Разочарованная

Орегон. Портланд. — Мичиган. Конец августа. Конец 70-х годов 21 века.

Утро мягкими тёплыми лучами солнца пробирается к ней в комнату и жжёт щеку. Элизабет хрипло стонет и переворачивается на другой бок, засовывая под подушку руку, в которой все ещё сжимает телефон. Просыпаться не хочется. Уже сейчас в полудреме она чувствует, как подступающая головная боль зудит в затылке, грозя раскинуть свои щупальца от макушки до самых висков. Бом. Бом. Бом. Глухо стучит сердце, разгоняя кровь по вялому телу. Бом. Замирает, пропустив удар. — Я позвонила ему. — Память о вчерашних поступках пробивается сквозь сонное сознание. — И открытку отправила… Дрожат ресницы, сбивается дыхание… Су-мас-шед-шая… А внутри так тепло, словно она сама и есть это ласковое летнее солнце, что греет всю вселённую, призывая цветы радовать глаз своей красотой. — Ну, просыпайтесь же, профессор Уайт… — улыбается Элизабет, переворачиваясь на спину и прижимая руку с телефоном к груди. Неожиданно гаджет отзывается вибрацией. Не глядя, смахивает по экрану вверх и прижимает телефон к уху: — Стэнли? — Голос испуганный и хриплый, щеки горят. Он… он… он… Позвонил… Несколько секунд в трубке тишина. А потом сквозь неё прорывается голос: — Алло, мам! Слышишь меня? Почему ты не брала трубку? Мы с отцом все утро тебе звоним. Не он… Горечью разочарования по пересохшему горлу. — Стю… — Голова мгновенно отзывается болью, желудок тошнотой. — Извини, милый, я спала. Плохо себя чувствую. Впервые ей не хочется говорить с сыном. Скорее положить трубку, чтобы позвонить в Мичиган и высказать все… «И что я ему скажу? Вы не можете меня игнорировать, профессор Уайт?» — Мам? Мам, ты меня слышишь? — Слышу… Милый, можно я тебе перезвоню, мне все еще не хорошо… — Тошнота снежным комом поднимается к горлу, заставляя сжать зубы и шумно сглотнуть. — Нет, мам, не клади трубку. Профессор Уайт… — Голос сына срывается в протяжный хрип. Элизабет напряженно замирает, больше всего на свете желая просто сбросить вызов. Случилось что-то плохое, иначе Стю не стал бы звонить ей. — Что. С. Ним? — Каждое слово приходится выталкивать сквозь сжатые зубы. «Пожалуйста, не надо. Пожалуйста.» — Он попал в аварию вчера вечером, когда возвращался домой из университета.  — Он…? — Она не может этого сказать. Знает. Интуитивно понимает, что случилось. Но даже мысленно не может произнести нужное слово. — Он умер, ма-ам. — Короткий всхлип и тишина в трубке. Элизабет знает, что сын плачет, но не хочет, чтобы она это поняла. — Милый… Я прилечу сегодня, хорошо? И папа тоже. Мы оба. — Хорошо. Просто… Он всегда так аккуратно водил. А тут… Говорят, олень выскочил на дорогу… Это нечестно, мам… — Я знаю, милый, я знаю. — Ее голос остается ровным и спокойным. — Я не спал всю ночь, просто не мог уснуть. — Тебе надо отдохнуть, Стю. Просто поспи немного. — Хорошо, мам. Береги себя. — Да. Конечно. Тишина становится оглушающей. Ей хочется закрыть уши руками и кричать, пока голова не взорвется от напряжения, превратившись в ничто. Но на крик просто нету сил. Элизабет сидит, обхватив голову руками, не замечая, что щеки становятся мокрыми от слез. «Я действительно вижу бабочек, когда смотрю на тебя. Ты фея?» Пол усыпан открытками, и она боится открыть глаза, потому что тогда не выдержит — закричит. И будет кричать, пока не задохнется собственной болью. Ну, же, просыпайтесь профессор Уайт! Нет! Нет! Нет! Это не может быть правдой. Просто какая-то злая шутка. Он не мог умереть вот так. Не вчера. А как же кино и пицца, Стэнли? Элизабет не знает, сколько прошло времени. Сколько она просидела без единого движения, пока не вернула себе способность дышать, думать, двигаться. «Стю ждет меня в Мичигане», — как спасательный круг посреди безграничного океана одиночества и потерянных возможностей. Ни горячий душ, ни горячий кофе не могут растопить сковавший ее лед. Тело бьет озноб. На улице +30, она кутается в шерстяную кофту и, сев в такси, просит выключить кондиционер. В самолете проваливается в сон. Вязкий и мутный, как кисель. Просыпается еще более измученной, повторяя: «Извини, я не успела». Сухопарый пожилой француз с соседнего кресла обеспокоенно хмурится и предлагает позвать стюардессу: «Мадам плохо выглядит, нужен доктор?». Элизабет может только отрицательно помахать головой. Доктора не умеют воскрешать. Усилием воли, она забирает багаж и добирается до отеля. Душ. Кофе. Горячий бульон. Снова душ. Внутри все также холодно и пусто. Но на лицо медленно возвращаются краски. Немного косметики и можно показаться на глаза сыну и мужу. Бледность спишут на плохое самочувствие. Молчаливость на усталость после перелета. — Милый, мне так жаль. — Элизабет крепко обнимает сына, чувствуя, как он шумно выдыхает ей в волосы.