Дышу тобой

      Первая мысль — что в рот попали эти лепестки, пока он сидел в отключке на лавочке. С открытым ртом что ли? Слабо верится как-то… А теперь дома согрелся и откашлялся.              Но… те не выглядят какими-то влажными и примятыми, а как будто их только что оторвали от свежего цветка и небрежно высыпали ему на ладонь. Галф пристально рассматривает эту розовую нежность и пытается понять, что это вообще за растение.              Удивление от неожиданной находки перевешивает слабость от надвигающейся болезни, поэтому вот так, с лепестками в руке, он ковыляет к своей маленькой оранжерее, из-за которой, собственно, в свое время и остановился на этой комнате при поиске жилья. Здесь просто огромные окна в пол, пропускающие много солнца в квартиру и его тусклую жизнь, что позволяет вырастить целый сад на таком маленьком клочке площади. Галф подходит к каждому своему питомцу, чтобы сверить найденные “улики”, пока не доходит до нее.              Ну конечно, как он мог сразу не узнать...       Альпийская незабудка.       Нежный розовый цвет, почти белый на ярком свету, и такой же тонкий прозрачный аромат: еле заметный, но изысканный. Для истинных ценителей.              Галф зачем-то высыпает лепестки в горшок с цветком — хотя бы тут он разобрался. Тогда отметается идея, что он нахватался их там, на улице, потому что это довольно редкий сорт — ему в свое время пришлось побегать за семенами именно этого цветка, чтобы добавить в свою коллекцию.              Получается, что он в беспамятстве завалился домой и… ел лепестки? Но зачем?       Он совсем не помнит этого...       Или просто вдыхал запах своей любимицы и случайно втянул в себя несколько штук?              Он реально в замешательстве, потому что даже в самом плохом его состоянии такого раньше не случалось: да, бывает, что немного теряет связь с реальностью, но при этом продолжат себя контролировать. А тут что-то явно непонятное…              Но его продолжает трясти от озноба, а лекарства дома как назло закончились, поэтому Галф плохо соображающей головой пытается решить, идти ли сейчас в аптеку или сначала отлежаться, надеясь, что не сдохнет в процессе от температуры. Глаза начинают болезненно закрываться и голосуют за второй вариант, но тому не суждено воплотиться в жизнь из-за стука в дверь.              Галф напрягается и пытается вспомнить, ждет ли он кого-то, но вроде нет. Друг за конспектами к зачету должен зайти только завтра, а сегодня он планировал лежать трупом и жалеть себя из-за разбитого сердца. Но стук повторяется.              И кто там такой настойчивый?       Нет меня — я сдох, приходите завтра на поминки!       На могиле прошу написать “Умер из-за собственной глупости и любви к …”              — … Мью? — он все-таки доползает до двери и удивленно пялится на визитера.              Тот смотрит не менее удивленно и как-то даже испуганно. Лицо парня вытягивается, когда тот окидывает его взглядом с ног до головы. Галф опускает глаза и понимает, что стоит в грязной помятой одежде и в наброшенном на плечи одеяле, из которого так и не смог выбраться, потому что его колотит от внутреннего холода.              — Я хотел узнать, чем это… — тот начинает, а затем резко сам себя перебивает. — Но это уже не важно. Я потом зайду, когда тебе будет лучше.              — Ага, — Галф все еще не может адекватно воспринимать реальность из-за болезненного тумана в голове, поэтому отвечает так односложно. — Завтра.              Но потом шатается из-за предательски накатывающей слабости и хватается рукой за дверной косяк, чтобы позорно не упасть к этим ногам (хотя по сути это давно уже произошло). Мью, видимо, рефлекторно, дергается, чтобы поймать его, и теперь на плечах Галфа — большие сильные руки, за которые он отчаянно цепляется и краснеет от смущения и первого тактильного контакта:              — Спасибо. Прости.              — За что? Давай, помогу тебе дойти до постели…              Галф почти плачет от стыда, что его краш видит его таким слабым и больным, но отказаться от помощи не может, потому что и правда совсем без сил и еле стоит на ногах. А Мью так бережно и аккуратно ведет его и помогает лечь, но не уходит, а замирает в задумчивости, окидывая взглядом комнату:              — А лекарства у тебя есть?              Он снова краснеет, но накрывается с головой одеялом, чтобы это было не так очевидно:              — Да, есть. На кухне — я потом схожу за ними.              — Я сам — лежи.              Галф даже не успевает ничего ответить, как тот быстрым шагом идет во вторую комнату его маленькой квартиры и начинает копаться в аптечке, что все еще стоит, как назло, на самом виду с прошлого раза, когда Галф сам пытался что-то найти. Он вжимает голову в плечи, когда слышит ожидаемый вердикт:              — Тут ничего нет от простуды!              Теперь надо что-то придумывать:              — Я… полежу немного и схожу в аптеку.              — Я сам — лежи.              Мью себе не изменяет, потому что даже не спрашивает Галфа, а берет и делает. Такая бесцеремонность может даже отталкивать, но он просто тает, потому что видит в этом заботу.              Мью не все равно.              Он пытается еще что-то протестующе бормотать, но его уже никто не слышит: звук закрывающейся двери свидетельствует о том, что Галф остался один в квартире. Он буквально на минутку прикрывает слезящиеся от света глаза, но просыпается, когда кто-то тормошит его за плечо:              — Вот, выпей. Это порошок от простуды.              Галф неожиданно понимает, как сильно хочет пить, поэтому осушает стакан с теплой кисловато-горькой жидкостью в несколько жадных глотков, почти захлебываясь.              — Тише, тише… Я принесу тебе еще воды.              И правда: через одно движение век у его губ снова обнаруживается стакан, на этот раз с прохладной водой, к которому Галф снова приникает, как будто умирает от жажды в пустыне.              — Не спеши — пей, сколько нужно. Я подожду.              Он и правда осушает два раза до дна, пока наконец не успокаивается и не закрывает глаза — все равно от них нет толку, потому что какая-то мутная пелена не дает рассмотреть, что перед ним. Но он все-таки находит в себе силы прошептать:              — Спасибо…              — Да ладно тебе, я бы для любого это сделал. А мы все-таки соседи как-никак.              “Для любого”.       Это не забота.       Он — не особенный.              Наверное, ему мерещится это фантомное прикосновение ко лбу, поэтому Галф морщится и пытается от него избавиться, но глаза открыть так и не может: уж слишком тяжелые сейчас веки. Но сквозь накрывающий сон слышит тихое:              — Я оставлю лекарство на тумбочке — выпей, как проснешься. Рядом — крекеры и вода. И мой номер телефона на всякий случай, если станет хуже — не стесняйся звонить.              Галф проваливается в жаркий болезненный сон, в котором смешалось в кучу все.              Мью с девушкой на свидании.       Холодные поручни.       Дождь, пробирающий своим холодом до костей.       И розовые лепестки, лежащие на ладони.       Незабудки.       Мью.       Забота.       Мью.              Он крутится всю ночь до утра, стонет, кашляет, просыпается и засыпает, что-то бормочет в бреду жара.       И не видит, как по белому сатину рассыпается ароматная вязь розового цвета.