Гмар Тиккун. За поворотом

{ За минувшие месяцы, в течение которых Вильгельм стоически избегал контактов с Аароном, за исключением того визита с целью оказания медицинской помощи – идея, кстати, принадлежала Абигейл – в Зазеркалье сформировалась искусственная среда, идеальная для проведения экспериментов. Джеймс почуял свободу и разошелся. Нельзя сказать, что прежде он вел себя как следует – демоническая сущность, сотканная из наглости, жестокости и отсутствия чувства меры, брала свое – но история со жнецом окончательно уподобила в его извращенном понимании Ортуса запуганной птице, растерявшей любые ориентиры в бурю. К сожалению, в какой-то момент это стало перекликаться с истиной. Внезапная смерть Аарона выбила Ортуса из колеи. Он не успел обзавестись сколько-нибудь хорошим планом, полагая, что в запасе еще как минимум дюжина-другая лет, несмотря на крайне удачный эпизод прелюдии накануне, и был вынужден импровизировать. Вышло, конечно, неплохо. Азарт, как и аппетит, приходит в процессе. Однако стоит упомянуть, что прежде, чем вступить – идея длинного монолога об отце уже рванула в его голове подобно атомной бомбе, напрочь выжигая панику и оцепенение – прежде, чем привлечь внимание едва отделившейся от своей физической оболочки души, он собирался лишить ее рассудка. Это казалось единственно-правильным решением, гениальным решением, если учесть, какие обязательства возникали – и возникли – в противном случае. Маятник уже сошел с места, и ничего не стоило заставить его описать окружность, опрокинув мир вверх тормашками, и спалить предохранители. Он делал так прежде из праздного интереса и оперировал бы с должным опытом. Джеймс уничтожил бы остатки энергии в своей лаборатории, и он позволил бы себе погоревать о потере хорошего кандидата на победу. Лошадка, на которую поставлено все твое состояние, иногда ломает ногу у самого финиша. Ортус почти добился своего. Вошел во вкус и только начал получать удовольствие, как некто щелкнул перед его носом костлявыми пальцами, и он заметил что-то, помимо Аарона Хотчнера. За ними наблюдал жнец. Жнец, которого Ортус уже вплел в свой безумный сценарий, но жнец, которого никак не могло там быть, потому что все помеченные души исчезают из их списков. Отступая, он уже знал, что угодил в передрягу. Джеймс, как мог, старался изобразить сопереживание, но Ортус в этот раз не поверил скорбно поджатым губам, потому что в серой глубине демонических глаз плескалось блаженство. — Ты только и делаешь, что смотришь ему в рот, Вильгельм, – говорила ему, говорила внутри его беспокойной головы Абигейл Роджерс – урожденная Оллфорд – стискивавшая свой кулон в миниатюрной ладошке где-то в северных землях Австралии конца восемнадцатого столетия. Говорила четко и страстно, но шепотом, потому что Итан Роджерс – парень с большой дороги, однажды нарушивший покой небольшого республиканского семейства из штата Колорадо своим появлением (отец искал себе, как бы банально это не звучало, спутницу жизни) – приносил в жертву своему новому увлечению все, включая человеческие ресурсы, но не мозги. – Помощь Азазеля – неоценимый вклад, но он и о себе позаботится. Абигейл Роджерс, привыкшая называть вещи своими именами, а не вешать тут и там ценники и ярлыки. Абигейл Роджерс, заподозрившая неладное еще на этапе становления бизнеса по торговле воспоминаниями, оказалась права. Восторгов сына относительно планов его нового спутника она не разделяла, хотя замыслы последнего и вызывали в ней трепет совершенно особенного порядка. С первых дней Джеймс буквально фонтанировал идеями. Максимально удачно интегрировав Вильгельма в социум двадцать первого столетия и наладив клиентопоток, он предложил использовать своего рода анестезию, а именно: введение доверчивого потребителя в транс и последующую чистку среди его извилин, которой, в большинстве случаев, занимался сам, чтобы проникать в человеческое сознание гораздо глубже дозволенного и забирать значительно больше оговоренного. Он настаивал на отсечении лучших кусочков. — То, с чем они сами к тебе приходят, Вильгельм, никуда не годится. Выстраивание