Поворот, или Огни большого города

*** Январь 1273 года в окрестностях Вызимы выдался по-настоящему зимним, морозным и многоснежным, отчего, когда погода установилась и пошли солнечные деньки, даже самые зачуханные городские улочки выглядели довольно чистенько и нарядно. Снег и лед до поры прикрыли собой и приукрасили даже самые уродливые и неказистые стороны большого густонаселенного человеческого муравейника. Разумеется, в такой погоде были и свои минусы. Например, у кого-то под весом щедро засыпавшего столицу снега могла не выдержать крыша, снежные заносы на дорогах и обледеневшие снасти в порту доставляли новые проблемы с поставками необходимых товаров, а затем и вовсе на Исмене прочно встал лед, чего не помнили даже самые почтенные старожилы, по весне же следовало быть готовым к обильным паводкам. Но это все-таки были хозяйственные хлопоты, а не политические потрясения, в которых Север захлебывался в прошлом году. А кое-кому из новых обитателей темерской столицы погода ненавязчиво намекала, что здравомыслию обычно не по пути с гордыней. Глупо было бы отрицать, что если ты не медведь в своей берлоге, то на выживание этой зимой в лесу рассчитывать особо не стоит. В этом отношении Фелосте было одновременно проще и сложнее принять изменившиеся условия, чем многим из скоя*таэлей, особенно выходцам с Синих Гор. Большой город и человеческое общество не были для нее чем-то необычным, что могло бы вызвать растерянность и острую неприязнь, хотя первая, мирная часть ее жизни прошла в чисто эльфском поселке подле Синявой Пущи, а потом уже скромную травницу изрядно помотало по дорогам войны. Она часто бывала в Альдерсберге, а теперь вот, похоже, придется пока осесть в вызимских предместьях, и эта мысль не вызывала в ней ни энтузиазма воодушевленного Киарана, ни яростного отторжения, как у некоторых из вольных «белок». В ней вообще будто бы не осталось сильных чувств. Боль давно утихла, и уже не жгла грудь драконьим пламенем, а только ныла иногда, как неудачно сросшаяся кость на сырую погоду. Ненависть и жажда мести – вдосталь напитались кровью и попросту захлебнулись в ней. И осталась лишь память. Неизбывная и непреходящая, именно она мешала Фелосте перевести наконец дыхание и задуматься о том, о чем в идеале должна мечтать каждая женщина, – уютный домик, семья, тихие вечера в маленьком цветущем садике… В с е э т о у ж е б ы л о. С тех пор тяжесть оружия стала привычной, а убивать она научилась ничуть не хуже, чем выращивать петрушку или варить варенье. Было бы желание, а научиться можно всякому. Правда, с желаниями давненько было негусто, скорее их заменила ровная привязанность к товарищам, понятия долга и взаимовыручки по отношению к ним, не более. И, наверное, именно такое отстраненное равнодушие к собственному положению и переживаниям позволяло Фелосте оставаться спокойной и рассудительной там, где срывались другие, а заодно прийти к самому очевидному выводу: скорее всего, всплески нервозности среди «белок», как и внезапная страсть к сплетням, кривотолкам и пересудам, произрастали из одного корня. Не только в памяти о личном горе и утратах, перенесенных от людей унижениях и подлостях выражалась долгая история противостояния, она сказывалась и во въевшихся бытовых привычках. Партизанская жизнь не особо щедра на возможность расслабиться. В лесу скоя*таэли привыкли круглосуточно подмечать малейший шорох вокруг, малейший ветерок, блик света, движение тени, привыкли ждать опасности и находиться в постоянной готовности дать ей отпор, а сидючи в замке посреди Вызимы который месяц - у них не находилось нужды в подобном постоянном напряженном внимании, и это выбивало из колеи. Вот и принимали тревожность, неопределенность и вынужденная бездеятельность подчас довольно своеобразные или нелепые формы. В этом отношении Фелосте тоже было куда легче еще и потому, что в таком большом отряде работа для лекарки всегда найдется и ей не приходилось лишний раз выискивать, на чем именно сосредоточиться. А уж что говорить про последнюю неделю, когда закрутилась история с болезнью Иорвета! И нет, как ни странно, она не испытывала недовольства относительно взаимодействия с Роше и его командой, так же как почему-то не прониклась глубокой неприязнью к оседлому медику и совершенно не стремилась позлословить на его счет. Фелосте даже ощущала некоторые угрызения совести относительно Аспленов. Тогда, о возможной отраве она сказала потому, что должна была сказать. Для спасения лидера скоя*таэлей знаний знахарки-травницы совершенно очевидно не хватало, учитывать следовало любые вероятности, а вся эта история с лекарствами от таинственной девицы и впрямь выглядела как-то подозрительно. С Иорветом Фелосте была близка не более, чем с любым другим из командиров отрядов, однако, разумеется, переживала за него: такой факел во льду, как Гроза Севера, просто не имеет права угаснуть! И только не теперь. Дальнейшие события уже не