Гмар Тиккун. За поворотом

Глотнув из высокой кружки кофе, щедро сдобренный премиальным коньяком, Дэвид Росси аккуратно примостил ее у раскрытой записной книжки на рабочем столе, щелкнул мигающей кнопкой автоответчика и обратился к пробковой доске, украшавшей западную стену его отнюдь не уютного кабинета. Подробная карта Нью-Гемпшира была приклеена рядом. Цветные булавки отмечали давнишние места преступлений. – Кэтти Милликен, двадцати шестилетняя натуралистка. Она была первой. Они посоветовали слушать птиц, чтобы справиться. Ты пришел туда слушать птиц, а щелчки затвора ее гребаного фотоаппарата напомнили шлепки ладоней по ягодицам, по спине. Затрещину по затылку. Тебя поглотило чувство досады и ты понял, что время пришло, Харри. Что пора сдаться. Ты подумал: хорошо, что я не выбросил нож. Дэвид закрыл глаза, наощупь исследуя улыбающееся лицо Кэтти на фотографии. В процессе с Харри – не Гарри! - слетела бандана. Ее было совсем не просто отстирать от крови. Вода в тазу была сплошь красная. И эти блеклые, но заметные полоски под ногтями. В строительном магазине была акция на добротные резиновые перчатки. Харри сделал хорошую покупку. –… Я удивлен категорической сменой стиля, – продолжал хриповатый голос Гаррета Саймонса, редактора крупного издательского дома «Outright Look Publishing», усилиями которого серия рукописей Росси таки нашла своих преданных читателей. Около недели назад Гаррет получил несколько глав нового, сыроватого, как признавал сам автор, материала, – как удивлен и его подачей. В общем и целом неплохо, это как раз то, чего жаждет рынок, но Дейв, разве тебе не кажется что все это… скажем так, немного мрачновато? Настоятельно рекомендую подумать на счет той сцены… с дорожными рабочими. В остальном правок не так много. Сообщи мне о своих мыслях. Сообщи, если готово что-то еще. И прости за задержку. Графоманы плодятся как слепни. Что он сказал в начале? Сообщение было единственным? Дэвид не посчитал это сколько-нибудь важным. Проложив мысленный маршрут от Нью-Лондона до Хартланда, где Харри в последний раз напомнил о себе миру, прежде, чем покончить с собой, Дэвид обратился к дремлющему ноутбуку. Щелкнул клавишей ввода и улыбнулся, оценив масштаб уже проделанной работы. Восемьдесят шесть с небольшим машинописных страниц – весьма неплохо для первой, независимой главы. Он посвятил ее братьям Таррелам, ускользнувшим от меча правосудия в Нью-Бетфорде, штат Массачусетс, в 1989. Полиция была уверена – преступник один. Вероятно, его неутомимость никого не смущала, куда более вероятно – могла подпортить слишком много нервов. Дейв, в буквальном смысле, знал братьев Таррел в лицо, как знал и каждую из их жертв, даже тех, чьи останки не представилось обнаружить. Дебора Медейрос, Ненси Павиа, Донна Мендес, Мэри Роуз Сентос, он рассказал и в мельчайших подробностях – так того от него требовали – о несчастных, которым братья уделили максимум времени. Группа максимального риска – они все были похищены, задушены и выброшены как мусор у дорог, в строительных котлованах, в тупиковых улочках небольших городов. В половой контакт с будущими жертвами братья Таррел не вступали – чувство брезгливости обычно брало верх над разбушевавшимся либидо, но они не видели ничего плохого в том, чтобы их удовлетворили иначе. Руки – не анальное отверстие, их можно хорошенько вымыть с мылом! Удивительно, какими незаметными могут стать ребята, готовые добровольно прочистить самый сложный канализационный засор. Поправить изгородь. Залатать крышу. Да еще и неприхотливые в оплате! В следующем цикле глав он представит Гаррету, а следом и всем прочим парня со странным имечком Харри, родом из штата Нью-Гэмпшир. Брошенный ребенок, выросший за пазухой у благотворительной организации. Он носил бандану, чтобы скрыть уродливый шрам на лбу, у самой линии роста волос. И зачем ей только понадобился его скальп? Мери Элизабет Кричли, Ева Морс, Барбара Агнью, Бернис Куртеман, и без сомнения, Кэтти – все они