Ловушка

— И опять я нахожу тебя здесь. Это, знаешь ли, наталкивает на неопределенные мысли, — Бэд вздрагивает от неожиданности, услышав над головой знакомый голос, резко вскидывает взгляд наверх, натыкается на довольно ухмыляющееся лицо Скеппи и тяжело вздыхает. Парень непринужденно свесил руки вниз, из-за чего густая копна смоляных волос смешно развивалась под дуновением летнего ветра, некоторые пряди щекотали нос и настырно пытались залезть тому в глаза. Тем не менее, Скеппи это не помешало выглядеть донельзя любопытным и, что вызывало кое-какие подозрения, самую малость обиженным. — Слезай оттуда, — Новшош тяжело вздыхает, из-за чего сверху раздается тихое хмыканье, понимал ведь: от чужого любопытного носа на этот раз отвертеться не получится. А сколько сил и времени на это было потрачено! Ему даже удалось уговорить Фила выделить ему минимально нужное количество времени, чтобы переночевать в их единственном и «неприкасаемом» доме, который еще и приходился их Безымянной деревне единственной колокольней. Их деревне, в которой сколько не старайся, а твое бренное тело найдут где угодно. И Ахмед это настойчиво доказывал, раз за разом, довольно улыбаясь при виде пойманного врасплох парня. Мелкий засранец. — Мм, не-а, не хочу, — не обращая внимания на скептически приподнятую бровь, Скеппи смачно зевнул и звонко хихикнул, когда Бэд не удержался, и вместе с теплым ветром, разворошившим его густую копну, до слуха донеслось еле различимое: «Вредный маффин!». — И не смотри на меня такими глазами, я имею полное право делать то, что хочу. — Заливать мне о своих правах будешь после того, как твои ноги коснутся этого пола и, желательно, никуда после от меня не сбегут, — вот тут удивленным уже выглядел Скеппи, чье цепкое замечание так и не было произнесено вслух: непонятный взгляд Новшоша вовремя успел его остановить. — Напомнить, чем в последний раз закончилось твое «не хочу»? — Так, давай-ка ты не будешь сейчас об этом говорить, окей? Мы же договаривались, Бэд, — несмотря на нервный тон, Скеппи выглядел спокойным, всецело уверенный в том, что его парень не даст на чужое обозрение их небольшую, позорную, собственно, для самого Ахмеда тайну, которую Новшош пообещал нести с собой вплоть до гроба. И все равно он как-то умудрялся обижаться каждый раз, когда именно этот пережиток прошлого хотя бы косвенно упоминался в разговоре. — Хорошо, тогда слазь. Сейчас же, — уверенность Скеппи не зацепила в его душе ровным счетом ничего, только посеяла семена нетерпения. Уставившись на замершего наверху парня, Бэд выжидающе сложил руки на груди и, для пущего вида, оперся об ограждение. А после невозмутимо добавил, не сводя с собеседника решительного взгляда: — Или я сам к тебе залезу. Густые смоляные брови удивленно взметнулись вверх в ответ на такое заявление, а после рот возмущенно открылся, но, не смотря на видную несправедливость, ни одного звука сверху так и не донеслось. Ахмед прекрасно знал, что дай Новшошу повод, и тот без сомнений придет по его душу даже в Ад. И это в прямом, мать его, смысле! Уже такое было, уже такое проходили, уже такое практиковали. Скеппи до сих пор помнил то незабываемое ощущение, как сердце сделало, судя по ощущения, сразу несколько кульбитов, упало в пятки, ударило в голову и, заполошно пытаясь пробить грудную клетку, вернулось на место. И это все произошло за какие-то жалкие секунды-две, прежде чем он догнал, что за его спиной был никакой не визер, а всего-то его недовольный парень, которого, мягко говоря, сильно разозлила самовольность Ахмеда на сложном рейде Бастиона. Одним словом, Скеппи прекрасно знал каково это, находиться под прицелом чем-то недовольного Бэда. — Ты мне, черт побери, не мамка, чтобы указывать, что мне делать, — Ахмед очень сильно надеялся, что случайно вырвавшееся ругательство потонет в ворохе различных звуков, но от чуткого слуха Новшоша не спас даже тихий звон колокола, которого все-таки потревожил ветер. — Следи за своим языком, — Бэд неодобрительно качает головой, впрочем, не сильно спеша говорить еще что-либо по этому поводу. Только молчаливо наблюдал за тем, как Скеппи, натужно пыхтя и, судя по злобному шипению, уже успел пробормотать несколько очередных ругательств, которые были встречены обреченным вздохом. Ах, да… Бэд уже говорил, что это было бесполезно? — П-ф, как будто на меня это когда-нибудь действовало, — словно прочитав его мысли, брюнет довольно ухмыльнулся, но, наткнувшись на чужой мрачный взгляд, вся спесь тут же улетучилась. Ахмед вмиг посерьезнел, с какой-то обеспокоенностью подскочил к непривычно невозмутимому парню, ухватил того за плечи, скрытые черной плотной тканью — свою любимую броню Новшош, похоже, успел снять еще дома. Низкий парень едва ли доставал макушкой до подбородка последнего, из-за чего Бэду пришлось немного согнуться на перилах. Но едва ли Скеппи, светящийся от какого-то энтузиазма, заметил чужую заминку, с придыханием протянул: — Э-эй, Бэд? — Что? — прозвучало как-то устало, и внимательно следящий за чужим поведением Скеппи тут же подметил эту деталь. Тем не менее, за собственными размышлениями он так и не успел понять, когда отчего-то потерявший краски Новшош его… ущипнул. И сделал это парень настолько хорошо, что сомневаться не приходилось — зараза, мстил за что-то. — Что ты… Бэд! — возмущению Ахмеда не было предела. Он, значит, с душой отнесся к невинной просьбе своего парня, а тот, вместо благодарного «спасибо» — или поцелуя в щечку, что он, зря старается или как? — получил качественный щипок куда-то в бок. Наверное, еще и синяк останется. На память, так сказать. И все же, сердиться на вредное поведение своего парня он не мог. Тем более, когда тот смотрит на него с таким внимательным, остужающим весь настрой взглядом. — Я вот никак понять не могу, месяц в Л’Манбурге так сильно на тебя повлиял? Когда это ты успел стать таким смелым? — Бэд мягко разворошил копну смоляных волос, из-за чего синий капюшон с придурковатым принтом неощутимо свалился с головы, поджал губы в попытке скрыть лезущую на лицо улыбку и, потерпев в этом поражение, отвернулся от замершего парня, звонко хихикнул. Не заметил, как чужие губы изгибаются в ответной улыбке, а сам Ахмед радостно подпрыгивает к тому, счастливо сверкая своими темными глазами. — Разве я не был таким всегда? — Ахмед притянул своего парня в крепкие объятия, из-за чего тот подозрительно выдохнул, но кольцо чужих рук так и не убрал. И только после того, как, казалось бы, безумная мысль прокралась в голову, Скеппи резко поднял на стушевавшегося Бэда хитрый, блестящий от плещущегося в них радостного огонька взгляд. — А-ах! Или ты ревнуешь? Погоди, серьезно? — неужели шутница-судьба не обделила по натуре своей мягкого и приветливого ко всем Новшоша таким сложным понятием, как ревность? И самое главное, к кому! Ведь единственное, чем Скеппи занимался все время после их последней встречи — скитался по улицам непривычно опустевшего Л’Манбурга в компании с… Оу. — М-м? — несмотря на разницу в росте, та не слишком мешала Ахмеду выжидающее уставиться в глаза от чего-то задумавшемуся парню. — Да брось, просто признайся, — Бэд странно повел плечами, словно пытался скинуть с себя секундное наваждение, а после уселся под ограждением, прислонился к неровной деревянной поверхности и утянул за собой недовольно закатившего глаза Скеппи. Который, впрочем, несмотря на просящий взгляд своего парня, все равно уселся рядом, между разведенных ног и осторожно уложил свою голову на чужую, нервно вздымающуюся от волнения грудь. А после ехидно уточнил: — Это поэтому ты так на Блейда косишься, хм-м? — Для начала все же стоит кое-что уяснить — Техно будет последним в этом мире, на которого я буду точить нож ненависти. У этого чувака и без того полный застой в личной жизни, — Новшош смешно фыркнул, словно теория Ахмеда не стоила ни единого гроша, не заостряя внимание на то, как собственная рука потянулась к густой смоляной копне волос его парня. Темные пряди легко скользили между свободных от кожаных перчаток пальцев, не запутывались и были такими до одури мягкими, что, не удержавшись, Бэд аккуратно, будто боясь потревожить то хрупкое возникшее спокойствие между ними, уткнулся в чужую макушку. — Хо, пожалуй, запомню эту фразу, чтобы в будущем тебя шантажировать, — Скеппи радостно сверкает своей яркой улыбкой, разворачивается в кольце рук и в противовес настроению хитро щурит глаза, этим вызывает на чужих губах робкую улыбку. — Маленький провокатор, — звонкий смех тонет в вихре теплого ветра, потревожившего колебнувшийся колокол и разворошившего аккуратно уложенные волосы Новшоша, из-за чего округу огласила очередная волна чужого хохота. Стихает Ахмед так же внезапно, к своему удивлению и доли какому-то нежному чувству внутри ощущая, как чужие губы прижимаются к его собственным, легко касаются розовой чувствительной кожи, из-за чего парень едва не давится собственным смехом. А после все еще играющая на лице улыбка становится только шире. Когда он обхватывает широкие плечи своего парня с опьяняющим запалом отвечая на невинный поцелуй, лишние зрители были первым и лидирующим пунктиком в списке того, что бы его волновало в столь волнительный