Гмар Тиккун. За поворотом

Шон был настроен на долгую, дружественную беседу – среди его нынешнего окружения находилось слишком мало людей, готовых его выслушать – в то время как для Спенсера это был лишь эпизод расследования, в которое он ввязался по собственной воле. Сидя в тишине своего убого обставленного номера, погасив все источники света, кроме небольшого светильника над изголовьем постели, Спенсер устроился на покрывале, разложив документы перед собой. Центральную позицию занимала записная книжка, последней записью значилось: Вильгельм Трюмпер. Он ожидал получить сведения о нем с минуты на минуту. Пенелопа оставила это на закуску. — От тринадцатилетнего перспективного юноши с задатками гения до бесчеловечного экспериментатора, прячущегося под личиной уважаемого педагога. В какой момент времени ты понял, что у тебя нет другого выбора? – спросил Спенсер у пустоты, имя которой было Мэттью Кэллахан. Пустота не сочла нужным ответить. От мыслей о Самарре Спенсера отвлек планшетный компьютер: вспыхнувший голубым экран извещал о входящем видеозвонке. Ты по-прежнему не видишь. Ты по-прежнему не понимаешь. — Агент Рид, вы не поверите, но у нас все еще льет как из ведра. Надеюсь, в Ричмонде дела обстоят получше, – Шон наконец убрал руки от фронтальной камеры своего телефона, зафиксировав его как можно надежнее на столе, обеденном, судя по обстановке на фоне. — Зови меня Спенсер. Мы в зоне влияния одного атмосферного фронта, так что здесь тоже сыро и зябко. — Как идут дела с расследованием? Уже знаете, кто этот ублюдок? — Не имею права разглашать детали, Шон. Могу лишь заверить, что кем бы он ни был, он не уйдет от ответственности. Шон коротко кивнул; в кадре появилась высокая белая кружка, в которую мужчина принялся наливать напиток из хромированного термоса. По цвету жидкость напоминала чай. — Надеюсь, Аарону не холодно. — Что? — В восемьдесят шестом, когда похоронили отца – не в Орегоне, на родине, как он сам хотел, а в Вирджинии, на Арлингтонском – зима была ранняя, малоснежная и очень холодная. Мама все переживала, вычитала где-то, что покойникам бывает холодно, если их в гроб в тонкой одежде положили; говорила, что они во сне иногда родственникам являются, жалуются. Мия хорошенько нас с Аароном этим пугала. Цели такой, она, конечно же, не преследовала, слишком для этого была набожной; отца слишком любила. Я считал, что она с ума сошла, а теперь сам об этом думаю. В чем его похоронили? Спенсер зачесал волосы назад, чувствуя, как засосало под ложечкой. — В костюме, – тихо ответил он, – наш общий коллега сделал соответствующий заказ у своего портного. Сшили по его меркам. Дэвид сказал, что закрытый гроб – не повод одевать его в старое. Или в стандартное, – кислород неожиданно закончился, и Спенсер шумно вдохнул через нос, совсем не пряча своих эмоций. Шон, не мигая, смотрел на него около минуты прежде, чем заговорить снова. Спенсер мог бы успокоить себя тем, что ему показалось. Но ему не показалось. Шон эмоции проявлял также открыто, и сейчас он разозлился. Злость, опережая шок, заставила его сесть прямее, а на лицо без всякого на то сопротивления надела рубленую маску – до боли знакомая картина, которую Спенсер принял как должное. Уголок губ Шона бесконтрольно подернулся. — Задавай свои вопросы. Я готов. Спенсер обратился к своему внутреннему списку. Он взял лежавший рядом кардиган и натянул его на худые плечи, спасаясь от озноба. — На кладбище ты упомянул человека по имени Кайл Монтгомери. Аарон никогда на него не ссылался. Кем они были друг другу? — В восемьдесят третьем, весной, когда догорал Кубинский кризис, мы всей семьей вынужденно иммигрировали в Ирландию, где, в доме бабушки по материнской линии, провели следующие два года. У Лайонелла никогда не случалось проблем с фантазией, но то было последнее по-настоящему спокойное лето на моей памяти. Осенью мы с Аароном пошли в дублинскую школу, а уже через несколько месяцев все изменилось. Кайл Монтгомери учился в параллельном классе и служил мальчишкой для битья, если ты понимаешь, о чем я, – к сожалению, Спенсер понимал. Ему довелось оказаться в старшей школе Лас-Вегаса в возрасте двенадцати лет и пройти этот путь в одиночку. – У Аарона уже тогда