на какой-то короткий миг принадлежали ему всецело. Все они, но не Джейн Бороски! Он прочитал о ней в газете, как прочитал и о Делберте Толмене, которому по ошибке приписали его заслуги. Она была беременна. Разве не ясно, что ему не убить беременную?! Дэвид, на беду, упустил точную дату, когда ему начали сниться столь подробные кошмары, что место им было разве что в отчетах профессионального судмедэксперта, но предполагал, что это случилось ничуть не позднее середины ноября. В ту пору он еще не до конца оправился от знакомства с Вильгельмом Трюмпером и находился как минимум на полпути к решению о возобновлении расследования дела Аарона Хотчнера. В этих снах он перманентно становился сторонним наблюдателем тех жестоких, нераскрытых, что стоило подчеркнуть дважды, убийств, которые были тщательнейшим образом отобраны месяцами ранее и готовились стать основой для его новой книги, получившей рабочее название «Безымянные». Ночь за ночью он получал свидетельские показания из первых уст. Теперь он знал их имена, знал, как они выглядели, знал, как они выслеживали своих жертв и чем эти самые жертвы жили впредь до роковой встречи. Он знал, почему они убивали, знал и со временем уже почти испытывал то удовольствие, которое при этом испытывали они. Эти ощущения преследовали его как фантомные боли или, что куда невыносимее, как зуд в труднодоступном месте. Психологическая разгрузка медленно, но верно превращалась в условие непосредственного выживания и в тот же момент казалась, среди прочего, VIP-пропуском в психиатрическую клинику, в палату повышенного комфорта, разумеется, учитывая его финансовую подушку безопасности. Дэвид и себе по сей день с трудом мог объяснить, что именно говорило с ним на периферии сна и яви. Что, или скорее кто таился во мраке коридора и раз за разом, представляясь ближайшим другом Вильгельма, паковал свои неоднозначные просьбы в обещания – сделать его ночные ведения куда более невыносимыми. По сути же просьба у него была только одна. Он страстно желал, чтобы Дэвид всего лишь пригласил на кружечку чая своего ближайшего друга. Речь, вне всяких сомнений, шла о Спенсере. Собрав остатки воли в кулак, Дэвид ответил незнакомцу отказом, а пытку неожиданно для себя самого обратил во благо: выплеснул все обретенные знания в текст. Давление тут же ослабло. Незнакомец ненадолго оставил его в покое, но вернулся, никак не позже начала декабря, и задействовал обещанную тяжелую артиллерию. Он снова видел сны. Сны, в которых нож, леска или огромный булыжник оказывались не в чьих-нибудь, а в его собственных руках. Поражающе детализированные ведения превращались в ловушки, из которых он не мог выбраться – никак не мог проснуться – пока дело не было кончено. Недавние криминальные сводки подтвердили худшие из его подозрений. Все, что он творил в сумеречных землях – было не что иное, как трейлер к еще не случившимся убийствам. Его пальцы замерли над раскладкой клавиатуры, когда раздался первый стук в дверь. За ухом, в тот же миг, словно ужалил овод. Проваливай! Зажмурившись, мужчина буквально почувствовал, что лежит на чем-то мягком, упругом и однозначно живом. Пока еще живом. Дженнифер Остин, студентка последнего курса. Спелая. Высокомерная. Не его. Она брыкается и хрипит, кричать уже не может, так как полиэтиленовый пакет, надетый ей на голову и хорошенько закрепленный изолентой по шее, забивает ей рот и ноздри. Одной рукой она старается прорвать пластик, второй еще полминуты назад пыталась его оцарапать, а теперь только и может, что комкать простыни смятой постели. Поздняя ночь. Она умрет, не сровняется и трех. Дэвид почувствовал, как конвульсивно сжимается ее сердце. Дэвид почувствовал, как его крепкий, полностью готовый к проникновению член елозит между ее оголенных ягодиц. Вот-вот начнутся судороги. Вот-вот. Второй стук в дверь. – Проваливай! – закричал Дэвид. Непроизвольный, резкий мах рукой и кружка с недопитым кофе сорвалась с края рабочего стола. Она разбилась, хотя