момент. Что было более важно, так это недовольно хмурящийся Бэд, не ожидавший такого напора с его стороны и теперь осуждающе пялился на него исподлобья, языком мазнув по небольшой кровоточащей ранке на губе. Маленький маффин, все-таки успел укусить. — Ну-ну, и кто же из нас тут провокатор? — Скеппи ухмыляется нахально, перекидывая ноги через чужие бедра, которые его парень без слов свел для их общего удобства, в конец портит чужую прическу, из-за чего Новшош стал напоминать тому взъерошенного и раздраженного воробья. Разве что веточки в светлой копне для пущей картины не хватало, и Ахмед, зацепившись взглядом за ускользающей веточкой душного сена подцепляет ту пальцами, не смотрит на удивленный взгляд зеленых глаз, когда впутывает ту в чужую густую копну, а после звонко хохочет. Его парень, способный поражаться таким мелочам, — просто чудо, если вообще не золото! — Мелкий маффин, хватит меня заставлять реагировать на тебя… так, — сильные руки осторожно сжали его бедра, и Скеппи насмешливо приподнял брови, поддаваясь чужим движениям, прижимается к столь родному телу ближе, мысленно уже восторженно ликуя из-за отзывчивости своего парня. — А если я не остановлюсь, м-м? Что будешь делать тогда? — темные глаза опасно сверкнули, и Бэд, засмотревшись в их пленительную глубину, шумно сглотнул, чем вызвал у едва ли не мурчащего от долгой разлуки парня довольную улыбку. Скеппи любил обниматься, без повода или с, просто потому, что ему так всегда было спокойнее и менее тревожно на душе. А еще он любил, когда горячие руки его парня ласково гладили его волосы, осторожно очерчивали незамысловатые линии на коже, не оставляли и миллиметра нетронутого тела. Сложно представить, насколько тяжело тому было в Столице, без привычного человеческого тепла рядом, но и без результата эти проведенные в одиночестве дни даром не прошли — здравый смысл или Техно, которому смотреть на его страдания было не то чтобы невыносимо, скорее неловко, но уже спустя месяц они с Бэдом опять были вместе. И пока им было хорошо, никто и не пытался вспоминать о былых разногласиях. И сейчас, смотря на это светящееся от счастья сокровище, Новшош как никогда понимал одно: никому он этого парня не отдаст. Будет кусаться, будет царапаться, пусть. Пока в памяти свежи воспоминания о сонном, игривом, влюбленном и радостном Скеппи, он сотрет в порошок любого, кто посмеет хотя бы слово кривое в его сторону кинуть. Лишь бы никто не смог разрушить ту прочную нить между ними. Бэд смеется, легко и непринужденно, свободной рукой поглаживает уютно разместившегося на нем Ахмеда по затылку и приятно щекочет тому щеку горячим дыханием. Скеппи же только довольно жмурится, расслабленно потираясь носом в чужую шею, не скрытую тканью черной толстовки, легонько фыркая в ответ на тихий смешок, когда новый порыв ветра разворошил и без того непослушные волосы. Посидеть вот так вот, без лишних слов в приятной тишине, ранее было непозволительной роскошью, еще за недалекие времена теракта, который поставил крест на мирном процветании Л’Манбурга, стал толчком для начала революции, за разгребание последствий после которой так никто и всерьез не взялся. Ребята были в числе тех ребят, которым собственное счастье и хорошее будущее были на несколько голов выше забот об умирающей Столице. Это и стало последней каплей для того, чтобы все они решили создать новую, Безымянную деревню, о существовании которой не знала ни единая душа. Лишь немногочисленные странствующие торговцы протаптывали сюда пути, а выходя — всегда держали рот на замке. Блэйд и Дрим заботились о том, чтобы эти сплетники не смели разглашать столь важную информацию где и кому попало. Скеппи звонко усмехается, гонит прочь неутешительные, но дающие им всем надежду воспоминания, и уже хочет было прошептать спокойно придремавшему парню напоминание о том, что Фил будет недоволен, если увидит их тут в таком положении, как неожиданно подпрыгивает на месте от внезапного крика, доносившегося с улицы. Вместе с ним подпрыгнул и Бэд. — Твою мать, куда погнал?! Ка-а-арл! — раздавшийся шум битой керамики не понравился никому из парней, те тут же подскочили к ограждению и уже с высоты наблюдали за развернувшейся перед их глазами картиной. Ахмед, не сдержавшись, хохотнул так, что уши заложило и у стоящего рядом Бэда, из-за чего тот кинул на трясущегося в приступах веселья парня убийственный взгляд. Но очередной вопль снизу заставил недовольный взгляд белесых глаз стрельнуть вниз, на разворачивающуюся сцену. — Да что ж это, блядь, такое?! Туббо! Хватай поводья! — Пытаюсь! — подросток изо всех сил пытается ухватиться за ускользающие из-под пальцев поводья и в ту же секунду терпит поражение, когда лошадь, будто в отместку за настырность парней, вильнула в противоположную от загребущих рук сторону, из-за чего светловолосый с разгона перелетел через забор и свалился в стог сена. Скеппи забавно всхлипнул, когда узнал в животном скакуна Техноблейда — Карла, после ненавязчиво отшутился от раздраженно брошенного Бэдом «вредные маффины» и, взяв того за руку, мягко улыбнулся в ответ на недоуменный взгляд. — Пойдем домой? Уверен, нам есть о чем поговорить, — Новшош косится в сторону задыхающегося от смеха Томми и грозно отряхивающего одежду от колючего сена Смита, а после спокойно позволил своему парню утянуть себя к выходу из дома Фила. Им действительно было о чем поговорить за все проведенное порознь время.

***

Неожиданно громкий смех за доли секунды разрушил спокойную обстановку в деревне, из-за чего от дикого хохота даже свиньи испуганно завозились в грязи и чумазые навострили уши, а с самых закоулков деревни послышалось длинное собачье завывание. Со стороны библиотеки — нового обиталища Каллахана, послышался подозрительный шум, а когда этот же шум перерос в приглушенное бормотание, что с каждой секундой становилось все отчетливее и отчетливее, Туббо понял, что нужно было как можно скорее уносить ноги, если они не хотели бы стать жертвами гнева этого парня. — Томми, придурок, хватит ржать! Бежим, скорее! — Смит не заморачивался, когда схватил опешившего друга за воротник футболки, а после резко утянул того с собой за стог сена под пронзительный хлопок дверей напротив их небольшого укрытия. А после Иннит осознал, что они, вообще-то, прячутся здесь от потревоженного и явно этим недовольного Каллахана, и странно всхлипнул в попытке подавить рвущийся наружу смех, чем заставил чужой грозный взгляд остановится на себе. Туббо предупреждающе прошипел, стараясь глубже зарыться в колючий стог, когда по улице раздалась шаркающая походка, их искали и ему не хотелось знать, что будет, когда из-за этого идиота найдут: — Ради всего святого, Томми, просто заткнись! Каллахан, он же если узнает, что мы опять здесь устроили — то точно Блейду все расскажет. Он ведь нас убьет! — Что, зассал? Не бойся ты так, поворчит немного и отпустит. Уж слишком ему, временами, эта его правильность глаза чешет, — Томми фыркает и криво ухмыляется, когда на чужом лице появляется что-то отдаленно напоминающее тень осознания, а после с раздражением отряхивает прицепившиеся к футболке сухие веточки и издевательски протягивает: — Слепой придурок. — Не говори так, вы же с ним ведь… — Туббо смотрит в землю, когда понимает, что из-за столь банальных, но скрывающих огромный смысл слов, его друг внезапно заткнулся и молчаливо уставился на его фигуру. Веселье как волной смыло. — И что ты хочешь мне этим сказать? Думаешь, он поменялся с того случая? Нихрена, как был тугодумом, так им и остался, — и, видя, как Смит уже набрал побольше воздуха для возмущения, тут же быстро, не задумываясь добавил: — Тема закрыта, Туббо, и я не хочу о ней больше говорить. Если этот взрослый считает себя героем без плаща — пусть. Мне насрать, к чему это в итоге приведет, ведь единственное, что я хочу сейчас на самом деле — это поймать эту сраную лошадь. — Кстати, на счет этого, — шатен неловко поверну голову в противоположную сторону от рыщущего в их поисках Каллахана, чем заставил Томми на какое-то время забыть о гложущих сознание мыслях. Там, в нескольких метрах от них, опасливо навострив уши и внимательно наблюдая за действиями двух парней, стояла их пропажа — Карл, гордый и чрезмерно умный для своего вида конь, казалось, все это время заинтересованно слушал их речь, а когда понял, что его увидели, медленно отступил назад. — Туббо? — Да? — наблюдая за тем, как его друг осторожно принял позу, в которой легче всего будет сделать рывок вперед, Смит и сам против воли напрягся. Карл же, в свою очередь, нерешительно заскреб копытом по земле, громко фыркнул. Это и стало последней каплей в чаше терпения блондина. — Ловим его! Темный скакун, испугавшись чужого крика, крупно содрогнулся, встал на дыбы, огласив округу оглушительным ржанием. И Томми, пользуясь предоставленной возможностью, тут же ухватился за хлестнувшие по рукам поводья, а секундного замешательства животного с лихвой хватило, чтобы единым слитным движением заскочить тому на спину. Лишь обернувшись и увидев проскочивший испуг на дне голубых глаз, подросток понял, что что-то было не так. Раздраженно тряхнувший гривой Карл это только подтвердил, когда грозно покосился