Игра, значит, на слабо?

      В нашей общаге нельзя пить водку, играть в азартные игры, курить кальян, тусить в чужих комнатах после одиннадцати и приводить на ночь девушек.       Время — три двадцать одна, я пью отвёртку у матмеховцев Кости и Вадика, а со мной рядом сидят Вероничка с Маринкой. Костя позвал всю нашу комнату — Андрея, Серёгу и меня — на кальян и покер, ну и девчонок пригласили для компании.       — Вань, нальёшь мне? — тычет меня в бок Вероничка и суёт кружку. — Какие всё-таки у нас мерзкие культурные традиции — вот, например, водка…       Вероничка на днях вернулась с учёбы по обмену в США. Привыкла там к мажорной виски-коле, а дома её весь семестр ждали водка по акции, сок «Каждый день», бумажная сосиска на закусь и «некрасивые славянские мужики». Депрессия у девчонки, похоже. Плесну-ка ей водки побольше — может, и про славянских мужиков передумает, обидно ведь было.       Главный заводила Костя перебрал и вырубился, скучно стало. Серёга с Вадиком курят у окошка и что-то толкуют между собой вполголоса, Андрей с Маринкой не болтливые — слушают, как Вероничка трещит про «шейминг» и «харрасмент» — словечек забугорных понахваталась, хуже модных видеоблогерок стала, ей-богу. Андрей не выдерживает:       — Давайте что-нибудь поделаем. Надоело просто так сидеть.       Замолкают Вадик и Серёга, смотрят на нас. Ни у кого, похоже, нет идей. Вероничка уже прилично так наклюкалась — глазки в кучку, щёчки зарумянились… Мнётся, нерешительно начинает:       — В Штатах есть пати-гейм, называется «гей чикен».       Название уже напрягает, и не меня одного — все молчат, ждут, что дальше. Вероничка ещё больше смущается:       — Играют парами, но можно турнир замутить. Надо друг к другу тянуться медленно, будто для поцелуя, а кто первый заржёт или скажет, что «ёу, гросс», — тот гей чикен. Ну, если на русский переводить, то петушара ссыкливый.       Сразу видно филолога. Она такая милая, когда ругается. Придвигаюсь к ней поближе:       — Давай играть. Чур, я с тобой.       Что-то я очень смелый после водки с соком, но Вероничка, кажется, намёка не понимает:       — Не, так будет не «гей». Парень с парнем, а девочка с девочкой.       — Я за. Девчонки, целуйтесь, — подаёт голос Вадик.       В таком раскладе я тоже за.       — Тупая какая-то игра, — встревает Андрей. — Типа, если ты не ведёшь себя, как пидор, то ты пидор? В чём вообще логика?       — А я понял. Это про то, что не стыдно быть пидором, — говорю я. — Ну, понимаешь, не надо этого ссать. Что плохого в том, что два мужика трахаются друг с другом?       — Мерзость же.       — Это для тебя мерзость, а им нравится. Ты вот оливки любишь, а я вообще не понимаю, как эту дрянь можно жрать.       — Ты меня пугаешь. Чё, из этих, что ли?       — Да из каких «этих», ты ж всех моих бывших знаешь.       — Правая и левая?       — Да ну тебя. Настоящему натуралу не ссыкотно показаться пидором, потому что он не пидор, и потому что нет ничего стрёмного в пидорах. Вот и игра называется… как там Вероничка сказала…       — Ссыкливый петушара! — подхватывает Вероничка. — Игра просто на слабо, но у тебя мысли интересные, Ванюш.       Как мило, я «Ванюш». Может, я ей всё-таки нравлюсь, даже с моей славянской внешностью? Я вон какой прогрессивный, толерантный.       — Тупая игра, и всё равно выиграет Вадик, — Андрей отмахивается. — Я пас.       Про Вадика справедливо. Он нас всех в покер уделал, как детей. Была партия одна — на стол вышли семь, пять, семь, потом снова семь и последняя — восемь. Я сидел с шестёркой и восьмёркой, и, когда пришла восьмёрка, начал ставить, как псих; Андрей и Костя тоже, фишки летели — только в путь. Вадик ставку ни разу не поднял, а только отвечал на наши — даже когда я и Костя пошли олл-ин, поставил ровно, как Костя. Я думал, у Вадика складывается стрит, ну максимум есть пятёрка: вроде надеется на что-то, но ставить по-крупному жмотит. Больше всего я боялся Андрея — он редко рискует, только если карты реально хорошие.       