Никогда не убежать.

Сколько прошло времени? Дыхание сбито, ноги гудят от неимоверной нагрузки, сердце стучит как загнанная птица в клетке. Чон не чувствует времени, не видит дороги перед глазами. Только липкий страх, что окутал его с головой. Это чувство поглощает его полностью, это тот самый животный страх, который испытывает мелкая дичь, стоит ей попасть в капкан и встретиться с взглядом охотника. Но в его случае охотник был бы спасением, ведь за ним гонится не человек. И даже не животное. Этот изуродованный силуэт появляется, куда бы парень ни взглянул – темные подворотни, в которых даже дерущихся котов нет. Черные окна когда-то прежде жилых домов. И даже за рулем разбитого автомобиля, который с неимоверной скоростью несется на парня. Но Чон как опытный боец, в сторону отскакивает, хотя его взгляд сравним с 5-летним ребенком, что в торговом центре потерял родителей. Он один, и от этого дыхание перехватывает, заставляя вновь ринуться вперёд. Ведь пока ни одна его косточка не сломана, Чон не имеет права останавливаться. Даже если в его побеге нет смысла, он должен попытаться. Его кроссовки до дыр стёрты, но он рвётся как можно дальше, до новых видов, ведь в городе ему не спастись. Но даже оказавшись за ним, в чаще соснового леса, как бы Хосок ни несся, он его чувствует. — Хосок... — будто сама природа глубоким голосом его зовёт. — Тебе не уйти. Урчащий голос в голову вбивается, пока кожу до крови царапают иглы сосен. Но Хосоку всё равно, он боли не чувствует. Только привкус железа на своем языке, который в сознание его возвращает, напоминая, что он ещё жив и ему есть, за что бороться. Ведь дома эту рану обработают и успокоят, только бы пережить этот кошмар. — От кого ты прячешься? Ты же знаешь, что у нас с тобой только один выход. Хосок с голосом его запах слышит, он легкие поражает и гноем сочится заставляет. Чону этот запах гнилой плоти не вывести. Ведь он только сильнее, будто он даже не вне парня, а в нём. Им пропитаны темные волосы, одежда и толстые стены дома, в который парень вбежал в поисках спасения. Хижина в лесу давно заброшена, и с появлением парня, своей жизнью жить начинает: деревянные полы теряют свою устойчивость, во что-то вязкое превращаются. С каждым шагом парень всё глубже ко дну стремится, в этом болоте тонуть начинает. Но лестница на второй этаж как глоток свежего воздуха. Она под ногами в пропасть осыпается, как и коридор по которому бежит Чон. Доски громко скрипят и под каждым давлением вниз уходят, так глубоко, что даже не слышно, упали ли они куда-нибудь. Да это и не особо важно, ведь падать вслед за старым деревом Хосок не собирается. Он видит дверь, к которой отчаянно рвется, ведь за ней возможное спасение. И кажется, только когда она звонко хлопает, Хо полной грудью дышит. — Я дома? — отдышавшись, тянет парень, пока его взгляд скользит по знакомой кухне. Именно в эту кухню каждый день пробираются лучики света, а каждое утро по ней разносится приятный запах вишневых блинчиков. Он слышит любимый парфюм и звук телевизора из зала. Он дома, Господи, он дома! Эйфория глаза застилает, и Хосок как бешеный зверь, беглым взглядом скользит по всем тумбочкам и шкафам. Добежал, справился, спрятался. Дом – это то место, куда он может вернуться. То самое место, где его дыхание свободное и непринужденное. Тут он спасён. Чон не чувствует отвратительного запаха, на нём домашняя футболка и комнатные тапочки. На руках и следа от ссадин не осталась. Разве такое бывает? У Хосока бывает. Он сам не понимает как и почему так, но дома всё проходит – от боли в грудной клетке, до мелких царапин на костяшках. — Солнышко, ты в порядке? — заботливо спрашивает вошедший на кухню Тэхён, замечая растерянный вид возлюбленного. — Я дома... дома ведь? — аккуратно спрашивает Чон, дабы убедиться, что это реально. Но от квадратной улыбки, которая сразу появилась на лице Кима, полное спокойствие наступает. И переживания все уходят прочь, ведь тепло дуги родных губ всю тьму заставляет испариться. — А где тебе ещё быть в 9 утра? Ты у меня совсем дурак, — смеётся младший, и к плите подходит. — Будь добр, достань молоко и перестань придуриваться... Чон к холодильнику подходит, как и попросил его Ким. И сам радостью переполняется, ведь в этого парня он влюблен по уши. И это утро они проводят снова вместе. Тэхён для Хосока уже на протяжении 3 лет является лучшим лекарством и светом от всего того, что происходит за пределами их дома. Ведь этот дом держится только благодаря этим карим глазам, которые встречают его у входа в коридоре каждый вечер после работы. На его смехе, над которым будто работали лучшие композиторы за всю историю человечества. В действиях Кима свобода проскальзывает, и вокруг всё легкость озаряет. Только рядом с ним можно счастье вкусить. И Хосок его не растрачивает, как можно на дольше растягивает, ведь знает, что без него не переживет и часа. Парень уже хотел открыть холодильник, но на совместные фотографии засматривается, чувствуя как к горлу подходит ком. Ведь на них нет любимых карих глаз, вместо них пустые глазницы, из которых тьма сочится. — Перестань придуриваться, что не замечаешь меня... — любимый голос с каждым словом становится всё более низким, заставляя