на него своими не в меру умными глазами. Гляделки длились от силы секунды две, а после скакун еще раз огласил округу пронзительным ржанием и под нервный вскрик Иннита рванул в сторону главных ворот деревни. Пронеслась как раз мимо шокированного Каллахана, подоспевшего как раз на конец развернувшейся сцены, и такого же шокированного Туббо, который, заметив подбегающего парня только глупо пытался выдавить из себя хоть что-то вразумительное. — Что здесь происходит?! — Каллахан не выглядел злым или раздраженным, скорее удивленным. Но и на то Смит уповать не стал. А то мало ли что может твориться в голове у этого парня. Тем более, сейчас у подростка были дела поважнее, чем отчитываться перед более взрослым человеком — раззадоренный конь куда-то унес его друга и если не поторопиться, то едва ли ему вообще удастся их хотя бы где-то в деревне подловить. — И-извини, но у моего друга проблемы и-и я… э-э, — быстро отходя назад, Смит едва не споткнулся о собственную ногу под пристальным взглядом замершего напротив парня. А после неловко почесал затылок и под громкий невольного собеседника резко от того отвернулся и что есть мочи рванул по следах скакуна, бросив напоследок: — Еще раз извини, Каллахан! — Господи, и во что вы опять ввязались, — парень устало потер виски и, сложив руки на груди, неодобрительно покачал головой. А после обратился к еще одному немому зрителю, наблюдавшего за всем этим с мягкой улыбкой на губах: — Надеюсь, Блейд найдет им занятие, а то что-то слишком шумно стало в нашей деревне в последнее время. — И что мешает тебе просто закрыть глаза на их ребячество? В конце-то концов, эти двое всего лишь подростки, дай им немного развлечься перед тем, как они повзрослеют, — свое довольство Фил от уставшего соседа скрывать и не пытался. Привалился к перилам, откуда немногим раньше под ручку ушли Скеппи с Бэдом, и, одной рукой облокотившись о деревянную поверхность, с добрым прищуром наблюдал за развернувшейся перед глазами сценой. Каллахан же его слов не разделял, оставаясь при своем мнении. — И что дальше? Будут и дальше себя вести подобно детям — детьми и останутся. Не вижу никакого смысла спускать им все с рук, — парень не выглядел злым или задетый ходом мыслей Фила, даже наоборот. Вот только работы в последнее время навалилось уж слишком много, из-за чего тот не справлялся, не редко по этой причине у него попросту не было настроения куда-либо идти и что-либо делать. Как и сейчас. Уотсон покачал головой в ответ на вопросительно приподнятую бровь, а после секундной заминки вдруг выпалил: — Может зайдешь ко мне на чай? Поболтаем о всяком, ты отдохнешь, тем более, никого из детей как раз нет. Чем не хорошая попытка отлинять от бумажной волокиты? — стоя на самом верху небольшой колокольни Филза умудрялся выглядеть невозмутимо под столь ироничным взглядом. Возможно даже чуточку довольным тем, что вечно пропадающего в ворохе работы парня наконец-то удалось хоть немного заинтересовать. — Шутишь? — Каллахан недоверчиво нахмурил брови, чем заставил своего собеседника тихо усмехнуться. — Разве я похож на шутника? — удивленно приподнятые брови парня, мол, «это шутка такая?», вызвали у мужчины очередной смешок, после чего тот все-таки удосужился расслабленно оттолкнуться от ограждения и уйти вглубь дома, напоследок бросив уставшему собеседнику: — Ну ладно-ладно, временами, бывает, само вырывается. А ты там не стой, заходи. Дверь у меня всегда открытая. Всего лишь минуту Каллахан буравил темное, крепкое дерево скромной двери, размышляя, стоит ли поддаваться на соблазнительные уговоры блондина, беспомощно оглянувшись в сторону собственной библиотеки. Там, возле одной из немногочисленных книжных полок, все так же продолжала валяться разбитая ваза, которую парень от страха умудрился уронить стоило округе сотрястись от громкого подросткового смеха. Не было никакого желания возвращаться в одинокое и пыльное место, и Каллахан, взвесив все «за» и «против», все-таки дергает за ручку двери. Стоило хотя бы немного передохнуть от ежедневной рутины.

***

Уилбур, в целом, был доволен тем, как сложилась его жизнь после относительного «уничтожения» дорогого сердцу Л’Манбурга. В один день потеряв все, к чему прежде стремился — он опять обрел то, что так упорно искал. Возможно, нашел даже больше, чем мог ожидать. И это априори было лучшее, что с ним когда-либо происходило. Он буквально пережил смерть, чтобы иметь все то, что у него есть сейчас, и больше ошибок совершать Сут был не намерен. Не тогда, когда у него наконец-то удалось вернуться в тот яркий и спокойный мирок, что они с Блейдом, еще в детстве, смогли со свойственным им упорством построить. Далекая Столица со временем потеряла всякие краски в его жизни, обесценилась и стала настолько призрачным воспоминанием, что, если напрямую не спросить — наверное и не вспомнил бы, когда в последний раз вообще о ней задумывался. Возможно на это повлияло то, что какое-то время он буквально прожил в роли блуждающего по миру призрака, не помнящего и десятой части своей жизни, лишь теплые и приятные воспоминания тогда ютились в его разуме. Или наоборот, вынужденные перемены в жизни спровоцировал массовый побег всех его друзей по всем закоулкам на когда-то процветающих территориях? Не суть была важна — через значительный промежуток времени, подлечив кровоточащие душевные раны, им наконец-то удалось снова объединиться и создать сначала небольшую Безымянную деревню, что с каждой неделей разрасталась все больше и все так же оставалась открытой только для их людей. Никаких чужаков — первое и самое главное здешнее правило. Сут, в конце-то концов, смог понять какого это, когда заново обретаешь потерянное доверие — основав вместе с Дримом и Блейдом это место, в глухом дубово-березовом лесу, люди, утомленные после уничтожения Столицы, ни разу не вспомнили ему его бывшие ошибки. И это уже давало ему надежду отстроить если не былую дружелюбность и расположенность к себе, то хотя бы собственное «я», что после воскрешения не переставая билось в агонии из непонимания вкупе с непонятной тоской. Сейчас же Уилбур как никогда ясно понимал, что, не пройди он столь сложный путь — и всего этого бы не было. Было бы не удивительно если, проверни он хотя бы один сценарий событий не так — и, в худшем случае, он был бы одним из тех «счастливчиков», на поиски которых в Столице уже попросту забили, оставив догнивать под тоннами обрушенных после теракта домов с морозящим душу клеймом «Пропавший без вести» или «Погиб во время террористических действий в городе». Сут никогда не славился злорадностью, и именно в этот момент, ясно понимая и анализируя все произошедшее, он с облегчением мог признать, что был тем еще «любимчиком» судьбы. Эта дама изрядно уже успела побросать его из крайности в крайность и, судя по всему, наконец-то отстала от него. — Фанди, а что ты там делаешь? — Уилбур на секунду вынырнул из вороха собственных размышлений, чтобы, ехидно растягивая слова, понаблюдать за реакцией отвлекшегося от работы фурри, а после беззвучно затрясся в приступе сдерживаемого смеха, когда Флорис от неожиданности поскользнулся на мокрой после поливки траве. Рыжий беззлобно фыркнул в ответ чужому веселью, медленно поднялся, отряхивая штаны от прилипшей к ним грязи и опять вернулся к работе. И все-таки, не удержавшись, напоследок погладил синюю овцу по ее мягкой шерсти, чувствуя, как покрашенная в синий шерсть запутывается между пальцами. Та же, в свою очередь, выглядела безучастно и, в целом, вполне довольною собственной жизнью, с непроницаемым выражением морды жуя сочную зелень. — И зачем меня было так пугать? Я, между прочем, был занят делом, — фурри осторожно присел перед клочком взрыхленной земли, которая уже через какое-то количество времени будет благоухать от разнообразия цветов, растущих на ней. Все-таки украсить территорию возле общей мастерской было хорошей идеей. Как минимум, пустующее место возле небольшого кирпичного здания больше не будет мозолить глаза. — Ну-ну, — Уилбур устало приподнимается, чтобы с громким хрустом суставов разогнуть спину, замечает, как овца, будто только и ждала, когда он встанет, тут же подбегает к нему и радостно блеет, пихает в бедро своей кудрявой головой. Чуть покачнувшись, парень приглушенно хихикает и чешет ту за ухом, предварительно стянув с одной руки грязную рабочую перчатку, стараясь не замечать, как возмущенно в этот момент выглядит Флорис. — Что такое, Друг, Фанди тебя успел чем-то обидеть? — Предательница, а на меня даже не посмотрела, — Фанди, наигранно обидевшись, утер несуществующую слезу, а после с коротким смешком поправил сползающие с локтей закатанные рукава белой рубашки, добавил: — Вся в хозяина. — Чего это ты там бормочешь, м-м? Не хочешь обсудить это с нами? — Сут мельком оглядывает результат их долгой и кропотливой работы, довольно хмыкает и, снимая другую перчатку, небрежно откинул их в сторону ступеней, чтобы после не потерять. Друг заинтересованно повела ушами, на секунду перестав жевать траву, робко мотнула головой и, секунду помедлив, плавно ступила в сторону брошенных вещей. Осторожно обнюхав перчатки, овца непроизвольно фыркнула из-за попавшей в ноздри пыли и как