не должна была. Картон коробок, взятых из архива Бюро и ковровое покрытие должны были смягчить удар. Грохот был невыносимый! Промассировав слезящиеся глаза, агент встал с нагретого места. Не доходя до порога гостиной вернулся и опустил крышку ноутбука. Двери в кабинет предусмотрительно закрыл и, негодуя, направился в прихожую, ожидая обнаружить на крыльце кого угодно, самого Вильгельма Трюмпера даже, но никак не доктора Спенсера Рида. Гнев, захлестнувший его с головой, почему-то не нашел выхода, а так и остался хлестать его натянутые струнами нервы. Внешний вид Спенсера пробудил в нем жалость и скорбь, которые наконец осели в ротовой полости тянущей зубной болью. – Балбес, – горько процедил Дэвид и лицо его перекосило. – Идиот! Богом заклинаю, убирайся прочь! – Даже если бы я мог, не ушел бы, – парировал Спенсер. Чем он в конечном счете оправдывал свою уверенность: нестерпимым головокружением или иными непреодолимыми факторами, осталось загадкой для него самого в том числе. – Я... мы хотим видеть записи Аарона. Оригиналы или скорее копии. Копии же не так ранят совесть, верно? – Мы? Кого ты с собой притащил? – Друга. Почему бы тебе не впустить меня в дом? – Полегче, Спенс, – вставил незнакомец, поднимаясь по ступеням крыльца. Дэвид наблюдал за ним немигающим взглядом, готовый отразить любую атаку. Незнакомец поравнялся со Спенсером и протянул руку Дэвиду, которая, разумеется, была проигнорирована. Незнакомец поспешил вернуть руку в карман, где сжал ее в крепкий кулак. – Мистер Росси, очень рад встрече с вами. Наслышан о ваших книгах. Кажется, одна даже лежит где-то в моей гостиной. Мое имя Кертис Джонс, я помогаю доктору Риду с проблемой, которая касается и вас тоже, и если вы думаете, что ваша нынешняя предосторожность хоть чем-то поможет моему спутнику, то у меня для вас печальные новости. – Никакой проблемы нет, – ответил Дэвид спокойно. – Если никакой проблемы нет, тогда какого хрена за тобой впряглась древняя полубожественная тварь? – Давайте уйдем с улицы, – вставил Кертис Джонс, перехватывая искрящийся взгляд Дэвида. – Холодно. А вы, смею заметить, в домашних тапочках. – У кого-то язык острый как бритва, кому-то достается шершавый как наждак, мистеру Джонсу повезло. У него во рту болтается отмычка, – надменно процедил Спенсер, стягивая с себя успевшее слегла промокнуть пальто. Расставшись с одеждой, он едва с ходу не осел на пол. Рука Кертиса, надежно подхватившая его за локоть, оказалась хорошим подспорьем. – Ты не должен был в это вмешиваться, Рид! – воскликнул Дэвид, помогая Кертису провести последнего на кухню. – Я просил… умолял тебя прекратить. Тебе категорически нельзя здесь находиться! – Если вы опасаетесь, что его вычислят по вашей же геолокации, то страх этот беспочвенен. Спенсер находится под защитой. – Кертис указал на болтающийся на запястье Рида кожаный браслет. Внутрь был вшит железный обод с выгравированными на нем сакральными символами. – Кто ты черт побери, такой? – Я знаю, что происходит, я скорее всего могу помочь, и этого, наверное, достаточно. Очевидно, вы с ним слеплены из одного теста, иначе бы не сработались в одной команде, – слова Кертиса сопровождались усмешкой Спенсера, который постепенно приходил в себя, – и мне понятно ваше недоверие, но если мы сейчас станем погружаться в автобиографические подробности друг друга, то потеряем кучу бесценного времени. От вас многого не требуется, просто поделитесь тем, что знаете, и мы оставим вас в покое. «Вы-то оставите, – с горечью подумал Дэвид, – а вот он, навряд ли». По-отечески нежно погладив тонкую руку Спенсера, Дэвид встал с придвинутого вплотную к Риду стула. – Никакого десерта до ужина. У меня осталась порция тайской лапши. Ее вполне хватит на двоих, и даже разогретая она довольно не плоха на вкус. – Я бы не отказался от кофе. – Тебе хватит, – сказал как отрезал Кертис, и пыл, с которым он противостоял капризу Спенсера неожиданно вызвал в душе Дэвида всплеск уважения. – А вот лапша