Дышу тобой

      Его система координат полностью сломана.       Галф потерялся в пространстве, и единственным ориентиром для него сейчас являются руки, что удерживают его так бережно в этом штормовом море переживаний, из которого он никак не может выплыть.              Потому что не может поверить в реальность происходящего.       Потому что не может осознать, что Мью его лю… Что он нравится Мью.              Но тот прижимает его к себе так трепетно и отчаянно, испугавшись возможного расставания, что других вариантов у Галфа в голове просто нет. И все-таки он боится спросить напрямую еще раз, хотя Мью признался ему в своих чувствах даже без надежды на взаимность. Но все равно существует маленький шанс, что он как-то не так понял, что ему это почудилось, что его любят как друга. Поэтому решает осторожно начать издалека, хотя сейчас фактически сидит на чужих коленях и наслаждается поглаживанием белого золота волос:              — Почему ты вернулся раньше? Вроде же на целый день собирался в университет…              — Собирался.              Мью немного отстраняется, чтобы посмотреть прямо в глаза, которые Галф тут же смущенно отводит, потому что не привык к такой интимной близости — и это несмотря на то, что они фактически жили вместе и спали. Но он всегда избегал подобного, чтобы не сорваться в пропасть.       А теперь… можно?       Потому что Мью мягко берет его подбородок, чтобы вернуть контакт глаз и… душ.              — Но я не мог отделаться от мысли, что с тобой что-то не так. Ты смотрел так… отчаянно что ли, и голос у тебя был странный, словно вот-вот заплачешь.              Галф сглатывает комок в горле, потому что был на 100% уверен, что ему удалось обмануть Мью, но тот каким-то образом раскрыл ложь.              — И ты вернулся?..              — Да, вернулся, потому что по непонятной для меня причине сильно тревожился за тебя. И, как видишь, оказался прав. Ты хотел сбежать от меня!              Указательный палец обвиняюще тычется ему в грудь, а Галфа захватывает чувство вины:              — Но я думал, что у тебя свидание… Я просто не хотел тебе мешать…              — Допустим: ты считал, что я влюблен в свою однокурсницу. Но съезжать-то зачем?              Как говорится: не в бровь, а в глаз.       Его взгляд судорожно мечется по комнате, захватывая в поле зрения что угодно, но не эти обвиняющие глаза, пока Галф сочиняет более-менее правдоподобное оправдание, чтобы не рассказывать о ханахаки:              — Я…              — Ты?..              Мью испытующе смотрит на него, ожидая ответ на столь неудобный вопрос, но палец больше не укоряет, а вместе с собратьями успокаивающе поглаживает в области шеи, на что Галф очень хочет мурлыкнуть и подставить голову под мягкие прикосновения. Но пока не может себе этого позволить, потому что нужно придумать причину отъезда.              — Я… Я просто не смог бы слушать о том, как ты любишь другую. Потому что думал, что ты вернешься и будешь делиться со мной своим счастьем, а я не смогу врать тебе в лицо, говоря, что рад.              Ну вот, звучит и правда неплохо.       И Мью вроде бы ему поверил, потому что на лице парня убивающая смесь эмоций из нежности и сожаления:              — Прости… Я должен был раньше тебе сказать о своих чувствах, чтобы ты не мучился, думая, что я люблю другую. Но я так боялся, что ты побрезгуешь мной после того, как все обо мне узнал. После того, как видел, в какое чудовище я превращаюсь, когда не могу себя контролировать…              Невозможно сдержать слезы, что начинают его слепить.       Как невозможно не любить этого человека, что считает себя недостойным каких-то теплых чувств из-за своих душевных травм.              Он вспоминает, как тяжело ему было себя сдерживать каждую минуту рядом с Мью.       Отворачиваться, когда хотелось смотреть и смотреть.       Не реагировать на обиду в глазах, когда в очередной раз был вынужден отталкивать Мью, хотя влюбленное безумие шептало “притяни его к себе и не отпускай”.       Вырываться из рук, хотя хотелось остаться в теплых объятиях навсегда.       Убегать из их общей постели каждое утро, чтобы не поддаваться иллюзии о том, что это сонное объятие предназначено именно для него, как и нежные прикосновения сквозь дрему.              И ему в это же время невероятно стыдно, что так и не осмелился озвучить вторую главную причину своего побега, а довел Мью до слез раскаяния своими словами.              — Ты не чудовище! — он обнимает и прижимает к себе голову, в которой несмотря на все заверения продолжают роиться столь ужасные мысли. — И никогда так больше не говори! Для меня ты самый лучший, самый чудесный, самый…              Слова замирают на губах, потому что глаза напротив темнеют, на этот раз не от боли, а от совсем другого желания, когда губы шепчут:              — Можно?..              Галф понимает, о чем его спрашивают, потому что взгляд Мью устремлен на его обкусанные губы, которые он непроизвольно облизывает, когда выдыхает:              — Да.              Этот выдох ловит Мью, когда касается крайне нежно, с трепетом и… благодарностью, как будто такими легкими как перышко поцелуями благодарит за то, что Галф принял его, что остался рядом. И затем сцеловывает слезы, которые не могут перестать течь из глаз из-за той боли, что так долго копилась внутри, а теперь прорывается наружу от подобной щемящей нежности, о которой Галф и мечтать не мог.              Он запускает руки в шелк волос, гладит эту упрямую головушку, шею, плечи — жадно и бесстыдно, потому что теперь имеет полное на это право. И дрожит от любви, когда Мью шепчет между поцелуями:              — Я никогда тебя не отпущу.              Галф и не против. Более того: он сам готов отдать все, чтобы быть рядом.       