будто осуждающе посмотрела прямо на подавившегося смешком Фанди. — Да нет, что-то не хочется. Тем более, я уверен, что ты все и так прекрасно понял, — фурри, последовав примеру Уилбура, устало присел на нагретую из-за солнца поверхность каменных ступеней и немного отодвинулся от потянувшейся было к его руке овцы, нервно хихикнув напоследок, и встретился со смеющимися глазами шатена. Который, к слову, отковырял откуда-то бутылку воды и с таким удовольствием глотал живительную влагу, что Фанди против воли сглотнул, раздраженно мотнул рыжим хвостом. — Что, ссыкун, боишься моей крошки? — Сут уже едва сдерживал рвущийся наружу хохот, а, наткнувшись на ошалевший взгляд друга, вообще чуть не подавился из-за сковавшего горло спазма. Громкий кашель разнесся по округе, и поливающая рядом недавно рассаженные цветы Никки резко поворачивает голову в их сторону, с плещущимся в глазах волнением как бы спрашивая, все ли хорошо. Уилбур только коротко кивает и, для пущей уверенности машет рукой, чтобы девушка попросту не беспокоилась. Со спокойной душой та продолжила работу. — Фанди, ублюдок, не смей этого делать. — Хах, «не смей делать» что? — Флорис, в отличие от Сута, свой хохот сдерживать не стал, огласив заразным смехом всю улицу. — Ты знаешь, о чем я, мелкий сученыш, — рукой вытирая пролившуюся на лицо влагу, Уилбур зыркал на друга смеющимся взглядом, но при этом умудрялся выглядеть до того озлобленным за столь необдуманную фразу, что на какую-то долю секунды фурри умудряется растеряться. — Знаешь, пожалуй, ты прав. Не хочу искушать судьбу после того, как ты восстал из мертвых. Того гляди, еще впутаешь меня в эти ваши интрижки с твоей незавидной фортуной, — Фанди расслабленно чешет уснувшую у него на коленях овцу, осторожно проводя пальцами между мягких ушек. А после шатен присаживается рядом, облокотившись о собственные колени, и пальцами свободной руки нырнул в собственную густую копну. Парень усмехнулся чужим словам уже без прежнего веселья: — Это не так уж и круто, чтоб ты знал. — И все равно, просто представь, что ты… — Срань господняя, а это еще что такое? — сидящий на земле после кропотливой работы Сэм, казалось, даже не вслушивался в суть их разговора, тяжелым взглядом уставившись куда-то вперед. Любимая маска парня с устаревшим принтом крипера висела на одной из веток раскинувшегося рядом дуба, надежно привязанная за уголки ткани. Отсутствие извечного «намордника», как уже, однажды, окрестил его маску Сапнап, не мешало ребятам с небольшого расстояния увидеть, как на его лице удивление быстро сменяется шоком, а рот приоткрывается в беззвучном вопросе. Даже Никки, на секунду отвлекшись от своего занятия, испуганно икнула и неловко выпустила лейку из рук. — Это что, Томми? — взволнованно начала она. Уилбур же, только заслышав знакомое имя, мозолящее ему слух уже вторую неделю подряд, резко поднялся с места, заставив Фанди и Друга от неожиданности подскочить на месте. Шатен быстро подошел к застывшему Сэму, чтобы иметь вид полной картины, и от развернувшегося представления едва не споткнулся об рядом стоящий ящик с пионами. Обеспокоенная девушка же продолжила, кидая в сторону побелевшего Сута испуганный взгляд: — Что он делает верхом на лошади Техноблейда? Он не упадет ведь, да? — Какого черта этот мелкий паразит… — и заткнулся на полуслове, когда понял, что неуправляемая подростком лошадь несется прямо к ним. В их новый сад, который они создавали с нуля чуть больше недели без длительного отдыха. Проглотив пару крепких слов, парень решительно повернулся к невозмутимо дернувшему бровью Сэму, кивнул на распахнутые ворота, а после обернулся к ребятам — даже ленивая морда Антфроста любопытно вытянулась из густой дубовой листвы, чтобы лично стать свидетелем ситуации. — Без лишней паники, пока что все под контролем. — Пока что? — удобно разместившаяся поодаль Алисса со смехом на дне бирюзовых глаз наблюдала, как, в противовес слетевшим словам, Уилбур в панике пытается сдвинуть с места заклинившую дверь сосновых ворот. — А я-то думала у тебя в жизни все систематизировано. — Много, о чем ты там думала, — беззлобно, но немного язвительно бросил шатен ей в ответ, на что девушка только вредно высунула язык. И, под звонкий смешок половины всех присутствующих, петли с тонким скрипом, наконец-то, поддалась, из-за чего Сут едва не завалился вперед от неожиданности. Ситуацию спас Сэм, который успел схватить того за локоть и с громким хлопком захлопнуть ворота. — А это точно сработает? — Никки с сомнением наблюдала за этой картиной и только к концу осмелилась высказать свою мысль. Фанди только подтвердил его слова, задумчиво продолжил, не замечая, как Сут от осознания взводит глаза к небу и со смачным хлопком ударяет себя по лбу: — Я согласен с Никки. Не думаю, что этот забор… сумеет остановить их. — Чушь, — Алисса подошла к нему настолько бесшумно, что Уилбур от неожиданности едва сдержал испуганный вскрик, а после девушка без опасений подошла к деревянному ограждению и обеими руками оперлась о него. — Карл — это хорошо натренированный конь, так что я не думаю, что он полезет к нам без разрешения своего хозяина. — Он не собака, чтобы выполнять команды Техно, — с сомнением в голосе протянул Сэм и встал чуть поодаль на случай, если уже виднеющееся на горизонте животное все-таки перескочит через ограждение. Немного помедлив, Сут встал за плечом решительно настроенной блондинки, которая только удовлетворенно ухмыльнулась на его действие. — Берите пример с Уилла, парень-то не испугался, — а после оглядела всю их компанию придирчивым взглядом и, порывшись в кармане свободных штанов, достала оттуда уже надкушенное в одном месте яблоко. — И да, Сэм, лошади далеко не тупые создания, так что… — И что ты будешь с этим делать? — Друг опасливо навострила уши, когда уже рядом отчетливо прозвучало звонкое и быстрое цоканье копыт, жалобно заблеяла, из-за чего гладящий ее Фанди мелко вздрогнул, а после тот перевел настороженный взгляд в сторону нервничающего Сута. — Алисса? — Не ной, лучше смотри, — девушка ловко перепрыгнула через деревянную ограду, из-за чего Уилбур, не ожидавший подобного поворота, едва не подавился воздухом. Восседающий верхом на Карле Томми, лишь на секунду приподняв спрятанное от страха в гриве животного лицо, чтобы потом с испуганным вскриком изо всех сил натянуть болтающиеся в руках поводья в безуспешной попытке остановить коня. Правда, этого и не требовалось. — Ну же, мальчик, иди ко мне, — Алисса бесстрашно протянула руку с яблоком вперед в сторону заинтересованно дернувшего ушами животного, а после не без улыбки через плечо обернулась к шокированным ребятам и чуть менее удивленному Суту, что уже успел подойти к ней поближе. Парень не смотрел на стремительно подбегающего коня — внимание всецело принадлежало напуганному подростку, который держался за животное из последних сил, пытаясь не свалиться тому под ноги. Блондинка только предупреждающее сжала руку Уилбура, обеспокоенно переводя взгляд то на него, то на радостно остановившегося рядом Карла, что со смачным хрустом откусил половину угощения: — Уилл, будь аккуратен с ним, пожалуйста. Томми ведь еще ребенок, не злись на него из-за его неусидчивости. — …Хорошо, — Сут на долго не хватает, девушка умела манипулировать людьми лишь одним своим взглядом, которого и сейчас вполне хватало, чтобы вся прежде накопившаяся злость в сторону Иннита потухла и переросла в легкое недовольство. Все равно не он будет, в итоге, разбираться с проблемным блондином. Который, к слову, как только животное остановилось, с облегченным стоном сполз с сильной спины и едва ли не начал целовать землю, шепча себе под нос о том, что больше он и не прикоснется ни к вещам, ни к бешенным питомцам Блейда. — Молодой человек, извольте спросить, что здесь, черт возьми происходит? — хоть он и пообещал тихо смеющейся у себя за спиной девушке, что наседать на Томми не будет — еле уловимую нотку раздражения в своем голосе все же сдержать не смог, подойдя к неровно шатающемуся на месте пареньку. Тот только беспомощно распахнул голубые глаза беззвучно пытаясь до Сута что-то донести, но, поняв, что и слова выговорить не сможет, только яростно покосился в сторону невозмутимо лезущей к довольной Алиссе лошади. — Живой хоть? — Сэм прошел мимо нахмуренного шатена и, присев на корточки, потрепал Иннита по спутавшимся блондинистым волосах, словно нерадивого ребенка. Хотя почему «словно»? В данный момент подросток только ребенка и напоминал — напуганный, с блестящими от пережитого глазами. И таким же прочно засевшим в одном месте шилом. — Да… — Извините… фу-ух, что я пропустил? — Уилбур, как и все остальные ребята, на какие-то жалкие секунды потерял дар речи, не понимая, было ли все это какой-то неудачной шуткой. Что здесь делает…? — Туббо? Что… Разве ты сейчас не должен быть с Ранбу? — Никки смотрит на запыхавшегося парня с долей удивления, Антфрост только лениво фыркает, в то время как Фанди с отрешенным выражением лица наблюдает за всем этим цирком и невозмутимо поглаживает придремавшую синюю овцу, свято не понимая, что вокруг вообще происходит. Подросток неловко чешет затылок, ловя на себе несколько пар заинтересованных глаз.