будет весьма кстати. Однако я поел в гостинице. – Тогда, может быть, чаю? – С удовольствием. – Полагаю, вы встретились в Ричмонде, – начал Росси, выкладывая еду в глубокую и удивительно красивую тарелку с изображением китайского дракона. – Ума не приложу при каких обстоятельствах, но, кажется, дело «не оставляющего следа» завершилось успешно. – Отчасти, – сказал Спенсер. Кертис уселся напротив него и с живым интересом наблюдал за происходящим. Осматривался, пускай и делал это с осторожностью, и то, что он видел, в равной со Спенсером манере его не радовало. Этой кухне было далеко до идеала чистоты и порядка. – Я не присутствовал при задержании Венди Гарднер и ее дочери Патрисии… – У миссис V была дочь? – Примерно того же возраста, что и все ее второстепенные жертвы. Дэвид отметил про себя все, что в этом нуждалось, но не стал задавать никаких наводящих вопросов. В уточнении не нуждалось и то, что Рид по созвучной обстоятельствам его визита сюда в сопровождении мистера Джонса, причине был временно отстранен от службы. – Когда ты вернулся в Вашингтон? – Вчера вечером. Отсрочка случилась из-за того, что меня ждали в Куантико для разъяснительной беседы, а мистер Джонс должен был суммировать собранную информацию по делу Хотча. Спасибо, – до того, как перед ним возникла тарелка с лапшой, Спенсер готов был до последнего убеждать, что не голоден. Теперь же его рот наполнился слюной от одного только запаха, а желудок благодарно заурчал, получив первые порции пищи. Дэвид подал чай. – Что вам уже известно? Спенсеру потребовалось около двадцати минут, чтобы, избегая излишних подробностей, рассказать о всех полученных им данных. Как напрямую – при помощи офицера Росли – так и косвенно – путем собственных догадок и ухищрений, в которые оказалась втянута мисс Гарсия. Он рассказал и о встрече с Шоном на Уест Лоун, и о последующем диалоге с ним же через видеосистему Skype. О Мэттью Кэллахане – хоть и весьма расплывчато – а закончил характеристикой Вильгельма Трюмпера, предоставленной в равной степени как Пенелопой, так и глобальной сетью Интернет. – Я почти согласился с твоей байкой о сталкере, удивительно, ведь по итогу, она оказалась правдива, только в куда более серьезном смысле, чем я мог себе представить, – сказал Спенсер, подбирая последние ниточки лапши, – но покоя не давало другое. То, что не имело объяснения до встречи с Кертисом, а я имею ввиду эти татуировки на запястьях нашего общего знакомого и такие обширные познания Аарона в чуждой ему сфере, и то, в чем я, все-таки увидел связь. В твоих действиях, Дэвид. Примерно через месяц после похорон, когда основные следственные маневры Уотфорда были закончены, ты установил сначала телефонный, а потом, по всему судя, и физический контакт с Вильгельмом. Бюро, однозначно следившее за тобой в оба, не усмотрело в этом ничего предосудительного, ведь герр Трюмпер является практикующим психологом, а ты в праве обращаться к независимым экспертам, если считаешь это необходимым. С Трюмпером Аарон был почти наверняка знаком, так как их пути пересекались в Северной Ирландии, и это как раз то, в чем неладное усмотрел я. Дальше больше. Ты становишься затворником, что так удачно списывается на последствия посттравматического синдрома и, со временем, разворачиваешь еще более подозрительную деятельность. Твои покупки на Amazon. Твой широкий жест в сторону исторического факультета Вашингтонского института, и не какого-нибудь, а National Intelligence. Прямиком в кассу профессора Адрианы Полбери, специализирующейся на древнегреческой философии. Ты нашел что-то интересное в записях Аарона и не посчитал нужным поделиться со мной. Ровно из тех же опасений, которыми руководствовался сам Аарон, но теперь в этом нет смысла, Дейв. – Спенсер отодвинул пустую тарелку в сторону и с вызовом заглянул в глаза Росси. – Я здесь, и я не отступлюсь. Они считают его сумасшедшим, – добавил он после короткой паузы. – И это хуже всего остального. Дэвид ничего не