Скорую вызывали?

      — Сакура-сан, срочный вызов!              Харуно раздраженно вздыхает, откидываясь на спинку трещащего по швам рабочего кресла, и протирает красные от бессонных ночей глаза, едва завидев спешащую на тоненьких каблучках медсестру, уже начинающую конкретно паниковать. Кабинет целый день нараспашку: то входят, то выходят. Чаще, правда, бегут.              Сакура уверена на все сто, что эта практикантка ничего путного сказать не сумеет. Вероятно, пожалуется на старика со второго этажа — заставить того выйти на свежий воздух приравнивалось к миссии ранга S, не иначе. Ему, видите ли, «в палате прекрасно дышалось».              Но умоляющие глаза почти плачущей девушки заставляют Харуно отбросить резкую шутку:              — Хокаге-сама умирает!              Кажется, она всё же засмеялась. Что за юмор такой у этого Хатаке? Подговорить бедную сотрудницу…              Он и раньше проделывал опасные схемы: кто в здравом уме будет поздравлять Сакуру Харуно с её предстоящей свадьбой, о которой она ни думала, ни мечтала? Никто — кроме Какаши Хатаке. Всё ему хихоньки да хаханьки.              А жениться вам уже поздновато, Хокаге-сама.              О, как же её достали эти его выкрутасы! Нет бы да и пригласить в какой-нибудь ресторан… но мы же такие умные: вместо предложения руки и сердца будем подговаривать весь штаб!              И вот теперь — опять. Симулянт хренов.              Но она пошла. Не потому, правда, что так уж беспокоилась за чертяку-Хатаке. Просто её тогда уволят, и беспокоиться надо будет уже о себе и своем грустном пустом кошельке.              Спонсировать Харуно Сакуру пока никто не собирался. Но она всё же не теряла надежды на эфемерный успех.              — Ну чего тебе? — кажется, её обязанности заметно расширяются с растущей ролью Какаши в её собственной жизни: Сакура заявляется к нему сразу «на дом». Лично.              Какаши в глазок не глядит — тут же распахивает двери, принимая гостью со всем почетом. Еще бы чайку и книжку с пледиком…              Облокачивается о косяк. Крутыш, крутыш — она оценила. И отсутствие футболки тоже — как знак свыше, что пора уже начинать осмотр.              Начинать — и быстрее заканчивать, потому что долго находиться в этом идеальном домашнем мирке, да еще и наедине с Хатаке Какаши в его растянутых ленивых штанах, ужас как пагубно влияло на её молодой женский организм.              А вдруг р-раз — и захочется замуж? Всякое же бывает.              — Доктор, я болен!.. — ну что за патетика: этот невозможный человек даже руку ко лбу прислоняет — проверить температуру. Хотя Сакура бы ему лучше другое какое место проверила. Для профилактики, так сказать.              — Вот это мы сейчас и проверим.              Сакура в его доме ориентируется как в своем собственном. Но вы не подумайте ничего такого! Просто… просто Какаши часто приглашает её к себе. Чай, например, попить.              Всё равно у него пространство пустует. А Паккуну и дивана в гостиной хватает: разлегся и спит. Откормленный.              — Ой, проходи, конечно! Ты извини… — иногда она всерьез задумывалась, а Хатаке ли это вообще: стоило переступить порог, и из рассудительного сенсея и главы деревни Какаши становился страшно интересной версией себя. Книжки у него по всей квартире валялись, а на кухне — Сакура до сих пор не могла к этому привыкнуть — было настолько чисто, что ей иногда казалось, что Хатаке заставляет ленивого Паккуна вылизывать всю столешницу до самого настоящего блеска.              — Чаю, — он никогда не спрашивает: слишком хорошо её знает.              Его осведомленность подкупала и льстила. Приятно было почувствовать себя нужной.              В больнице она тоже была нарасхват, но… с Какаши всегда всё по-другому. По-домашнему.              Пока Какаши заваривает чай, по возможности стараясь не бренчать кухонными приборами, Сакура кидает на него любопытные взгляды. Периодически — или слишком уж часто.              Хатаке зачем-то завязывает фартук, не стремясь найти нормальную футболку. Вот спасибо — теперь она должна лицезреть эту подтянутую спину. Голую. Спину. Какаши.              Но ничего — и не с таким справлялись. В прошлом месяце Хатаке принял её у себя в кабинете вообще без одежды. Хотел узнать её реакцию.              Узнал — и был за это избит. Кулачками в грудь. Очень действенно.              Вот и сейчас Сакура не собирается сидеть, бездействуя. Вместо залипания на обалденные мужские лопатки с тоненькими лямочками от кухонного фартука она, крадучись, обхватывает своими горячими ладошками упругие мышцы пресса мужчины, заставляя Хатаке замереть, ожидая искусной игры.              — Обойдемся без чая, — соблазнительница, блин.              