***

Когда впереди начинает виднеться знакомая высокая фигура — Томми опускает голову и в очередной раз пытается вырвать руку из ладони недовольного Сута, на что тот перехватывает ее только крепче, тихо шипит себе под нос очередные ругательства, думая, что подросток не слышит. А после блондин на секунду поднимает взгляд вперед, и все ранее отрепетированные слова комом застревают в горле. Горящие от каких-то необъяснимых эмоций рубиновые глаза следили за каждым его действием. Когда Уилбур оставляет их вдвоем, сует поводья в протянутую ладонь Техноблейда, и, на последок, говорит разобраться с заносчивостью подростка, Иннит отчетливо чувствует, что еще немного, и ноги попросту подогнутся из-за мрачного молчания, повисшего между ними сразу после того, как шатен скрылся за поворотом. Но высокий мужчина не оправдывает ожиданий, тяжело, даже как-то устало, вздыхает, смотрит цепко и долго, а после осторожно берет за безвольно висящую вдоль тела ладонь и ведет его в сторону их небольшого, скрытого от лишних глаз домика возле озера. Не говорит ни слова о том, что произошло по вине блондина в городе, и Томми из-за этого, впервые за столько времени, чувствует отголосок вины. Крошечный, почти незаметный, он тут же тонет в резко накатившей на спокойного мужчину непонятной злости. Почему, черт возьми, тот всегда ведет себя так сложно?! «Понять его?» — Иннит с неприятной усмешкой вспоминает последние слова Туббо, до того, как встретившиеся им по дороге Ранбу с Майклом на руках, забрали его друга с собой, а Томми оставили один на один вместе с до чертиков злым Сутом. Робкая улыбка Смита в тот момент на секунду дрогнула, словно подросток уже заранее знал, что блондин его не послушает и опять сделает все по-своему. Как всегда, напортачит в их и без того не сказочных отношениях с Блейдом, в которых от каждого неаккуратного слова или действия дрожащая нить взаимопонимания грозилась порваться в любой момент. И, как всегда, страдать из-за этого будут они оба. Будут избегать друг друга до того момента, пока кто-то не сорвется первым и не извинится. Томми понимает, что делает глупость — сознание подростка воет волком, когда одна единственная заполошная мысль, словно голодный червь, вгрызлась в его голову — и с силой выдергивает конечность из чужой ладони. Ловит на себе непонимающий взгляд, когда делает несколько шагов назад и раздраженно поджимает подрагивающие губы. Они никогда не пытались друг друга понять с того момента, как между ними проскочила эта губительная искра интереса, ни разу не интересовались тем, что приносит им боль или делает их счастливее. Никогда не были по-настоящему парой. Они никогда не были друг для друга опорой, хотя Томми пытался — честно пытался! — и не раз помочь морально уставшему мужчине после тяжелого дня, поддержать, когда это больше всего требовалось. Но в ответ получал одно и тоже — мрачный взгляд рубиновых глаз и просьбу не мешаться под ногами. Он устал, окей? Устал притворяться, что между ними все отлично, когда все было до обидного наоборот — Блейд будто нарочно не замечал ни его самого, ни его бесполезных попыток сделать хоть что-то, чтобы их отношения сохранились. Мужчина, сам этого не понимая, приносил невыносимую душевную боль, избавиться от которой можно было только одним способом. И, как бы сильно Иннит не упирался, рано или поздно они бы заговорили об этом. Расставили бы все точки над «і», в конце-то концов — блондин не был железным и не собирался и дальше продолжать делать вид, будто все у них в отношениях чудесно. Не тогда, когда его парню — единственному человеку из всего своего окружения, которому он бы доверил все свои тайны, рассказал бы о всех мучающих сознание по ночам кошмарах, с которым не постеснялся бы поделиться самыми глупыми мечтами, — на него банально наплевать. Не тогда, когда мужчина смотрит так холодно, зная, что энергичного и любвеобильного подростка это ранит не хуже обидных слов. Стал бы Блейд вести себя иначе, если знал, что своим поведением заставляет пропасть между с каждым острым словом расти, с каждым осуждающим взглядом обрывать все мосты, а самого подростка с каждым невозмутимым выражением лица сереть в глазах других все больше и больше? Увы, но нет. Жаль, что понял блондин это только сейчас, когда привязанность к мужчине переросла в кое-что побольше обычной влюбленности. Вокруг ни души, и это даже хорошо, хоть какой-то плюс жить в такой глуши, где кроме редких животных и окружающего их леса больше не было больше ни одного слушателя. Техно отпускает поводья, не переживая за то, что конь может сбежать, и тянет мозолистую ладонь в сторону замершего, дрожащего от накатывающей истерики подростка. Грудь простреливает от беспокойства, когда тот неожиданно отходит еще на несколько шагов назад и смотрит до того подавленно, что на вечно беспристрастном лице все-таки проскальзывает тень чего-то непонятного. И Томми не сдерживается, кричит так, что все птицы в округе испуганно взлетели со своих насиженных мест. Этим криком подросток заставляет глаза напротив широко распахнуться от сковавшего сознание беспокойства. — Почему?! Зачем ты, блядь, это делаешь?! Чего ты добиваешься, смотря на меня так?! Я не понимаю! — блондин не жалеет свой голос, не жалеет накопившейся за все время этого непонимания между ними злости, срывает голос от бессильной истерики. И не замечает, как по щеках потекло что-то горячее, достигающее подбородка и срывающееся тяжелыми каплями вниз, окропляя пыльную каменистую землю. Закрывает одной рукой себе глаза, чтобы не видеть, как фигура напротив импульсивно дергается в его сторону, но практически сразу отдергивает себя, застывает каменным изваянием, а второй — сжимает ткань порванных грязных шорт. Блейду тяжело и больно смотреть на такого Томми, хотелось успокоить плачущего подростка, прижать к груди и мягко перебирать крутящиеся пряди, тихо шепча, что все будет хорошо. Но сейчас тому нужно было выговориться — как бы тяжело не было, но Инниту явно было в разы хуже. — Каждый раз… когда ты смотришь на меня так осуждающе, я чувствую, что опять сотворил какую-то херню, хотя на деле все совсем не так! И это больно, понимаешь?! Больно понимать, что твоя забота нахрен никому не сдалась! — Техно хочет возразить, хочет сказать, что ценит тот каждый миг своей памяти, где подросток со своей инициативы предлагал ему помощь, а после словно малое дитя смеялся с собственных неудач. Но когда тот поднимает покрасневшие и опухшие от непрекращающихся слез свои голубые глаза на него, все слова невысказанным комком оседают в горле. — Почему же ты молчишь?! Скажи же хоть что-то в свою защиту! — … — Блейд молчит, ему действительно нечего сказать в ответ на резкие слова Иннита, ведь… Томми был прав. В том, что между ними появилось столько недосказанности, образовалось столько напряжения была его и только его вина. Хотел сделать так, чтобы блондин сам поставил точку в их отношениях? Получите и распишитесь. Не этого Блейд хотел, не хотел быть причиной бессильных слез подростка, который — ну кто бы мог подумать! Техно, да ты тот еще тугодум, — воспримет все его попытки как можно аккуратнее отдалиться острее, чем мужчина предполагал, буквально в штыки. И последний все больше и больше отчаивался, когда в голубых глазах непонимание сменялось детской, сильной обидой. Возможно, пытаться хоть как-нибудь свести их отношение на ту стадию, с которой все и началось, было плохой идеей. Еще хуже было то, что он преждевременно не посоветовался об этом с самим Иннитом, ошибочно предположив, что при таком раскладе страдать будет хотя бы только одна — его сторона. Иррациональный придурок, Томми ведь был подростком — в столь сложный период жизни краски жизни сгущались сильнее всего и… Уповать на то, что парень без прямолинейных слов поймет все сразу и попросту выкинет из жизни такого, как Блейд, было крайней степенью тупости и непроходимого сволочизма. Техно никогда не простит себе то, что он смог доставить родному сердцу человеку столько боли лишь из-за собственных убеждений, в которых мужчина настойчиво, раз за разом говорил сам себе: «Ты его не достоин». Банально, но такие уж были реалии жизни у когда-то одинокого воина, узнавшего о том, что такое любовь только после встречи с ярким и жизнерадостным Томми. Черт… Какой же он все-таки идиот. — Молчишь? — Томми подавленно усмехается, из-за чего щеки его на мгновение блестят в солнечных лучах, и звонко всхлипывает, раздраженно стирая с опухших век новую порцию горячих слез. Не замечает, как мужчина делает по направлению к нему сразу несколько шагов. А после потрясенно замирает, почувствовал, как осторожно обнимают его дрожащее тело, носом утыкаются в пахнущую сеном макушку. Сил на то, чтобы оттолкнуть от чего-то подавленного Блейда попросту нет, как и нет желания вырываться из уютного кольца чужих рук. Иннит лишь всхлипывает, понимает, что истерика накатывает на него с новой силой. И ничего поделать с этим не может, когда, утыкаясь в сильное плечо, чужая ткань в ту же секунду намокает из-за тяжелых капель. Мужчина не говорит ни слова, лишь сильнее прижимает к себе ревущего подростка, аккуратно поглаживает того по спине и невидяще смотрит куда-то вперед. Томми хотелось оберегать, дарить ласку в ответ, целовать его внутреннюю сторону ладоней и разбитые коленки каждый раз, как тот падал на колючий гравий. Хотелось согревать его холодными ночами, служить огромной и далеко не самой мягкой для него подушкой, заботиться каждый раз, как после очередного мини-бунта у того подскакивала температура, а сам парень хрипящим от постоянного кашля голосом отмахивался от улыбающегося Блейда и вещал о том, насколько тот невыносим и вообще — он, в конце-то концов, взрослый и никакие лекарства ему не нужны! Томми успокаивается лишь через долгие минуты тишины между ними, прерываемой звонкими всхлипами, что с каждой минутой становились все тише и тише. За это время Техно успевает проклясть себя раз сто если не тысячу, и когда на грудь ему ложится маленькая ладонь подростка — крупно вздрагивает. Но не отстраняется, несмотря на явный протест, из-за чего Иннит громко фыркает и наконец-то оставляет бессмысленные попытки позади, утыкается в чужую, мокрую от слез грудь и тихо бормочет о том, что именно из-за таких моментов он, пожалуй, ненавидит себя больше, чем самого Блейда. А мужчина от этих слов только застывает на месте, чувствуя, как по спине пробегает морозящий внутренности холодок. В груди закипает бессильная ярость на себя. — Не смей, — рычит, и Томми, никак этого не ожидая, шире распахивает глаза, вслушивается в каждое вылетевшее из чужого рта слово, чувствуя, как надежда слабым цветком распускается в сердце. — Не смей так говорить! Здесь виноват только я, не ты. Так что даже не думай так о себе говорить! — Почему ты говоришь мне это только сейчас? Где же ты был тогда, когда я из-за тебя же чувствовал себя самым бесполезным существом на планете? Мне, между прочем, было очень больно, — подросток прикусывает дрожащую губу и пониже опускает голову, чтобы в следующий момент мозолистая ладонь осторожно приподняла лицо за подбородок обратно. Рубиновые глаза тут же приковали все внимание к себе, гипнотизируя проскользнувшим на их дне сожалением. Большим пальцем Техно аккуратно очертил нижнюю губу Иннита, не затрагивая небольшую ранку сбоку — все-таки зацепился, когда падал с коня — оставил легкий поцелуй на чужой макушке и с усталым вздохом соприкоснулся с удивленным блондином лбами. — Я думал, что не достоин тебя. Знаю, тот еще дурак, раз не рассказал об этом, в первую очередь, тебе, но… Я был напуган. Думал, что смогу справиться со своими проблемами сам, пытался оградить тебя от себя в такие моменты. К сожалению, только сейчас я осознал, сколько боли тебе пришлось пережить из-за моих идиотских поступков… Прости меня, если сможешь… — Томми не мог поверить в то, что слышал. Медленно хлопнул глазами, беспомощно взглянул на застывшее из-за гложущего чувства вины лицо напротив и всхлипнул. Другой раз. Третий. Техно только рассеянно утирал каждую стекающую по щеке слезу, не спуская с подростка взгляда, а после удивленно выдохнул от неожиданности, когда к нему резко прижались, стиснув в объятиях так, что наверняка бы сломали несколько ребер если бы не хорошо развитое тело. — Идиот! — Знаю. — Кретин! — Ага. — Сволочь! — Томми, — Блейд не стал удерживать Иннита, когда с каждым словом тот слабо бил его по груди по три-четыре раза. Но, стоило только новому всхлипу сорваться с обкусанных губ — Техно, не выдержав этого, осторожно перехватил не доставшую до груди ладонь. Блондин замер, в ожидании срочного объяснения, почему ему запрещалось избить — желательно до полусмерти — одну бесящую морду. Но от следующих слов волна чистого гнева сменилась на удивление. — Идем домой? — и этот взгляд… Честно, если бы Томми сказали, что влюбиться в человека можно за глаза — он бы рассмеялся дураку в лицо. Но с Блейдом случай был не тот. Алые, словно два кровавых колодца, они притягивали взгляд, заставляли подчиниться чужой воле, а иногда излучали такую нежность, что Иннит даже терял куда-то весь свой запал и смущался. Сильно. Именно поэтому зардевшийся Томми бормочет себе под нос пару ласковых, за что получает несильный щелбан в лоб, и, смеясь, пытается уверить себя в том, что в блестящих рубинами глазах нету ничего особенного. Конечно же, он терпит поражение. И, смущенный тихим смехом мужчины, неуверенно кладет свою ладонь в чужую. В мыслях же, наконец-то царит порядок, Томми был уверен, что отныне все у них будет хорошо.