имелось обостренное чувство справедливости: он, что называется, взял Кайла под опеку. Прогнозируемо, они стали друзьями. В семье участились конфликты, бабушка теряла бизнес, ее раздражал отец, мама становилась на его защиту. В какой-то момент мы с братом оказались предоставлены сами себе и пошли разными дорогами. В Дублине я угодил в свою первую плохую компанию и, как подтверждает история, больше из них носа не показывал. Начал принимать, – Шон сделал еще несколько глотков из кружки, прислушался, не собирается ли кто нарушить его уединения, и продолжил, на всякий случай понизив голос, – в восемьдесят четвертом Аарон выразил желание отправиться в лагерь Sun Valley, находившийся на территории природного заповедника, в качестве вожатого, представляешь? В паре с Монтгомери, разумеется. Отец махнул на него рукой, сказав, что, возможно, он хоть там научится хорошим манерам. Насколько мне известно, Аарону лагерь пришелся по душе, и, собственно, после этого по школе поползли слухи. Спенсер с трудом усваивал информацию, ведя короткие записи. Один и тот же вопрос вращался в его голове, подобно заезженной пластинке: рассказывал ли Аарон об этом хоть одной живой душе? Не им, так, может, Дэвиду Росси? Очевидно, что нет. Очевидно, он хранил это в тайне; вся его жизнь за пределами ответственности перед Бюро, за исключением брака с Хейли, скрывалась за пеленой тумана. Прежде это не вызывало подозрений, в конечном итоге он имел полное право держать их на расстоянии вытянутой руки, но теперь, взглянув на это под другим углом, Спенсер ужасался. Едва ли он мог назвать имя кого-либо более скрытного. Аарон систематически отказывался от командных вылазок, упрямо, но дипломатично менял тему разговора, если она вдруг проходила в опасной близости от личных границ. Он усыплял их бдительность короткими фактами, вроде того, что в юные годы увлекался нумизматикой, шутил о своем побочном интересе к театральному искусству, проявившемуся на фоне нежных чувств к будущей супруге, изредка заговаривал о казусах академических будней и создавал тем самым безусловный рефлекс знания у каждого, с кем вступал в контакт. Спенсер почувствовал себя уязвленным, если не преданным, и почти сразу отвесил себе мысленную пощечину. У Хотчнера были причины, и он должен, невзирая на меру ответственности, выяснить их суть. Теперь ты понял? — Какие слухи, Шон? Шон почесал небритый подбородок, смахнул какое-то уведомление, пришедшее на телефон и криво усмехнулся. — Специфические, – выплюнул он. – Кайл за ним хвостиком вился, болтал о нем без умолку, а когда на следующий год Аарон раньше времени явился из лагеря с подарком, за ними плотно закрепился статус парочки. Удивительно, что Аарон даже не пытался это опровергнуть. У него других забот по горло было, как мне рассказывали. Не прошло и месяца с поездки, как у Монтгомери диагностировали опухоль мозга. В том же году он умер. По крайней мере, так нам сообщили. — Ничего не понимаю. Почему раньше времени? Что за подарок? – Спенсер сглотнул горький ком. В наполнившей комнату мгле снова началось движение: оживали серые тени, воздух наполнялся едва различимыми звуками: трелью сверчков, шорохом ткани, взмахами птичьих крыльев. Столкнувшись с этим впервые, Спенсер обошел всю свою квартиру, зажег каждую лампу, выглянул в каждое окно, пока с ужасом не обнаружил, что звуки изображало его подсознание, оно же перемещало вещи в отражении зеркал. Бросив быстрый взгляд на платяной шкаф, Спенсер обнаружил дверцу открытой; зеркало на внутренней ее части обращалось точно к нему. Действуя на поводу у инстинктов, не желая смотреть в лицо своему брату-близнецу, Спенсер встал с постели, замяв края некоторых документов, закрыл шкаф и включил основное освещение. — Повтори пожалуйста. Шон, я тебя не расслышал. — Я сказал, что их выперли из лагеря за несоблюдение внутреннего распорядка. Лагерь находился, а может и находится по сей день, в окрестностях озера Килларни. Местность там была опасная, не было оборудованных спусков к воде, причалов. Там еще крепость была, стояла на пятачке суши прямо на середине озера. Древняя, ей, наверное, тысячи лет. Воспитанников туда не водили, показывали издалека или ограничивались байками, а Аарон с другом – Шон изобразил пальцами кавычки – частенько там пропадали, они, вроде как, хотели доплыть до крепости и изучить ее. У Кайла было много навязчивых идей, за это его и поколачивали. Что касается подарка – это был кулон, серебряный, на цепочке. Аарон с ним не расставался даже в душе, все пытался его открыть, изучал гравировку, я лишь мельком видел что-то похожее на песочные часы. Он говорил, что нашел вещицу в озере. А потом она исчезла, незадолго до нашего возвращения в Штаты, и он наотрез отказывался о ней говорить. Как и о Монтгомери. — Что случилось с Кайлом? — Я, знаешь ли, в то время не шибко соображал, – отозвался Шон, – после лечебницы-то. Помню, отец кричал, что Монтгомери бесследно пропал, и чтобы Аарон не совал нос не в свое дело. «В твоих интересах, в ваших интересах, держать рот на замке, все ясно?» – Шон передразнил тон Лайонелла, и Спенсер почувствовал, как у него по спине побежали мурашки. – Были они парочкой или нет, но Аарон после того стал другим человеком: отцу противоречил, в академию свою поступил. Тетрадочку по совету, якобы психолога, завел. Мне их скандалы, как мед на душу были. Мама плакала. А я Лайонелла ненавидел. И сейчас не сильно о нем тоскую. Не вовремя тогда Аарон отлить спустился. Папочка с мамочкой уже по разным комнатам спали. Об этом никто не знал, разумеется, иначе некрасиво бы вышло. Я с духом собирался и собрался бы наверняка, и не пришлось бы еще несколько лет слушать опостылевшее брюзжание. Стоял на кухне перед открытым ящиком с кухонными ножами, а тут он заходит и спрашивает, чего я делаю. — Ты пытался убить отца? — Не пытался. До попытки не дошло. Я собирался. А Аарон меня отговорил. Убедил, что понимает меня. Черта с два! – Шон выдержал красноречивую паузу, и Спенсер за сотни миль почувствовал его острое желание закурить. – Если на таких методах построена ваша гребаная работа, то мне, в сущности, нечего сказать, – еще одна пауза вышла гораздо длиннее предыдущей. Шон молчал, в попытках отыскать утерянную нить собственного монолога, вспоминал, морщился, перебирал пальцами по столу, и Спенсер отчетливо это слышал. Сам Спенсер смотрел перед собой. Свыкался. – Лайонелл был тираном, Спенсер, – наконец нашелся Шон. – Он умел бить так, чтобы синяки не бросались в глаза третьим лицам. С фронтовой стороны мы были чудесной, сплочённой командой. Маме все подруги завидовали. Красавец муж, занимающий высокий пост – Лайонелл носил звание генерала морской пехоты, корпуса Морских Котиков – сыновья – гордость и надежда, и она сама – полностью обеспеченная, самодостаточная женщина, хозяйка богатого дома. Но в тылу складывалась иная картина. Мы с Аароном несли службу с пеленок и жили законом казармы. Аарон и я – золотой эшелон Лайонелла Хьюго Хотчнера, главный козырь, понимаешь? — Почему ваша мать этому не препятствовала? — Мама умела только плакать и просить Лайонелла быть с нами по мягче. Она полностью от него зависела. Они поженились, когда ей не было и двадцати. Спенсер вслушивался в пустоту. Где-то вдалеке завыла и смолкла полицейская сирена. В соседнем номере кто-то раздосадовано вскрикнул, и снова установилась полная тишина. Им обоим не доставало смелости, чтобы продолжить. — Я ненавидел и его, пока не понял, что ему одному было до меня дело. Ложь. У этой ненависти не было срока годности. — Почему ты не живешь в родительском доме? Мия вычеркнула тебя из завещания? — О, нет. После ее смерти дом принадлежал нам обоим, но Аарон отказался от своей половины в мою пользу. Сказал, что теперь у меня есть реальный шанс начать все сначала. Он нарисовал радужную картинку, по сюжету которой я даже возвратился к мыслям о поступлении в институт. Для закрепления результата, если ты понимаешь, о чем я. Так все и было. На первых порах. Аарон оплачивал коммунальные счета, пока я не нашел работу, приезжал пару раз, мы ходили на матчи Рэд Сокс, в этот чертов Стейплз Центр! Потом он получил кресло главы вашего отдела, они с Хейли вплотную занялись переездом, он готовился к роли отца, и я снова остался один. Старые друзья – не знаю, как они нашли меня в Калифорнии – оказались тут, как тут. Я опять занялся продажей, а там и до срыва оставалось рукой подать. Была вечеринка. Куча народу, громкая