Как главный агрессор, я вскрылся первым и сидел, довольный, со старшим фулл-хаусом, смотрел на высаженные рожи Кости и Андрея с их стритом и фулл-хаусом с парой пятёрок. Последним вскрывался Вадик.       Изначально вероятность собрать каре с непарными картами на руках — сотая процента, одна из десяти тысяч партий. Конкретно в нашей — процента три, может. В теории, Вадик мог бы выиграть и с парой карт старше восьмёрки, но у него на руках были валет и… семь. Он два последних круга точно знал, что выигрыш за ним, и с непроницаемым лицом наблюдал за нашим замесом. Реально, как детей развёл.       Как он в мафию играет — отдельная песня. Однажды он был маньяком и устроил жёсткое мочилово — под подозрением до самого конца были все, кроме него. Правда, когда он мирный — его в первый день если не повесят, то пристрелят. Наверное, ему просто скучно, и он этого сам добивается — он такое может.       Пофиг, Вадик ещё не согласился.       — Я готов играть, своё мнение уже сказал. — А сердечко в груди колотится, как сумасшедшее.       — Сыграю с тобой на пятихатку, — откликается Вадик.       Упс. Пятьсот рублей — это, блин, перебор. Я сотку Вадику уже просрал в покере, и тут обязательно просру — неделю жрать будет нечего. С такой речью ещё выступил, дурачина, поздно заднюю давать. Я же не ссыкло какое-то.       Ух и припозорюсь я сейчас.       — Замётано, — я отрезаю себе пути к отступлению. — Серёг, ты играть будешь?       Тот только активно машет головой.       — Значит, мы вдвоём, — резюмирует Вадик.       — Вдвоём, — в горле комок.       Вадик откладывает шланг кальяна, тащит стул и ставит напротив меня, садится, почти касаясь своими коленками моих.       — Что делать, Ник? — спрашивает Вадик, будто просит ошибки из курсача вычитать.       — Медленно наклоняться друг к другу, будто собираетесь поцеловаться, — Вероничка даже показывает, как, хотя и так понятно.       — Если больше некуда будет наклоняться? — Вадик говорит с ней, а смотрит на меня, не мигая. — Когда столкнёмся губами?       Мне будто снега за шиворот сыпнули. До этого же не дойдёт?..       — Целоваться. Но это уже хардкор.       — А дальше? — невозмутимо уточняет Вадик.       Нет, я, конечно, нормально отношусь к гомосексуальности, но… Залпом опрокидываю в себя остатки отвёртки.       — Можете друг друга потрогать… Я не знаю, — Вероничка совсем засмущалась. — Да что хотите, только гейское.       Надо думать о моей пятихатке. Это ради неё.       — Ок, всё понятно, — кивает Вадик. — Начинаем.       Даже итог игры понятен: у меня ладони мокрые и в ушах свистит, а у Вадика ни один мускул на лице не дрогнул.       Вадик медленно тянется ко мне, как показывала Вероничка. Не сразу решаюсь, но тянусь ему навстречу. Его лицо всё ближе и ближе, он ещё смотрит на меня в упор — хочется отвести взгляд или прикрыть глаза на инстинкте — но страшно, и я пялюсь в ответ.       У Вадика глаза такие тёмные, жуткие. Ни капли волнения, или неуверенности — да вообще ничего, как у робота. Серьёзный, ни тени улыбки.       Сейчас будет, как с покером. Прощай, пятихатка-пятихаточка, я тебя любил… Сердце стучит будто где-то под горлом, нога бесконтрольно ходит ходуном. И подмышки взмокли. В нос бьёт спиртягой, химозным апельсином и сладковатым табаком — Вадик мне уже в лицо дышит, а я продолжаю склоняться ему навстречу — глаза боятся, пьяное тело делает.       У Вадика кожа на лице грубая, толстая. И нос шелушится. Зато ресницы, как у девушки, и разрез глаз интересный — цыганский… Гипнотизирует, оторваться невозможно.       Как сквозь толщу воды слышу громкий мат Серёги, быстрые шаги и стук двери. Забавно, сдался даже раньше нас.       Дыхание Вадика уже рядом, горячее, ровное — так и тянет поймать его ртом. Рефлекс такой. Вероничку я б давно целовал, а Вадика не хочу — но, похоже, придётся. Самое время этого избежать — завопить: «Фу», получить звание ссыкливого петушары, лишиться пятисот рублей… Да есть у меня яйца, в конце концов, или нет?!       