***

— Эти идиоты… Меня уже замучили… — Дрим не сдерживает тяжелого вздоха, когда утыкается лбом в плечо подпрыгнувшего от неожиданности брюнета. И тот, сразу поняв куда клонит его парень, понимающе гладит того по разбросанным в беспорядке волосах, зарывается пальцами в густую копну и аккуратно массирует кожу головы, от чего блондин не сдерживает довольного мычания. — Опять? — Джордж лениво перелистывает страницу покоящейся на коленях книги, пальцами придерживает за краешек, чтобы теплый ветер не мешал ему терять строку. И на хитрую ухмылку в шею всеми силами старался не обращать внимания. Этот день был необычайно… спокойным, что уже было само собой удивительно. Не считая притаившихся в чаще Карла, Сапнапа и Квакити, которые старались быть такими незаметными, что сравнить их получалось только со стадом слонов в поле, дальтоник мог с крохотным сомнением сказать, что пока что все было хорошо. — Ага, — Дрим не обращает ровным счетом никакого внимания на легкий возмущенный вздох брюнета, когда просовывает горячие руки тому под синюю толстовку, а после мягко целует в оголенную шею. Не без щемящей нежности чувствует пробежавшую по чужому телу мелкую дрожь и хрипло смеется, стоит парню несерьезно хлопнуть книгой по спустившейся на бедро руке. — Как думаешь, Гоги, они когда-нибудь успокоятся? — Эти-то? Хах, мечтай, — Джордж не сдерживает неловкого смешка, когда горячий воздух щекотно прошелся по беззащитному затылку, а после мягко отстраняет от себя нагло лезущую все выше и выше по ноге ладонь. В плечо недовольно фыркнули, что парень благополучно решил пропустить мимо ушей. Зарывшись напоследок в густые блондинистые волосы, дальтоник аккуратно опускает руку к лицу Дрима и осторожно проводит указательным пальцем тому по носу, вызывая у последнего хитрую улыбку. — М-м, Гоги? Можно спросить? — стараясь не замечать странное копошение в кустах рядом, блондин сильнее прижался к чужому телу, покрепче обхватывая дрогнувшего брюнета вокруг подтянувшегося живота, и тихо что-то пробурчал тому в плечо. День был поразительно неплохим, о чем чуть раньше Джордж уже успел упомянуть. Летние сумерки лениво ложились на притихшую деревню, из-за чего делать хотя бы что-то попросту не было желания. Солнце наклонилось к горизонту, предвещая скорый вечер, вечерние тени уже понемногу начали сгущаться в темных закоулках зданий и домов, и, хоть теплые лучи все так же продолжали согревать — прохладный ветер тонко намекал о том, что в скором времени нужно будет возвращаться домой. Деревня в столь позднее время была поразительно тихой. Было ли причиной то, что трое самых непредсказуемых парней сейчас пялились на них, словно на какой-то сочный кусок жареного мяса, вместо того, чтобы терроризировать бедных жителей, так неудачно попавшихся на пути этих троих инквизиторов. Или наоборот, в конце-то концов известный дуэт из Томми и Туббо решил взять небольшой «перерыв» и не влезать туда, куда обычно ни у кого залезать не получается. В любом случае, Джорджу очень нравилось то, что, в конце-то концов, спустя столько времени и стычек в взаимопонимании с другими, у них наконец-то получилось создать себе такую жизнь, о которой они с Дримом только мечтали. Тем более, парень ни в коем случае не жаловался. Было бы за что. Здесь все со своими причудами и со своей сложной историей, каждому приходилось строить жизнь заново, поднимаясь с самих низов. Массовый теракт в Столице никого не оставил без шрамов, прочно засел в сердце каждого, но, как бы то ни было, жить больше не мешал. Джордж мог с уверенностью заявить, что тот день, когда Л’Манбург теоретически прекратил свое существование как город, дал им всем не один жизненный урок. И, тем более, не два. — Что такое? Дрим? — дальтоник любопытно смотрит на задумчивое лицо своего парня через плечо, пока высокая трава щекотно задевает прижатые к чужим сцепленным рукам ладони. Насыщенные вечерние лучи мягко ложились на веснушчатые щеки блондина, и когда Джордж невольно мажет носом по загорелой скуле — парень медленно переводит хитрый взгляд в его темные глаза. Брюнет же от такого только непонимающе сводит брови. — Только не говори, что ты опять что-то задумал? — А что? Переживаешь за сохранность своей драгоценной задницы? — Дрим коротко хохочет, когда лицо дальтоника вспыхивает от столь откровенного вопроса и тот отворачивается от него в попытке вырваться из захвата чужих, загребущих рук. Но терпит в этом поражение — хватка блондина крепкая, без огромного усилия не удастся даже на сантиметр сдвинуть его тяжелую тушу, которая навалилась на притихшего брюнета сразу же, как тот смирился и принял поражение. — Дрим, клянусь, если ты сейчас же не выпустишь меня… — предупреждающее шипение прервалось в ту же секунду, как Джордж почувствовал неожиданное секундное давление на свою голову, из-за чего он от внезапности наклонился вперед, а после мир перед глазами подозрительно сузился до одной точки. Дальтоник возмущенно вскрикнул, когда вместе с этим чужая рука шустро перебежала с живота на пояс домашних синих штанов, которые парень так и не удосужился снять перед прогулкой за деревню. — Дрим, твою мать, что ты творишь?! — Разве неясно? — брюнета бесцеремонно притянули к себе ближе, не оставив и свободного сантиметра между телами, осторожно огладили другой рукой тяжело вздымающуюся грудь и ехидно усмехнулись, когда резким движением Джордж стянул с себя натянутый до подбородка капюшон. Повернувшись к довольному парню своим горящим от напряжения и сильного смущения лицом, дальтоник сначала так и не нашел, что тому сказать. Только кинул на него гневный взгляд, а после слегка приоткрыл рот, чтобы в очередной раз съязвить по поводу чужого ребячества, как тут же замер — горячие, сухие губы Дрима осторожно прижались к его собственным. Это не было похоже на то, как парень целовал его до этого момента — долго, чувственно, словно до последнего оттягивал столь искушающую возможность прикоснуться к брюнету прежде чем тот, донельзя смущенный оттолкнет от себя, про себя бормоча что-то о чужой любвеобильности. Этот поцелуй больше смахивал на легкое касание теплого ветра, практически неощутимый, невинный настолько, что Джордж не может сдержать пробежавшей по спине дрожи. Дрим еще никогда не целовался так, при любом удобном случае мог найти его где и как угодно, а после ласкал, щупал чуть ли не до потери пульса от чрезмерного количества нежности в свою сторону. Словно брюнет был самым дорогим драгоценным камнем в мире, не ограненным, из которого было проще всего слепить именно то, чего так желала душа. Но от того был слишком хрупким, и единственное, что оставалось делать блондину — слепо беречь и лелеять его от любой опасности. Секундный ступор закончился тем, что Дрим, не заметив с его стороны никакой реакции, беззлобно фыркнул, из-за чего горячее дыхание коснулось чужой холодной щеки, и немного отстранился от нерешительно замершего брюнета. Тем не менее, хитрая улыбка с лица парня так и не сходила, а глаза все так же блестели янтарем от пляшущих в них чертей. Горячая рука продолжала покоиться на резинке штанов и, круговыми движениями поглаживая холодную кожу в опасной близости от паха, никуда блондин девать ее не спешил. Джордж странно сузил глаза, когда вторая рука медленно сползла с живота к спине и собственнически притянула его, отпрянувшего ранее, обратно. Дальтоник шумно, недовольно вздохнул. — Дрим, ты же знаешь, что у нас есть зрители, верно? — и, дождавшись от того ленивого кивка, резко ухватился за чужой капюшон, потянул на себя, утягивая довольно улыбающегося блондина в тягучий поцелуй. Почувствовал, как длинные пальцы мягко зарываются в волосы на затылке, притягивая к себе, делая поцелуй более глубоким, чувственным и страстным. Таким, что крышу нахрен сносило у обоих. — Я надеюсь, мы не будем делать это здесь, — до Джорджа не сразу доходит смысл чужих слов. После столь волнительных чувств, ощущения, как и понимание всего происходящего, немного притупились, голос Дрима, хриплый и подозрительно решительный, доходил, словно сквозь вату. Лишь после запоздало переводит осознанный взгляд на довольное лицо парня, краснеет, но, тем не менее, твердо возражает: — Нет, нет и еще раз нет, Дрим. Не сегодня, — мягко, но настойчиво оттолкнув от себя чужие руки, Джордж резко поднимается, не замечает, как от недовольства его парень опасно сощурил глаза, из-за чего те на мгновение блеснули чистым янтарем. Не замечает и того, как теплые ладони, словно не желая отпускать, сжимаются вокруг поясницы, но тут же отпускают, словно смирившись с тем, что на сегодня лимит обнимашек с видом на закат исчерпал себя. И все-таки, все эти детали неутолимо меркли в сравнении с тем решительным огнем на дне малахитовых глаз, которые только обвели отдаляющуюся фигуру хитрым взглядом — думаешь, эта пакость сойдет тебе с рук, Гоги? Хах, забавно, — а после блондин подрывается и подбегает к замершему на месте брюнету, краем уха слыша, как в кустах сзади них кто-то отборно выругался. И в общем шуме отчетливо удалось выловить мексиканский акцент.