коммерческих отношений требует качества и уникальности. Изобилует ли этим наш нынешний ассортимент? Нет. Ассортимент не изобиловал. — Как давно ты проверял Спираль? Как давно проводил инвентаризацию меченых душ? Вильгельм напрасно полагал, что в этом нет необходимости, а когда бросился учредить проверку, Абигейл придержала его за локоть. Мистическим образом женщины, становясь матерями, нередко обретают и способность предвидеть, чем обернется то или иное дело их чада. Абигейл предостерегала его от большой беды, гораздо большей чем та, в которую он уже загнал себя собственноручно. Вильгельм не раз задумывался, чему бы отдал предпочтение, имей он соответствующую власть. Пожелал бы он, чтобы Абигейл попала в процент слепцов, пускающих ситуации на самотек в надежде, что они разрешатся сами, или предоставил бы ей право видеть, наблюдать и делать неутешительные выводы? — Уверена, ты не найдешь ничего хорошего, – Вильгельм и не нашел, но видит Князь, надеялся найти. В Спирали дела лишь на первый взгляд шли относительно неплохо. До тех самых пор, пока Вильгельм не обнаружил, что значительная часть реинкарнировавших, принадлежавших ему душ уничтожена, либо сгинула без следа разом с приставленными к ним надсмотрщиками. Энергия метки тем не менее сохранялась, как сохраняется фантом на месте внезапной гибели человека, путаясь в родственных связях. Поредело и население Фейрмонта. Души шептались о лаборатории на двадцать пятом этаже, да и Кайл стал приносить тревожные вести. Абигейл чувствовала бродящую в нем ненависть, готовую взметнуться огненным столбом, и требовала, но мягко, ровно противоположного. — Не мельтеши, не привлекай излишнего внимания. Блицкриг* больше не твой вариант. Проверяй, собирай сведения и наблюдай. Азазель считает, что ты хороший актер, и в этом его ошибка, потому что ты превосходный актер. Продолжай играть. Это все, что тебе остается. И Вильгельм играл. Играл, воплощая в жизнь сценарий, написанный буквально на коленке, играл без подготовки и среди наскоро сколоченных декораций. Это был дворовой театр, а в постановке жанра извращенного водевиля с известным названием «Пять стадий» – почти гомеровская трагедия человеческой натуры, увековеченная в медицинских трактатах по психологии (спасибо женщине со странной фамилией Кюблер-Росс) – он удостоился главной роли, и единственный, парализованный зритель не без любопытства внимал его раскаянию. Обида под руку с торгом правили балом. И торг, несомненно, торг провоцировал его на жаркие и вместе с тем жалкие, мелочные оправдания – он в самом деле не так страшен, как его малюют! Он даже осмелился завести подобный разговор с Джеймсом, и был удивительно хорошо принят. Торг с самим собой в конечном итоге привел его на десятый этаж к апартаментам под номером 10-03. Привел, но не позволил переступить порог с первой попытки. Поднял его руку, сжал в кулак, поднес к полированной поверхности дерева. Опустил. Положил поверх дверной ручки и стиснул пальцы. Такую картину должно быть и наблюдал Джеймс. Ортус знал, один из его прихвостней следит за ним от самого лифта. Но слишком-человек, составлявший львиную долю его характера, слишком-человек, вызывающий столь острое отвращение, оказался проворнее, и что важнее прочего – он оказался способен к рациональному мышлению. Он миновал упомянутые выше стадии, уделив должное внимание каждой, и топтался у той черты, где принимал себя, как монстра, а собственное положение, как бедственное. Безусловно, он помогал людям. Используя принцип «анестезии» для борьбы с чужой печалью, он каждый день напоминал себе, что оружие способно работать во благо. Каждый день твердил себе, что вылеплен из другого теста. Контраргументом в этом личностном споре служило волонтерство в домах престарелых и психиатрических лечебницах – учреждениях, куда более молодое и перспективное человечество уже десятки лет отправляет собственный отработанный материал. Джеймс с самого начала называл такие места экологически-чистыми пасеками, но как бы ни было желание, держался от этих пчел, как можно дальше. Вильгельм не лишал их – будь то постоялец или пациент – воспоминаний, не лишал их печали, а гасил ее, даруя или скорее жертвуя новые впечатления. Его хваленая в узких научных кругах Реальности терапия здесь работала в обратном порядке, и то, что порой воспринималось за ухудшение симптомов шизофрении – случай Дианы Рид – на самом деле оказывало если не исцеляющий, то максимально поддерживающий эффект. Воспоминания, пускай и чужеродные, даже хаотичные, но яркие и детализированные замедляли процесс дестабилизации. Они, как якорные цепи, удерживали разум на месте, не давая ему раствориться, что означало бы полную потерю рефлексов. Гораздо лучше помнить хоть что-то, чем забыть обо всем. Однако не стоило и надеяться, что этого, даже вкупе со Спиралью, будет достаточно, чтобы Аарон согласился его впустить. Он превратил его жизнь в Ад, а смерть – в спектакль. — Это был наш… мой единственный шанс! – пощечина, которой сопровождалось материнское восклицание на мгновение отобрала у него волю к сопротивлению. «Вероятно, так оно и есть» – подумал Вильгельм в тот день, когда Абигейл, для которой любые риски перешли в категорию оправданных, впервые навестила его в Зазеркалье, а душа Аарона едва не превратилась в его отнюдь не единоличную собственность. Сейчас он думал иначе. Сейчас он не допускал ни единой мысли о том, чтобы сдаться. Джеймсу – был ли смысл питать надежды? – не знакомо чувство стыда, слова об ответственности и долге для него ни что иное, как пустой звук. Он неизменно старался ради себя и только ради себя, обращая все прочее в расходный материал. Как обратил в средство достижения цели Абигейл и их созависимость матери и сына, происходившую из разряда тех рычагов, на которые грех не налечь. Он пообещал ей не просто забвение, обратив угловатую мечту в реальность, но покой в точке, где высшее и низшее становятся единым целым. Скормил им обоим байку о возможности обмена Гмар Тиккун после его схождения в случае крайней на то необходимости. – Так или иначе у вас будет счастливый билет в первый класс! Но не озаботился о том, чтобы они не узнали правды. Демоны не вступают в сражение, если не уверены, что преимущество на их стороне. Продемонстрировав свой личный интерес во всей красе, играя с потенциальным носителем, словно кот с мышью, он сдал себя с потрохами. Спохватившись, Джеймс на время сменил тактику, стал более осторожным: вслушивался в каждое слово партнера, бросал заискивающие взгляды, не гнушался задавать наводящие вопросы, а заручившись разрешением Ортуса влезть в голову Аарона, чтобы найти и активировать исходный код ради общего блага – разрешением, вне всяких сомнений, условным – Ортус готов был отдать голову на отсечение, если это не было проверкой, вернулся к намеченному маршруту. Угроза обошла его стороной. Теперь он будет держать язык за зубами, как достаточно состоятельный обвиняемый, способный позволить себе хорошего адвоката. Образность мышления наравне с профессиональной лексикой, позаимствованные у Аарона Хотчнера, приятно обогатили словарный запас Ортуса. Выражаясь понятным ФБР языком, ему удалось получить превосходство над субъектом. Любой следователь подпишется под заключением, что не существует расклада лучше, чем тот, когда субъект не подозревает об успешной дешифрации его мотивов. Входя в номер 10-03, Ортус больше не чувствовал страха. Все, очевидно, кончится плохо и, умирая, он не станет винить в случившемся никого, кроме себя. Все, очевидно, кончится скоро, но до тех пор Ортус не собирался изменять собственному темпераменту даже ради клятвы, данной матери. Это совсем не означало отказ. Слишком далеко они зашли, чтобы поворачивать назад. Это означало, что он сделает все по-своему. Потому что шанс никогда не является единственным, а Гмар Тиккун не сходит только благодаря страху. Провоцирует его и злоба. Ортус, на счастье, располагал неоспоримым талантом вызывать чистую ненависть. } ________ *Блицкриг – метод ведения скоротечной войны, согласно которой победа достигается в короткие сроки, исчисляемые днями, неделями или месяцами, до того, как противник сумеет мобилизовать и развернуть свои основные военные силы. (с) Викисловарь