Тишина вокруг гробовая. Дыхание Вадика согревает губы, смешивается с моим. Неужели это сейчас и правда случится?..       Да и похер. Я ведь сам сказал, что натуралы не ссут, вот и мне ссать нечего. Касаюсь губами его губ — осторожно, будто они могут обжечь. Вадик подаётся мне навстречу — и всё уже по-настоящему.       — Бло-о-о… — вопит Андрей.       — О боже, — вздыхает Маринка.       Переходим на уровень «хардкор».       Мы так и сидим, просто прижавшись губами и не шевелясь. Первое движение делает Вадик — захватывает самый кончик моей верхней губы, всего на полсекунды. Делаю то же самое с его нижней губой — и он мне в ответ. Я, блин, целуюсь с Вадиком. Я. С Вадиком. Целуюсь. Целуюсь я с Вадиком…       У меня на плече его рука.       И на щеке тоже.       Ну зачем он гладит, мне ведь приятно. Хотя… Неплохой приём, чтоб смутить меня и вывести из игры. Воспользуюсь. Глажу его колени, бёдра — охренеть, какие твёрдые, мясистые, да я не просто глажу — я их мну. И целую его увереннее, что уж теперь кокетничать.       Вадик водит кончиками пальцев по моей руке — от плеча к локтю, вниз к запястьям — и обратно. Шею тоже всю истрогал, зараза. Рисует по ней какие-то узоры, то возле самого горла, то вдоль жилы вверх, сзади трогает, скребёт по ней ногтями…       Эй, скотина, волосы — запретная территория! Я же моментально мурашками от этого покрываюсь. Вот и сейчас — моментально, и поцелуи как-то сразу обретают новые краски… Краски напряжения ниже пояса.       Вадик снова гладит меня от локтя к запястью. Палевно — у меня поди кожа на ощупь, как колючки ежиные. Чувствую, как его пальцы массируют затылок сильнее, а губы под моими поцелуями растягиваются в ухмылку.       Что за многоходовки?! У него что, есть опыт в этой игре? Он же, мать его, прощупывал мои чувствительные места! Да меня так любимые девушки не ласкали, как он сейчас.       Значит, война.       Я легонько касаюсь его губ языком. Вадик не отвечает — даже навстречу не открывается. Трогаю его понастойчивей, верхнюю губу, нижнюю, лезу между ними…       Его язык напал и отступил так молниеносно, что до меня это только сейчас доходит — и Вадик тут же атакует снова, коротко лизнув мои губы. Пробую поймать — не успеваю, он прячется в рот и больше не высовывается. Пробиваюсь между губ, толкаюсь в зубы — плотно сомкнутые — ни фига, и едва хочу отстать — опять жалит и сбегает.       Давай, гад, выходи лизаться в открытую. Хватаю Вадика за подбородок, хочу разомкнуть ему челюсти силой, но Вадик вдруг сдаётся — приоткрывает рот и гладит языком мою нижнюю губу — широко, расслабленно, так классно, боже мой… Трогаю его язык так же, влево-вправо, ускоряется Вадик — ускоряюсь я, мы сплетаемся, играем друг с другом. Какие у него губы сильные, пластичные — созданы, чтоб целоваться…       Слышу томный женский вздох и торопливое «ой, извините». Голос Веронички. Она что, заводится на это, как парни на лесби?.. Вот жеж сучка ушлая! Игра, значит, на слабо? А может, кино для взрослых вживую? Сама, наверное, и придумала её, игру эту…       Я так хотел зализать Вадика, что забыл и про игру, и про пятихатку, и про Вероничку с остальными. Дух соревнования, азарт, риск — норма же, что я возбудился?..       Боже, храни широкие шорты. Виноваты поцелуи и прикосновения — телу же всё равно, кто его ласкает. Лишь бы меня Вадик не спалил, а то охренеет… Стоп, это же мой шанс!       Завтра мне будет стыдно и я об этом пожалею, но сейчас очень хочется. В смысле, пятихатку лишнюю очень хочется.       Забираюсь к Вадику на колени верхом, обнимаю покрепче за шею и продолжаю целовать. Он тоже вошёл во вкус — притягивает меня к себе за пояс, гладит по спине, я как бы невзначай трусь об его живот — Вадик замирает на секунду, ловлю его взгляд — открытый, честный — и чувствую, как его ладони скользят к моей заднице и сжимаются на ней.       