оставили эльфку безразличной и заставили многое передумать. Для начала Фелосте безмерно удивил Роше, причем вовсе не своим вниманием к Иорвету, а опять-таки отношением к Аспленам: полноте, кого там когда из людских властей волновала виновность или невиновность нелюдя или что там с ним сталось?! Да брат и сестра могли запросто сгнить в тюрьме, не велика потеря, ведь лекарство уже получено, а чтобы разобраться с формулой, у спеца имеется свой алхимик. Между тем спецагент сразу же отпустил их и, даже заставив работать на себя, впредь относился к эльфу в сугубо деловом ключе, как к любому другому на его месте, а к девушке и вовсе обращался с покровительственной доброжелательностью. В последнем Фелосте не чувствовала унизительного подтекста и даже понимала Роше, как и ту же Ярлиссу - Ориэль у нее самой вызывала острую грусть. Только в отличие от скорой на суждения и резкой Ярлиссы, знахарка не отмахивалась от элементарного факта: что с того, что девчонке не повезло со внешностью, Ориэль Асплен все равно не могла вырасти такой непуганой в ухоженном домике с девичьей спаленкой, если бы ради этого не выкладывался ее брат. И вот это внушало уважение. Оказавшись в нужде или безвыходной ситуации, становится чересчур легко даже не пожертвовать кем-то другим, а опустить руки и впасть в унылую апатию, когда вместо того, чтобы что-то сделать хотя бы для себя, не говоря уж о близком, проще скатиться в озлобленное бездействие, причитая про то, что всё пропало и все вокруг, злой рок, судьба виноватые, так чего уж тут… Кстати, о том, что родителей Аспленов убили скоя*таэли, – слухи тоже разнеслись, и на вкус Фелосте реакция на них была очень «забавной»: то есть девушку все безусловно приняли своей, видимо, потому что тогда она была практически несмышленым младенцем и это ничего, а вот ее брата, который осиротев сопливым пацаном даже по человеческим меркам, выжил, выучился и вытянул их обоих – клеймят позором, будто он как минимум лично Дракенборг построил. Это все просто неправильно и стыдно, как пустые перетолки да суды-пересуды на деревне, лишь бы лясы поточить. Фелосте всегда раздражало, если ее пытались втянуть в нечто похожее. Ну в самом деле, какая разница Ирдису, Верноссиэль, Ярлиссе или Эйниону, если Гроностай и Ильве действительно спят вместе не только в прямом смысле?! Завидно, что ли? В конце концов, оба эльфа взрослые мужчины и не обязаны никому отчитываться о том, что они делают в спальне за закрытой дверью! Семья и нравы? Так Гроностаю уже поздно задумываться о детях, Асплен вообще им никто, и, помнится, Ярлисса сама как-то подходила к ней с разговором об «en*ca minne». Мол, я-то знаю, отчего ты даже на наших парней смотришь мерзлой рыбой, и немного любви и тепла, конечно, не уберут с души шрамы, зато с тем, кто будет искренне нежен, они вполне способны немного смягчить их, так что не воспринимай все так резко, присмотрись к кому-нибудь… Вот что на такое можно ответить вежливо? Значит, мы всегда попрекаем dh*oine, что они не лучше тварей, только о жратве и совокуплении думают, а сами? Командир все еще одной ногой в могиле, никто толком не устроен и ничего еще не ясно, а все разговоры только о том, спит ли с кем Гроностай, с кем, как и почему… Уму непостижимо! И в глаза смотреть стыдно тому, кого перейдя в его отряд, эльфка привыкла считать учителем и наставником, а не отцом, как часто ляпают, не подумав. Вроде, бойцам как отец родной, но отца своего Фелосте знала, помнила и очень любила. В их роду не было королей, чародеев, великих воинов или поэтов, они всегда жили на земле и землей, зато Aelwyd aep Beith*enleaf прошел достаточно долгую и благополучную по нынешним временам жизнь. Ему повезло встретить свою половинку, не только родить, но и вырастить с ней детей, погулять на их свадьбах, даже умер Альвид совсем мирно – случайно поранил об ржавую дребедень у дороги ногу. Та начала гнить и никакие настойки с примочками не помогли, везти же страдальца в Альдерсберг - было бесполезно... «Что ж поделаешь, скорбь скорбью, а отмогильного зелья еще ни для кого не придумано. Мать тогда прямо на глазах зачахла и ушла вслед, однажды тихо не проснувшись ото сна, а вот ее дочка, видно, порченная какая-то оказалась: Яндра бы сейчас испугался, пожалуй, своей Фелосте…» Или не узнал бы. Они все, однажды взявшиеся за оружие, менялись – кто-то резко и сразу, кто-то постепенно и незаметно, но неотвратимо. Смогут ли они теперь вспомнить, каково это, когда оружие приходится отложить в сторону? И захотят ли? Судя по всему, схожие мысли тревожили и Гроностая, когда он открыто заговорил о скором отъезде, формировании нового отряда и его целях. Понятно было так же, почему бригадир заговорил об этом при посторонних: если отряд создавался официально и курировался Роше, то не было смысла что-то скрывать, тем более от одного из его людей. К тому же, учитывая к кому и с какой целью должен будет отправиться Гроностай, в его