увидев на его месте мадам Юй.       Сдержав порыв дать несносному мальчишке подзатыльник, Цзян Чэн повернулся к испугавшемуся, но не показывающему это Цзинь Цзысюаню. Совсем молодой, он все еще не научился, как следует говорить в обществе. Все, что тот умел, так это носить маску высокомерия, не забывая припомнить всем вокруг, что он наследник главы ордена Ланьлин Цзинь.       В будущем Цзян Чэн сумел найти общий язык с Цзинь Цзысюанем, когда тот перестал вести себя так, словно у него запор. Порой ему даже казалось, что у них больше общего, чем может показаться на первый взгляд. Им обоим было сложно высказывать свои чувства, на них обоих давил долг перед кланом и его людьми.       И все же, как бы он ни уважал Цзинь Цзысюаня и сочувствовал ему, в текущий момент времени они не были друзьями. Как бы мужчина ни хотел публично отругать безрассудного Вэй Усяня, он не мог это сделать. В отличие от своей матери, Цзян Чэн предпочитал решать проблемы за закрытыми дверьми, не вынося разборок на всеобщее обозрение.       Тем более, что Цзинь Цзысюань нуждался в хорошем толчке, чтобы понять, от чего он отказывается. Возможно, в этот раз его сестра не выйдет замуж за павлина, но он не хотел быть тем, кто бы разрушил ее счастье, пусть и краткосрочное.       — Я бы попросил вас воздержаться от любых высказываний в адрес моей сестры, — жестко сказал Цзян Чэн, игнорируя возбужденный шепот толпы. — Если вы еще не забыли, она дочь главы ордена и Пурпурной Паучихи. Вам следует тщательнее выбирать слова.       — Ты! — возмутился Цзинь Цзысюань, отлипая от стены, к которой его припер Вэй Усянь. Заносчиво хмыкнув, парень поправил свои золотые одежды, якобы стряхивая грязь. — Советую следить за своим слугой. Он возомнил о себе слишком многое.       Спиной почувствовав тепло навалившегося на него тела, Цзян Чэн интуитивно подавил дрожь.       Случись этот разговор в прошлом, он бы никак не отреагировал. Промолчал бы сам и заставил сделать тоже самое Вэй Усяня. Посчитал бы, что спор не стоит усилий, что слова — это лишь пустой звук. В глубине души бы подумал, что он не должен защищать честь сына слуги перед наследником одного из пяти великих орденов.       Но куда его привело следование правилам? Можно ли назвать его жизнь счастливой? Или достойной? Раз за разом он совершал все те же ошибки, наступал на те же грабли, был подобно новорожденному щенку, что слепо тыкался во все углы.       Этот мир был жестоким, в нем жили лживые и лицемерные люди, не стеснявшиеся засадить нож в спину товарищам. Любые слова были пустым звуком, а обещания не стоили и выеденного яйца. Все, что было у Цзян Чэна, это его семья, но даже она не была чем-то постоянным.       Жизнь была подобна приливам и отливам, и как бы человек ни старался, он не мог контролировать природные силы.       Он, возможно, не в состоянии повлиять на будущую войну с Цишань Вэнь или отношения его родителей, но все еще оставались вещи, которые он мог проконтролировать.       Цзян Чэн винил Вэй Усяня в сожжении Пристани Лотоса, в смерти своих родителей и сестры. Именно этот человек был виноват в том, что Цзинь Лин рос без матери и отца, вынужденный каждый день выслушивать о своей убогости из-за статуса сироты. Хоть Цзян Чэн любил племянника, он не мог заменить ему родителей. Он также не мог забрать его в Пристань Лотоса, поскольку Цзинь Лин был наследником своего ордена.       Но худшее, что сделал Вэй Усянь, это бросил его, Цзян Чэна, одного. Нарушил данное в детстве обещание, предпочел защищать кучку немощных. Отказался от защиты, которую пытался дать ему Цзян Чэн. Вся суть восстановления Пристани Лотоса была в наращивании силы, чтобы не дать драгоценным людям умереть.       Цзян Чэн потерпел поражение в каждом сражении.       И от этого было горько.       — Какое вам дело, что творится в чужом ордене, наследник Цзинь? Когда я в последний раз проверял, орден Юньмэн Цзян не был частью Ланьлин Цзинь. Или вы считаете, что имеете право поучать адептов другого ордена? Не слишком ли много вы на себя берете, наследник Цзинь?       Пока Цзян Чэн говорил, ему казалось, словно он уже где-то слышал похожие слова. В голове звучал чей-то хриплый и усталый голос, будто его владелец из последних сил держался на ногах. Но память подводила его, поэтому ему так и не удалось вспомнить лица человека, сказавшего это.       