Благословляю тебя на смерть, милый Лу.

Лу менялся. Менялось всё вокруг. Менялся он. Каждый день что-то менялось, становилось другим. Менялось в разных направлениях. А виной всему было письмо, запрятанное под корочкой книги. Аккуратный подчерк чёрными чернилами лежал на бумаге, пахнущей мятными конфетами и шоколадом.

«Я бы хотел, для начала, представиться: меня зовут Нэль! Я очень надеюсь, что ты нашёл это письмо и уже читаешь его. Феоди обойти трудно, но, как видишь, я смог! Наверное, тебе пришлось нелегко. Отец ничего не говорил о тебе, поэтому с прибытием поздравлю тебя я! Мне бы хотелось, чтобы здесь ты чувствовал себя уютно, но знаю, что привыкнуть к подобным переменам сложно. Ты ведь приехал из далека, верно? Я очень надеюсь в скором времени познакомиться с тобой!!! Я прибыл пару дней назад и подробностей не знаю, но я уверен, что скоро всё наладиться! Если ты хочешь, то ты можешь затолкать ответное письмо под поднос с едой! Я его заберу и отвечу. Хорошего дня, Лукиллиан!»

Ноэль Оверфроззер.

Настоящий солнечный двигатель. До жути живой, похожий на золотистые лучи, прогоняющие тени, которые снились Лу каждую ночь, тени, окружающие его даже днём. Казалось, будто он совершенно не подходил атмосфере этого тихого унылого места. Он был необычайно ярким, иным. Всегда был опрятным, улыбающимся, невероятно обаятельным и очень хорош собой. Отличавшийся умом, своими манерами, второй сын семейства маркизов Оверфроззер был настоящим гением. Он любил цветы, обожал растения и животных; словно настоящее солнце, дарил свет. Он действительно был будто «не от мира сего».

***

Когда же он вернулся из-за границы, он узнал новости от младшей сестры о том, что их Отец, — Маркиз Оверфроззер, — неожиданно привёз неизвестного мальчика и теперь тот проживает в правом крыле. Это было странным известием. «Может, он решил заняться благотворительностью?» — подумал Ноэль, задаваясь кучей вопросов. В тот же день состоялся семейный обед в честь его возвращения. Нэль не стал медлить с распросами, откуда и узнал имя Лу, но глава дома всё равно в подробности не вдавался, отвечая на вопросы сухо или чем-то, вроде: «Так нужно». .Но этого было вполне достаточно, чтобы отправить Лу письмо.

***

Каждое письмо, написанное Нэлем, было чем-то особенным для Лу. Он ждал каждого воскресенья. Ждал, когда в очередной книге про ботанику, принесённую дворецким, он найдёт исписанный вдоль и поперёк каллиграфным почерком листок, пахнущей дорогим парфюмом с запахом шоколода, а иногда даже табака. Найдёт его в обложке, под корочкой или в переплёте. И будет читать, не отрывая глаз, не пропуская слов, улыбаясь до искринки в глазах. Затем бережно сложит, пытаясь не память и спрячет под доской в полу. А книга по Ботанике останется лежать на полке, ожидая следующего воскресенья, следующего письма, следующей радости и надежды. Никто из них не заметил, когда обычная переписка превратилась в то, что стало неотъемлемой частью их жизни, чем-то важным. Они оба знали, что живут в одном особняке, где-то недалеко друг от друга, но никогда не думали об этом. Поэтому когда в очередное воскресенье Лу нашёл заветный кусочек бумаги, он был необычайно рад:

«Я думаю, мы можем встретиться!»

Всего пара слов. Но Лу ощущал себя счастливым. Он верил в это счастье, приближаясь к этому ближе день за днём. Он чувствовал, будто его жизнь меняется. Словно кто-то, спустя годы, решил найти недостающую деталь пазла, собрать картинку воедино. Лу пытался дополнить пазл, теряясь, в то время, как Нэль отлично решал головоломки, а пазлы он любил в особенности.