***

Джордж так и не понял, в какой момент решительный настрой впервые за день по-человечески нормально отдохнуть дал огромную, мать его, трещину. Войдя в дом, брюнет и ответить ничего толком-то не успевает — крепкое, сильное тело тут же набрасывается, прижимает растерянного парня к стенке, прерывает так и не вылетевшие из чужого рта знаки протеста — настойчиво прикасается к чужим губам своими, ловит удивленный нервный выдох. Ехидно усмехается, не разрывая поцелуя — целует жадно, словно изголодавшееся по ласке животное, страстно и грязно, как в последний раз. И все равно, когда игнорировать соблазнительное желание искусать эти манящие, блестящие от слюны, алые губы до томных вздохов, до предвкушающего огня желания становится попросту невозможным, бережно облизывает небольшие ранки от острых клыков. Просовывая колено между слегка разведенных ног, Дрим довольно улыбается, чувствуя, как тело в руках подбросило от крупной дрожи из-за столь простого действия, а в ногу, несмотря на вялые протесты, уперлось чужое возбуждение. Джордж в ответ только нервно, глубоко выдыхает в чужой рот, хватается за высокие плечи своего парня и нерешительно замирает, не понимает, чего в данный момент хочет больше — оттолкнуть нагло ворвавшегося в личное пространство блондина или же… Черт, тот был слишком близко. Настолько, что брюнет ярко рдеет от ощущения чужого стояка, упирающегося ему в бедро, пытается выпутаться из окольцевавших его рук. И тут же терпит поражение, когда из-за своих действий он провоцирует блондина на предупреждающий тихий рык, а после его собственнически прижимают к себе, пальцами зарываются в короткие волосы на затылке, сильнее прижимают к стене. И все недовольство как рукой смывает, стоит почувствовать, как чужая ладонь медленно поползла вниз, к резинке домашних штанов. Вместо него в сознание пробрался маленький червячок страха. Что-то внутри него ехидно, настойчиво шипит, заставляет дальтоника напряженно вздрогнуть: тебе это нравится, просто признай уже и хватит портить жизнь себе и Дриму. Словно само сознание насмехалось над его трусостью, буквально носом тыкало во все проблемы, что так травили ему мозг все это время и в итоге оказались всего лишь бесполезными закидонами самого Джорджа. И от этого хотелось банально взвыть — из-за собственной нерешительности он мог сделать больно не себе — Дриму, который смотрит так преданно и нежно, и наверняка не желает ему и крупицы той боли, о которой брюнет уже успел надумать за столь короткое время. Все-таки он был тем еще идиотом, раз даже сейчас, в столь важный момент, не мог до конца довериться собственному парню. Брюнет выгибается в теплых руках, прижимается к чужой тяжело вздымающейся груди собственной и открывает рот в беззвучном стоне, когда сухие губы Дрима чувственно касаются покрасневшей шеи, ощутимо втягивают тонкую кожу, оставляя густую россыпь наливающихся засосов, и скользят ниже, к лихорадочно бьющейся жилке. И когда от слишком сильных ощущений Джордж резко отталкивает от себя лицо блондина, встречаясь с тем глазами, он как никогда ясно понимает. Он попал. И дело было даже не в самом Дриме, который в ответ на чужие действия только хитро усмехается и, поймав чужие руки в ловушку, завел их над головой брюнета. Его просто было слишком… много. Настолько много, что Джорджа слегка подбрасывает на месте от ощущения мокрого шершавого языка, очертившего дорожку от сгиба между шеей и плечом до ямочки между ключицами. Лишь на секунду блондин отвлекся, чтобы, взглянув в помутневшие карие глаза, ехидно усмехнуться и, для удобства, перехватил чужие руки в одну ладонь. Второй он плавно очернил спинные позвонки и, дойдя до резинки штанов, вдруг остановился. Странный огонь на дне янтарных глаз дальтонику совершенно не понравился. — Какие-то возражения имеются? Нет? Тогда я продолжу… — терпение. «Где твое чертовое терпение?» — так и вертится на языке. Джордж томно вздыхает, когда одна рука все-таки пролазит под чертовую ткань штанов и собственнически сжимает правую ягодицу, сглатывает, когда ладони больше ничего не держит, и Дрим уж слишком медленно просовывает другую руку под задравшуюся ткань толстовки, оглаживает тяжело вздымающуюся грудь, и, словно нарочно, не затрагивает бусинки сосков, что от столь неожиданно ласковых движений невольно твердеют. Джордж готов взвыть от того, насколько яркими казались ощущения, но лишь с силой прикусывает нижнюю губу, чувствует солоноватый привкус на кончике языка и тихо стонет, роняя голову на чужое плечо, когда сухие, шершавые пальцы все-таки касаются нежной кожи на груди. Лицо донельзя довольного Дрима снова рядом, носом парень утыкается в помеченную шею брюнета и шумно вдыхает воздух, чувствует, как в плечо горячо выдохнули, а после Джордж несмело поворачивает к нему голову. Взгляд расфокусирован, тонкие пальцы нерешительно перебирают краешек чужой зеленой толстовки, не осмеливаясь зайти дальше. Блондин на секунду замирает, прекращает свои действия, глазами цепляется за искусанные губы парня, что, словно специально завлекая в столь сладостную ловушку, блестели в огненном свете вечерних лучей. И Дрим не сдерживается, завлекает дрожащего парня в мягкий поцелуй, на минуту прикрывает глаза, чтобы насладиться этим моментом. Весь прежний пыл как рукой сдувает, вместо него приходит понимание, что своими поспешными действиями он рискует навредить брюнету, совершить ужасную ошибку, сделав больно во время столь важного процесса. Это был его первый раз, а значит нужно быть осторожнее и терпимее к своей паре. Дрим свой шанс упускать был не намерен. В помещении становится неожиданно жарко, хотя Джордж хорошо помнит, как еще утром открывал окна для проветривания дома. Тем не менее, сейчас его это и не волновало. Когда к нему так сладко прижимались, терлись и шептали на ухо всякие нежности, осыпая поцелуями и яркими засосами каждый сантиметр голой кожи, единственное, что действительно требовало внимание — мучающее тело возбуждение, из-за которого все естество невыносимо жгло от неудовлетворения, а разум медленно тонул в море желания и ничем не приукрашенной нежности в сторону Дрима. Его подхватывают на руки слишком неожиданно и резко, от чего Джордж испуганно вскрикивает и, словно мартышка, обхватывает довольного блондина конечностями. А после неутомимо краснеет и бормочет тому в плечо всякую несвязную чушь, понимая за что именно ухватился парень, чтобы не дать ему упасть. В свою очередь Дрим только хрипло смеется, легонько ударяет дальтоника по заднице, за что заслуженно получает по плечу, и затягивает того в очередной поцелуй. Пользуется растерянностью того и проскальзывает языком в чужой рот, осторожно исследует рельефное небо, ряд ровных зубов, касается чужого языка в ожидании хоть какой-то реакции от брюнета. И тот не заставляет себя ждать, пальцами свободной руки зарывается в короткие блондинистые волосы на затылке, углубляет поцелуй и недовольно мычит, когда из-за спешки младшего они собирают все углы по пути в спальню. Когда его осторожно укладывают на неубранную кровать, Джордж взволновано выдыхает в чужие приоткрытые губы. И тут же давится стоном, стоит горячим рукам аккуратно задрать синюю толстовку, чтобы после снять ее и выкинуть куда-то себе за спину, нежно очерчивают плавные изгибы и дразнящее пробегаются по выступающим на бледной коже ребрам. Зеленая толстовка блондина также летит на пол, теряется в ворохе вещей и на время забывается. Брюнет задыхается от опьяняющего количества чувств, и нависший над ним Дрим на мгновение замирает, впивается в парня полным желания взглядом. Огненные лучи заходящего солнца мягко ложились на незагорелую кожу парня под ним, угольные волосы подобно ореолу раскидались на белых простынях, а сам дальтоник так призывно кусал собственные губы от разрывающего нетерпения, что блондин, зачарованный представшей взору картиной, больше не может сдерживаться. Настойчиво целует это дрожащее от нетерпения тело, властно проводит свободной рукой по чужой пояснице, и брюнет слегка выгибается вслед за этим движением. — Д-дрим, умоляю… сделай уже хоть что-нибудь, — Джордж едва ли не скулит, когда чужая ладонь дразнящее проходится по груди, ощутимо задевая аккуратными ногтями соски, касается втянувшегося живота и щекочет низ живота. А после брюнет давится стоном, ощутимо дергается под сильным телом, когда рука так правильно и нужно сжала член через ткань домашних штанов. Сверху довольно ухмыльнулись, навалились на крупно дрожащего, скулящего от невозможного возбуждения брюнета, придавливая того к кровати без возможности не то, что хоть как-то сменить позу — с каким-то дурманящим мысли волнением дальтоник вдруг осознал, что у него и банально пошевелиться не получается. — И что мне за это будет? — Джордж не понимает, в какой момент он оказался перевернутым на живот, лишь на мгновение мир перед глазами подозрительно кувыркнулся, а сзади навалились еще сильнее. Ближе. Ярче. Так… правильно. Брюнет жалобно стонет, когда к спине горячо прижимаются и пытается немного приподняться из-за неприятного давления штанов на половой орган, но практически сразу