***

      

      Сознание плавится, плывет куда-то, и Какаши чуть не грохается с дивана, на который его переносит Харуно после своих манипуляций с лапаньем его тела.              Она что-то там проверяет с сосредоточенным видом. Выявляет нарушения в системе. А он только и может думать, что о том, какая же Сакура красивая. Хочется, очень хочется перевернуться на спину, взглянув на нее хоть на секундочку. Интересно, она рассердится?              — Хокаге-сама, да и вы и правда больны! — Сакура притворно ахает, тыкая замечтавшегося мужчину в пупок, стоит тому только развернуться к ней лицом.              Больно, между прочим.              Какаши поджимает губы, стаскивая маску, чтобы Харуно ясно видела, как он страдает. И плевать, что он лежит перед ней чуть ли не голый.              Но Сакура на такой откровенный трюк только профессионально качает головой:              — Больны — воспалением хитрости! Но импотенция у вас, Шестой, налицо.              Думала, это его как-то обидит? Так вот просчиталась: Какаши не такой мелочный.              — Тогда… поможете исправить? Докто-ор… — он тоже умеет играть. И игра в нерадивого пациента — одна из его любимых.              Сакура, кажется, дергает глазом — первый признак раздражения. Или второй — он не очень хорошо в школе учился.              — Хатаке! — ой, уже страшно. Его отчитают? Он аж весь в волнении. — Я не для того, кажется, перлась к тебе домой, чтобы ты удовлетворял свои извращенские наклонности.              Конечно, не для того. Совершенно правильно! Только вот Харуно забывает о том, что прекрасно знала, на что шла. И к кому.              — Извращенские? По-твоему, любовь — это извращение? — нет, он оскорблен до глубины души.              Значит, так она считает, да? Что он — помешанный на своих книжках?              — Какая любовь, Хатаке?! — кажется, не только он в бешенстве — Сакура аж кулаками трещит, мстительно бахая ими по журнальному столику.              Тот раскалывается надвое. Но Какаши, несмотря на опасность для жизни, продолжает упорствовать:              — Моя. Моя любовь — к тебе.              Может, не стоило этого говорить? Может, лучшим решением было бы просто молчать, а потом, не прощаясь, закрыть за ней двери, отрезая, убивая собственные чувства?              Нет. Он ведь вообще только кофе пьет — чай для нее покупает. Чтобы радовалась, когда обхватывала кружку дрожащими от холода на улице пальцами.              Чтобы отогревалась, лежа на этом диванчике. Да где угодно — лишь бы в этой квартире.              Сакура не говорит что-то вроде: «Это признание?» Она вообще ничего не говорит — смотрит своими зелеными глазищами в самую душу, облицовывая его чувства, и не говорит.              А после, заметно расслабившись, заливается смехом — на всю квартиру:              — Какаши, ну серьезно…              Не верит. Она не верит — он видит смешинки в самой глубине её расширенных зрачков.              Расширенных?..              А, терять всё равно уже нечего: либо Сакура махнет на него рукой и вернется в Госпиталь, либо… махнет рукой, приглашая к себе — в свою жизнь.              И Какаши решается: спускается на пол и, глядя на изумленную Харуно снизу-вверх, осторожно целует её коленку, не смея, впрочем, прикоснуться ко второй.              Немного щекотно — ткань её платья чуть шершавая, грубая. Вот он и смотрит то на ворсинки на платье, то на Сакуру Харуно, почему-то позволяющую ему такие вольности.              — Я серьезно, Харуно.              На этот раз она не молчит — говорит сразу, сглатывая невольно и облизывая притягивающие его взгляд губы:              — Тогда уже тебе придется откачивать меня. Не забудь: 100-120 нажатий в минуту.