команде однозначно должен быть хотя бы один лекарь с лекарствами в приемлемом количестве, которые еще нужно собрать или изготовить. - Ясно, - вздохнул Алоис, - плакали мои эксперименты горючими слезами… - Зато крысы целее будут, - понимающе фыркнул Ильве. Сам медик выглядел мрачным и каким-то взъерошенным, одновременно рассерженным и расстроенным, так что у эльфки на мгновение даже мелькнуло удивление, неужто его действительно задел именно отъезд Гроностая. Ведь хотя они приехали к Рене гораздо позже, чем договаривались вчера, но никаких плохих известий с собой не привезли, да и признаков конфликта заметно не было. Однако куда более поразительным для Фелосте стал оборот, который повлекло в обсуждении доброжелательное обращение к ней Гроностая. Так, Асплен ничтоже сумняшеся говорил о своем участии в подготовке как о чем-то очевидном, с сожалением признал, что пока он не восстановит свою лабораторию, в самых сложных вопросах им впрямь придется по-прежнему надоедать Рене, однако затем Ильве довольно невежливо осадил Льяна и выступил категорически против участия в походе Фелосте, как будто имел какое-то право решать, кто войдет в отряд «Пушистых полосок». Вообще-то, рассуждая логически, бывший аптекарь был бы значительно полезнее медику в качестве помощника, чем бывшая деревенская травница. Однако Ильве мотивировал свою позицию тем, что им необходимо привести в рабочее состояние еще и гостеприимного хозяина лаборатории, а в этом деле продемонстрированные Фелосте навыки лечебного массажа в приоритете. Хотя может быть, ему просто не понравилось, как вольно аптекарь упомянул о своем тесном общении с его сестрой. По-хорошему, и Фелосте, и Льян - равно нужны были и в городе, и в лесу. Отчасти поэтому женщина смолчала и не стала ввязываться в пустые пререкания, к тому же единственный человек в их стихийно сложившейся медицинской команде еще при первом знакомстве вызвал у нее скорее симпатию, чем отторжение. Да, человек, но отнюдь не гнусное примитивное отребье. Энергичный, невзирая на увечье, несколько взбалмошный алхимик тем не менее был энтузиастом своего дела и тоже со всей очевидностью не находил ничего зазорного для себя в том, чтобы работать с нелюдями. Причем работать с полной отдачей, независимо от трудностей. Дело прежде всего, и Фелосте это в нем подкупало, а глубокие познания и умение виртуозно обращаться со всеми этими сложносочиненными аппаратами, несмотря на молодость, - внушало определенный трепет. К тому же Алоис тоже невольно сгладил обстановку, сразу же обратившись к скоя*таэлям: - Вы не думайте, за услуги для меня – я нормально заплачу. И я слышал, что вы расчищаете предместья. Передайте своим, что если попадутся какие-нибудь монстры или еще что-то интересное, то я вполне могу позволить себе дать справедливую цену за ингредиенты. И это не оскорбление, а предложение честного обмена. Деньги лишними не бывают. Ильве скептически скривился и выжидающе уставился на Гроностая. - Понимаю, - тот его явно разочаровал, без заминки ответив алхимику согласным кивком. – Действительно, это хорошее и своевременное предложение, я сегодня же передам его бригаде Киарана. Что касается Фелосте, если она не против… Бригадир перевел взгляд на слегка отстраненно державшуюся эльфку. - Почему я должна быть против приказа, командир? – Фелосте чуть приподняла брови в недоумении. Гроностай нахмурился и, отозвав женщину в сторонку, мягко, но внушительно заговорил: - Возможно, потому, что мы сегодня не в лесу, не в рейде и тем более не в бою, не говоря уж о том, что и раньше в скоя*таэли никто не шел в приказном порядке и никто не удерживал бойцов в отряде насильно. Поэтому я сегодня спрашиваю твое мнение: хотела бы ты присоединиться к будущему отряду, зная его новые цели и риски, или все же предпочтешь остаться в Вызиме и помогать по мере возможностей здесь? Старший эльф ждал ответа и ответа конкретного, однако Фелосте отвела взгляд: - Место лекаря там, где он нужнее, - наконец проговорила она, - а мне все равно... Гроностай с грустью усмехнулся и сокрушенно покачал головой: - Хорошо, мы решим это позже, - не стал он настаивать, и женщина с облегчением прекратила разговор. И впрямь, до поры следовало вернуться к насущным заботам, которых и так был полон рот, вот непосредственно начиная с того, что четверым взрослым мужчинам, занятым серьезной работой, в течение дня все же желательно что-то есть и пить, а на сварливую каргу, как Фелосте уяснила за прошедшие сутки, надежды было мало. Бабка даже своего болезного то ли хозяина, то ли вовсе родственника баловать не собиралась, а что уж говорить о прочно обосновавшейся у него остроухой братии. Так что Фелосте было очень удобно, что даже не нужно придумывать предлога, чтобы уйти от чересчур бдительного ока бригадира и проветрить голову. Ее по правде ждали посылки, записки к поставщикам и всевозможные лавки, а там от нее какого-то значимого выбора не требовалось.