Блин, он непробиваемый. Что надо сделать, чтоб он сдался? На колени встать и ширинку расстегнуть?..       — Парни, хватит уже, вам самим не противно?       Бедный Андрей. Он теперь спать по ночам будет бояться, или отселится от меня.       — Мы ещё не выяснили, кто из нас петух и ссыкло, — невозмутимо отвечает Вадик. — Да, сладкий?       Фу.       — Конечно, малыш.       Фу-фу-фу. Вадик ни разу не малыш, ни в каком месте. А я не сладкий, но попытка была достойная, я чуть не сорвался.       — Ваня, в комнату пойдём, ты же в говно. Хватит, засиделись, спать пора, — Андрей уже и не знает, что сделать, лишь бы это кончилось.       И я, вообще-то, не в говно. Но пусть он лучше так думает.       — Я сегодня у Вадика буду ночевать.       Слабоумие и отвага — моё второе имя. Лицо Вадика ничего не выражает, он спокойно говорит:       — Жаркая будет ночка, — и целует меня в шею. Не просто коротким чмоком — а долго, мокро и очень откровенно, как… как целуют перед сексом. Да блин, он же это не всерьёз.       — Ванька, ну вот ты-то куда. Вадик-то ладно, ему на всё похер, но ты… Тьфу, я пошёл.       — Пока, до завтра.       Как неуместно это прозвучало. Я клоун и полный идиот. Андрей уходит, даже не обернувшись, а Вадик молча старается — у меня на шее ни одного непоцелованного местечка не осталось.       — Мы тоже тогда пойдём, — крайне сконфуженная Маринка за руку тянет Вероничку, а Вероничка вся красная и глаз от нас не отрывает.       Боже, вот это она завелась. Глядя на меня. Спасибо, Вадик, завтра же позову её в кино!       Это будет завтра, а сейчас ситуация стремительно выходит из-под контроля. Мы в комнате остаемся втроём: я, Вадик, и дрыхнущий Костя. Как только снаружи гремит железная дверь секции, Вадик сразу отрывается от моей шеи и убирает руки. Он смотрит мне прямо в глаза и говорит:       — Может, слезешь уже? Я кальян спрячу.       — Помочь?       — Не.       Спектакль кончился, зрители разошлись, а мы с моим возбуждением остались. Пройдёт, надеюсь, а то чувство, будто конфетку пообещали и не дали. Рассматриваю потрёпанные обои, слышу, как похрапывает Костя на соседней кровати, как Вадик брякает кальяном, сливает куда-то воду, хлопает дверцами шкафа на дальнем конце комнаты. Что-то грохочет, Вадик матерится себе под нос; поворачиваю голову — а он об стул, похоже, запнулся, уронил и теперь поднимает. А, нет, он забраться на него хотел — снять бахилы с датчиков дыма на потолке. Убрав оба, Вадик оглядывается на меня и коротко спрашивает:       — Спать?       Спать реально придётся вместе с ним. Кроме кроватей Вадика и Кости есть ещё третья, их странного соседа Саши, но она завалена всяким барахлом — тетрадки, грязные шмотки, до боли знакомый синий Демидóвич, будь он проклят, сверху вскрытая пачка печенья, крошки везде… Не хочу к этому прикасаться.       — Мне негде.       — Вдвоём поместимся. Ты к стенке или с краю?       — С краю, — а сам думаю, что так будет легче сбежать.       — Я пить по ночам постоянно встаю. Ложись лучше к стенке.       Ну зашибись, а спрашивал зачем?       Пока Вадик выключает свет и, судя по звукам, раздевается, я залезаю в постель и отворачиваюсь к стенке, вытягиваюсь по самому краю и стараюсь занять поменьше места.       Древняя койка тяжело скрипит, прогибается под весом Вадика. Он толкается, пытаясь втиснуться, я вжимаюсь в стену, но физический контакт просто неизбежен. Вадик, похоже, не влезает — возится там, задницей трётся, лопатками. Ещё и одеяло стянул, гад. Я как колбаса в бутерброде, зажат между стеной и Вадиком, места нет даже глубоко вдохнуть.       Затих, наконец. Надо попытаться уснуть… Стена угловая, холодная, аж через одеяло чувствуется — а от Вадика сзади тепло, как от печки. Хоть ближе прижимайся…       Я то ли так взбудоражен, то ли трезветь начал, но сна ни в одном глазу. Стрёмно так, и перед Андреем, и перед Серёгой, и перед Вадиком тоже. Он-то просто играл до последнего, а я увлёкся. Завтра сделаем вид, что ничего не было.       