ответил. Ему нечего было возразить, как нечем было и упрекнуть Рида. Он действовал из самых человечных побуждений, и это делало ему честь. Спенсер, помимо прочего, дал вполне ожидаемую оценку происходящего в команде. Ожидаемую, но от того не менее удручающую. – Мне нечего будет добавить к характеристике Трюмпера, – сказал он, вернувшись на кухню с небольшой, плоской коробкой, к которой однажды поклялся не прикасаться. – И мне, честно признаться, непонятно, что полезного можно отыскать в его записях, там… черт ногу сломит, и все же. Спенсер подтащил коробку поближе, но не спешил снимать крышку. Омерзительное ощущение вернулось. Он словно собирался осквернить могилу. – С кем же мы имеем дело? – Ты не сжег, – выдохнул Спенсер, переводя взгляд с бордовой, потрепанной обложки дневника на Дэвида. Его осунувшееся лицо стало еще более бледным. Горло сдавил спазм. – Он просил, а ты не сжег… – прикусив язык, предупреждая этим рвущиеся наружу стоны, Спенсер подцепил обломанными ногтями корешок тетради и вытащил ее на свет. Естественно, он понимал, что обвинять Дэвида в чем-либо как минимум глупо, за ним самим, как было упомянуто прежде, не заржавело, и тем не менее он словно получил удар под дых. Воспоминания вспыхнули яркими лампочками. Пальцы снова стали липкими, и Спенсер неосознанно вытер руки об одежду. Дэвид продолжил, по-прежнему обращаясь к Кертису. Смотреть на Спенсера он попросту не мог. Не хватало духу. – Я, благодаря миссис Полбери, получил подтверждение содержащимся там записям, что знак песочных часов соотносится с древнегреческим божеством времени, имя которому Хронос, но почему Аарон, ручаясь помощью Мисси Юнг – близкого ему в те годы человека – соотносил это с Каббалой и перерождением души не понял… Боюсь, он сам мало что понимал, – Дэвид обтер колючий подбородок, – и свидетелей ведь не так много. Их совсем нет, то есть. Общение с родственниками мисс Юнг не дало результатов. Спенсер тех двоих больше не слушал, хоть и знал, куда повернула беседа. Тетрадь была самой обычной, девяносто шести листовой, в клетку. Учебной, и, вполне возможно, когда-то давно была куплена с одной единственной целью. Однако, в неопределенный день Аарон открыл ее и внезапно вывел в самом верху страницы ничего не значащую для несведущего человека фразу. «Мы должны были. Мы были обязаны оставить его в озере». Спенсер шумно вдохнул через нос, зачесал волосы назад и довольно низко склонился над тетрадью. Перелистывая впоследствии страницы, задерживаясь на тех или иных, он не отдавал себе отчета в том, что его пальцы самым нежным образом гладили старую бумагу, то ли вымаливая прощения, то ли стараясь обрести физический контакт с человеком, который вывел эти строки. Ни в один из дней минувших месяцев Спенсер не скучал по Аарону так сильно, и не нуждался в нем настолько, как в минуты погружения в его прошлое. Аарон вел записи аккуратно, почти без помарок. Очень сдержанно, так, что хронология оных в конечном счете могла быть понятна только ему одному. Из-за этого появлялось ощущение разрозненности, не связанности информации. Он писал понемногу обо всем, стараясь, очевидно, создать некую преамбулу. О лагере Sun Valley и своих впечатлениях о выполняемых обязанностях. О некоей Джейн. О родственниках по материнской линии и их угасающем бизнесе. О прорехе в ограде у озера Килларни, которую они с Кайлом обнаружили и местоположение которой держали в строжайшем секрете; немного писал о крепости: о том, что Кайл называл ее средневековым Алькатрасом, о планах переплыть озеро в одиночку и облазить остров. О самом Кайле Монтгомери, безусловно. О его болезни и неосуществимых планах на будущее, которое никогда не наступит. Портрет пробудил в Спенсере особые чувства. – Кажется, вы покраснели, мистер великий художник? Не думаю, чтобы мистер Монэ краснел. – Так он же пишет пейзажи. – Мие нравился этот фильм, – прошептал Спенсер и не думая бороться со вскипающими на глазах слезами, – она постоянно его цитировала. Чего