За такое ничего не жалко…              Мью со вздохом сожаления отрывается от него и нежно проводит по скуле:              — Ты совсем худенький у меня… И наверняка не ел ничего сегодня?              И вчера.       Но Галф это, конечно, не скажет, поэтому только виновато улыбается и заливается румянцем, когда слышит:              — Тогда бегом в ванную умываться, а потом на кухню — покормлю тебя.              И нежно подталкивает, чтобы он поспешил встать с таких удобных коленок, а Галф тает от такой заботы и уже идет в сторону ванной, как слышит резкое и громкое:              — А это что такое?              Оборачивается.       Холодеет от ужаса.       Потому что Мью держит в руках его снимки и результаты обследований, которые он положил на кровать, но так и не успел убрать в сумку, когда собирал вещи.              — Я…              Слова не находятся, потому что самый страшный его секрет вскрылся — и теперь нет возможности как-то оправдаться. Мью смотрит на него совершенно дикими глазами:              — Галф, что это за образования? Это… рак? Ты умираешь?              За всем этим потоком событий он совсем забыл о том, что и правда умирает — настолько был счастлив рядом с Мью, а теперь не знает, что сказать:              — Да… Нет… Не знаю…              — Что значит “не знаю”?! Ты кашляешь кровью, а мне говоришь, что с тобой все в порядке! И что получаешь нужное лечение!              Галф пытается цепляться за руку, что держит эти чертовы бумаги, и умоляет парня:              — Мью, пожалуйста, послушай…              — Что послушать? Что ты меня обманывал? Или что скрыл, что у тебя онкология?              Он смотрит прямо в безумные от боли и ужаса глаза, когда еле шевелит губами:              — Это не рак… Это ханахаки.              Мью — давний фанат манги, поэтому тому не нужно объяснять значение этого слова, но Галф видит, как изумленно расширяются глаза парня, а тот неверяще трясет головой:              — Ханахаки? Но как… Эта же болезнь не существует…              — Я тоже так думал, — Галф кивает и цепляется еще сильнее, глядя прямо в лицо, пока со слезами признается в самой страшной своей тайне, — пока не влюбился в тебя и не начал кашлять цветками альпийской незабудки.              И тут же по мертвенно-бледному лицу понимает, какую ошибку совершил, рассказав о цветах, потому что Мью хрипит, глядя на него с полнейшим ужасом:              — Незабудки?.. Так значит, все эти цветки, что ты мне приносил для духов — они твои? Не из оранжереи и не от знакомых?              Галф не может ответить, потому что это сделает Мью еще больнее. Он только успокаивающе гладит любимое лицо, волосы, руки и шепчет:              — Прости, прости…              — Ты давал мне сырье для создания аромата, который, как ты думал, предназначался для другой девушки, а сам при этом умирал рядом со мной? Получается — так? Я видел лепестки вместе с твоими салфетками в мусоре, но и подумать не мог, что они связаны с болезнью.              — Прости, Мью, прости… Я думал, что так будет лучше для всех нас...              Он плачет, не зная, как вымолить прощение.       Он готов рухнуть на колени, если это поможет, если это осушит слезы в этих прекрасных глазах напротив и уберет из них эту дикую боль.              — Лучше? Лучше?!.. — Мью цепляется за его руку в попытке получить ответ и практически кричит. — Ты умирал рядом со мной вместо того, чтобы сделать операцию! Вместо того, чтобы вырезать всю эту дрянь из себя!              — Тогда бы я не смог любить тебя… и помогать тебе с приступами, ведь тебя успокаивал этот запах незабудок… И я не мог тебя бросить в таком состоянии, — он понимает причину гнева, но у него тоже были веские поводы так делать.              Руки Мью бессильно падают, пока тот неверяще смотрит на него, чтобы затем схватить в охапку и крепко прижать, почти раздавливая мощными объятиями:              — Какой же ты глупый… Меня успокаивал ты. Твое тепло, твоя нежность, твой запах.              — Но… незабудки… ты сам говорил, что услышал запах, поэтому пришел тогда ко мне в первый раз…              Галф в растерянности, он реально не понимает.       Получается, что… все это время он ошибался?              — Да, тот запах сначала привлек мое внимание — я все-таки парфюмер, хоть и дилетант. Но остался я рядом с тобой, а не с твоими цветами. И именно тобой я дышал.              Он и правда дурак.       Полный, круглый — какие там еще эпитеты есть?       Потому что из-за своей глупости причинил столько боли им обоим.              Теперь он может только изо всех сил обнимать в ответ и шептать “прости”, пока Мью в очередной раз не отстраняется от него, глядя глазами, полными страха:              — И сейчас… ты умираешь? Из-за меня?              Галф прикусывает губу:              — Я не знаю, правда. Врачи не нашли другого такого случая, но мне дают от нескольких дней до недели…              И с ужасом замолкает, потому что губы Мью становятся почти белыми, когда тот резко начинает задыхаться, не в силах глотнуть воздуха. Он растирает холодные руки, обнимает и сквозь рыдания шепчет:              — Не надо, родной, пожалуйста… Вернись ко мне… Дыши со мной… Дыши мной… Раз… Два… Три…              Они снова обнимаются на постели, но на этот раз Галф баюкает парня в своих объятиях и ждет, пока у того нормализуется дыхание, а в глазах появится осмысленность.       Ждет, пока Мью не сфокусирует на нем взгляд и не прохрипит:              — Мы сегодня же идем с тобой к врачу, ты обследуешься еще раз и как можно быстрее сделаешь операцию. Я не могу тебя потерять…              И как будто в подтверждение этих слов Галф складывается пополам от острого приступа кашля, который теперь не получится (да и нет смысла) скрывать от парня. Но на ладони сейчас вместо привычных свежих распустившихся цветов в каплях крови — увядшие бутоны альпийской незабудки.