Сзади снова начинается возня и скрип, Вадик пыхтит, опять толкается — по спине, по ногам, плечом больно заехал…       Чувствую затылком его дыхание.       Спиной — твёрдую широкую грудь.       Рёбрами и животом — руку.       А задницей…       Твою жеж мать. Это уже не смешно. Сглотнуть страшно, вдруг он поймёт, что я не сплю.       Вадик крепче прижимает меня к себе, тычется носом в затылок, гладит по животу — тихонько, почти невесомо. И, скотина, трётся об меня. Так и лежим в позе ложечек, я не шевелюсь, Вадик наглеет — его рука проскальзывает под футболку, шарит по телу.       — У меня бабы полгода не было, — раздаётся над ухом.       Я аж вздрогнул. И точно себя выдал, больше не выйдет притворяться спящим.       — Печальная история, — может, ещё удастся обернуть всё в шутку.       — У тебя тоже, вроде, никого нет.       — Ты это к чему?       Прекрасно я понимаю, к чему.       — Потрахаемся?       Сюр какой-то. Я, может, сплю?       — Слушай, я к себе пойду, давай?       — Мы не доиграли. Поэтому — пятьсот рублей.       Скотина! Это уже грубый шантаж. Я думал, что игра кончилась, когда все разошлись.       — Ты нечестно играешь. Ты гей или би.       — Да натурал я, — вздыхает Вадик мне в ухо. — Одиноко просто, даже обнять некого, хоть стену трахай. А тут — обнимашки, целовашки… Да у тебя у самого встал.       По коже мороз, а между ног — жар. Я кофе, мать его, гляссе. Что делать-то теперь? Таять?..       — Просто ты классно целуешься.       Это задумывалось, как оправдание, а получился флирт. Твою мать, твою мать, твою мать… Его губы снова у меня на шее — сзади, чуть ниже волос. И руку Вадик с живота убрал — обнял меня за плечи, зарылся пальцами в волосы, и гладит, гладит…       — Тебе же так нравится, да?       До того нравится, что сейчас трусы порвутся. В голове крутится голос Вадика: «Потрахаемся?»… Или пятьсот рублей и передёрнуть у себя, или бесплатно потрахаться с Вадиком — тёплым, ласковым Вадиком, который обнимает, целует, гладит… Трахается он, интересно, так же нежно? А как вообще парни друг с другом трахаются?.. Говорят, в жизни надо попробовать всё.       — А Костя? — это мой последний шанс слиться под адекватным предлогом.       — Бухущий и спит, как сурок. Забей.       Я сейчас сотворю самую грандиозную фигню в своей жизни. Горло забилось слюной, язык не слушается, слова выходят невнятные:       — Поцелуй меня.       — Что? Не понял.       — Поцелуй меня, — повторяю громче и толкаю Вадика — чтобы развернуться к нему лицом.       Можно не думать, что на нас смотрят. Не ждать подвоха, не соображать усиленно, как бы выбить Вадика из колеи. Наслаждаться близостью и теплом чужого тела, прижиматься, целоваться, ласкать его руками, губами, языком — не чтобы смутить, а потому что хочется.       У Вадика колючий подбородок и задница крепкая, как волейбольный мяч. Он любит, когда его целуют в шею и гладят между лопаток — урчит, как кот, и повторяет: «Да-да-да». Вроде тот же самый Вадик — и какой-то другой, которого я ещё не знаю.       Это Вадик, который позволяет снимать с него трусы, лапать в самых интимных местах — и резко выдыхает: «Ох», когда я покрепче сжимаю ладонь. Это Вадик, который сам меня раздевает, трогает — смело обхватывает, проводит вверх-вниз уверенными, тренированными движениями.       Да уж, это тебе не девственнице член показывать. Естественно, Вадик умеет с ним обращаться… Мысли в голове крутятся уже самые непристойные, отваживаюсь спросить:       — У тебя есть смазка?       — Нет. Полгода без бабы, забыл?       Фух, как жаль.       Секс сейчас кончится, не начавшись. У Вадика преимущество — пока я ласкаю его левой рукой, он работает правой: легче и мягче, чем я сам себе, приятно до дрожи. Когда он слегка ускоряется, уже не сдержаться — меня сносит оргазмом, как сбивает с ног тёплой приливной волной.       