бы я не хотела, так это снова получить картину, где я похожа на куклу. Поскольку я плачу, я настаиваю на выполнении своих условий. Спенсер не платил и условий никаких не ставил, и все же на рисунке его наградили почти ангельской красотой. Это все, что он видел. – Ты идеалист, ты это знаешь? Идеалист, очевидно, идеалист. С пожелтевшей бумаги на Спенсера, как однажды на Дэвида Росси, безучастно взирал красивый юноша. Расслабленное выражение лица, тронутого россыпью родинок на впалых щеках. Чуть расфокусированный взгляд, нежные линии подбородка. Аарон рисовал прилежно, сосредоточенно, доводя каждый острый штрих до совершенства. Он многое хотел сказать этим рисунком. В его душе, очевидно, шла непримиримая борьба, и то, чем она кончилась безвозвратно кануло в Лету. «Пообещай мне, что ты не станешь отбирать того, что Аарон не захочет отдать». Ниже имелась подпись. «Кайл. 4 октября 1985 года. На пути на полуостров Хоурт». Далее имелась абсолютно непонятная запись о взрыве на горнодобывающей шахте с указанием имен выживших горняков. Довольно детализированный рисунок подводной лодки Triumph N18 с соответствующей исторической справкой, и после в разнобой растянувшиеся на несколько листов, выведенные в разное время и разными пастами, иногда и карандашом, взбредшие в голову мысли человека, теряющего связь с происходящим. «Истинное предназначение Кайла заключалось в хранении знаний, вероятно. Обладатель сделал ему выгодное предложение. Но, тогда, получается, что, согласившись, Кайл выполнил свою миссию раньше положенного срока. Как и в его случае, воплощения порой прерываются извне. Люди постоянно убивают себе подобных, становятся жертвами несчастных случаев, мне ли об этом не знать? И что тогда становится с ними?» Или, этого удостаиваются не все? Не понимаю. И если исправление не будет достигнуто, сколько бесконечных раз ждет несчастную душу процесс реинкарнации? Кулон открыл ему двери. Их он открыл и мне, иначе как объяснить метку. Но почему я все еще здесь?» Спенсер, хмурясь, вернулся к описанию кулона, который был обнаружен Аароном в озере Килларни. Перечитал дважды. Там же Аарон приводил и побочные эффекты обладания вещицей (провалы во времени, видения, приступы удушья, необъяснимую тягу). Сопоставил с показаниями Шона. Жжение за ухом не было упомянуто последним. Но Аарон определенно испытывал в этом дискомфорт; соответствующими наблюдениями с коллегами поделилась и Гарсия. За ухом тер и Дэвид, когда он, Спенсер, заявился к нему несколько дней назад. Списки имен незнакомых ему людей, соотнесенные с какими-то короткими, но содержательными историями вызвали знакомо-сильную головную боль. В носу защипало. Толику ясности внесло лишь появление ныне покойной Мисси Юнг. Спенсер, пускай и бегло, но с особой внимательностью прочел все, что Аарон посчитал нужным записать. Вывод, сделанный Аароном позже, заставил его с ног до головы покрыться гусиной кожей. – О какой метке он говорил? – спросил Спенсер, обращаясь к Дэвиду Росси. – Аарон пишет: «кулон открыл ему, то есть Кайлу, разумеется, двери. Их он открыл и мне, иначе как объяснить метку». Кертис нахмурился, кое-что почти сорвалось с его языка, но в последний момент удержалось; Дэвид Росси попросил коллегу достать из коробки то, что хранилось там под кипой писчей бумаги с его собственными заметками. – Судмедэксперт заметил ее не сразу и обозначил в отчете как татуировку. Но у Аарона не было татуировок. Он относился к этому резко отрицательно. – Откуда у тебя эти документы? – Спенсер ошеломленно глядел на тонкую папку с пометкой внутриведомственного расследования. – Отчет о вскрытии…? Боже. – За правым ухом. Будет лучше, если ты не станешь смотреть на эти фотографии, а посмотришь на меня. У меня такая же «татуировка». – Дэвид повернулся, отогнул правое ухо и показал собеседникам выжженный, или скорее нацарапанный на тонкой коже символ. Песочные часы, пронзенные штырем насквозь. – Он, то есть Вильгельм, наделил им меня в день