Краем сознания он осознавал, что набросился на Цзинь Цзысюаня без веских причин.       — Как хотите, наследник Цзян, — Цзинь Цзысюань выглядел недовольным, а его бледные щеки неравномерно покраснели. Мановением руки он заткнул товарища, уже открывшего рот, готовый разразиться бурным монологом. — Я лишь высказал свое мнение.       — Очень любезно с вашей стороны, — съязвил Цзян Чэн, прежде чем повернуться к Вэй Усяню и схватив его за локоть, грубо потащив за собой. Мужчина хотел как можно скорее найти уединенное место, где бы он мог от души поорать на несносного брата.       Вэй Ин же пребывал в глубочайшем удивлении, смотря на Цзян Чэна новым взглядом. Парень не знал, откуда взялась эта уверенность или умение в словесной битве, но он был очарован. Ни дядя Цзян, ни мадам Юй не обладали той язвительностью, которая находилась на грани приличного. Это была черта, которая принадлежала исключительно Цзян Чэну, делая его личностью, а не копией родителей.       Шагая за внутренне кипящим Цзян Чэном, Вэй Ин чувствовал тепло в груди. Фиолетовая лента, держащая его темные волосы в тугом пучке, мелькала перед лицом, пару раз мазнув по кончикам ушей.       В месте, где его держали, он чувствовал бурлящую энергию. До Вэй Ина наконец-то дошло, что Цзян Чэн не просто расстроен, он в безумии. «Ой-ой, дело плохо», — пронеслось у него в голове, когда они оказались одни в саду, оформленному по фен-шую.       — Цзян Чэн, ну не злись, — Вэй Ин попытался улыбнуться, не показывая легкого страха, возникшего после того, как он увидел мрачное лицо шиди. — Ты же сам слышал этого павлина! Как он говорил о шицзе.       — Вэй Усянь! — рявкнул Цзян Чэн, перебив беспорядочный лепет неловко улыбающегося Вэй Ина. — Когда ты научишься думать своей чертовой головой! Ты хоть представляешь, с кем говорил? Ты знаешь, кто он?       — Что за глупые вопросы, конечно, я знаю! Это Цзинь Цзысюань, напыщенный…       — Единственный законный наследник одной из пяти Великих сект, жених нашей сестры! Как ты думаешь, что о нас будут говорить другие заклинатели, когда увидят, как ты общаешься с Цзинь Цзысюанем?!       — А какое нам дело, что говорят эти дураки? Мы же знаем, как дела обстоят на самом деле.       Цзян Чэн ударил Вэй Усяня в плечо не пожалев сил, тем самым заставив того отступиться на шаг.       — Как ты не поймешь, что одному тебе не выжить в этом мире! Что есть люди, сильнее тебя, чье влияние способно уничтожить все, чем ты дорожишь. Оскорбив не того человека, ты можешь разрушить не только свою жизнь, но и всех своих близких. Противника надо выбирать с умом, иначе в один день ты возьмешь больше, чем сможешь унести, и умрешь.       Растеряв остатки беззаботности, Вэй Ин в кои то веки был настроен серьезно. Он не отмахивался от чужих слов, а честно пытался слушать, стараясь понять, что до него хотели донести. И будущее, которое ему обрисовал Цзян Чэн, было далеко не радужным. А убежденность, с которой тот говорил, заставляла кровь остыть в жилах.       Вэй Ин знал, что на плечах Цзян Чэна лежит тяжелый груз, что в конце концов он должен занять место дяди Цзяня как главы ордена. У него были отдельные уроки, на которых не смел присутствовать никто, кроме Цзян Чэна. И это было одной из редких вещей, которые мадам Юй всецело контролировала, давая самый жесткий и яростный отпор Цзян Фэнмяню. Мужчина пытался оспорить решение мадам Юй, однако он ни разу не добился успеха. Спустя месяцы борьбы тот все-таки сдался, не сумев пробиться сквозь защитно возведенную стену Пурпурной Паучихи.       — Я не думал…       — Ты никогда не думаешь!       — Цзян Чэн! — крикнул Вэй Ин, которому надоело лежа терпеть летящие удары. Он признавал зрелость шиди, но это не означало, что он позволит относиться к себе как к неразумному ребенку. Он был самосовершенствующимся с уже сформированным золотым ядром, причем одним из сильнейших. Несмотря на малое количество прожитых лет, Вэй Ин все же что-то понимал в жизни. — Я не смотрел на ситуацию с этой стороны. Но! Я могу обещать тебе, что серьезно обдумаю все сказанное сегодня. Последнее, чего я хочу, чтобы кто-то из нас пострадал. Дядя Цзян привел меня на Пристань Лотоса, дал крышу над головой и позволил принимать пищу с вами за одним столом. За это я буду вечно благодарен, и клянусь верностью ордену Юньмэн Цзян. Когда я говорю, что хочу помочь тебе, Цзян Чэн, я имею это в виду. Я могу не понимать некоторых вещей, но я готов учиться. Потому что нет вещей, на которые я бы не пошел для блага нашего ордена и лично для тебя. И я прошу поверить мне, когда я говорю это.       