музыка, соседи, готовые вызвать копов. Ублюдки подожгли дом, словив очередной приход. Спасались от ангелов, демонов или, может, самого Чарли. Он подлежит восстановлению, пожарные службы сработали как надо, но у меня нет необходимых средств. Аарон позвонил в больницу, где я лежал с отравлением угарным газом, узнал, что я выжил и на том покончил. Следующий наш телефонный разговор закончился скандалом. Больше я брата живым не видел. О его гибели прочел в газете. — Ты бессовестное, грязное животное, Шон. В могиле должен лежать ты, а не Аарон. Спенсер несколько раз окатил лицо холодной водой, склонившись над маленькой раковиной в ванной, стараясь спрятаться от неизбежного. Упираясь дрожащими руками в фаянсовые борта, он держал глаза закрытыми, уронив голову на грудь; шумно дышал, раздувая ноздри. Первый спазм в горле он выдержал, со вторым сломался. Потребовалось несколько минут, чтобы смирить ту боль и то отчаяние, что рвали его душу. Не запереть и не отвратить атаку, нет, больше не выйдет. Психологические уловки вроде убеждения, что это произошло давно и не с ним, больше не помогут. Он впустил скорбь, теперь он должен позволить ей сделать то, для чего она предназначена. Спенсер знал, что ему предстоит, и боялся этого, потому как скорбь неизменно несла на своих крыльях апатию, а именно: потерю интереса к окружающему миру, ко всему, что так или иначе не касается утерянного. Эта болезнь сделает его уязвимым, как сломанная нога или обширная кровоточащая рана делает уязвимой антилопу в мигрирующем стаде; главная опасность только кажется преодоленной, потому что он все еще движется вперед, но иллюзиям предначертано таять. Надежду составляла вера в то, что по завершению труда скорби, его эго или его душе, если угодно, будет дарована свобода. Кто-то из мыслителей современности сравнил этот процесс с метаморфозой, превращающей гадкую гусеницу в бабочку в заточении хитинового кокона. Ученые задаются вопросами, что испытывает сама гусеница прежде, чем явит себя миру в новом, удивительном обличье. Спенсер мог дать уверенный ответ. Там нет ничего, кроме слепящей боли. К трем часам ночи, когда Спенсер вернулся в спальню, облаченный в пижаму, небо над Ричмондом прояснилось. Ветер стих. Температура уверенно ползла вниз, обещая подморозить мостовые к рассвету. От Пенелопы Гарсии пришло второе электронное письмо, в котором она облачала в плоть и кровь ночной кошмар Семюэля Фроста. Обе семьи: и Пейты, и Брауны, находились в ведении одного и того же подразделения государственного органа опеки и попечительства «Новая Надежда». Подразделению с головным офисом в Вашингтоне – согласно внутренней документации - катастрофически не хватает добропорядочных кадров, их количество неуклонно сокращается ввиду заработной платы, которую соискатели считают мягко говоря несоизмеримой, в то время как червоточины, в лице недобропорядочных семей, множатся в геометрической прогрессии. Пейты, ожидаемо, были сняты с учета после прохождения Лорен соответствующего лечения. Брауны проверялись около дюжины раз за минувшие с гибели миссис Молли Браун четыре года. У их порога, с периодичностью в месяцы, оказывалось несколько независимых агентов, и ни один из них не доложил о предшествующей изъятию ребенка критической ситуации. Вся остальная информация, включая личные дела этих сотрудников, могла быть получена лишь благодаря официальному запросу Бюро, то есть Эрин Штраус, которая решила, что дело вполне может подождать до утра. Спенсер, переключаясь на второе письмо с пометкой «Дэвид», весьма некстати подумал, стал бы Аарон давать такую фору субъекту. Данных на Вильгельма Трюмпера, психотерапевта высшей категории, было немного. Пенелопа снабдила письмо ссылкой на онлайн кабинет, где можно было ознакомиться с расписанием приемных часов и записаться на встречу, воспользовавшись указанным в самом низу страницы номером телефона секретаря. Сайт, изготовленный по типу визитной карточки или рекламной листовки, что суют под дворники автомобилей – офис доктора, кстати, находился почти в центре Вашингтона – в заглавии витиеватым курсивом цитировал Ницше. Всякая истина крива. Само время – есть круг. Вильгельм Трюмпер, недавно справивший свой пятьдесят шестой