нашей встречи. Я тоже Очевидец. Я из тех, кто любит совать разные части тела, куда попало. Так он сказал. – Вот как он, это существо, сохраняет связь с жертвами, – процедил Кертис, – это и оставалось для меня загадкой. Одних предостережений зачастую бывает недостаточно, и чтобы себя обезопасить… – А то, что он с ними, предположительно, вытворяет, изложено в самом конце этого дневника, запись сделана после гибели Мисси, но я хотел бы вернуться в самое начало. – Спенсер затолкал отчет о вскрытии обратно в коробку и накрыл ее крышкой. Ни за что на свете он не захотел бы еще раз видеть эти бумаги. – Знакомство с Мисси Юнг, о которой Аарон так нелестно отзывался, сдвинуло дело Кайла с мертвой точки. Они выделили основу, согласно которой реинкарнация заключается в повторном – многоразовом – воплощении души после смерти тела. Так утверждали все обнаруженные ими источники. Общеизвестные, скажем так, факты. Мисси завораживало определение души, как «божественной искры», высшего, истинного Я индивидуума, она же утверждала, что человеческая душа содержит в себе уйму нерастраченной энергии. Это стало первым, правильным шагом. Впоследствии они блуждали от идей тотемизма к положениям древнегреческой мифологии, даже не подозревая, насколько оказывались близки к истине. Лишь спустя время, отталкиваясь от суждений о предназначении души, найденных в буддизме, они вышли на учение Каббалы. Изучили Жеромскую и Хасидскую школы и… не нашли ничего стоящего. – Разумеется, – кивнул Кертис. – Жеромская школа только дает представление о десяти сфирот, а Хасидская и вовсе блуждает вопросами теологии. Бог присутствует всюду. Каждое событие и явление не что иное, как проявление его сущности. Задачей же человека становится преодоление ограниченности собственного бытия ради последующего слияния с Божественным светом. Если эти знания и могли принести пользу, получены они были не вовремя. – Настоящий прорыв случается в дни расследования дела Нью-Йоркского взрывателя. Ты должен его помнить, Росси. – Одно из самых тяжелых и противоречивых дел. Мы потеряли Мисси и едва не потеряли Дерека. – Аарон потерял Мисси, – вспыхнул Спенсер и тут же погас, – не мы. Он пишет о лурианской школе и помечает эти записи восторженным «вот оно!», – обменявшись взглядами с Кертисом, Спенсер продолжил, ощущая как его губы занимаются огнем. – Зло как обратная сторона света. – Равно дуальность, – поддержал Кертис. – «Мир вокруг нас и мир внутри нас исправляется посредством реинкарнаций», – прочитал Спенсер с листа. – «Духовное и правильное совершенствование личности только и ведет к открытию своего предназначения». – Кертис безмолвно повторял за Спенсером, а когда тот взял передышку, закончил знакомый текст. – Душа обладает не только бессмертием, она обладает целью и высшим призванием; и призвана она воплощаться в материальном мире до тех пор, пока не выучит свой урок и не выполнит той функции, для которой была создана. И только в этом случае, возможно прекращение эманаций. Эта цель и называется «Гмар Тиккун» или «финальное исправление». Коннор заставил меня выучить на зубок… «И в чем тогда моя Гмар Тиккун? В чем мой урок? Уж однозначно не в том, что нельзя спасти всех». – Не могу понять вот что – что вывело-таки их на мысли о перерождении. Почему именно эта узкая специализация? – Дэвид, наконец, вспомнил об остывшем чае. – Обладатель проговорился, – сказал Спенсер, – так написал Аарон. Он звал его Обладателем и вкладывал в это имя глубокий смысл. Возможно, он звал его так еще и потому, что этому существу принадлежал найденным им кулон. Я задавался вопросом, куда подевалась вещица, ведь со слов Шона, его младшего брата, Аарон всюду таскал его с собой. Окружающие расценивали это как подарок от Кайла, их, кстати, считали парой. Но теперь мне думается, что владелец вернул его себе. Кулон исчез после поездки на полуостров, там же, при невыясненных обстоятельствах – для полиции, подчеркнуто – исчез и Кайл. – Я пытался выйти на