Вадик тычется носом мне в лицо, неуклюже мазнув губами по щеке. Тянется к тумбочке, шуршит там чем-то — и суёт мне салфетку.       — Вот что у одиноких возле кровати, а не смазка, — грустно шутит Вадик, пока я вытираюсь.       Ему и правда не хватает любви… В приливе храбрости говорю:       — Ляг на спину.       Он долго ворочается, пытаясь устроиться поудобней, а я ныряю под одеяло, к нему между ног.       — Вань, ты чего…       Приятное хочу сделать, чего. Только решиться сложно.       — Тебе необязательно… — неуверенно тянет Вадик. Да ладно, мне удалось его засмущать!       — Минет или пятьсот рублей.       Вадик смеётся — не обычным коротким хмыканьем, а искренне, заливисто. Я его, конечно, урыл, но назад теперь пути нет.       Не так уж и сложно, совсем не мерзко, а реакция — класс: Вадик шумно хватает ртом воздух, матерится сквозь зубы, чуть ли не стонет — хотя я не делаю ничего особенного, и навык у меня нулевой. И почему девушки ломаются?       Рука Вадика снова пробирается мне в волосы, шебуршит там — будто благодарит. А я уже наловчился, получается ритм и темп держать.       — Вань, Ваня, стой, Вань…       Я не слушаюсь. Вадик с силой отталкивает меня, выгибается с коротким «м-м!», больно вцепившись мне в волосы, мелко подрагивает всем телом — и резко обмякает на постели. Его пальцы разжимаются медленно; наконец, он меня отпускает, потрепав по макушке напоследок, и снова шуршит салфетками. Под одеялом дышать нечем и дико жарко… Мы друг друга везде потискали, полапали, и не только — смотреть же не застесняемся?       В ночном полумраке угадываются очертания голого сильного тела, блеск цепочки на шее, тёмные пятнышки сосков. Взгляд сам собой притягивается ниже, где Вадик вытирается. Он ещё не отошёл после оргазма — впервые вижу таким другого парня, не себя, и это так… интимно, что ли. Поглаживаю его по бедру на автомате, Вадик бросает салфетку, долго смотрит куда-то в потолок, и вдруг подманивает меня:       — Иди обниматься.       Лежу на нем сверху, глажу его волосы — короткие и густые, как шерсть у добермана. Что-то в Вадике есть, хороший он, симпатичный, милый… Или мне так кажется, потому что мы потрахались. Окситоцин, дофамин, прочая гормональная фигня.       Как мы друг другу в глаза смотреть будем после всего, что сейчас произошло? Встретимся, например, в туалете — и что случится? Я вот сразу вспоминать начну, что своим ртом с ним сделал, и будет неловко. Или в компании — как теперь себя вести? Или ещё хуже — на потоковой паре? Молча представлять, как бы я его раздел и в какой позе бы?.. Ай, думать надо было сперва, а потом спать с соседями…       — Завтра до аптеки схожу, — тихо, почти шёпотом говорит Вадик.       Прекрасно, а мне это знать зачем? Не дождавшись моего ответа, Вадик продолжает:       — Зайдёшь вечером? Сани опять не будет, скорее всего, а Костян работает.       Ах, вот оно что…       — А если не зайду?       Ну давай, шути.       — Пятихатку будешь должен, булочка моя.

***

      — Эй, булочка, вставай.       — Сам вставай.       — Тяпа тебя ждёт.       — Я вчера с ним гулял, твоя очередь.       — Меняю очередь гулять на очередь давать.       — Ты что-то зачастил меняться. Иди гуляй, я пока завтрак приготовлю. Живенько, Тяпа же сейчас кресло сгрызёт.       — В «Икею» скатаемся зато.       — Это же опять на весь день…       — Кресло купим, тарелки и ароматическую свечку. С апельсином.       — Какая, в пень, свечка с апельсином? Вадик, вот ты взрослый мужик вроде, а барахольщик, как девочка семнадцатилетняя.       — Это для уюта в доме. Между прочим, этот дом и твой тоже… Ну всё, не целуй меня, мы так точно не встанем. И придётся тебе со мной за креслом и свечками ехать.       — На сайте заказать можно.       — Нет, я хочу с тобой походить, ништячки потрогать и повыбирать.       — Как пары из мемов?       — Как пары из мемов.       — А если не поеду? Два мужика в «Икее» странно смотрятся.       — Тогда с тебя пятьсот рублей.