же с коротким выдохом оказывается уткнутым лицом в подушку. Если Дрим хотел подобным образом свести его с ума, то что ж… В этом он преуспел. Потому что от того, что парень с ним вытворял, попросту хотелось взвыть от бессилия и перевозбуждения. Блондин не сдерживается, сладко трется об выпяченную задницу и удерживает ерзающего от предвкушения дальтоника. Жесткая ткань мешает и раздражает, штаны брюнета вместе с нижним бельем тут же летят на пол. Джордж, сквозь пелену острого желания, невольно замечает, что Дрим все еще был в нижней одежде. И лишь осознание этого заставляет его недовольно фыркнуть и попытаться в очередной раз выбраться из-под чужого тела, чтобы исправить это упущение, как тут же терпит провал. Снова. Его парень и не думал ослаблять нажим, только предупреждающее укусил дернувшегося под ним брюнета за плечо, аккуратно, словно извиняясь, зализал небольшое ранение и всего лишь на несколько секунд отстранился, чтобы стянуть с себя лишнюю одежду. Замирает над тяжело дышащим дальтоником и тут же резко, громко сглатывает, встречаясь с помутненным из-за возбуждения взглядом. — Пожалуйста, Д-дрим… А-ах, я больше не могу, — вместе с ломанным стоном из горла Джорджа вырывается неожиданный всхлип, когда ощущений становится уж слишком много. Дергается в попытке поторопить застывшего парня, трется о простыни, чтобы хоть как-то остудить весь тот жар, прочным клубком свернувшийся внизу живота, и беспомощно стонет, когда блондин на минуту отстраняется от него, чтобы после вернуться с чем-то в руках. Секунда, и комнате отчетливо слышится звук открывания крышки тюбика, а после скользкие и холодные от смазки пальцы осторожно прикасаются к нему там. Брюнет вздрагивает от странных ощущений, непроизвольно сжимается и как никогда понимает — ему страшно. Неожиданная волна дрожи незамеченной не осталась. Блондин на мгновение замирает, смотрит на напряженную спину долго. Осторожно нажимает на нее ладонью, заставляя сильнее прогнуться, и кладет подушку под чужие бедра. Мягко целует напряженные лопатки, шею, плечи, помечает их очередными метками и шепчет раскрасневшемуся Джорджу в ухо всякие нежности, чтобы успокоить занервничавшего парня. И, когда тот успокаивается, аккуратно проталкивает внутрь один палец, внимательно следя за чужой реакцией. В первое время Джордж не понимает собственных ощущений. Ожидаемой боли, как и дискомфорта не было. Лишь небольшой холодок от соприкосновения смазки с горячей кожей, да непривычная, практически неощутимая наполненность. Дрим ни на секунду не сбавляет темпа, плавно двигает внутри уже двумя пальцами, аккуратно разводит пальцы на манер ножниц и каждый раз довольно скалится, когда при легком нажиме на простату Джордж громко вскрикивает, комкает ладонями мятую простынь и обхватывал чужие пальцы так сильно, что блондин лишь предвкушающе прикусывал нижнюю губу. Третий палец приносит неожиданную боль, из-за чего брюнет от неприятных ощущений пытается вывернуться из чужих рук. А, когда его за поясницу притягивают обратно — только надрывно всхлипывает и утыкается лицом в подушку, жмурится, пытается расслабиться и свыкнуться с ощущениями. Краснеет, стоит Дриму осторожно повернуть его голову вбок и завлечь в чувственный поцелуй, громко стонет в чужие губы, как только пальцы нащупывают внутри него чувствительным комок нервов и круговыми движениями массируют его. Это было слишком, мать его, сильно для него. И брюнет не выдерживает, кричит из-за острых вспышек наслаждения, волнами накатывающего на него с каждым осторожным движением Дрима. Джордж снова утыкается в подушку, не замечает, как сам начинает насаживаться на пальцы. Блондин же довольно улыбается, пряча свою ухмылку на чужом плече. А после наслаждается тем, как недовольно стонет его пара, когда он все-таки вынимает пальцы, как смотрит на него одним глазом и неутомимо краснеет еще раз, стоит только блондину показательно выдавить побольше жидкости на истекающий смазкой член, не сводит со смущенного лица брюнета хитрого взгляда и размазывает ту по всей длине возбужденного органа. Джордж только сглатывает, во рту становиться неожиданно сухо, а сбитое дыхание на мгновение прерывается, когда он чувствует, как горячая головка осторожно прижимается к нему сзади. Дрим был напряжен до предела, но все, что он в итоге делает, — крепко стискивает зубы, аккуратно войдя в подготовленное тело до конца, прекращая движения лишь тогда, когда парень под ним начинал жалобно скулить и пытаться отодвинуться. Застывает на месте, давая и брюнету, и себе время, чтобы привыкнуть. Джордж старается не двигаться, ощущения крайне странные, болезненные и неприятные. Хочется спрятаться от всего этого, но обхватывающая поперек груди рука не дает и малейшего шанса на побег. Другая конечность надежно держит за бедро. — Чш-ш, прошу, потерпи немного, потом будет приятнее, — Дрим осыпает поцелуями каждый сантиметр чужой, вспотевшей от напряжения кожи, плавно скользит рукой с груди ниже, под живот парня, и обхватывает пальцами чужое возбуждение. Джордж резко дергается, дрожащими пальцами правой руки хватается за ладонь на собственной промежности, но отцепить ту не пытается. Да и зачем, когда от всего, что с ним вытворял его парень, было так приятно? Большим пальцем блондин оглаживает скользкую головку члена, сжимает возле основания, и брюнет задыхается от противоречивых ощущений, протяжно скулит и невольно сжимается вокруг Дрима, из-за чего тот с громким шипением утыкается в чужое плечо. Перед глазами скачут разноцветные точки, а воздух вокруг кажется настолько горячим, что Джордж невольно двигает бедрами навстречу ласкающей руке, выгибается вслед за ленивыми движениями. Первый толчок был неожиданными, практически безболезненным из-за обилия восхитительных чувств и смазки. Джордж чувствует, как дрожат его разведенные колени, когда чужие ладони жадно проходятся по бокам, сжимают, а после блондин выравнивается, хватает его за ягодицы и, со следующим толчком, коротко стонет от ощущения сжимающихся вокруг члена горячих мышц. Брюнет протяжно стонет в подушку, движения Дрима — плавные и осторожные — буквально сводили с ума, особенно, когда тот, будто специально изводил, целился головкой в чувствительный комочек нервов внутри. Хотелось большего, чтобы блондин наконец-то ускорился и не мучил его, чтобы было, как в коридоре — горячо, жадно, страстно. Так, чтобы крыша слетела навсегда и бесповоротно. Джордж бессильно хватается руками за подушку, пальцами сжимает помятую белую ткань с такой силой, что костяшки побелели за несколько секунд, невольно поддается назад, сам насаживается на чужой член. И стонет. Стонет так, что Дрим на секунду останавливает свои движения, за что получает недовольный стон, а после хитро, тяжело хмыкает, поудобнее устраивается между разведенных ног своего парня, крепче хватается за бедра. Толкается с такой силой, что брюнет не может сдержать вырвавшийся из горла придушенный вскрик, хватается одной рукой за чужое бедро от столь крышесносных ощущений, сжимает, оставляя на загорелой коже красные полосы. Дрим только фыркает, толкается снова, не останавливаясь, сразу выбирает быстрый темп и беспощадно втрахивает ослабшего от удовольствия парня, из-за чего тело под ним немного проезжается по простыням, но поддается, насаживается глубже и с довольным стоном закрывает глаза. Джорджу кажется, что еще немного, и сердце попросту не выдержит, остановится от передоза всех одолевающих его чувств и ощущений, которых настолько много, что сначала он и не замечает, как мир перед глазами странно плывет. От прошивающего насквозь удовольствия срывает тормоза — брюнет беспомощно всхлипывает, прячет заплаканное лицо в подушку. Дрим его больше не щадит, вбивается быстро и рвано. И, сквозь мутную пелену в сознании, до Джорджа наконец-то доходит, до чего все идет. Джордж срывается на очередной крик, когда из-за сильных, глубоких движений блондин наиболее чувственно проезжается членом по простате, кончает так и не прикоснувшись к себе. Мир перед глазами меркнет, темнеет, словно кто-то одним щелчком вырубил в нем все чувства. По телу проходит крупная дрожь, он чувствует, как сзади шумно выдохнули, прошипели сквозь стиснутые зубы какую-то бессвязную чушь. Блондин делает еще пару быстрых, рваных движений, а после с низким стоном кончает внутрь, наваливается на еще не пришедшего в себя брюнета, тяжело дышит и, немного отойдя от ощущений, покрывает чужие плечи легкими поцелуями. Лениво прикусывает отмеченные участки кожи на чужой шее и, довольно скалясь, осторожно ложится сбоку, притягивая к себе уставшего дальтоника. Джорджу бы возмутиться, да посильнее, но вот только никакого желания это делать попросту не было. Тем более, когда сзади его прижимали к теплому телу так крепко, что ни о чем, кроме сна, думать не хотелось. Поговорить можно было и завтра, на этот раз Дрим уж точно не увильнет от разговора. Сейчас же Джордж просто хотел почувствовать себя хоть кому-то нужным. Даже если это «кому-то» имело густую блондинистую копну, пакостный характер и одни единственные на весь мир лисьи, хитрые, отливающие янтарем глаза.