кровь в жилах стынуть. Хосок не оборачивается, он на себе чувствует, как любимый бархат смуглой кожи по швам расходится. Уродливо вниз сползает, образуя загнивающие складки у кистей рук и оголяя кровавые мышцы. Сладкий парфюм падалью меняется, от чего тошнота к горлу подкатывает. Это уже не их голубые обои, по стенам с потолка бордовая жидкость стекает, а двери и окна навсегда замурованы. Мебель вмиг осыпаться на дряблый пол начинает, забирая с собой и всю надежду на спасение. — Ты сам себя в ловушку загнал, — над самым ухом мерзкий шепот проходится, а парень дрожью покрывается. — Посмотри на меня... Посмотри! Хосок медленно поворачивается, и под черной пустотой как свеча плавится. Медленно, мучительно и не в силах сдвинуться. Ведь Хосок этой пустотой питается, как бы он ни старался скрыться, убежать и спрятаться. Эта гниль из него идёт. Его кожа нарывами покрывается, взрываясь с сочным гноем. Все его внутренности вместе смешиваются, ведь он сам на себя смотрит. Расшатанный жизнью, избитый, с закипевшей кровью на щиколотках и отвратительным горбом, из которого будто что-то вылезти должно. От его облика смердит болью, с которой единицы справляются. Им с ней всю жизнь жить. Она в кошмарах является жутким обликом, и заставляет в истерике биться. Но Чон не бьется. Он, кажется, вообще больше ни на что не способен. Кажется. — Что ты со мной сделал... — голос хрипом отдается, а изуродованное лицо ближе наклоняется. — Разве этого ты хотел? Почему ты не спасешь нас? Ты же знаешь, что это не больно... Мы будем счастливы, — Хосоку дурно, он не хочет этого слышать. Чон на пол опускается, уши ладонями закрывает. — Ты можешь облегчить страдания, ты же не хочешь всю жизнь так и просидеть. — Заткнись! Заткнись! Заткнись! — словно в бреду повторяет парень, больно за волосы себя оттягивая. Ему нужно это, любая боль, любые действия только бы не слышать этот голос, что до глубины души пробирает. — Это из-за этого мальчика? Мы заберём его с собой... Он любит тебя и поймёт нас. Он хочет тебе счастья, а наше счастье не здесь, ты же знаешь это, Хосок, — не прекращает. — Прошу тебя! Заткнись! Хватит, пожалуйста! — истошно кричит парень. — Хосок, не отвергай меня... Ты хочешь этого. Хочешь...У вас дома так много ножей, я знаю, как ты на них смотришь...Ты можешь сделать это. Можешь воспользоваться ими правильно, — настаивает голос. — Друзья тебя не понимают. Только Тэхён нам по-настоящему помогает. Он не прячет их, он тоже хочет, чтоб ты это сделал... — Нет! Нет! Нет! — Чон глаза зажмуривает до белых пятен. И глубже в легкие набирает воздух, во всю глотку орать начинает. Хосок с криком не только связки рвет, но и словно лезвием все внутренности ранит. Из его глаз не слёзы идут, стеклянной рекой боль сочится. Грудь разрывают и продолжают с новой волной накрывать. Он не слышит больше голос, только тишину, что обволакивает его со всеми эмоциями, которые он долго успокоить не может. Голос срывается до хрипа, и останавливается парень только когда уже и звука издать не может. Глаза боится открыть. Ведь там он будет стоять, вновь все движения скует и под свою дудку будет пытаться заставить танцевать. Нет, этого не нужно, он с ума сойдет. Уже сходит. В его разуме место только одному голосу, тому, которое его так нежно “Хоби” зовёт. Он слышит это четче, и всем богам молится, чтоб его звать не перестали. Он подастся, откроется, только пожалуйста, позовите ещё раз. — Хоби... Парень глаза открывает. Он на кухне, а у его колен Тэхён, что обеспокоенно на него смотрит и слезы одной рукой с щеки стирает. Хо глаза шире открывает,что страхом переполняются. Ведь вдруг это снова игра его больного воображения, Хосок этого не вынесет. — Хоби, тихо, всё хорошо. Это я, твой Тэ-Тэ, всё хорошо, ладно? — успокаивающе тянет Ким. А Хо головой отрицательно машет, вновь наполняя глаза слезами. — Чш-ш...чш...Ты снова пропустил прием таблеток. Это всё происходило у тебя в голове. Сейчас ты дома, и я рядом... — Который час? — судорожно спрашивает Чон. Понимая, что говорить он может. А значит все эти уродливые картины были полётом его фантазии. — Сейчас 16:47, мы с тобой хотели покушать и посмотреть фильм, помнишь? — аккуратно говорит Ким. А к Хосоку здравый разум возвращается вместе с памятью. — Французский, про киллера и и маленькую девочку... помню, — тихо говорит старший. — Вот, видишь, значит это правда... а сейчас давай мы успокоимся, и я дам тебе таблетки, — говорит Ким и с места поднимается. Оставляя парня сидеть на стуле. Парень кивает на слова младшего. И вскоре принимает из рук того Галоперидол, который тут же запивает стаканом воды. Хосоку понадобилось ещё некоторое время, чтоб полностью прийти в себя. Ведь сложно не сходить с ума, сложно держаться, когда твоя психика как листок в осень, что еле на ветке держится. Но пока эта ветка сама его держит, он не упадёт. Тэхён и Хосок выполняют ими построенный план, и после того, как парень приходит в себя, фильм отправляются смотреть. Но Чону всё равно страшно, эта чёртова паранойя его никогда не отпускает. Не дает расслабиться. Ведь даже находясь в любимых объятьях Тэ, под синтепоновым одеялом и за просмотром “Леон”, он всё равно слышит его запах. Ему никогда не убежать.