день рождения, родился и вырос в Германии, в крохотном городке Лейпциг. Исключительно благодаря своим умственным способностям, выиграл грант на обучение в одном из институтов Берлина, получил докторскую степень по психологии, изобрел и описал авторские методики помощи пациентам, страдающим посттравматическими расстройствами. Долгое время прожил в Северной Ирландии. Там же проникся историей и генеалогией, обнаружив, что принадлежит к древнему, некогда богатому и власть имущему роду. Доказать родство и вступить в законное наследство так и не удалось, и Вильгельм, оставив попытки, около двадцати лет назад эмигрировал в Соединенные Штаты Америки. Был хорошо принят местным ученым сообществом, отыскал себе подходящую нишу. Согласно его банковской выписке, Вильгельм не обладал сколько-нибудь впечатляющими активами. В его личных владениях отмечен небольшой частный дом в пригороде Вашингтона и универсал марки Шевроле – крепкий и надежный – за который Вильгельму еще в течении двух следующих лет нужно погашать банковскую задолженность в размере восьмидесяти пяти тысяч. Он исправно платит налоги и не оказывался в поле зрения полиции. Ни штрафов за неправильную парковку, или превышение скоростного лимита, ни заявления от обманутых клиентов. Напротив: превосходная репутация «доброго доктора», который, если принимать то, что пишут в сети за чистую монету, от случая к случаю не взимает плату за оказанные услуги. Воистину пуританская экстравагантность. Неестественная. Пластиковая. Спенсер выписал на свободном участке тетрадного листа «Северная Ирландия» и несколько раз обвел эти слова в круг. Данная географическая сноска привлекла его внимание. Не так давно Шон обмолвился, что их семье довелось прожить в Северной Ирландии в период с восемьдесят третьего по восемьдесят пятый год. Очевидной связи здесь не было, но Спенсер ощутил нечто особенное, нечто, схожее с предвкушением. С предчувствием. Долгое время он шел вдоль стены, возведенной Аароном, то и дело простукивая ее в поисках полостей, и звук от ударов неизменно оставался слабым и глухим. Оставался до этого самого момента. В Ирландии что-то случилось. Что-то нехорошее, в чем фигурировал Аарон, которому исполнилось никак не меньше пятнадцати, некий Кайл Монтгомери, пропавший при невыясненных обстоятельствах, и, возможно, Вильгельм, в восемьдесят пятом он должен был справить совершеннолетие. По неизвестной причине Спенсер с легкостью отказался от теории, что Дэвид Росси мог обратиться к Трюмперу в связи с его профессиональной деятельностью. Версия с независимым расследованием казалась более живучей и получила питательную подкормку несколько минут спустя. Сделав соответствующий запрос в Гугл, Спенсер отыскал несколько фотографий Вильгельма Трюмпера. На запястьях мужчины он рассмотрел одинаковые, зеркальные татуировки, изображавшие песочные часы, пронзенные чем-то вроде штыря – неразрывная, четкая линия – насквозь. —…Это был кулон, серебряный, на цепочке. Аарон с ним не расставался даже в душе, все пытался его открыть, изучал гравировку, я лишь мельком видел, что-то похожее на песочные часы. Он говорил, что нашел вещицу в озере. Северная Ирландия – территория мифов и преданий. Озеро. Старая крепость. Наследство. Кулон. Песочные часы. Исчезнувший мальчик. От предположений по спине пробегали мурашки. Атрибуты и знаки, ужасные последствия, все это указывало на некоторую преступную группировку, если связывать с зачаточным состоянием зависимости Шона, который мог перейти дорогу по-настоящему плохим парням, или на религиозную секту, если связывать с очевидным интересом Аарона к Каббале, идущей рука об руку с оккультизмом. С той ее частью, что говорит о возможностях реинкарнации и ее предотвращения путем достижения особого состояния. — Во что же ты вляпался, Аарон? Что или кого он искал? От чего или от кого прятался? Где в конечном итоге свернул не туда? И не менее важный вопрос: если их с Кайлом Монтгомери в действительности связывало нечто большее, чем дружба – очевидно, с течением времени эти отношения потеряли былой ореол привлекательности – Аарон не мог так просто избавиться от подарка, куда в таком случае подевалась вещица? Наименьшее, чего заслуживал Аарон – быть понятым.