***

— Ты пробовал шоколад когда-то? Балкон пустующего крыла всегда был открыт, а комнату Лу теперь никто не запирал. Время действительно летело, не замечая облаков перед собой. Теперь каждый закат был окрашен не только в малиновый, янтарный (как глаза Нэля) и персиковый, но и разговорами, странными непринуждёнными беседами двоих: одного заядлого белокурого Ботаника и зажатого угольноволосого меланхолика с цветами в сердце. — Эй! Лу, ты меня слышишь или как? — громко сказал Ноэль, сидя на перилах балкона и водя рукой перед лицом мальчика, — Я спросил, пробовал ли ты шоколад? Закат пробрался за горы, уходя куда-то в другой конец земли. Лу невольно засмотрелся. — Ой! .Эм-м, нет, не думаю, что у меня была когда-то такая возможность, — тихим голосом пробормотал Лукиллиан, улыбнувшись. — Знаешь, скоро я уеду. А шоколад ты ещё не пробовал! — нахмурился светловолосый, — Это тебе! Горький шоколад для такого же горького и угрюмого Лу! Нэль протянул шоколадную плитку, завернутую в красный бант. Лу удивлённо посмотрел на Ноэля, который улыбался своей мягкой улыбкой, вновь напоминая закатное солнце. И сам невольно улыбнулся, отводя смущённый взгляд куда-то в сторону. — Ну! Бери давай! Я тебя не отправлю, ты чего? Даже обидно как-то стало. Лу забрал шоколад из рук юноши, разглядывая упаковку. —.Спасибо большое, Нэль. Ноэль снова заулыбался, и пара ямочек на щеках довершила картину мальчишеского обаяния. — Это, кстати, мой любимый вкус!

***

Почему быть счастливым так сложно для Лу? Почему каждая эмоция — настоящий хаос неизведанного? Он словно расстроенное пианино, стоящее в коридоре, — звучит необычно, но неправильно. Как и его душа. Он же тоже человек. Но Нэль также был отличным пианистом. Он всегда мягко касался длинными пальцами любимого инструмента, нежно перебирая клавиши. Мелодия словно лилась из-под его рук, обвалакаивая. Расстроенное пыльное фортепиано, стоящее где-то в заброшенной зале в правом крыле, всегда напоминало о себе Лу каждое воскресенье, и он понимал, что вовсе не один. ---------------------------- Лу нёсся по коридору, перескакивая через три лестницы, снося коридорные вазы. Пытаясь затормозить на крутых поворотах, он запыхался, ударялся, но бежал. Всё было так странно, потому что он снова бежал от страха. Ужасно искривлённого, чисто-пылающего и обжигающего. Похоже на любовь, правда? Действительно бежал на «крыльях любви», достигая пределов неумолимого ужаса и счастья, очерченных друг от друга тонкой гранью отличия человеческой нравственности.

«Завтра я уезжаю в академию. Семья устраивает сегодня прощальный вечер в честь моего отъезда. Я буду ждать на балконе в 16:00. До скорого!»