след Селесты Монтгомери, матери парня, но она словно в Лету канула. – признался Дэвид. – Какие же им были сделаны выводы? – опомнился Кертис. Спенсер вернулся к тетради. – «Обладатель – та самая обратная сторона. Богам, и не только им одним, всегда были нужны души. Их энергия поддерживает их силы, питает – так сказала Мисси – их чертово бессмертие. Обладатель поставил этот процесс энергообмена на поток, он плодит собственное наследие. Это объясняло его коллекцию, но не объясняло, куда подевались наши близкие. Мисси выдвинула теорию, от которой у меня по спине до сих пор время от времени бегут мурашки. Она предположила, что они застряли во времени». – Спенсер заметил, что у него идет носом кровь только после того, как первая, тяжелая капля рухнула на бумагу. Он предотвратил попытку оказать ему помощь и отпирался до тех пор, пока не закончил читать срывающимся от бессилия голосом. – «Мы пришли к выводу, что Вильгельм тоже может искать Гмар Тиккун и только в целях экономии дражайшей энергии принуждает к поискам чужие души. К сожалению, мы с ней обречены тоже. Я предполагал. Чувствовал. Но в ту ночь, нашу последнюю ночь, получил подтверждение. Последнее, о чем мы условились прежде, чем она навсегда меня покинула, это моя перед ней обязанность. Она попросила сжечь ее записи. Я сделаю это вскоре. Мне очень жаль, Мисси, что твоя повесть осталась недописанной, как ты того и боялась». Спенсер зажимал нос смоченным под холодной водой платком Дэвида Росси и сидел, прижав подбородок к груди. Только прочитанный текст стоял у него перед глазами, даже если он смеживал веки. Избавиться от него уже не получится. Он навсегда, как ржавчина, въелся в его подкорку. За последние недели Спенсер слишком часто оказывался в обстоятельствах, побуждающих его задаться одним вопросом – таким ли благом для ученого ума является эйдетическая память? И раз за разом вероятность утвердительного ответа становилась все ниже. Кертис перевернул вверх дном принесенную Дэвидом аптечку. На удачу среди прочих медикаментов оказался пузырек с сосудосужающими назальными каплями. Его необходимость стала очевидной после того, как платок побагровел не менее, чем на половину. – Всего на несколько секунд убери платок и запрокинь голову. Вот так, – Кертис закапал средство в ноздри Спенсера, а затем посоветовал ему прижать крылья носа к носовой перегородке и дышать через рот, – скоро кровотечение должно остановиться… Это недобрый знак. – Сам знаю, – прогундосил Спенсер. Причин могло быть множество, они варьировались от самых безобидных до очевидно-пугающих, и личная самодиагностика пока не давала утешительных прогнозов. Спенсер фиксировал симптомы и их продолжительность, вносил данные в амбулаторную карту, припрятанную в его – как бы назвал это герой сэра Артура – чертогах разума и был склонен полагать, что у него еще есть время, прежде, чем придется прибегнуть к критической коррекции ситуации. – Артериальное давление-то у тебя в норме? – обеспокоенно спросил Кертис, облекая в слова разбегающиеся в панике мысли Дэвида Росси. – Ответ на вопрос зависит от того, что есть норма в конкретно моем случае, мистер Джонс, –ответил Спенсер на выдохе и сделал новый, глубокий вдох через рот. Попытка принять нормальную позу не увенчалась успехом. Спенсер судорожно сглотнул потекшую по пищеводу кровь и поморщился. Спустя минуту он почувствовал легкую тошноту. Резкость его ответа давала понять – он не намерен вступать в уточняющие беседы. – Аарон не хранил эту тетрадь дома, – неожиданно начал Дэвид, – почти наверняка она находилась в сейфе в его офисе. Вскрыв его – пароль подобрать было не сложно – я нашел там ключи от его яхты. – Яхты? Ты серьезно? – спросил Спенсер в ужасе. Свою осведомленность он и не думал скрывать, был слишком для этого морально слаб, но она тем не менее ускользнула от Дэвида Росси, очевидно не менее слабого игрока в их команде. Кажется, теперь он, понимая, начинал и видеть. Мэттью Кэллахану бы это понравилось.