Скрестив руки на груди, мужчина недоверчиво посмотрел на разболтавшегося Вэй Усяня. Он всегда знал, что у негодника была чертовски сильная харизма, благодаря которой он дурил не одного человека.       Словами не передать, как смешно Цзян Чэну было слушать пустые обещания. Как бы сладко ни звучали речи Вэй Усяня, необходимо помнить, что он поступит так, как считает нужным. Любимым занятием его шисюна было потакание своим желаниям, какими бы абсурдными они ни были. Сколько раз его просили вести себя прилично, но когда он кого-либо слушал?       Ах, нет, все-таки был один человек, научившийся контролировать Вэй Усяня. И этим кем-то был не кто иной, как великий Ханьгуан-цзюн. Куда уж простым смертным до двух гениев мира заклинателей.       — Ты говоришь, что готов учиться, — тихо сказал Цзян Чэн, взвешивая в уме каждое слово. — Но как только эти ученья перестанут совпадать с твоим мнением, ты тут же о них позабудешь. Ты следуешь правилам, которые удобны лично для тебя. Думаешь, мне нужен такой помощник? Как я смогу доверять человеку, чьи поступки невозможно предсказать?       Вздрогнув будто от удара, Вэй Ин виновато опустил глаза, понимая, что в словах шиди есть доля правды. Не то чтобы он не мог следовать правилам, просто если они были бессмысленными, зачем им подчиняться? У Вэй Ина была своя голова на плечах, он мог самостоятельно решить, что делать.       И все-таки больно слышать, как Цзян Чэн говорит, что не может ему доверять. Какой Вэй Ину толк от знаний, если он не сможет применить их на практике?       — Что и следовало ожидать.       Цзян Чэн, можно сказать, смирился со своей жалкой любовью к брату, которую, казалось бы, ничто не способно убить. Ни предательство, ни вскрывшаяся многолетняя ложь. Даже когда Цзян Фэнмянь уделял все свое внимание Вэй Ину, он был не в состоянии возненавидеть его. Порой мужчине казалось, словно боги решили посмеяться над ним, одарив мягким сердцем.       Но Цзян Чэн давно уже не мальчик, вечно идущий на поводу у своих эмоций. Прожитые годы хорошо научили его делать то, что надо, а не что хочется. Он уже не помнит, когда в последний раз по-настоящему расслаблялся. Как он может позволить себе отдых, если каждый стремится обмануть его.       Ему не доставляет удовольствия в каждом встречном видеть потенциального врага, просто люди, которым он мог бы довериться, давно уже умерли. А если быть точнее, то еще даже не родились. Его орден, для которого он посвятил всего себя, навсегда стерт со страниц истории. Связи, которые ему удалось образовать, людей, которые ему удалось собрать, все было утеряно. И ради чего? Чтобы он смог заново прожить свою никчемную жизнь?       Вздохнув, мужчина махнул рукой, осознав тщетность попыток перевоспитать Вэй Усяня. Даже смерть не смогла изменить этого человека, чего уж говорить про него. Где он, а где будущий Старейшина Илин. Земля и небо.       — Живи как хочешь, но не смей втягивать в свои проблемы мою семью, — сказал, нет, приказал Цзян Чэн безэмоциональным тоном, прежде чем отвернуться, тем самым заканчивая разговор.       Вэй Ин же имел свое мнение на данный счет.       Он не любил выяснять отношения, особенно такие сложные, какие у него есть с Цзян Чэном, и не против согласиться с предложением шиди, если бы это не значило, что их хрупкая связь будет уничтожена безвозвратно.       Вэй Ин любил сложности, а Цзян Чэн был олицетворением слова «трудный».       И все же, их отношения были больше, чем просто секрет, который ему следовало разгадать. Что-то в личности Цзян Чэна цепляло его, вызывая бурный отклик в душе. Каждая фраза Цзян Чэна могла как развеселить его, так и расстроить.       — Но я тоже твоя семья, Цзян Чэн, — говоря это, Вэй Ин выглядел искренне расстроенным и немного обиженным. Возможно, он не имеет кровной связи с кем-либо из семьи Цзян, но это не мешало ему считать Цзян Яньли сестрой, а Цзян Фэнмяня — дядей. Даже мадам Юй имела в его сердце особое место. Тем больнее было слышать, как Цзян Чэн четко разделяет его и свою семью.       Следующие слова пригвоздили Вэй Ина к месту, оставив его смотреть вслед удаляющейся спине Цзян Чэна:       — Я знаю.