Он бежал, не останавливаясь, слыша лишь собственное биение сердца. Словно пытаясь перебежать время. И свои чувства, нахлынувшие, будто цунами. Двери балкона распахнулись, со звоном ударяясь о стены. Лу остановился, тяжело дыша, вдыхая вечерний воздух. — Нэль! Ноэль сидел неподвижно, смотря куда-то вдаль, далеко, по ту сторону горизонта, когда ветер игрался с его волосами. Юноша снова заулыбался, спрыгивая с высоких перил. — О! Ты пришёл! — подходя ближе, сказал Нэль, поправляя бежевый клетчатый пиджак, — Я думал, ты вовсе не придёшь. Кинул бы меня одного здесь мёрзнуть! — Ну-у.извини! Я не находил.момента, чтобы.чтобы вый-ти! — до сих пор пытаясь отдышаться и держась за стену, жалобно прошептал Лу, — Ф.Феоди стоял около моей комнаты и не выпускал меня, потому… ух…потому что приезжали гости! Пр-прости ещё раз! Ноэль ухмыльнулся, сведя брови и положив руку на чернявые волосы Лу. — Пф-ф-ф! А бежал то зачем? Я бы тебя здесь хоть до завтра ждал! Ладно уж, ты пришёл и уже очень хорошо. Светловолосый взглянул на черноволосого парня, стоящего перед ним. Вот. Он снова улыбается. Нежно, ласково, походя на цветы лаванды. «Странный», — всплывает в голове Нэля, — «До жути странный». --------------- Ноэль знал, что ему всегда нравились «странные» вещи. Не такие, как говорящие цветы, безликие истории сумасшедших или лошади с хвостом рыбы. Нет. Например, глаза Лу. Такие необычные: яркие, будто искрящиеся, некогда блеклые и полные уныния. В одном он видел пожары, рубины, закаты, свежую кровь, розы, осенние листья, раскалённую лаву и жгучее солнце. В другом же — кристально чистые льды, айсберги, бездонные океаны, озёра со своими тайнами, снег, чистое небо и молодые садовые колокольчики. Словно противоположности: такие разные, глубокие, чистые, контрастные, но всё-таки, такие одинаковые.

как и Ноэль с Лу.

***

Ноэль до жути любил цветы. Любил шоколад, а через год понял, что любит и Лу. Он понял, что когда-то стал по-настоящему нужен кому-то. В это же время его оранжерея зацвела. Лу тоже полюбил растения. Тоже стал часами проводить в ней время, смеясь и копаясь в цветочных грядках со странной панамой на голове. И тоже полюбил шоколад. Правда, белый. ------------------------------ Да, Нэль долго копался в себе, днями терзаясь в сомнениях. Два года сплошной круг непонятных чувств и мыслей ходили за ним, волоклись огромным грузом. Раньше было проще: здесь улыбнулся, сказал что-то умное, там дал совети, помог и всё, ты — гений, обажаемый всеми. Но груз состоял из странных позывов нежности, тепло разливающихся внутри, как тёплое молоко на ночь. Ноэль думал, что всё это для него — действительно тяжёлый неподъемный груз судьбы себя и ещё одного человека, пока он не стал старше. Тогда он наконец смог отпустить с себя человеческую алчность, ненависть к людям и их лицемерию, тогда он стал понимать, что это — благословение. И это, нечто иное, как любовь. -------------------------------- Вечерами, выходя в сад, Нэль долго наблюдал за светлячками. Светлячки — настолько романтизированниое насекомое, что немногие знают, о том, что они — трупоеды, питающеейся гнилью, остатками живого. «Странное» насекомое. Именно поэтому Нэлю они и нравились. Стали нравится с тех пор, когда Лу написал о них стих, отрывок которого лежит в старом растроенном фортепиано.

***

«Это конец.»

Самый настоящий конец. Конец всему, что вообще существовало везде. В сознании Лу или вокруг его — всё равно. Обычно в книгах, всегда после такого романтического слова «конец» пишется дата, посвящение произведения кому-то и автор и прочяя ерунда. Но это был точно конец. Конец, как огромная жирная точка, клякса на листе бумаги. Конец света. Апокалипсис. Армагедон. Конец, как стрелки на огромных часах в комнате Лу — перестала идти, окончательно остановившись. Когда-то всё нутро Лу также «остановилось», замерло, затем закипело, вылившись, а после замёрзло. Оставив после себя дату, посвящение и автора этой истории.

«Ноэль Оверфроззер погиб X Августа в XX году.»

Тогда стрелка на часах больше не ходила, пыльное фортепиано не играло, а растения в оранежерее гнили, собирая светлячков.

И правда, настоящий закат…